Notebook

      Лео заметил его издалека. Как только за стеклянными дверями корпуса мелькнула еле различимая тень, он уже знал — Элайджа здесь.       Камски толкнул дверь и, поправив воротник пальто, по-хозяйски двинулся вперед, морщась от промозглого ветра.       Лео жадно пожирал фигуру Элайджа глазами. Его идеально черное пальто было единственным контрастным пятном на фоне бесконечной серости этого места. Пожухшая трава, голые деревья, пыльные асфальтированные дорожки и грязные неприметные стены корпуса, смыкающиеся каменным забором за спиной. Он был такими высокими, что за ним только небо и было видно, а оно, как и все здесь, хмурое и серое.       Элайджа остановился у скамейки, закрывая собой весь обзор на унылый внутренний двор. Вместо «привет» еле заметно дрогнули его губы, на мгновение попытавшись изогнуться в вымученную вежливую улыбку.       Лео опустил голову. Он избегал смотреть на Камски вблизи, да и не особо хотел показывать ему результаты пребывания здесь. Исхудавшее лицо землистого цвета, круги под глазами и мертвый взгляд — последствия тяжелых дней в его жизни. Ему было стыдно показываться таким перед Элайджей, у которого будто бы никогда не было таких дней.       — Как ты? — тихо и низко спросил Камски, хмурясь.       — Тяжело, — выдохнул Лео. Ему было незачем врать.       Элайджа кивнул. Он прекрасно знал, что легко не будет, но подбадривающих фраз все равно не заготовил.       Повисла давящая тишина. Они не виделись всего несколько недель, но сейчас эти недели, будто долгие годы разлуки, вставали между ними стеной молчания и отчужденности. С каждой новой встречей у них все меньше было тем и слов. Они уже не знали, о чем говорить друг с другом.       — У тебя сигаретки случайно не будет? — Лео попытался поднять взгляд, но пасмурное небо глаза резало своим светом, точно так же, как резало душу безмолвное присутствие Элайджи. Манфред тут же опустил взгляд.       — Здесь, кажется, нельзя курить, — выдохнул Камски.       Лео лишь фыркнул. Запреты никогда и никого еще не останавливали. Здесь и наркотики были под запретом, но ведь проносили же. Что тут говорить, бывшие наркоманы, как известно, мертвые наркоманы.       — Ты ведь Элайджа Камски, кто тебе запретит?       Лео предпринял еще одну попытку поднять взгляд, но снова провалился.       Элайджа вздохнул, хмуро огляделся и сунул руку в карман пальто. Через мгновение на колени Лео уже была небрежно брошена пачка сигарет, а за ней и зажигалка.       — Не слишком ли нагло? — Камски спросил совершенно спокойно, но в голосе его чувствовался укор.       Лео замер, так и не донеся сигарету до губ.       — Здесь, знаешь, как в детском лагере, — он усмехнулся, задумчиво покачивая сигарету, — ночью курят в форточки, днем по кустам ныкаются. Здесь курить можно. Палиться только нельзя, понимаешь?       — Так, может, приличия ради хотя бы за угол отойдешь? — Элайджа приподнял бровь вопросительно и надменно.       — Зачем? — поинтересовался Лео тихо. — Я могу хоть им на лицо нассать, они мне ничего не сделают, пока ты здесь.       — А потом?       — А что потом? — сигарета, зажатая губами, скакала вверх-вниз. — Разве имеет это значение?       Чиркнула зажигалка. Лео с трудом втянул дым, тот наждачкой прошелся по горлу, оставляя на языке горечь, а на губах сладкий привкус шоколада. Сигарета тянулась плохо.       — Тяжелые и дорогие, — констатировал Лео, оглядывая пачку. — Прямо как ты.       Элайджа пропустил это мимо ушей. Он уже давно слушал младшего Манфреда выборочно.       Лео хватило всего нескольких затяжек. Он давно не курил, потому учащающееся сердцебиение спутал с наслаждением. Это походило на радостное предвкушение и приятное волнение. Он впервые за долгое время почувствовал себя живым.       — Можно оставить? — Лео махнул пачкой. — Здесь без них совсем тяжко.       Элайджа сунул руку в карман пальто и отвернулся. По изгибу его губ было ясно — он недоволен. Чем дольше он разглядывал серую стену корпуса, тем напряженнее становилось молчание.       — Тебе помогает терапия?       Лео закашлялся. Он надеялся, что если сейчас отхаркнет свои легкие, ему ничего не придется говорить.       — Ответь на вопрос, — властно попросил Элайджа.       — Нет, — выплюнул Лео с презрением.       — «Нет» потому что к тебе нужен другой подход или «нет» потому что ты не хочешь прилагать усилия?       — «Нет» потому что это херня собачья, — Лео поднял на Камски озлобленный взгляд.       Уголки губ Элайджа дрогнули. Он был явно неудовлетворен таким ответом.       — Значит, ты просто не хочешь прилагать усилия, — констатировал он монотонно.       Эта фраза ударила Лео под дых. Он подавился воздухом от возмущения.       — Это, — он указал пальцами с сигаретой на корпус, — полная херня, Элайджа. Я сыт по горло всеми этими их «а расскажите то, что не хотите рассказывать» терапиями. Я устал от их душных откровений и наматывания соплей на кулак. Все мы несчастные, каждый по-своему, ебать как это неожиданно.       Лео всплеснул руками.       — Ты рассказывал? — Элайджа перевел взгляд голубых глаз на Манфреда. — Хоть о чем-нибудь ты рассказывал?       — Нет! Конечно нет, черт тебя дери.       — Это не сработает, если ты не начнешь говорить.       — Да пошло оно! — вскрикнул Лео. — Я не собираюсь участвовать в этом групповом изнасиловании. Не стану плакаться им в жилетку о том, что нахрен не нужен своему отцу. Тем более о том, что...       Голос предательски дрогнул. Он отвернулся.       — Лео, — мягко позвал Элайджа.       — Это от дыма...       Камски опустил взгляд и скрестил на груди руки. Он так и не понял, что ему делать, когда у Лео вдруг начинали слезиться глаза то от дыма, то от ветра, то от неприятных воспоминаний.       — Я не хочу рассказывать об этом, не хочу писать. Я не хочу об этом даже думать. Хотят копаться в себе, так лопату им в руки. А я хочу просто перестать об этом вспоминать. Это не грустная история, чтобы все поплакали и выдавили из себя сострадательно «о-о-о-о». Это мое. Личное. И я хочу, чтобы таким осталось.       Элайджа поглядел на носки своих ботинок задумчиво. Губы его дрогнули. Он запахнул пальто и сел на скамейку. Лео инстинктивно отодвинулся.       — Ты ведь рассказал об этом мне, — тихо и очень деликатно выдохнул Камски.       — Теперь жалею, — буркнул Лео в ответ, катая сигарету между пальцами.       Он молчал долго. Элайджа тоже ничего не говорил. Лишь смотрел безмолвно в серое небо, от которого глаза его голубые становились такими же грязными и мутными.       — Если ты думаешь, что мне стало после этого легче, — голос Лео похрипывал, — ты ошибаешься. И от того, что я расскажу об этом большему числу людей, мне тоже вряд ли станет легче.       Элайджа поморщился.       — Они правы в одном, — Манфред младший махнул рукой, — я бегу. Мы, — он бросил взгляд на корпус, исправляясь, — бежим. И запирать нас здесь наедине с самими собой без альтернатив наркотикам — херовейшая из идей.       — Один на один со своими проблемами, — Элайджа смахнул с идеально черного пальто невидимые соринки, — ты не можешь бежать вечно. От себя не убежишь.       Лео повернул голову и долго, пристально смотрел на Камски. В остекленевших глазах не было ни тени эмоций.       — Это не я, Элайджа, — хрипло сказал он после долгой паузы. — То, что случилось — это не я.       — Это часть тебя.       — Та часть, о существовании которой я хочу забыть, — Лео затянулся и нервно подпрыгнул на скамейке, стараясь усесться удобнее. — Есть вещи, с которыми нельзя справиться с помощью групповой терапии, долгих прогулок на свежем воздухе и сомнительной рутины. Есть проблемы, которые нельзя решить, от них можно только бежать... и нас лишили этой возможности.       — Вынудили прикладывать усилия, чтобы преодолеть трудности, — внес уточнение Камски.       Лео раздраженно зашипел.       — Нельзя от чего-то отказаться, не найдя этому замену, — он со свистом втянул дым. — Даже если мы попытаемся привести себя в порядок, даже если разорвем этот порочный круг... до тех пор, пока зависимость в наших головах, мы в опасности. Нам не избавиться от нее изоляцией, потому что навязчивые мысли не приходят извне.       Он замолчал на короткий миг и поднял взгляд, будто было в небе что-то, что его отвлекло.       — Я постоянно хочу вмазаться.       Элайджа заметно напрягся.       — Каждый чертов день я думаю только о том, как сильно хочу вмазаться, — Лео торопливо затянулся и, затушив сигарету, бросил ее в кусты. — Думаю, что если выберусь отсюда... — он прокашлялся, — как только выберусь отсюда, то сразу...       Манфред предусмотрительно замолчал. Это не те вещи, которые стоило озвучивать при Элайдже.       — Запреты не работают, — выдохнул Лео. — Нужны альтернативы.       — Какие альтернативы? — в голосе Элайджа слышалось напряжение и недовольство.       Лео пожал плечами.       — Больше разнообразных занятий? Что-то отвлекающее? Можно телефон или лэптоп...       — Исключено, — отрезал Камски.       — Хотя бы телевизор, — с жалобными детскими интонациями попросил Манфред. — А то даже в морге веселее, чем здесь...       Элайджа Камски сощурился, сунул руки в карманы пальто и скривил губы недовольно.       — Именно там ты и окажешься, если продолжишь...       Лео царапнул ногтем пересохшие губы и вперил хищный взгляд в Элайджу.       Тот обещал так очевидно не обесценивать чужие проблемы, но как ни крути, в его словах, во взгляде, выражении лица и даже присутствии чувствовалось безразличие. Пусть это было грубо, но проблемы Лео только проблемы Лео. Камски был готов помочь в их решении, но точно не подписывался их решать.       — Я хочу домой, — голос Лео звучал неуверенно и тихо.       Элайдже будто бы стало некомфортно. Он тяжело вздохнул, одернул полы пальто и закинул ногу на ногу.       — Мы ведь договорились, — его голос звучал холодно, — ты пробудешь здесь три месяца...       — Мы не договаривались о «здесь», — огрызнулся Лео.       — Неужели?       Взгляд его голубых глаз больно ужалил Манфреда. Его обычно мягкий и спокойный, а ныне подрагивающий от напряжения голос, звучащий на тон выше и звонче, сквозил презрением.       — У тебя совершенно нет силы воли, — констатировал Камски, отводя взгляд.       — Это не так, — прошипел Лео. Он знал, что Элайджа прав, и это злило его. Сопротивляться соблазнам он никогда не умел, но, как и любой человек, был уверен, что если ему прижмет, он способен себя контролировать и пересиливать. Только не прямо сейчас. Сейчас он готов не был и знал прекрасно, что никогда не будет. Борьба с самим собой, страдание во благо — тяжелый путь, пройти который нужно было стиснув зубы. Не будет для него подходящего момента, оба это знали.       — Помнится мне, — голос Элайджа стал звучать опасно спокойно и расслаблено, — после больницы ты клялся и божился, что завязал навсегда, но вот мы там, где мы есть...       — Это... — Лео поморщился недовольно и нервно, — это был всего лишь эпизод...       — Сколько таких эпизодов было? Сколько еще будет?       — Это был... — Манфред выдохнул тяжело, понимая, что не сможет закончить фразу не солгав. — Этого больше не повторится.       Элайджа повернул голову и долго смотрел на Лео. Выносить тяжелый прожигающий взгляд было невозможно. Лео виновато опускал голову ниже, стискивал зубы и съеживался всем своим существом до размеров тыквенного семечка, надеясь лишь на то, что сможет просто исчезнуть.       — Ты же знаешь, что я не верю тебе, — тихо и мягко произнес Элайджа. — Очень бы хотел, но не могу.       — В этот раз... — голос Лео предательски дрогнул и сорвался на хрип. — В этот раз все будет иначе.       — Ты начинаешь повторяться...       Лео болезненно поджал губы. Иногда одной только веры недостаточно. Ему бы хотелось сдержать хотя бы одно свое слово. Только все обещания разом теряют значение, когда сильно прижмет.       — В этот раз, — Лео нервно облизал губы, — все будет иначе. Я даю тебе слово. Больше такого не повторится...       — Хорошо, если так, — сказал Элайджа на выдохе, поправляя пальто.       Он повернулся и бросил на Манфреда странный взгляд. Задумчивый, будто бы оценивающий.       — Это последний шанс, Лео, — голос Камски был почти неразличим в свисте ветра, — других не будет. Я не могу помочь тому, кто этой помощи не желает. Силой за уши тянуть тебя из этого болота я больше не стану. У тебя и без того было слишком много попыток. Это последняя. Если ты не справишься...       Элайджа отвернулся, тяжело выдохнув. Он ясно дал понять,что если и в этот раз Лео предаст его доверие, их пути разойдутся. Элайджа прощал Манфреду слишком много. Больше, чем кому-либо. Даже брата своего Камски такой чести не удостаивал.       Лео закрыл глаза и выдохнул. Открыл было рот, чтобы произнести заветное «обещаю», но не успел. В кармане пальто требовательно завибрировал телефон, оповещая о входящем звонке. И этот звонок был в сотню и тысячу раз важнее всего, что Лео хотел сказать.       Элайджа на звонок отвечать не спешил. Лениво достал из кармана телефон, долго сверлил взглядом экран, после чего все же принял вызов, бросил короткое «иду» и сразу же отключился. Лео с досадой подумал, что при всей философской витиеватости и вальяжной неторопливости, Камски не любил транжирить собственное время. Он никогда не тратил ни секунды больше, чем от него требовалось. Отсюда вопрос: сколько нынче времени требовалось на Лео?       — Мне нужно идти.       Лео цокнул языком. Еще меньше, чем обычно. Он зря возлагал надежды на их встречи. Они становились вымученными.       Лео уже давно из-за своей зависимости стал слишком неудобным. Однако Элайджа все еще был здесь. Лео должно было льстить, что человек, без сожалений отказывающийся от всего обременительного, по какой-то причине все еще остается с ним, но совершенно не льстило. Он чувствовал себя обузой и начинал потихоньку задумываться о том, чтобы оборвать с Элайджей связь, пусть она и была единственным, что еще поддерживала в Лео силы.       Камски выпрямился. Он не собирался подбирать нужные слова и затягивать прощание до бесконечности. Не навсегда расстаются.       — Ты приедешь на следующей неделе? — спросил Лео будто бы невзначай.       Элайджа сделал глубокий вдох. Он надеялся, что сможет избежать этого вопроса.       — Меня не будет в городе.       Взгляд Элайджи скользил по унылому голому дворику. Манфред вздохнул.       — Это важные встречи, Лео, — с нажимом произнес Камски.       — Я знаю, знаю, — забормотал молодой человек. — Мне не три года. Я понимаю, что встречи со мной никогда не были для тебя достаточно важными...       — Мы можем перенести, — мягко, насколько только мог, произнес Элайджа. — Ты ведь никуда не денешься...       — Никуда, — согласился Лео, но в тот момент ему отчаянно захотелось вздернуться на собственной простыне, лишь бы слова Камски стали роковыми.       Губы Элайджа вытянулись в тонкую линию, черты лица стали острее.       — Четверг, — прервал затянувшееся молчание он. — Вечер. Я заеду ненадолго.       Лео поджал губы, чтобы спрятать слабую улыбку.       — Тебе что-то привезти? — Элайджа вскинул руку, отогнул рукав пальто и бросил взгляд на циферблат наручных часов.       — Сигареты.       Элайджа бросил на него осуждающий взгляд.       — И лэптоп.       — Лео, — властно одернул его Элайджа. Очевидно это было синонимом категорическому нет.       — Хотя бы книжку, — обреченно выдохнул Лео.       — Ладно, — Камски кивнул, — ладно. Будет тебе книжка.       Он вскинул руку и с осторожностью, присущей всем, кто имеет дело с дикими животными, сентиментально потрепал Лео по волосам. Тот поморщился недовольно, но не сказал ничего.       — Мне нужно идти, — произнес он мягко и почти неслышно. — До четверга, Лео.       — До четверга, Элайджа.       Камски развернулся и уверенно направился прочь. У них так всегда — ни привет, ни пока. От этого встречи выглядят поверхностными, но зато менее обременительными.       Лео досчитал до десяти и только после поднял взгляд. Элайджи во внутреннем дворике уже не было.       Свинцовые тучи отражались в окнах и стеклянных дверях корпуса.