Deus Vult/Этого хочет Бог

Не бойся Бога — бойся самого себя. Ты сам творец своих благ и причина своих бедствий. Ад и рай находятся в твоей собственной душе. Пьер Марешаль       Стук шагов, раздававшийся из-за закрытой двери, крики и стон воинов, падающих замертво. Каменные ступени мокры от алеющей на них крови. Запах дыма, доносившийся со двора. Это горели замковые постройки и сараи. Ульрика, запертая старшими братьями в отдаленной комнате башни, стоит на коленях и дрожащими руками сжимает последнее свое спасение — святое распятие. Губы ее бессвязно шепчут молитву, в глазах стоят слезы и ужас сковывает ее сердце, когда она слышит крик своего брата, затихающий среди общего гула битвы… Запах крови… Запах смерти…       Солнце садиться за горизонт, его последние лучи словно прощаются с Ульрикой, чтобы погрузить ее в бесконечную тьму, из которой ей никогда не выбраться.       Удары… Еще удары. Запертая дверь трещит, как и сердце несчастной девушки. Еще удар, дверь поддается. Последняя ее защита и надежда остается растоптанной на окровавленном полу.       Свирепые темные глаза скользят по тонкому стану девушки. Хищный оскал и кровь на доспехах и железных рукавицах — это кровь ее отца и братьев. Все они пали в неравной схватке с шайкой барона Фрон де Бефа Старшего и его сына Реджинальда.       Ульрику не ждала быстрая смерть, хотя она очень на это надеялась. Ее ожидала более худшая участь.       Ей не удалось избежать жуткого грубого насилия. Фрон де Беф не церемонился с пленными, а с презренной жертвой и подавно. Взяв ее силой прямо в покоях залитых кровью ее отца и братьев, он не успокоился.       Всю оставшуюся неделю шайка Фрон де Бефа гуляла в замке покойного саксонского барона Торкиля, разоряя его земли по всей округе. Его тело, как и тела братьев Ульрики, не были преданы земле. Головы их были отрублены и насажаны на колья вокруг замка, а тела брошены воронам на съедение.       Для несчастной Ульрики ее собственный дом, ее Торкилстон, теперь стал ненавистной тюрьмой. Ей почему-то не хватило мужества ни убить своего мучителя, ни самой броситься с башни и прервать свою тяжкую жизнь.       Так она жила еще десять лет, привыкнув к своему врагу настолько, что теперь Фрон де Беф был для нее словно каменная стена, отгородившая ее не только от всех бед и напастей, но и от самой жизни. Прошло еще какое-то время, и его единственный сын Реджинальд стал засматриваться на пленную красавицу. Реджинальд Фрон де Беф был очень высокого роста, плотного, богатырского телосложения, с черными бровями и черными глазами, которые наводили ужас одним только взглядом. Но лишь на одну Ульрику Реджинальд смотрел по-другому. В его душе затаилась порочная тайная страсть.       Ссоры с отцом стали все чаще, прорывающаяся в неподходящий момент ревность жалила его мозг и жгла все тело. Отнять, забрать, украсть ее… Эта мысль словно горела огнем в сердце Реджинальда.       — Я убью его, — шептал он, обнимая Ульрику. — Убью! Клянусь Богом, убью!       — Ты не сможешь, он слишком силен! — Она старалась отстранить от себя его требовательные сильные руки.       — Я не буду больше делить тебя с ним! Ты будешь лишь моя, моя навсегда! — Его темные, горящие глаза и страсть, которая не могла найти выхода так долго, теперь застилала разум Реджинальду.       — Опомнись, он все же твой отец! — Шептала Ульрика, но в душе она очень хотела, чтобы они перегрызли друг другу глотки.       — Никто не будет больше стоять между нами, будь то мой отец или Господь, или же сам Сатана! — Реджинальд снова обнял ее трепещущее тело. — Будь моей, и я убью его.       И Ульрика согласилась на этот страшный обмен, сменив одного тюремщика на другого, она не обрела свободы, а лишь попала в лапы к еще более жестокому и беспощадному кровопийце.       На следующей вечер во время очередной перебранки за ужином Реджинальд Фрон де Беф зарубит своего родного отца прямо в большом зале Торкилстона. И снова потекут реки крови, снова раздадутся стоны и хрипы умирающих…       — Убийца… Безбожник…       Спустя еще двадцать лет Торкилстон и все земли в округе стали принадлежать новому хозяину — Реджинальду Фрон де Бефу, а вместе с ними и несчастная Ульрика, ставшая теперь Урфридой.       Теперь полубезумная, с распущенными, седыми волосами, она часто бродила по замку, поднимаясь на самую высокую башню, она всматривалась в горизонт своими почти выцветшими глазами и лишь шептала: «Убийца… Безбожник…». ***       Замок Торкилстон располагался на большой возвышенности, окруженной гигантским глубоким рвом с водой. Толстые стены почти более трех метров в ширину позволяли расположить приличный гарнизон и установить дополнительные сторожевые башни.       Торкилстон возвышался над строениями, словно неприступная скала. Главный зал, где когда-то располагались знамена славного рода Торкиля, теперь превратился в большую трапезную с камином во всю стену. Жар от горящих поленьев разносился по всему залу, посредине располагался длинный массивный дубовый стол и дубовые, широкие лавки вдоль него. На стенах, завешанными плотными гобеленами с изображениями битв и коронации французского короля, теперь висели щиты с гербами нормандской династии Фрон де Бефа.       Выложенный сталью щит с изображением мощной головы быка, висел над камином, рядом были и охотничьи трофеи хозяина замка.       Сам Реджинальд Фрон де Беф восседал в большом высоком кресле, которое было изготовлено специально для этого богатырского роста норманна.       Он сидел очень близко к горящему камину, протянув ноги. Чернобровый рыцарь с темными беспощадными глазами задумался о чем-то. Ему не давал покоя последний разговор со своим пленником еврейским купцом Исааком, который, несмотря на угрозы и пытки, никак не хотел отдавать свое золото. Реджинальд злился. Ему ничего не стоило собственноручно спустить с тщедушного старика шкуру, но в этот раз он решил действовать по-другому, норманн словно осознал, что все телесные муки для еврея ничто, по сравнению с той болью и беспокойством, которое несчастный испытывал за судьбу своей дочери.       Реджинальд сомневался, стоит ли ссориться с Буагильбером из-за этого. Ведь он был напрочь применить и это, если возникнет такая необходимость — девушка могла послужить неплохим задатком в этой жестокой сделке, но ссориться с рыцарем Храма, Фрон де Беф не осмеливался.       Сейчас жестокий рыцарь сидел, потягивал вино из кувшина и согревал свои ноги: хоть на дворе стояло лето, в замке гулял жуткий холод, а толстые стены не давали ни малейшей возможности проникнуть туда хоть лучку солнца.       До слуха донеслись звуки трубящего рога и шаги его оруженосца Клемента, который уже заходил в большой зал, в руках у него было послание.       В этот момент в зал вошел и Морис де Браси, которому не повезло со сватовством к саксонской красавице. Он даже и толком поговорить с ней не сумел, как поток слез голубоглазой девушки прервал все попытки де Браси хоть как-то с ней договориться. Никакие уговоры и посулы о спасении Уилфреда не успокаивали белокурую королеву любви и красоты. Морис, не выносивший женских слез, не смог успокоить девушку как не смог, более, продолжать с ней разговор. Он предпочел ретироваться и оставил красавицу одну.       Присев чуть поодаль от Фрон де Бефа, он налили себе полный кубок вина и внимательно слушал о том, что говорил оруженосец Клемент.       — Вам послание, мой господин, — отвечал он на вопрос грозного рыцаря.       — Что еще за послание и от кого? Де Браси, прочти, ты же знаешь, я не разбираю эти каракули, — Реджинальд снова сделал глоток вина и откинулся на кресло.       Морис взял в руки послание и пробежал глазами.       — Могу тебя разочаровать, сэр Реджинальд, — де Браси разбирал лишь свой родной французский, хоть и мог изъясняться на саксонском наречии, он не был так силен в языках, как вошедший в зал Бриан де Буагильбер. Тяжелая поступь храмовника, завязывающего по пути свой плащ, раздавалась на весь зал.       — Сэр Бриан, возможно ты сумеешь нам помочь, — Фрон де Беф поднялся, выхватив у вертевшего в руках де Браси послание, и вручил его храмовнику.       — Что, никто не смог прочитать этот бред без меня? — Буагильбер покатится со смеху, когда прочел первые строки послания. — Это что, шутка или очередной милый саксонский обычай принимать своих победителей?       Бриан не мог остановиться, его задорный хохот сотрясал стены зала, но после, встретившись лицом к лицо с нахмурившимся Фрон де Бефом, немного успокоился и принялся читать вслух.       Собравшиеся саксы вместе с несколькими уцелевшими после нападения слугами и шутом Седрика Ротервудского требовали освободить всех пленников, иначе нападение на замок было неизбежным. ***       Тем временем, оставленная под присмотром Урфриды, Ребекка продолжала ухаживать за раненым Айвенго. Ей ничего другого не оставалось, как в перерывах между посещениями Буагильбера и размышлениях о способах, как выбраться отсюда, беседовать с саксонским рыцарем. Уилфред рассказывал о Палестине, о крестовом походе, о храбрости саксов. Для Ребекки все это казалось ужасным, какую цену они платили за то, чтобы завоевать чужие земли. Разорить и пустить по миру тысячи людей. Для нее же не было ничего ценней человеческой жизни, и она не могла разделить восторгов Айвенго, когда он с горящими глазами и улыбкой на устах рассказывал о взятии Акры.       — Ты не понимаешь, Ребекка, — говорил Уилфред, немного приподнявшись со своего наспех сделанного ложа. — Ты не христианка и поэтому тебе не понять цену той славы и гордость за наше воинство.       Эти слова больно полоснули по сердцу. Конечно, она из проклятого племени, вечно гонимая и презираемая. Откуда ей было знать, сколько еще жизней положат христиане за обладание чужой землей, сколько людей чужой страны они истребят, скольких сирот оставят без матерей и отцов, сколько ненависти взрастят в сердцах побежденных. Ребекка не могла понять столь дикой жестокости, не могла она и принять убийство, путь и во имя бога.       Она смотрела на голубоглазого рыцаря, пропуская его слова мимо ушей. Ее отец оказался прав, Ребекка для Уилфреда будет лишь той, кого всегда будут презирать, всегда останется дочерью своего народа. Она смотрела на него, не отрывая больших, карих глаз. При каждом взгляде Айвенго на нее щеки Ребекки вспыхивали. В сердце ее закралось доселе не ведомое чувство. Она не могла оставить его. Даже если бы сейчас сюда ворвалось тысяча воинов с оружием в руках, она ни за что на свете не согласилась бы покинуть его. Ребекка готова была отдать свою жизнь, даже несмотря на то, что сердце саксонского рыцаря принадлежало другой навсегда.       — А если бы я не принадлежала к тем, кого все так презирают? Разве можно винить человека за его происхождение или цвет кожи, цвет глаз? Разве не также самая алая кровь окрашивает и наши раны, что и христиан? — Ребекка нашла в себе силы снова поглядеть на голубоглазого саксонца.       — Я не знаю, я не знаю, Ребекка, — робко и неуверенно отвечал Уилфред. — Но ты все же не…       — Не христианка, и поэтому ты даже признаться ей не можешь в том, что уже успел позабыть свою возлюбленную рядом с ней? Не так ли, Уилфред? — Бриан де Буагильбер отворил деверь и попросил Урфриду оставить их наедине. Его низкий, бархатный голос звучал уверенно и с небольшой издевкой.       — Ребекка, прошу, не слушай его! — крикнул Уилфред, тщетно стараясь встать на ноги, но попытка его провалилась.       — А знаешь, Ребекка, почему он так и не решился даже поцеловать тебя? Потому что его предрассудки по поводу веры, цвета кожи и прочей несусветной ереси, сильнее, чем его чувства к тебе. Он слаб и беспомощен, в его голове нет истинной веры, есть лишь мертвые скелеты глупости и обыденной суеты. Когда предрассудки сильнее веры, человек остается лишь слабым нежизнеспособным существом. Его тело может быть крепким и выздороветь от любых даже самых серьезных ран, но душа так и останется слабой. — Храмовник продолжал говорить и смотреть в глаза Ребекки.       Бриан прошел вглубь комнаты и подошел чуть ближе к раненому Айвенго, слегка посмеиваясь.       — Предатель Буагильбер, тебе ли учить меня принципам? — продолжал Уилфред. — Ты предал короля Ричарда и…       — Так может, не будем устраивать представление, и ты сам расскажешь, как дело было? Тебе все равно недолго осталось, СЭР Уилфред. Мне и самому будет интересно. А давай так, ты начнешь, а если что не так, я поправлю, — Бриан с усмешкой подошел к Ребекке и взял ее за руку, осторожно сажая ее на широкую лавку рядом с собой, его темные, блестящие глаза не отрывались от ее лица, в то время как она не могла отвести своих глаз от Айвенго.       Уилфреду ничего другого не оставалось, как начать свой рассказ…