cherry blossom

В феврале, как и обычно, начинаются морозы, заставляя по выходу на улицу кутаться в шарф и делать что угодно, лишь бы защитить кожу от неприятного пощипывания. Джотаро редко мёрз и в принципе легко переносил холод (легче, чем жару), поэтому из-за привычки надевать необходимый минимум одежды только когда того начинала требовать погода, утеплялся он с огромной неохотой. Погода сейчас не просто требовала этого, а кричала и вопила, выдыхая сухой морозный воздух, ледяным ветром задувала под одежду советы одеться потеплее. Этим утром Джотаро накинул шарф абы как, просто на всякий случай, однако поменял решение уже спустя несколько метров от дома. Пришлось замотать его поплотнее и натянуть аж по кончик носа. Несмотря на противный мороз, с января нового снега так и не насыпало, а небо каждый день, как и сегодня, было затянуто серыми тучами. И это единственное, что радовало Джотаро в нынешних погодных условиях: он мог спокойно приподнять козырек фуражки, потому что солнце не отбивалось лучами от снега, не слепило в глаза, и ему не приходилось замедлять шаг из-за сугробов. Ещё одним плюсом такой погоды было отсутствие толпы девушек по дороге в школу. Большинство из них обычно шли в обход, лишь бы встретить Джотаро по пути, однако теперь, не желая мерзнуть, они просто перестали так делать. Можно сказать, в последнее время каждое утро Джотаро проходило мирно и спокойно, без каких-либо раздражителей в лице деда и назойливых фанаток. Даже Холли стала реже проявлять гипер-опеку, давая сыну гораздо больше личного пространства, чем раньше. Теперь, вместо поцелуйчиков на прощание, он чаще получал от неё странные взгляды, которыми она словно пыталась намекнуть, что всё понимает. Что она там понимала, не понимал уже Джотаро, но спрашивать не собирался. В последнее время его всё больше интересовало, что думает Нориаки, а вот что было на уме у остальных — его мало заботило. Всё началось с той самой трилогии, которой так увлекся Какёин. Сперва Джотаро просто интересовали его мысли касаемо сюжета и персонажей, и он не считал это чем-то необычным: Нориаки был единственным, с кем он мог это обсудить, да и, хотя бы поговорить. Джотаро не спешил с чтением. Дома он продолжал заниматься тем же, чем и всегда, а чтению книги уделял время лишь в комнате клуба, где они могли сразу всё обсудить. Джотаро редко был инициатором беседы, чаще всего именно Нориаки первым задавал вопрос или вкидывал что-то, с чего начинался разговор, и Джотаро был ему за это благодарен. Но даже так ему никогда не удавалось высказать все свои мысли за раз: что-то терялось в формулировках, а что-то навсегда тонуло, когда обсуждение перескакивало на другую тему. Поэтому, оставаясь наедине, Джотаро просто прокручивал это всё в голове, строя диалог с воображаемым Нориаки, додумывая за него его слова и реакции. Хотя, безусловно, слушать Какёина было гораздо приятней, чем придумывать ему реплики. Постепенно это перестало ограничиваться рамками книги: Джотаро дочитал как первую часть, так и одолженную у Какёина вторую. Все мысли были высказаны, все темы обговорены — Куджо знал ответы практически на все важные вопросы по поводу того, что думает Нориаки на этот счёт. Да, книгой это перестало ограничиваться. Когда она перестала интересовать Джотаро, в голову начинали лезть мысли о гораздо более будничных вещах. Что рисует Нориаки? Что он сам думает про свои рисунки? Как он провел вчерашний вечер? Чем он занимался дома? Во что играл? Сегодня его бэнто был меньше обычного, он вообще наелся? Достаточно ли поспал? Круглые сутки Нориаки занимал его мысли. По выходным его присутствия не хватало особенно сильно. Какёин звонил не всегда, оно и понятно: у него есть своя жизнь, а Джотаро просто до сих пор не додумался попросить номер телефона. Поэтому в будние дни, когда они наконец могли увидеться в школе, Джотаро ловил взглядом и слухом каждый его жест и слово, каждое выражение лица и реакцию на что-либо. Ловил так, как жаждущий в пустыне ловил бы пересохшими губами капли воды. Выныривал он из этого состояния лишь во время разговоров с другими людьми: с учителями, когда те задавали вопросы, с одноклассниками, которые хотели что-то спросить, с матерью. После этого все мысли возвращались к Нориаки. И так по кругу. Сегодня в кабинет Джотаро вваливается практически со звонком. Первым делом проверяет не наличие сенсея в классе, а на месте ли Какёин. Тот машет ему ладонью и радостно улыбается, будто сейчас не утро понедельника, когда все нормальные люди хотят умереть, и Куджо даже не замечает, как собственные уголки губ приподнимаются в ответной полуулыбке. Проходя к своему месту, он не удерживается и хлопает Какёина по спине, наслаждаясь мимолетным касанием. Нориаки как ни в чём не бывало заводит диалог. Глаза его сверкают ярче звёзд на небе, когда он рассказывает как нашел последнюю третью часть, и что они должны начать читать её вместе; хихикает, говоря, что едва сдержался, чтобы не сообщить об этом на выходных по телефону, и, собственно, чтобы не начать читать в одиночку. Джотаро, конечно, мог бы и потерпеть, но отказать не может, поэтому после занятий они устраиваются рядышком друг с другом в комнате клуба и вместе читают, держа книгу по очереди. Руки быстро устают у обоих, и Джотаро в какой-то момент просто вздыхает и закидывает одну ногу на вторую, размещая лодыжку на второй своей ноге, а бедро на ноге Какёина. Книга теперь лежит на его коленке, лишь едва придерживаемая руками при перелистывании. Они оба соглашаются на этом. Так они проводят по несколько часов на протяжении недели: склонившись над книгой, касаясь плечами и бедрами. На второй день Джотаро закидывает руку на плечо Нориаки, обусловливая это тем, что так удобней, а тот и не спорит, лишь подныривает ближе к Куджо, не поднимая взгляда. Чужие покрасневшие щеки и уши Джотаро решает не комментировать. Джотаро читает быстрее, чем Нориаки, поэтому страницы перелистывает обычно второй. Да и ему удобней: у него-то обе руки свободны. В моменты, когда Какёин всё ещё водит глазами по строчкам, Джотаро мельком разглядывает его сосредоточенное лицо: лишь едва подрагивающие ресницы и тонкую аккуратную линию бровей, прямой нос, совершенно без горбинок, родинку у виска, которую обычно не видно из-за челки. Иногда эту челку хочется убрать рукой, заправить за ухо, но Куджо сдерживает себя, не желая делать ситуацию неловкой: чужие волосы ему едва ли мешают, так что объясниться будет сложно. Он замечает, что Нориаки действительно красивый. Эта мысль оказывается настолько внезапной, что он сперва даже подвисает, упуская момент, когда Какёин переворачивает страницу. То-есть, он и раньше это знал. Нориаки не урод, очевидно, и он популярен у девушек не только из-за своего мягкого голоса и характера, не только из-за смелого яркого цвета волос. Он симпатичный. Но теперь Джотаро видит эту красоту собственными глазами, осознает её в полной мере. Он восхищается ей лично. «Нравишься.» Так тогда сказал Какёин. Осознание бьет ключом. Словно, воспоминания об одном этом маленьком слове хватило, чтобы объяснить всё то, что он чувствовал в последнее время: почему он так много думает о нем? почему так часто хочет коснуться или увидеть? почему заботится и помогает? почему считает привлекательным? почему позволяет всё то, что остальным бы с рук не сошло? Теперь на все эти вопросы у Джотаро имеется один чёткий ответ. Ему нравится Нориаки Какёин. В романтическом смысле. Вот почему. — Тебе нравится рисовать портреты..? — Нравится. И ты нравишься. Какёин сказал, что Джотаро ему нравится. Тогда он не придал этому большого значения, почему-то считая, что так всё и должно быть, однако теперь чужие слова приобретают больший смысл. Теперь он понимает каково это. Теперь он чувствует то же самое. Внутри всё наполняется непонятным трепетом. Из школы они выходят как всегда поздно, практически в темноте, разрываемой лишь светом уличных фонарей. Какёин много болтает, делясь мыслями, а Джотаро просто молча его слушает. Слушает не столько слова, сколько сам голос, лишь изредка угукает или отвечает на какие-то фразы. Они идут рядом, не пряча руки в карманы, и всё, о чем Джотаро думает, это чужая ладонь, находящаяся всего в нескольких сантиметрах от его собственной. Он не уверен, что может произнести вслух всё то, что думает и что чувствует, но очень хочет это показать. Хоть как-то. Потому что Нориаки уже не раз словами и действиями выражал свою привязанность, а Джотаро в ответ не делал ничего, лишь молча принимал это как данность, поэтому теперь ему хочется всё исправить. Нориаки заслуживает знать. До развилки остается всего несколько кварталов, а Джотаро настроен решительно. Сейчас или никогда; чем быстрее, тем лучше, думается ему, пока Какёин в попытке поправить лезущую в глаза челку, случайно не задевает его ладонь. Джотаро резко отворачивается, словно его поймали на горячем, хотя он толком еще ничего не успел сделать. Тут же цыкает про себя. На пару секунд повисает тишина, словно в вакууме. На улице и так темно и тихо, мало кто в это время ходит по этим местам, но теперь до ушей перестает доноситься даже привычный городской шум: затихает гудение фонарей, чьи-то голоса и музыка, раздающиеся из ближайших магазинчиков, гул машин. Джотаро неосознанно напрягается. А потом ребра его ладони касается чужая, такая же холодная, и их мизинчики осторожно сцепляются. Джотаро с едва заметным удивлением смотрит на их руки, а потом переводит взгляд на Нориаки. Тот ожидаемо улыбается ему, но улыбка эта осторожная и смущенная, словно он не уверен, правильно ли всё растолковал. У Джотаро перехватывает дыхание. — Что за детский сад, — глухо ворчит он и переплетает вместе их пальцы, отчетливо чувствуя, как горят его онемевшие кончики ушей. Нориаки смеется и придвигается ближе, толкая плечом. На улице всё еще стоит мороз, обжигая холодом открытые участки кожи, но от смеха этого, счастливого и мягкого, внутри всё затапливает тёплым чувством, согревающим и дарящим умиротворение. Хочется, чтобы этот момент длился вечность.