Острие безмолвных чувств

      Охваченный волнением Шэнь Цинцю резко встал из-за стола. Он (даже не заметив, как ножки стула громко и протяжно чиркнули по брусчатому полу) во мгновение оказался в соседней комнате.       Но вместо Ло Бинхэ почему-то столкнулся лицом к лицу со спешно собирающим осколки разбитого сервиза Мин Фанем.       При виде него заклинатель застыл в удивлении.       — Простите, Учитель! Этот ученик не достоин… — выпалил враз побледневший юноша. — Я сейчас же все уберу и сделаю вам другой чай!       В горле Шэнь Цинцю застрял ком. Мысли медленно начали пробиваться через пустоту в голове. Обычно чай ему приносил Ло Бинхэ, но… он же своими руками сбросил его в Бездну…       Как? Как можно было забыть?..       Заторможено покачав головой, глава Цинцзина молча помог Мин Фаню собрать осколки, об один из которых случайно порезался. В другой раз впечатлительный Шэнь Цинцю начал бы шипеть и громко причитать — сейчас же он даже не вздрогнул. Просто равнодушно смотрел, как по краям небольшой ранки быстро собрались рубиновые капли и струйка теплой крови, пощекотав кожу, хлынула вниз.       Ему не больно...       — Учитель! — запаниковал Мин Фань, будто его Учителя только что смертельно ранили, и когда он истечет кровью — лишь вопрос времени. — Я все сделаю сам. Пожалуйста, присядьте, вашу рану нужно немедленно обработать!       — Все в порядке, Мин Фань, — Шэнь Цинцю выставил перед собой здоровую ладонь, когда ученик, забыв про осколки, бросился к нему.       Он хотел успокоить этого ребенка, и ему даже удалось натянуть улыбку, но...       Внутри вдруг стало как-то холодно и пусто. Чая глава Цинцзина больше не хотел: вряд ли это поможет отогнать лед, сковавший его душу.       Он… скучал по Ло Бинхэ. По его широкой улыбке, вопросам по делу и не очень, по причитаниям сквозь смех, когда Шэнь Цинцю обжигал себе язык, отпивая дымящийся в кружке чай. Ему не хватало этого…       Владыка Цинцзина резко отвернулся от Мин Фаня. Выдавить из себя еще хоть слово без слез оказалось выше его сил. Он бросил через плечо только:       — Мне ничего не надо. Можешь идти.

***

      Запыхавшийся и крайне взволнованный, Мин Фань нашел Бога войны. Тот в гордом одиночестве оттачивал своё, казалось бы, и так совершенное владение мечом на Байчжане, когда ученик с другой вершины — любимой вершины искусств — бесцеремонно вторгся в его пространство.       Но, невзирая на некоторую недальновидность, мальчишка не стал бы отвлекать горного владыку без веской на то причины, так что Лю Цингэ выслушал его короткий сбивчивый рассказ и спустя несколько минут уже прибыл на Цинцзин.       Он готовился столкнуться с худшим: эмоционально раздавленным и содрогающимся в истерике шисюном или выворачивающим его наизнанку искажением ци. Однако то, что глава Байчжаня увидел, едва переступив порог бамбуковой хижины, заставило его остолбенеть.       Взгляд приковала залитая дрожащим светом от пламени свечи фигура в углу комнаты.       Шэнь Цинцю почти лежал на столе, сложив руки перед собой и опустив сверху голову, прямо рядом со стопками разобранных свитков. Неподобающая поза для приема гостей: не строгая, а окутанная мягкостью, в ней считывается бесконечная усталость. Вокруг главы Цинцзина — крошечные частички света, что отражает лоснящаяся ткань. Одежды цвета цин в желтом сиянии казались теплыми, почти травянистыми. Оранжевые блики танцевали на острых плечах и очерчивали контур скулы. Веер ресниц отбрасывал на скулы глубокие тени.       Глядя на него, Лю Цингэ не сразу вспомнил, как дышать. Перед ним точно человек, а не божество, окутанное сияющей аурой?       Ответ для Лю Цингэ был однозначен, потому что с первой секунды, как он увидел Шэнь Цинцю здесь, вся тьма вокруг будто рассеялась.       Но этот нежный момент оказался хрупче стекла. Он резко оборвался, когда глава Цинцзина шумно вздохнул, открывая глаза.       «Шиди, не подкрадывайся так больше!» — в ушах зазвенел удивленный возглас, и сердце Лю Цингэ резко оборвалось.       Он в панике перекатился на пятки. На него нахлынула острая необходимость сбежать, точно у вора — с места преступления. Только вот он не смог даже шевельнуться. Лишь ценой огромных усилий покачнулся, с тихим шорохом отставляя тяжелую ногу за спину. Чем тут же приковал к себе внимание Шэнь Цинцю.       Тот поднял на нежданного гостя круглые глаза. Лю Цингэ с долей паники посмотрел на него в ответ. Их взгляды встретились в полном молчании.       — Шиди? — Шэнь Цинцю зажмурился и потер веки, словно засомневался, не спит ли еще?       А владыка Байчжаня не мог сказать, почему так больно в груди.       Вероятно, из-за стыда, потому что он невольно, словно вор в ночи, украл ускользающее мгновение, наполненное чем-то прекрасным? Ему ведь не дозволено обладать редкими, бесценными моментами, когда глава Цинцзина открыт и уязвим. Или может, потому что глаза Шэнь Цинцю снова затуманены от усталости (и слез), а между бровями залегла напряженная складочка? Наверное, все вместе.       Лю Цингэ пришел сюда, чтобы помочь. Но вместо этого мог лишь, тяжело сглотнув, наблюдать, как Шэнь Цинцю медленно распрямляется, снова взглянув ему в глаза, а складочка между его бровями от каких-то тяжелых мыслей становится глубже.       — Как ты? — тихо спрашивает глава пика Байчжань.       Мимолетное удивление на бледном лице владыки Цинцзина тут же сменяется пустотой.       — Меня позвал твой ученик, — решил пояснить Лю Цингэ.       — Мин Фань, — Шэнь Цинцю страдальчески вздохнул. — Прости меня, шиди, он не должен был беспокоить тебя по мелочам.       Лю Цингэ помотал головой. Все, что касается главы вершины Цинцзин, определенно, стоит его внимания.       Он безмолвно приблизился к Шэнь Цинцю и поднял перед ним раскрытую ладонь. Тот взглянул на нее обреченно.       — Я в порядке… — возразил, пытаясь отстраниться, но Лю Цингэ прошептал:       — Пожалуйста, позволь мне…       Он бы не признался даже сам себе в том, как много эмоций отразилось в его коротких словах.       Шэнь Цинцю сначала засомневался, неосознанно сжимая губы в тонкую полоску, но затем длинно выдохнул и приблизился, все-таки позволяя взять себя за руку:       — Как хочешь.       По энергетическим каналам Лю Цингэ потек неровный поток чужой ци. Она пульсировала, ударяясь о стенки меридианов хаотично, словно чем-то сильно встревожена.       Бог войны мягко сжал в своей ладони холодные пальцы и коснулся Шэнь Цинцю собственным потоком энергии. Инь и Ян сплелись, словно столкнулись две реки.       Лю Цингэ медленно закрыл глаза. Когда штормовая волна едва ли не чистейшей энергии Инь накатила на него, закружилась голова. Пришлось взять собственное сердцебиение под контроль, прежде чем аккуратно направить поток, окончательно сливая энергии в единое поле циркуляции ци. Все это — осторожно, чтобы не навредить. Мягко, чтобы успокоить.       От прикосновения по руке поднялось тепло, что вибрировало и разливалось в груди, даруя ощущение умиротворения и покоя.       Пальцы Лю Цингэ на запястье владыки Цинцзина сжались чуть сильнее.       — Цинцю, — прогудел он низким тоном. — Что случилось?       Ответом ему был только вздох.       — Не нервничай. Если будешь продолжать в том же духе, я не смогу тебя исцелить, — нахмурился Лю Цингэ, затем спросив прямо: — Это из-за Ло Бинхэ?       Шэнь Цинцю снова тяжело вздохнул.       Бог войны же сдержался.       — Смерть — это естественная часть жизни. Я говорил тебе об этом. Не нравится, так не привязывайся к ученикам.       — Да, кажется, говорил, — неразборчиво прошептал Шэнь Цинцю, покачнувшись.       Частенько он засыпал прямо во время лечения, и тогда подушкой для него служил владыка Байчжаня, смиренно дожидавшийся, когда тот проснется. А потом — незаметно уходил до того, как Шэнь Цинцю скинет остатки сна, чтобы не ставить его в неловкое положение.       Вообще, Лю Цингэ не был против. Ему несложно просто побыть рядом.       — Спасибо, шиди, — сквозь сон произнес владыка Цинцзин.       В этот раз Мин Фань позвал владыку Байчжаня действительно вовремя: еще бы чуть-чуть, и могло случиться искажение ци.       Шэнь Цинцю начал клевать носом и невольно заваливаться вперед. Должно быть, сказывается нервное перенапряжение и усталость…       Бог войны понял, что сейчас тот окончательно провалится в глубокий медитативный сон. Сейчас маленькую слабость, пожалуй, можно себе позволить. Он вздохнул тихо, медленно наклонился, встречая горячий лоб Шэнь Цинцю своим.       От этого жеста щемит в груди. Сейчас они так близки, что через слои одежд ощущалось ненавязчивое тепло. Вряд ли глава пика Цинцзин это запомнит. Зато Лю Цингэ будет трепетно хранить воспоминания о том, каково это: когда слышно сердцебиение друг друга, а поток ци соединяет их в одно целое, погружая в безмятежность. В этой близости можно раствориться полностью, но… нет, нужно собраться.       Лю Цингэ осторожно напряг мышцы свободной руки, будто проверяя ее состояние. Пальцы дрогнули, и ладонь приподнялась чуть выше, затем еще, — пока не оказалась настолько близко к точеному корпусу владыки пика Цинцзин, обтянутого широким поясом, что кожу начало покалывать от жара, а напряжение в груди стало невыносимым. Тогда тело прошила мелкая дрожь и дыхание сделалось резким, неглубоким от осознания: небольшого усилия было бы достаточно, чтобы прикоснуться, провести ладонью по расслабленной спине, оплести рукой поясницу.       Но вместо этого мозолистые пальцы инстинктивно сжимаются в кулак, и заклинатель с острым испугом одергивает руку. Все это было… слишком.       Он отстранился от бессознательного Шэнь Цинцю, придерживая его за плечо.       Каждая клеточка вибрировала. Из-за фантомного ощущения чужого тепла под кожей будто гуляли молнии. Стрелой хотелось вылететь из бамбуковой хижины и прямо так, в чем есть, окунуться в холодный пруд с головой.       Но нельзя.       Ради Шэнь Цинцю.       Он должен взять себя в руки и осторожно вывести другого горного владыку из общего духовного цикла, разорвав связь так, чтобы не ранить.       Тем не менее потеря чего-то близкого в душе ощущается как никогда остро.       Вздохнув, Лю Цингэ кладет одну руку под колени Шэнь Цинцю, а другую — под спину, и поднимает. Шаги даются неожиданно трудно, но у него получается аккуратно положить крепко спящего шисюна на постель поверх одеял со всей возможной аккуратностью.       Еще секунду глава вершины Байчжань позволяет себе постоять у кровати, чтобы убедиться в том, что теперь с владыкой Цинцзина действительно все будет в порядке.       В этот момент у него внутри все сжимается от нежности. Во сне черты лица Шэнь Цинцю разгладились, губы приоткрылись, а грудь начала вздыматься размеренно и мягко. Такой хрупкий... Воплощение всего самого прекрасного, что может быть в человеке. Только вот он из разряда «смотри, но прошу — не прикасайся ко мне».       Лю Цингэ не знал раньше, что это так больно: быть влюбленным в кого-то.       Только теперь он разворачивается на каблуках, чтобы сбежать, точно нашкодивший адепт. Словно последний трус — из логова суккубов. Быстро и не оглядываясь.       Лю Цингэ тяжело сглатывает.       Он не трус.       Но что ему со всем этим делать?