Deus Vult/Этого хочет Бог

Многие способны выдержать удары судьбы, но если вы хотите, в самом деле, испытать характер человека, дайте ему власть. Опасения тамплиеров по поводу того, что мирное соглашение слишком шаткое были не напрасны. Прошло совсем немного времени и прибывший на Восток Ричард организовывает несколько нападений на караваны, следующие из Египта в Дамаск. Об этом донесли Саладину, который пришел в некую расстерянность от содеянного, так как мир был скреплен крепкими обязательствами. Это был удар в спину. Войны Плантагенета и примкнувшие к нему крестоносцы были готовы напасть на Иерусалим и захватить территории, но Ричард колебался. Он не хотел прослыть нарушителем мира, не хотел и того, чтобы его слово, а значит и его честь ставили под сомнение. Снова хрупкий мир был разрушен в одно мгновение. После большого совета, где присутствовали тамплиеры, госпитальеры, французские и английские воины было принято решение покинуть пределы Иерусалима и восточные земли. Ричард вернулся во Францию, опасаясь возможного пленения или выдачи его воинами, чтобы вернуть мирное время. Завершив строительство Шато-Гайяр близ Руана, Плантагенет усилил свое положение во Франции, заключив нужные союзы. Начались жестокие распри, а потом и войны между Ричардом и Филиппом Августом. Сражения отличались особой жестокостью, пощады не было ни для кого. С пленниками расправлялись с собой жестокостью. Казалось, Ричард был готов умереть, но не отдать ни пяди французской земли своему сопернику. Той же монетой «платил» и Филипп. Но ничего навсегда не бывает, вскоре, смерть забрала и Ричарда. Весной следующего года, при осаде замка в графстве Лимузен, Ричард Львиное Сердце был смертельно ранен арбалетным болтом и скончался от заражения крови на руках своей матери Алиеноры Аквитанской. Так закончилась недолгая эпоха правления кровавого жестокого монарха, короля-воина с сердцем льва и с руками по плечи в крови. На английски престол взошел его брат — принц Джон, а теперь уже король Иоанн Плантагенет. *** На Востоке тоже было не спокойно. Бриан де Буагильбер сидел во дворе крепости и смотрел на закат. Глубокие морщины прорезали его лоб. Его темные глаза смотрели на пылающие заходящие последние лучи. Белый плащ тамплиера лежал рядом на скамье. Было невыносимо жарко и слуги то и дело наполняли купальни, а также носили воду для рыцарей, наполняя глубокие деревянные лохани до верху. Альберт Мальвуазен только что вернулся с тайных переговоров, он спешился с коня и поспешил к Буагильберу, отдав приказ напоить людей и лошадей. Сам он валился с ног от жары, усталости и бешеной скачки. Он застал Бриана задумчивым и серьезным. Как будто время покрыло его своим невидимым саваном. Взгляд у магистра был тяжелым и неприятным. Несколько новых шрамов покрывали его лицо.  — Брат Бриан — начал Мальвуазен, запыхавшись, по дороге он пил прямо из кувшина и поливал голову водой.  — Тише, Альберт — низкий глубокий голос магистра нарушил тишину. — Я все знаю, Саладин, великий правитель Востока, гроза всего христианского воинства и защитник веры Аллаха, скончался.  — Так и есть, — выдохнул Альберт и присел рядом. — Его унесла желтая лихорадка, даже самые лучшие лекари ничего не смогли сделать. Теперь на Востоке снова начнется война.  — Она уже началась — ответил Бриан, продолжая смотреть на закат. Мальвуазен сидел на песке и пил воду из простого глиняного кувшина, его темно-зеленые глаза, как и глаза магистра оредна Храма, смотрели на заходящее солнце, ознаменовавшее закат дня и закат того хрупкого мира между Востоком и Западом. Наступало новое время и новые войны, крестоносцы готовились к новому походу, который уже объявил папа Иннокентий III. По всей Европе собиралось новое храброе христианское воинство. Бриан де Буагильбер и Альберт Мальвуазен сидели на горячем песке, распивая, по-очереди, как когда-то, воду из одного глиняного кувшина, самое ценное, что было в этих забытых Господом землях. Они понимали, эта бесконечная война не закончится никогда, пока существуют человеческие пороки — алчность, ненависть, злоба, желание мести, желание проливать кровь ни в чем не повинных, желание власти, до тех пор, пока существует сама природа человека… *** Поздний вечер. Один из притонов в Палестине.  — Клянусь Богородицей, не будь Филипп королем, если сейчас не воспользуется моментом и не поделит Англию как пирог, раздав самые вкусные и большие куски своим баронам, и не ткнет Джона в то дерьмо, которое развел еще его старший братец, чьи кости сейчас гниют в земле, а его самого черти поджаривают в аду также, как мы сейчас этот кусок мяса! — рассмеялся Буагильбер.  — Выпьем за здоровье того доблестного французского рыцаря, который отправил к пра-отцам Плантагенета! — тост, произнесенный Альбертом поддержали все присутствующие в таверне рыцари. Со всех стороны неслись одобрительные возгласы, а вино лилось рекой. В этом притоне было полно разнузданных рыцарей как храмовников, госпитальеров, так и других, воюющих в Святой земле. Сюда захаживали все, кому не лень. Здесь были развлечения на любой, даже самый взыскательный вкус. Поводом для веселья было известие о смерти короля Ричарда Львиное Сердце. Храмовники словно сорвались с цепи и гуляли всю ночь на пролет. Подобное было лишь после взятие Акры. Мальвуазен вскочил на стол, раскидав глиняные кружи рыцарей и под общий хор собравшихся, стал танцевать. Свист и возгласы неслись со всех сторон. Выхватил свой меч, он принялся кружиться в диком танце, размахивая и крутя меч в руках будто заправский жонглер. Откуда не возьмись грянула музыка и вот уже несколько рыцарей также забрались на стол, где вытанцовывал Альберт. Они тоже выхватили свои мечи и стали бросать из на стол. Вскочив на эту кучу Мальвуазен продолжал танцевать, размахивая мечом. Остальные продолжали вопить песни и издавать свист и прочие звуки мало похожие на людские. В этом угаре то и дело проскакивали девицы, местные красотки, готовые исполнить все прихоти рыцарей. Больше всего среди них пользовались популярностью рыцари Храма — все знали, что как раз у них водилось немало золотых в карманах. Одна из красавиц, с оголенной грудью, закутанная в разукрашенную полу-прозрачную вуаль, напоминающую что-то в виде юбки, приблизилась к Бриану, который сидел на широкой скамье, полу-лежа, разваливаясь во всю ширину. Компанию в этом веселье ему составлял никто иной как магистр новоиспеченного ордена тевтонцев Генрих Вальпот. Оба хоть и были пьяны, но не настолько, чтобы не закончить одно очень важное соглашение. Они пришли к общему решению и взаимовыгодной поддержке, заручившись помощью с обоих сторон, в случае проблем по возвращению в Европу. Теперь же они смеялись и наблюдали как их храбрые воины веселятся. Бриана смешило то, что вытворял его друг Мальвуазен. Сейчас, его взгляд упал на полу-обнаженную красавицу, которая уже присела к Буагильберу на колени и принялась что-то шептать ему на ухо.  — Неужели? — смеясь спрашивал Бриан, ловко обнимая красотку за талию.  — Если моему господину будет угодно — ответила черноокая гурия, проворно запустившая руку под расстегнутую тунику храмовника.  — Кажется, я знаю, кому пригодятся сегодня твои услуги — продолжал смеяться Бриан, сбрасывая прелестницу с колен.  — Но мой господин — настаивала она, в надежде на увесистый кошелек с золотыми монетами, прекрасно осознавая, что имеет дело не с простым рыцарем Храма. Раньше, она уже оказывала свои услуги Буагильберу.  — Пошла вон! — снова рассмеялся Бриан и поднялся на ноги — А хотя нет, постой, Генрих, тебе она придется по-вкусу! Уж я то знаю! Вальпот тоже рассмеялся и принял своеобразный подарок Буагильбера. Сам Бриан вышел из притона на свежий воздух. Была уже почти ночь и стояла приятная прохлада. Из таверны доносились песни и пьяные крики пирующих рыцарей. Сделав еще несколько шагов от таврены он с удивлением увидел фигурку Ребекки, которая о чем-то спорила с Аметом и настойчиво выражала беспокойство. Она направлялась прямо к притону.  — Ребекка! Что ты здесь делаешь? — Бриан протрезвел в один миг. Он не на шутку испугался за нее, вокруг то и дело шатались пьяные рыцари, их оруженосцы и слуги.  — Я с большим трудом нашла тебя — срывающимся от волнения голосом ответила она. — Ты обещал вернуться через три дня, а прошла уже целая неделя. Ваш отряд уже несколько дней как вернулся в крепость… Столько раненых. Мы с Жоффруа еле справились… Ребекка, не смотря на протесты Буагильбера, помогала лечить и ухаживать за рыцарями.  — Как ты узнала, что я здесь? — Бриан по-крепче закутал Ребекку в палантин, чтобы ее случайно кто-нибудь не увидел.  — Я долго пыталась узнать, что с тобой, жив ли ты… Мне Амет рассказал. Сначала, не смотря на мой мольбы, он сопротивлялся, но потом все же внял мои уговорам — ответила она — Я пошла искать тебя! Амет не хотел выпускать меня из дому, но я все же выбралась и ему пришлось отправиться со мной. А ты… Сидишь в этом притоне и пьешь… Ты…ты…  — О, боже… Ребекка, прости, я потерял счет времени — Бриан взглянул на ее ноги. Обувь была сильно сбита и потрепана, Ребекка еле держалась на ногах.  — Замор… — слезы навернулись на ее глазах — Я пыталась поехать на нем, но он почти что сбросил меня и убежал… Я не знаю, где нам теперь его искать… От тебя не было вестей… Вдруг, неожиданно для самого храмовника, из глаз Ребекки полились слезы. От усталости и безысходности, да еще Замор убежал…  — Ребекка, любовь моя — Бриан осторожно прикоснулся к этому хрупкому созданию, боясь спугнуть — Ты ведь больше не сердишься на меня? Это просто…  — Это просто вертеп и сборище… — она не стала заканчивать фразу.  — Это лишь небольшой отдых между битвами — рассмеялся Буагильбер — ничего больше.  — Что ты, сокровище мое — Бриан поднял Ребекку на руки — Замор уже наверняка вернулся домой, он отлично знает дорогу. Тоже стоит сделать и нам. Был тяжелый бой, а после мы решили немного отпраздновать. Празднование затянулось… Прости. Амет ступай домой, мы последуем за тобой. Амет послушно развернулся, улыбнувшись, и отправился в дом.  — И как долго наши ножки шли по этой каменистой дороге? Никогда не делай так больше, а если с тобой могло опять что-то приключиться. — торопливо говорил Бриан, целуя ее раскрасневшиеся щеки.  — Ты был там? В этом развратном месте… С этими женщинами… — Ребекка посмотрела Бриану в глаза.  — Да, — рассмеялся Буагильбер — я был там, вместе с этими женщинами, но поверь, ни одна меня не смогла увлечь, как та, которую я сейчас несу на руках. Это всего лишь мужской отдых и это не для женских глаз. Ребекка, с тех пор как я увидел тебя на турнире в Эшби, для меня не существует никого другого. Я был с магистром Тевтонского ордена. Мы обсуждали очень важное дело, а где еще обсуждать важные дела как не в борделе! Там уж точно никому не будет до нас дела. Все заняты своим — шлюхи хотят заработать, мужчины развлечься, удовлетворив свои инстинкты. Но некоторые находят такие места как нельзя более подходящими для своих планов, чтобы скрыться и смешаться с толпой. Они уже дошли до дома. За разговорами дорога показалась короткой.  — Ты оказывается пировал в обществе этих… — повторила Ребекка чуть слышно.  — Мой прекрасный цветок Палестины, ты волновалась за меня? Ты меня ревнуешь, ведь так? Так? — на лице Буагильбера проступила довольная улыбка. -…Бриан, я думала ты погиб! — вырвалось у Ребекки, в ее глазах стояли слезы.  — Прости меня — Бриан принялся целовать ее, зайдя в дом и быстро поднимаясь по лестнице, ведущей в спальню. — Прости, никогда больше не буду оставлять тебя одну. Моя маленькая…  — Подожди — сказала Ребекка, останавливая Бриана на минуту — Я закрою двери, возможно Рено уже вернулся с прогулки домой. Ты же не хочешь, чтобы наш сын неожиданно застал нас. Правду ему надо было знать с самого начала. Сейчас для него все это будет ударом.  — Не думай об этом сейчас — Бриан уже стаскивал свой белоснежный плащ — Я сам запру двери в нашу спальню. С этими словами он запер дверь и подошел к постеле, его темные глаза пылали огнем желания, Бриан поспешно срывал с себя одежду, в предвкушении ночи страсти и любви, но лишь со своей любимой волшебницей. Его стальные объятия снова сомкнулись, удерживая хрупкое тело, его поцелуи, полные страсти, были предназначены лишь для нее одной.  — Я люблю тебя, моя… только моя… Ребекка… Навсегда… — слетало с его губ вместе с поцелуями. *** Правда для Рено оказалась неожиданной и суровой. Ему случайно удалось подслушать разговор, он никогда не входил в комнату матушки без ее позволения, Ребекка никогда не противилась тому, чтобы Рено заглядывал к ней, но для Рено мать была единственным близким любимым человеком, уважение и любовь по отношению к матери царили в его сердце. Его матушка была тем, за кого он не раздумывая отдал бы свою жизнь. А еще был Альберт… Друг и единственный советчик для подрастающего мужчины. Рено делился с ним своими чаяниями, радостями и горестями. Он находил утешение среди многочисленных книг, принадлежащих тамплиеру, находил добрый совет и поддержку, но единственное, чего не мог найти юный Рено — узнать правду о своем отце, которого он никогда не видел. В один из вечеров, когда рыцари Храма окончили свою вечернюю молитву и разбрелись по своим покоям, а караульные гарнизона на свои посты, Рено осторожно прокрался туда, где были покои Мальвуазена, но не застав своего друга на месте пошел домой. Он видел, что в покоях матушки горел приглушенный свет — Ребекка была не одна. Рено решил, что это Альберт, который часто приходил ужинать в их дом. Рено смело прошел в дом и уже было поднялся, чтобы постучать в покои матери, как услышал низкий глубокий голос. Это был не голос Альберта и не знакомые звуки голоса Амета или Абдаллы. Низкий бархатный, сочетающий в себе страстные нотки и непривычную мягкость, перемежающуюся с резкими возражениями. Рено узнал этот голос — это был магистр ордена Храма, сам Бриан де Буагильбер. Юноша восхищался тамплиером, но всегда держался от него поодаль. Буагильбер казался ему словно колоссом, каким-то недостижимым и будто каменным суровым изваянием. Воплощение мощи и могущества. Рено даже побаивался грозного рыцаря. Он очень хорошо знал какой властью тот обладает. Рено прислушался и оцепенел от услышанного.  — Он уже взрослый, так нельзя — взволнованный голос матушки заставил Рено насторожиться. — Ты для него закрытая книга, Рено не знает тебя. Слишком поздно для признаний и объяснений. Пойми. Он никогда не простит тебе…  — Откуда тебе знать, Ребекка — отвечал Бриан — Рено должен знать, что он мой сын и единственный наследник древнего рода де Буагильберов.  — Рено не простит тебе того предательства, он не простит тебе никогда… Ты сам добровольно отрекся от него! — Ребекка присела на постель и провела по лбу рукой, у нее был усталый и взволнованный вид.  — Я не отрекался от своего сына. Эта была идея Альберта, другого выходя не было. Ты сама знаешь почему мы пошли на это, только для того, чтобы спасти его. Все, что я делал — ради него и тебя! — воскликнул Буагильбер с горячностью — Я никогда еще не принимал столь ужасного решения! Ты не представляешь себе, Ребекка, ЧТО это значит видеть каждый день своего родного сына и не иметь возможности обнять его! Никогда не называть его своим, никогда не услышать от него не слов любви, ни проклятий — глубокий вздох вырвался у Бриана из груди.  — А кто же во всем этом виноват? Ты выбрал орден. В отличии от нас, у тебя был выбор и ты его сделал. Рено ничего не должен знать. Сейчас, когда Ричард мертв, возможно, опасность отступила, но это ненадолго. Найдутся и другие, кто захочет воспользоваться нашим сыном, как оружием против тебя. Он ничего не должен знать, Бриан. Я прошу тебя — отвечала Ребекка. Рено увидел как его мать и магистр сидели вместе на постели и как Буагильбер припал к рукам его матушки долгим поцелуем.  — Я очень люблю тебя и всегда буду, но мы не можем лгать ему постоянно. Он может и сам увидеть нас невзначай и все понять. Рено уже взрослый и уверенно держит в руках меч и поводья. — голос Бриана дрогнул.  — Он никогда тебе этого не простит, Бриан — повторила Ребекка. — Почему ты не отпустил меня тогда… Ничего бы этого не было…  — Я не мог и не хотел расстаться с тобой — Буагильбер положил голову ей на колени и обнял — Каждый день я только и думал, где и когда я снова тебя увижу. Мысль о расставании с тобой, будто ядом выжигала мне сердце и душу. Это из-за меня… Я хотел чтобы ты была рядом, хотя бы из-за ребенка… Рено был моим последним шансом удержать тебя. Теперь я вижу, какую ошибку совершил… Рено отшатнулся от дверей покоев матушки и побежал вниз по лестнице. Он выбежал из дома и побежал, вперед, не разбирая дороги, не ощущая острых камней, которые впивались ему в ноги. Слезы хлынули из глаз юноши. Всю свою жизнь он жил во лжи. Все это время его отец был рядом с ним, Рено видел его почти каждый день, отвешивая почтительные поклоны и не сводя с тамплиера восхищенных глаз. Да и как он называл матушку — «Ребекка», это еврейское имя. Он полукровка! Полукровка… Прожив всю свою сознательную жизнь в Палестине, Рено отлично говорил на местном диалекте, а также французском, английском и латыни. Он перенял многие восточные обычаи. Привык к книгам, оружию и хорошим лошадям, а также к жизни рядом с гарнизоном рыцарей Храма. Этих храбрых воинов он видел с самого детства — тамплиеры были для него образчиком мужества, рыцарства и примером настоящих мужчин. Теперь же он их ненавидел… Его отец сам магистр орден Храма, который всю жизнь лгал ему и скрывал его происхождение… Бриан де Буагильбер выбрал орден, а не своего сына… Всю свою жизнь Рено мучился от неведения и догадок… Даже рабы помнят откуда они родом… А теперь, все перевернулось в один момент. Полукровка… Он не будет иметь никакого права носить рыцарские шпоры, путь в орден Храма для него закрыт. Чужой. Везде чужой. Не ведая своей настоящей родины, не ведая своего настоящего дома происхождения, не ведая веры. Его вырвали с корнем и оставили жить так, как не жил еще не один раб. За что? Почему? Он ошибка? За чьи грехи ему приходиться расплачиваться? Его предали все и даже его лучший друг Альберт Мальвуазен, которому он доверял больше всего на свете. Рено упал на остывающую землю, он не кричал и не стенал, не посылал проклятий, он просто лежал, а слезы текли по его щекам. В таком состоянии он пробыл какое-то время, всматриваясь в темное восточное небо. Звезды рассыпались по темному небосводу, словно разбросанные горсти пшеницы то там, то здесь вспыхивали и гасли отдельные группы звезд, образовывая затейливые фигуры.  — Отец…за что ты предал меня… — почти беззвучно прошептал Рено. Слезы высохли в одно мгновение. Темные глаза юноши по-прежнему смотрели в ночное небо. В душе Рено зародилось горькое чувство обиды, которое быстро переросло в ненависть. Эта ненависть к своему отцу пробралась в самую глубину его сердца и схватила его душу своими ледяными когтями. Так хотел Господь и так распорядился… *** Но ничего навсегда не бывает… Хрупкий мир пал в одночасье. На Востоке снова начались стычки и распри. Сыновья Саладина поделили Египет, Сирию и другие восточные земли. Аль-Азиз, султан Египта, старший сын Саладина не захотел заключать новый мир с крестоносцами и королями Запада. Да и поступки самих крестоносцев все больше напоминали разбойничьи. Все это Аль-Азиз решил прекратить раз и навсегда, выдвинув единственное приемлемое условие — все христианское воинство должно было убраться с Востока раз и навсегда. Вновь потекли реки крови, вновь зазвучал призыв папы Иннокентия III к новому крестовому походу. И снова по всей Европе стало собираться воинство Христово…  — Тащите этих нечестивых псов, да поскорее — раздавался голос одного из тамплиеров. Это был один из командиров гарнизона. — Все готово! Храмовники смеялись и улюлюкали, то и дело в стороны пленников неслись проклятия и плевки. Накануне, один из караванов самого султана был разграблен. Тамплиеры схватили добычу, перебив охрану, они вытащили из повозок купцов, их жен и детей. Некоторых они убили на месте, остальных увели в крепость и разделили между собой. Возглавлял этот налет никто иной, как Альберт Мальвуазен. Это был далеко не первый раз, когда храмовники не гнушались простым разбоем. Всю ночь в крепости были слышны женские крики и плач, перемежающиеся со смехом рыцарей и развеселыми песнями. Все это сопровождалось насилием и дележкой награбленного. Некоторых купцов, тех, кто отказался платить выкуп, они привязали к высокому столбу, сложив из пленников своеобразный костер. Рыцари храма пели песни и наливались превосходным вином, то и дело они мочились на несчастных привязанных к столбу, которые не могли дать им должный отпор. Наконец, пьяные храмовники стали выводить детей по-очереди и угрожая немедленной расправой, требовать выкупа еще большего, чем прежде.  — Ты готов отвесить столько золото, сколько весит твой мальчишка? — спросил напившийся Мальвуазен, он еле держался на ногах. От него за версту разило вином. В одной его руке был кувшин, а в другой он держал клинок, который был переставлен к горлу мальчика лет восьми, одного из младших детей купца — чернобрового с темными большими глазами, мужчины чуть больше пятидесяти лет, с длинной седой бородой, в роскошном халате с диковинными узорами. Сейчас этот купец был избит и привязан к столбу вместе с несколькими другим своими сородичами.  — Будь ты проклят, христианская собака! — крикнул купец прекрасно осознавая, что храмовники не пощадят никого, даже за выкуп. — Аллах, все видит! О, Всемилостивый, покарай этих нечестивцев!  — Сжечь! — крикнул разъяренный Мальвуазен, его пылающие темно-зеленые глаза напоминали глаза разъяренного волка — Сжечь этих ублюдков! Так хочет бог! Несколько рыцарей по сигналу Альберта зажгли костер. Через несколько мгновений послышались страшные вопли несчастных. Пламя быстро охватывало их тела, воздух наполнился нестерпимым запахом паленой плоти… А среди этого ужаса тамплиеры продолжали свои бесчинства. Они распевали заздравные песни, раскидывали золото из награбленных сундуков, которые они сложили прямо во дворе крепости, пили вино прямо из кувшинов и зажигали все новые и новые кострища, сложенные из пленников.  — Deus Vult! — неслось со всех сторон. Вся эта дикая оргия продолжалась всю ночь, которая скорее напоминала сборище дьяволопоклонников или отъявленных бандитов, каким по сути и были храмовники. Здесь на Востоке, используя свою власть и безнаказанность, они продолжали творить все, что хотели. Что угодно ордену Храма, угодно и Господу… Так хочет бог… *** Султан Аль-Азиз не стерпел подобного оскорбления и в открытом послании к своим соплеменникам призывал дать отпор разнузданности и бесчинствам христиан. Так началась новая война на Востоке. Несколько неудачных сражений привели с полному разгрому христианского воинства. Большие потери несли и рыцари Храма. Приказом самого папы Иннокентия III было решено оставить, на какое-то время, восточные земли и отступить, вернувшись обратно в Европу вместе с теми немногочисленными войсками, что остались в Святой земле. Войска стояли на изготовке. Все зависело от решающего поединка предводителей. От этого поединка зависела судьба сражения — если представитель стороны крестоносцев побеждал, то старший сын Саладина Аль-Азиз, который теперь стал султаном Египта, должен был отвести свои войска и дать тамплиерам беспрепятственно возвратиться домой. Если побеждал воин султана — боя избежать не удалось бы. Альберт Мальвуазен отлично осознавал, что в случае проигрыша Буагильбера им грозит неминуемая гибель. Слишком неравны были силы. Количество рыцарей-тамплиеров было в пятеро меньше войска султана. А те новые рыцари, которые прибыли недавно из Европы, скорее напоминали новобранцев-послушников, некоторые еще не разу не были в сражении. Это была верная гибель. Рыцари Храма выстроились в своем привычном боевом ряду. Белые одежды и красные кресты образовывали непрерывную нить. Сияющие доспехи отражали первые солнечные лучи. Вороной конь Буагильбера был в полном боевом облачении. Двое оруженосцев заканчивали затягивать подпругу и закреплять узду. Магистр вышел вперед и сел на своего коня. Замор бил копытами, ему не терпелось сорваться с места, но твердая уверенная рука всадника удерживала его. Бриан сам выехал на ристалище. Это была не Англия, не Франция и даже не простой турнир. Это был вызов на смертный бой. Противник был очень силен — самый лучший воин в армии Саладина, командующий личной охраной султана, а теперь и в армией его старшего сына. Боевые копья были на готове. Бриан произнес короткую молитву и бросил последний взгляд туда, где закутавшись в покрывало стояла Ребекка, под защитой его сарацинских слуг. Их глаза встретились на какое-то мгновение. Его губы неслышно прошептали что-то… В следующее мгновение Буагильбер надел свой боевой шлем и закрыл забрало.  — Помоги нам, Господи — еле слышно прошептал Альберт Мальвуазен. Прозвучали звуки труб, отдающие сигнал к началу боя. Кони понеслись во весь опор, противники сшиблись, копья разлетелись в щепки. Бриан сразу же выхватил свой меч и прикрылся треугольным, выложенным сталью щитом. Коня ему пришлось пустить вскачь и управлять лишь при помощи шпор. Противник Буагильбера, лучший воин Аллаха — Шараф ибн-Юсуф, не уступал храмовнику ни в силе, не в доблести. Он развернул своего боевого коня так, что удар пришелся со всей мощью прямо на правое плечо Бриана. Рыцарь пошатнулся, но удержался в седле. Один из щитков слетел и теперь правая рука и плечо храмовника были защищены лишь одним слоем кольчуги. Бриан понимал, следующий подобный удар, и он запросто лишится руки. Шараф снова развернул своего коня и пустился во весь опор на храмовника. Воспользовавшись тем, что доблестный воин ислама повторял свои боевые маневры, Буагильбер в последний момент изменил тактику боя и взяв меч поперек, кинул его словно копье в коня Шарафа. Конь захрипел, упал и перевернулся. Шарфа повалился на земля, ударившись о землю на большой скорости, он не сразу поднялся на ноги. Тем временем Бриан спешился и выхватил бердыш. Рука болела, плечо оказалось раздроблено, а кровь проступала даже сквозь кольчугу. Выкрикнув боевой клич, Бриан подскочил к своем врагу, но Шараф успел подняться и выхватить свой меч. Завязался тяжелый бой. Противники то и дело валились с ног. Солнце уже взошло и нещадно палило. Бриан на какое-то мгновение почувствовал, что не может дышать. Он терял силы. Тогда он решился на отчаянный поступок — сняв свой шлем и полностью отстегнув нагрудник, Буагильбер остался лишь в одной кольчуге и наножных щитках.  — Что же он делает! О, боже… — прошептал Альберт, который следил, не отрывая глаз за поединком. Шараф ухмылялся, он отлично понимал в каком уязвимом положении сейчас находиться тамплиер.  — Что же ты остановился?! Нападай со всей своей силой, какая у тебя есть! — крикнул Бриан, пот лил с него градом, кровь тонкими струями сочилась на землю, а между тем Шараф не был ранен и даже ничего не вывихнул после падения.  — Защищайся, если у тебя хватит сил! А лучше бы тебе и вовсе сдаться, тамплиер! Прими ислам и покорись султану! Ты займешь высокое положение среди наших воинов! У тебя будет все, что только пожелаешь! Ты доблестный и храбрый воин, я не хочу тебя убивать! Сдавайся! — ответил ибн-Юсуф, вставая на изготовку.  — Воины Христа никому не сдаются и не отступают! Нападай! — ответил Буагильбер. Не смотря на браваду, голова его гудела, перед глазами все плыло, а палящее солнце лишь усугубляло положение. Бой снова продолжился. На этот раз в ход пошли даже кинжалы, которыми противники не помедлили воспользоваться. Шараф, по мимо того, что был очень высоким и крепким воином, был и очень ловким. Быстрым движением он перехватил кинжал в левую руку и полоснул во всей силы по животу Бриана. Кольчуга выдержала удар, но сам неожиданный выпад заставил храмовника споткнуться. Этим воспользовался ибн-Юсуф и ударил Бриана в бок, как раз туда, где отсутствовала крепкая защита. Заметив это тамплиеры приготовились к тому, что совсем скоро их ждет смертельный бой. Некоторые начали очень тихо читать молитву. Альберт отвернул глаза. Он видел, у Буагильбера не хватает сил и он сильно ранен. Магистр истекал кровью, в то время как на его противнике не было даже царапины.  — Пресвятая Богородица — прошептал Мальвуазен — Помилуй твоего раба, брата нашего во Христе… Удар. Сильный и беспощадный. Длинный клинок лучшей дамасской стали врезается в тело, проникая глубоко, разрезая мускулы и сухожилия, напитывая все вокруг кровью. Еще один удар. На этот раз он пришелся в грудь. Рыцарь застонал и почти упал, но нашел в себе силы и оперившись на одно колено, снова подняться. Бердыш выпал у Буагильбера из рук. Ему оставался лишь кинжал. Яростно защищаясь он отступал к мертвому коню Шарафа. Радостный воин Аллаха уже посмеивался, то и дело выкрикивая обидные оскорбления в адрес рыцарей Храма. Он предвкушал как отрежет неверному голову, наколет ее на копье, а после сделает тоже самое с остальными — в назидание всем христианам — никогда не ходить на Восток. Воспользовавшись таким расслабленным состояние врага, Бриан в одно мгновение подскочил к мертвому коню соперника и вынул свой меч из туши. Не ожидавший такой прыткости от раненного тамплиера, Шараф на долю секунды растерялся, отведя щит в сторону, и в тот же миг меч Буагильбера вонзился ему в грудь по самую рукоять. Тело могущественного воина замертво упало на горячий песок. Глаза Шарафа закрылись. Бой был закончен. Бриан с трудом выдохнул, оперившись ногой о мертвое распростертое тело врага, он вытащил свой меч и отер его от крови. Шатаясь он побрел к своему коню, взяв подузцы Замора, Бриан развернулся к войску Аль-Азиза и прокричал — Воины Христа никогда никому не сдаются! Они служат лишь Господу своему Иисусу Христу!  — Deus Vult! — неслось со всех сторон. Тамплиеры ликовали и выкраивали имя своего магистра. Аль-Азиз дал приказ отвести войска и пропустить воинов Христа без препятствий, оставив эту землю за рыцарями Храма. После, Бриан медленно побрел в сторону своих воинов в белых одеждах. Знамена с красными крестами развивались на ветру. Альберт Мальвуазен и еще несколько рыцарей кинулись навстречу Бриану, а его оруженосцы бежали к нему, чтобы взять под руки своего господина.  — Вечером будет дождь — сказал Бриан, стаскивая с себя кольчугу. Сил у него не было. Он с большим трудом переводил дыхание и валился с ног.  — Брат наш, Бриан, ты спас нас всех! — кричал Альберт и остальные рыцари. — Так бьются рыцари Храма ради Господа нашего!  — Нет, Альберт — тихо ответил Буагильбер — В этот раз я бился не ради Господа нашего, а ради нас всех… За всех вас… Неожиданно он покачнулся и упал на землю. Глаза его закрылись, а лицо побледнело. Кровь сочилась из его ран. В этот раз, смерть все же решила раскинуть свой саван над самым доблестным и отважным рыцарем Храма, Брианом де Буагильбером.