Милая Китти! Будучи осведомленной о том, что Вы частично имеете право вольно передвигаться по Киеву, молю Вас о помощи. Составьте мне компанию завтра, 18 ноября в 12:00 возле входа в Куренёвское кладбище. Ваша верная подруга Христина Алексеевна Поповская
» — Ярина, — закончив писать, Христина подозвала горничную и передала ей письмо, — В поместье Червинского. И да, завтра поедешь со мной. — Как скажите, — Ярина взяла письмо и взамен передала ей другое, — От пана Червинского. Само наличие письма от нежинского помещика насторожило Христину, она взяла письмо, пропитанное легким табачным дымком, и сев на кровать, открыла.Дражайшая Христина Алексеевна, за неимением других компаньонов женского пола прошу Вас составить мне компанию на предстоящем балу у Ольги Родзевич, который состоится 1 декабря. Буду рад Вашему согласию. Григорий Червинский
Христина усмехнулась. Как же хорош этот благородный пан, жаль что садист. Пани Поповская соскользнула с кровати и пританцовывая побрела к гардеробу. Ей было неловко признаться, что письмо Григория Петровича подняло ей настроение перед годовщиной смерти мужа. Лишь бы никто впредь не посмел вновь испортить этот настрой. Из-за финансовых трудностей, Христина уволила прежнего руководителя и наняла нового, менее дорогого — Кирилла Афанасиевича. Он был достаточно стар и хватался за любой заработок, но не стоит отрицать, что за неделю своей работы он ни разу не огорчил Поповскую. Когда часы пробили полдень, Христина и Кирилл Афанасиевич принимали новые турецкие ткани. Роскоши им было не занимать. А цена за один метр ткани была такой, что и Христине и всем ее потомкам можно будет жить на широкую ногу. Когда колокольчик у входной двери зазвенел, к внезапному посетителю подошел Кирилл, пока Христина развешивала ткани на видном месте. — Могу ли я видеть хозяйку? — от голоса Николая у Христины затрепетало сердце. Она чуть не уронила вышивку на пол. Но манеры леди заставили ее продолжить свое дело, как ни в чем не бывало. — Конечно-с… Христина Алексевна, — позвал ее управляющий. Она обернулась и натянула привычную легкую улыбку. — Ах, Николай Александрович, — Христина отложила ткань и подошла к Дорошенко, — Чем обязана? — Нужно переговорить, — тон Николая был холоден так, словно он разговаривает с заключенной. — Пойдемте, — сказала она и провела Дорошенко в кабинет. Только когда дверь за ней закрылась, она непонимающе посмотрела на мужчину. Николай был бледен как сама смерть. — В Нежине бунт. Три поместья сожгли вместе с хозяевами. Не пожалели даже женщин. Жандармы казнили бунтовщиков, а выживших детей отдали оставшимся дворянинам. Но нужно быть начеку. Вся Черниговская губерния стоит на ушах и готовится к новой волне смуты. У меня есть опасения, что скоро и Киев будет охвачен пламенем, — Николай сел в кресло возле кофейного столика. Христина стояла перед ним, опустив руки. — Как Ваша сестра и отец? С ними все в порядке? — Да. Благодаря доброму сердцу Натали никто не стал трогать ее, отец принял троих детей наших соседей и ему просто повезло, что перед тем, как пришли бунтовщики он сократил оброк. — Что же делать? Если верить вашим догадкам, то все, кто дворянского рода будут в опасности. Даже Вы, — пани Поповской стало не по себе от мысли, что с Николя, что-то может произойти. В таком случае, она может окрестить себя черной вдвой и жить всю жизнь в трауре. — А что же Вы? — Николя поднял бровь. — За меня не переживайте. Меня тяжело назвать пани знатного рода, — Христина села рядом с Николя на кресло напротив и улыбнулась. Какая знатная кровь может быть у дочери дворянина и проститутки? — Как бы там ни было, у меня на душе неспокойно за тебя… Если что-то произойдет, ты должна срочно уехать отсюда. В Польшу, а еще лучше как можно дальше, — слова Николая ранили Христину. Уехать, значит оставить его одного… оставить на растерзание? — А как же ты? — Я найду способ, — Николай взял ее за руку. — Нет… Ты поедешь со мной. Пожалуйста, Николя… — Христина смотрела прямо в его чистые глаза, что были омутом для нее. — Христина, все будет хорошо. Это всего лишь предостережение, — Николай встал с кресла и встал напротив Христины. Пани встала и неуверенно кивнула. Дорошенко провел тыльной стороной ладони по ее щеке и поцеловал тонкие губы пани. Спокойней от этого не стало, но хоть какой-то груз упал с ее сердца: «он помнит о ней». После его ухода, Христина не могла больше заниматься привычными делами. В голове кружились мысли, от которых хотелось убежать. Но от себя не убежать. Кирилл Афанасиевич сам закончил работу, пока Христина медленно брела до дома, забросив на голову капюшон и сложив руки в замок. Случись что неладное, Николай может одним из первых пострадать. Его знатная кровь и высокий чин как кусок мяса для голодных бунтарей.***
— Спасибо Китти, что согласилась провести этот день со мной, — говорила Христина так, будто спала всю ночь. Не смотря на тревоги за себя и Николая, она все же пришла в это место, дабы почтить своего мужа. — Не за что, Христина Алексеевна. Мне приятно быть в вашей компании, — говорила крепостная тихо. Вокруг одни лишь могилы, вороны и только что посаженые деревья березы и тополей. Солнце светило ярко, но тепла оно не давало, а тучи, что плыли из-за горизонта предвещали дождь. Она знала, где покоится ее муж, она выучила дорогу наизусть и даже сквозь новые захоронения не составляло труда найти обелиск, заросший плющом, который посадила она сама, пожелав, что бы его имя заросло и никто из потомков не знал его. Заросла фамилия, отчество и даты жизни, но имя его все еще виднелось на сером камне. «Анатолий» — каждый раз, когда она слышала его имя сердце замирало и сгущались тучи на ее душе. Он принес немало горя ей, боли и унижений. Сейчас же он мертв, а она жива. Она победила. «Мы расстанемся только тогда, когда кто-то из нас сдохнет! И готов поспорить, первой будешь ты! А я спляшу на твоих костях!» — кричал он ей, пока она лежала на кровати, умирая от боли и унижения. Муж не может насиловать жену. Муж и жена придаются любви по взаимному согласию. Даже если жена не согласна… — От чего он умер? — спросила Китти, заглядевшись на полевые цветы в руках Христины. Ярина, которая шла сзади, нервно глотнула ком, собравшейся в ее горле. Она тоже помнила Анатолия. И помнила его смерть. — Лекари написали, что от болезни сердца. Пусть все так и думают, — отчеканила Христина, даже не глядя на подругу. — Что вы имеете ввиду? От чего же он умер на самом деле? — Катя начала догадываться, что история эта мрачная, но любопытство встало выше чем рамки приличия. Они дошли до его могилы. Вот он, лежит под толстым слоем земли, и его тело давно разъели черви. Вместе с ним они поедают и тайну его же смерти. — Здравствуй, дорогой муж, — сказала Поповская холодно. Она возложила букет возле его памятника, — Я не устану тебе повторять, что я вышла победительницей. Смотри, теперь я выше тебя. Катя попятилась к Ярине, пока пани присела у могилы мужа, отодвинув плющ. Жучки и пару пауков разбежались кто куда с влажного от росы плюща камня. «Поповский Анатолий Степанович. 1828-1856» — гласила эпитафия. Ни слов скорби, ни слов сожалений. Лишь холодный факт смерти. — Царство ему небесное, — сказала Ярина, перекрестившись, — Немало пан сделал для моей пани. — Так все… — О покойниках либо хорошо, либо плохо, Катерина Степановна, — отказала Ярина, перебив Вербицкую. Катя смутилась и опустила голову. — От чего же? — Христина встала и обратилась к Китти и Ярине, — Мой муж был купцом первой гильдии, статный мужчина, красивый и богатый. Мой папенька, зная о нем лишь эти скудные факты, решил выдать меня, восемнадцатилетнюю внебрачную дочь, за Анатолия Степановича. Когда я увидела его впервые, он был таким холодным, таким мрачным, но пленил мое сердце своими зелеными глазами и черными как смоль волосами. В тот же день я и узнала, что обещана ему. Я обрадовалась, ведь он красив, да еще и богат. Мы начали общаться. Он никогда не спрашивал, как я себя чувствую, как прошел мой день. Говорил всегда только он. И говорил о том, как он счастлив, что я стану его женой. Христина сделала пару шагов вперед, отойдя от могилы мужа. Повернувшись к нему полубоком, она перекрестилась и зашагала прочь. Катя повременила пару секунд и пошла следом за Поповской. — А что дальше? — спросила она, подровнявшись с Христиной. — Обещай мне, что эта тайна останется только между нами троими и ни одна живая душа не узнает, — Христина посмотрела на крепостную сурово и нахмурив брови. — Клянусь перед Богом! — выпалила Вербицкая. — Первым звоночком для меня была наша прогулка по лесу, возле имения моего отца. Он пристрелил мою лошадь, когда та оступилась. Нет, я не упала и не ушиблась, лишь испугалась. Он тот час приказал мне слезть с лошади и отойти от нее на десять шагов в сторону. Мой Ветер упал замертво. Ему было все-равно на мою истерику. «Замолчи, девочка. Если хочешь быть моей женой и жить в богатстве ты подтвердишь каждое мое слово» — говорил он. Папеньке он сказал, что лошадь сбросила меня, и сорвалась с поводьев, встала на дыбы и хотела затоптать меня. Я подтвердила каждое его слово. В награду я получила поцелуй. Самый страстный и жадный поцелуй в моей жизни. Первый поцелуй. За день до свадьбы я узнала, что от него сбежала его первая жена. Рассказала его горничная. И вот тогда я начала осознавать, что будет с ним нелегко. Я любила его. Сердце мое принадлежало лишь ему, даже тогда, когда за ночь до свадьбы он изнасиловал мою крепостную. Подаренную мне папой на день свадьбы. Я всё слышала. Я хотела убить ее за то, что она испортила самый лучший день в моей жизни. Но когда после этого нашла ее в коридоре, в углу, всю заплаканную и трясущеюся, я не могла на нее злиться. Ведь знала, кто виноват на самом деле. Утром, перед венчанием мы поругались впервые. Я кричала ему, что не хочу свадьбы и не позволю, что бы мне изменяли прямо у меня перед носом. «Скажи спасибо, что я беру тебя в жены, отребье!» — было его ответом. Он силой затащил меня в церковь, и под страхом смерти взял меня в жены. Вечером, он долго извинялся. Плакал и молил меня о прощении, говорил, что покончит с собой, если я не прощу его. Любовь во мне оказалась сильнее рассудка. В первую брачную ночь я простила его. Он не касался меня, как я и просила… Ночью он много пил. Утром, я даже проснуться не успела, как почувствовала его руки на себе. Я помню каждую секунду того утра. Было больно и унизительно. Он любил приносить страдания. Каждый день нашего брака был пропитан его скверными словами, побоями, которые скрывались под корсетом и длинніми юбками. А ночью он приходил утолять свою похоть в мою постель. Ровно год. Я пыталась вырваться с клетки, когда обман любви начал меня покидать. Но Анатолий находил меня. И наказание становилось жестче. В одну из ночей, кажется, я уже перестала дышать. Лекари спасли меня. Он подкупил их, что бы те не распространяли слухи о побоях, что бы они не говорили, что он чуть не задушил меня. Так был не единожды. Он не ограничивался удушением. На бедрах следы от его ножей, на животе, чуть ниже талии красная полоска от плети. Мои последующие мужчины не задавали мне никаких вопросов. По моей же просьбе. Каждую ночь я боялась идти к себе в спальню, ведь знала, стоит мне снять платье и вымыть ноги перед сном — он придет. И снова возьмет свое. Я боялась заката. В ночь, после годовщины свадьбы, он напился сильнее обычного. Когда он был трезв, он вел себя жестоко, но когда напивался — превращался в оборотня. У меня не было выбора. Либо я, либо он. Он часто избивал меня руками, но теперь в ход пошли подсвечники и канделябры. Добежав до туалетного столика, я схватила первое, что попалось мне под руку. Ножницы. Я всадила их ему прямо в сердце. Глубоко. До самой рукояти. Обычно, на мой крик помощи Ярина не приходила. Анатолий запрещал. Но когда я вышла к ней вся в крови… На утро, я отдала лекарям несколько тысяч, что бы скрыть причину смерти. Вместе с ним, я похоронила любовь. Свою любовь. На лице пани не было ни одной эмоции. Она говорила так, будто рассказывала историю из французских романов. Но эта история была ее жизнью, ее грехом. Этот крест нести ей до самой смерти. — Христина Алексеевна, я… Даже подумать не могла, — они остановились у ворот кладбища. — Мой муж мертв. А вместе с ним моя любовь, мои страдания и боль. Я жива, я счастлива и это главное. Анатолий всегда учил меня, что единственная важная вещь в этом мире это сохранность собственной жизни. И вот я выживаю, — Христина мягко улыбнулась и положила руку на плечо Катерины. — Ваш муж был подлецом и извергом. Я бы не смогла поступить так и осуждать Вас также не смею, — сказала Катя, обеспокоенно глядя на подругу. — Его кончина дала мне деньги и кое-какую власть в этом городе. Киев — сброд сплетников, проституток и важных чинуш. И что бы быть кем-то нужно либо иметь деньги, либо иметь власть. Я имею и то, и другое. И все благодаря моему покойному мужу. — Значит Вы не жалеете? — Я? Жалею. Но лишь о том, что это сделала я, взяла грех на душу. — Пусть Господь простит вам все грехи. Молитесь, — Китти взяла за руку Поповскую и улыбнулась. Христина обняла подругу крепко, так только могла. Катерина единственный светлый лучик в этой непроглядной городской тьме. Пусть же ее свет озаряет ее и любящих ее людей всегда и не погаснет, даже в самый темный день. — Тебе пора ехать, Китти, — сказала Христина и отпустила крепостную, разжав объятия. — Я приеду к Вам завтра в обед в лавку. Григорий Петрович дал мне пару рублей на подарок, — Катя блеснула глазами, широко улыбаясь. — Буду рада тебя видеть, — Поповская слегка кивнула. Когда Китти скрылась в карете за воротами кладбища, с лица Христины Алексеевны упала улыбка. Она вытерла скатившееся слезу с щеки и глубоко вдохнула. — Ох, нельзя было ей говорить, — Ярина подошла к своей пани и провела взглядом, отъезжающую карету. Христина посмотрела на нее. — Я не в силах больше молчать. Этим откровением я сняла огромный камень с души… к тому же, мертвые не сплетничают. А Китти, будет первой подозреваемой, в случае, если мой секрет кто-то узнает, — Христина положила руку на плечо своей крепостной. Ярина покачала головой.***
Его руки медленно сжимали шею Катерины, пока та постанывая, принимала его в себе. Жесткие веревки, на которых она висела, неприятно поскрипывали под тяжестью ее миниатюрного, худого тела. Он был резким, жестким, не давал ни капли нежности и ощущение боли слилось с тонкой ноткой наслаждения. Его сводило с ума ее тяжелое дыхание и ее стоны. Он был готов излиться в нее в ту же секунду, когда только проник в ее теплое лоно. Но держался. Он должен выжать из нее все, до последней капли. Его руки отпустили ее шею только тогда, когда умоляюще прошептала: «Нежнее». Он отпустил ее шейку, но не отпускал ее. Сбавив темп, он дотронулся пальцем до набухшего от возбуждения розового бугорка и прорычал что-то невнятное. Волна нахлынула Катю с новой силой и она изо всех сил выгнулась. Когда победный полустон разлился по всему подвалу, Катя выдохнула с облегчением. Было пыткой, чувствовать эти веревки и тонкие порезы от плетки. Но это еще не все. Григорий предупредил Катю, что теперь они часто будут спускаться в подвал, не даром ведь она может ездить куда ее душа пожелает. — Развяжите меня, — прошептала она в тишину, когда почувствовала, как тонкая струйка его семени вытекает из нее и бесшумно капает на пол. Но Григорий, сидящий в кресле, будто не слышал ее. Он набросил на себя халат и закурил трубку. — Мне нравится такой вид. Повиси еще немного, — на выдохе произнес Григорий, выпустив клубок дыма. — Мне больно, — почти рыдая промолвила Катя. — Потерпи. Я хочу полюбоваться, — Григорий еще несколько секунд посидел в тишине, наблюдая, как слабо брыкается на веревках его канарейка. Тело ее сомлело и ныло от боли одновременно. Когда Григорий встал, Катя с облегчением больше не делала никаких телодвижений и лишь поддалась вперед. — Ты прекрасна, — прошептал он и поцеловал ее в губы. Катя слабо ответила на поцелуй. Григорий развязал ее и помог встать на ноги, даже подал ей ночное белье и халат. Пока Китти одевалась, пан медленно осмотрел стоящую у противоположной стенке дивный чудо-механизм. В свете луны и свечей он выглядел мрачновато и жутко. — Мне кажется, я знаю, чем займемся мы завтра, — он усмехнулся и перевел взгляд на Катю. Она молча склонила голову. Доведя ее до постели, Червинский уложил ее обессиленную в кровать, сам потушил свечи и лег рядом. Вербицкая, свернувшись клубочком почти сразу провалилась в сон. Его Китти, наконец-то его. Столько времени прошло, а он до сих пор не верил происходящему. «Дворянин полюбил крепостную» — подумалось ему, — «Как нелепо»