Deus Vult/Этого хочет Бог

«Смирение нередко оказывается притворной покорностью, цель которой — подчинить себе других; это — уловка гордости, принижающей себя, чтобы возвыситься…» Франсуа де Ларошфуко       С тех пор прошел месяц. Говорят, время лечит, расставляет все на свои места и притупляет боль. Человек может смириться и продолжить жить дальше, вопреки всем перенесенным ужасам и потерям. Но не все могут вынести… Не все могут или хотят смириться… И остаться прежними, не свернуть с пути, по которому ведет нас Господь… Корабли отплывали от пристаней Акры. Король Ричард Львиное сердце и христианское воинство возвращались домой.       Бриан де Буагильбер стоял на палубе, всматриваясь в горизонт. Он вспомнил как они с Альбертом прощались.       — Теперь, когда гроссмейстера все же назначил папа, нет смысла ехать во Францию, — Мальвуазен был словно застывшая каменная фигура: глаза его потухли, а лицо казалось бесстрастным. — Мне назначили приход с прецепторией в проклятой Англии.       — Мы живы, Альберт, — сказал Бриан, его белый плащ развевался на ветру.       — Нет, друг мой, — голос тамплиера звучал ровно и безразлично. — Я умер вместе с Амаль и мои ребенком там на побережье Акры…       Волны с силой бились о борт корабля, а ветер, разгулявшийся не на шутку, дул так, словно хотел поскорее унести христиан из мусульманских земель. Бриан де Буагильбер не забыл ни убийство своего лучшего друга Конрада де Монссерата, ни страшного покушения на Альберта де Мальвуазена, которого ему чудом удалось отбить от наемников. «Ричард… Без тебя и тут не обошлось…», — пронеслось у него в мыслях. — «Ничего, скоро ты заплатишь за все сполна».       Спустя еще несколько недель плавания они достигли берегов Кипра, а после снова продолжили путь. Но Ричарду было не суждено вернуться в Англию. По пути, преодолевая шторма и невзгоды, он был захвачен недругами и оказался в австрийской тюрьме… ***       Легкий моросящий дождь, ветер и нескончаемые зеленые равнины, перемежающиеся с лесными угодьями местной мелкой саксонской знати. Все это составляло разительный контраст с жаркими песками и палящим солнцем Палестины.       Несмотря на явное нежелание видеть в своем замке врагов, Седрику пришлось принять норманнов у себя. Теперь Бриан де Буагильбер сидел за широким большим столом вместе в приором Эймером в замке Ротервуд. Туника из дорогой бархатной материи, ниспадающий крупными складками белоснежный плащ с нашитым крестом, составляли разительный контраст с его палестинским облачением. В кожаных тисненных ножнах хранился меч. Обоюдоострый кинжал тоже был всегда при нем. Черные, как смоль, густые с проседью волосы, ниспадали на плечи. Загорелое смуглое лицо, оттеняемое белым плащом, выделялось среди бледных саксонцев. Горящие, внимательные темные глаза храмовника были похожи на искры, то затухающие, то загорающиеся снова и снова. Высокий, статный и широкоплечий, уже немолодой, но не лишенный привлекательности. Его лицо и тело покрывали многочисленные шрамы. Перенесенные испытания оставили отпечаток чего-то задумчивого в его глазах.       Саксонские слуги быстро подавали кушанья и вино, хмельной эль и закуски. Сарацинские невольники Буагильбера располагались за отдельным столом, в той части, где ужинали слуги.       Приор Эймер что-то рассказывал и отвечал на расспросы Седрика. Леди Ровена внимательно слушала, и казалось, что при упоминании о Палестине ее что-то тревожит и слова сами вот-вот сорвутся с ее губ.        — Так что же? Разве не было никого в английском войске, чтобы в ловкости и силе превзойти норманнов? — Ровена вступила в разговор, несмотря на недовольство Седрика.        — Были, — Буагильбер отпил вино из кубка. Ему вспомнился турнир и события после. На душе стало тяжко. — Из всех саксонских рыцарей, был самый молодой, один из оруженосцев короля Ричарда Львиное Сердце. Я, признаюсь, немного запамятовал его имя. Кажется, Айвенго. Да, Уилфред Айвенго. Ему удалось одержать надо мной победу по вине моей лошади, у которой лопнула подпруга.       Приор Эймер внимательно посмотрел на Седрика.       — Кажется, это ваш сын, — вкрадчиво сказал он.       — У меня нет сына, — ответил тан, глаза его сверкнули гневом. — Он предал своего короля. Из-за его предательства Ричард сейчас в иноземной тюрьме.       — Я уверена, — продолжала леди Ровена, гнев Седрика ее не пугал. — Айвенго не предавал своего короля.       — Почем знать, почем знать… — ответил Бриан, допивая вино. Его мысли уносились далеко из Ротервуда, в далекие земли, опаленные солнцем. Также из его головы не выходили строки письма, которое накануне послал ему Альберт де Мальвуазен, извещая о том, что теперь гроссмейстер ордена Храма Лука де Бромануар получил скипетр в свои руки, и что всем приходится несладко.       — Он не предавал короля! — послышалось из дальнего угла большого зала замка. Голос, принадлежавший пилигриму, расположившемуся недалеко от камина, чем-то был знаком Буагильберу, но он не мог вспомнить, где мог его слышать раньше.       — Откуда тебе знать, пилигрим? — Бриан направил свой усталый, но раздраженный взор в дальний угол зала.       — Я был там, — отвечал пилигрим, который, не снимая капюшон, вышел немного вперед. — А тебе, храмовник, должно быть известны и детали!       — Это что еще за выскочка?! Кто смеет делать столь грязные намеки и клеветать на рыцарей ордена Храма?! — рука Бриана потянулась к мечу. Заметив это Седрик, понимая, что еще немного и произойдет кровопролитие прямо у него в доме, решил учтиво задобрить рыцаря Храма.       — Выпьем с вами по доброму кубку вина, сэр рыцарь! За короля Ричарда, за все славное христианское воинство! Здесь не Палестина, не стоит затевать ссору из-за вырвавшихся слов, — Седрик сам вручил кубок с вином Буагильберу.       Бриан еле сдержался, чтобы не дать гневный ответ, но не стал доставать меч из ножен, да и усталость после долгой дороги давала о себе знать. Его шрам над бровями отдавался какой-то странной болью, хотя с момента ранения прошло уже очень много времени. Сейчас больше всего на свете ему хотелось спать.       Седрик отдавал себе отчет, что де Буагильбер не просто нормандский рыцарь и даже не простой рыцарь ордена Храма. Это был очень сильный и умелый воин, командор храмовников, прошедший множество войн и испытаний. И такому ничего не будет стоить просто перебить их всех, а после спокойно уехать в ближайшую прецепторию его ордена. Ему все сойдет с рук.       — Так вы собираетесь на турнир в Эшби? — приор Эймер всячески старался сгладить ситуацию, видя как темные глаза Буагильбера все еще мечут искры гнева.       — Да, — нехотя ответил Седрик, хотя он и не любил подобные состязания, полагая, что такая забава не несет ничего хорошего. — Мы поедем на турнир.       Завязался разговор о предстоящих увеселениях в Эшби. Буагильбер, задумавшись о теперешнем положении ордена, да и своем тоже, продолжал потягивать вино, которое кравчий проворно подливал, из своего кубка. Его не просто раздражало, а выводило из себя, что из-за разногласия и постоянных ссор в войсках христиан скипетр гроссмейстера так легко уплыл из его рук. Все братья-рыцари, командоры, все были готовы отдать свой голос за Бриана де Буагильбера. Все. Кроме самого папы.       Все эти мысли тяготили Бриана. Его взгляд медленно переместился на сидевшего у камина пилигрима, а потом и на еврея, судя по облачению, скорее всего купца, который сидел рядом и трясся то ли от холода, то ли от страха при взгляде на грозного рыцаря Храма. Буагильбер презрительно фыркнул.       Еврей сжался еще сильнее, но несмотря на это продолжил свою нехитрую трапезу сидя подле пилигрима.       Эймер и Седрик продолжали разговор о турнире. После все пошли спать. Но мысли Бриана не были заняты предстоящим турниром. Все это было для него легким развлечением, после событий в Палестине и особенно в Акре. В душе его бушевала буря. Его мысли были заняты одним — жезлом гроссмейстера, который теперь, по мнению многих братьев-тамплиеров, был в недостойных руках. Быть может так хочет Бог, но Бриан де Буагильбер не мог с этим смириться…