Острие безмолвных чувств

      Фонари мерцали во мраке сумерек, освещая дороги от павильона к павильону. Лю Цингэ пролетел высоко над скоплением огней: его дом, уединённый и суровый под стать хозяину, располагался на каменистом выступе у обрыва.              Удар сердца — и небо перевернулось, когда Чэнлуань со свистом вошёл в крутое пике. Ветер хлёстко ударил по щекам, и Лю Цингэ с наслаждением закрыл глаза, погружаясь в ощущение свободного падения. Ровно до того момента, пока ноги привычным движением не выровняли Чэнлуань в паре чжанов над землёй. Тогда рёв ветра в ушах утих, сменился умиротворённым шелестом весенней листвы, а трава мягко спружинила под ногами. Воин обернулся. За морем облаков ещё бледнела полоска заката — времени для медитации, чтобы восстановиться и подкопить силы, у него предостаточно.              С этой мыслью он шагнул из сумерек в залитую светом фонарей резиденцию.              — Гэ! — звонкий голос донёсся из-за угла. — Я уже заждалась, что тебя так задержало?              А-Янь? Что она... Ах да, они же хотели провести этот вечер вместе. Медитация подождёт, тем более что очаровательная улыбка сестры снимает усталость лучше тонизирующих пилюль.              — Гэгэ? — она порхнула к нему, как легкокрылая пурпурная бабочка, и доверчиво прижалась в объятии.              Лю Цингэ взял её в широкое кольцо своих рук так бережно, словно сейчас он держал в них целый мир.              — А-Янь, — выдохнул он, накрывая ладонью нежную бархатистую щёку.              Лю Минъянь подняла взгляд. Её фиалковые глаза, почти чёрные в приглушённом свете фонарей, блеснули в улыбке. Открытой и прекрасной, почти гипнотической. Той улыбке, за которую можно броситься и в огонь, и в воду.              — Я принесла печенье, — сказала она, отстраняясь, — попробуй! — и потянула его в дом за руку.              Лю Цингэ без преувеличения любил кулинарное искусство сестры, ровно так же, как и проводить с ней время. Жаль только сейчас, уставший после передачи ци, он вряд ли сможет по-достоинству оценить угощение. И всё же Лю Цингэ позволил усадить себя за стол.              Сестра обычно приносит ему только то, что считает особенно хорошим.              — Новый рецепт, — скорее утверждал, чем спрашивал Лю Цингэ, откусив кусочек рассыпчатого печенья.              — Да, я добавила в него корень топинамбура.              — Сладко, — согласился он.       «Шэнь Цинцю любит сладкое…» — вдруг подумалось ему.       Ощущая на себе внимательный взгляд сестры, Лю Цингэ без особого энтузиазма прожевал печенье. Надо признать, оно действительно немного взбодрило, по крайней мере, пока что.       Лю Минъянь задумчиво склонила голову к плечу.       — Ты был с шибо Шэнем?       — Хн.       — Как его самочувствие? — она слегка нахмурилась.       — …Не знаю, — и помолчав немного, добавил в ответ на вопросительный взгляд: — Кажется, ещё не оправился.       Несмотря на обрывистость сухого ответа, Лю Минъянь, разумеется, сразу поняла, о чём шла речь.       — Но прошло уже два с половиной года с Собрания Союза Бессмертных, — изумилась она.       Лю Цингэ пожал широкими плечами, затем мрачно откусил ещё кусочек печенья и, подумав, отложил его в сторону.       — Иногда шисюн ведёт себя легко и беззаботно, будто уже смирился с потерей… но это не так. Его часто можно застать о чём-то глубоко задумавшимся или замершего с пустым взглядом в одну точку. В такие моменты на нём просто лица нет. Как будто что-то должно случится. А иногда он зовёт Ло Бинхэ по имени, будто ждёт, когда тот наконец придёт…       — Каждый по-своему справляется с потерей… — протянула Лю Минъянь. — Кто-то позже, кто-то раньше.       — Нет, — отрезал Лю Цингэ, упрямо закрыв глаза. — Это что-то… другое. Я знаю.       — Возможно, ведь мы не видели всего, что произошло, нам трудно об этом судить. А возможно, ему просто нужно больше времени, — прозвучал тяжёлый выдох и зашуршала ткань, и руку накрыла тёплая ладонь. — Гэ тоже давно ходит задумчивый и грустный. Но ведь шибо Шэнь не из тех людей, кто заметит это и утешит, не так ли?       — Кхм…       Недовольный такой формулировкой, Лю Цингэ нахмурился, но парировать ему было нечем.       — Вы уже давно общаетесь с мастером Шэнем довольно близко. Ты уверен, что ему нужно чьё-либо внимание, гэ? — такого прямолинейного вопроса Лю Цингэ совсем не ожидал.       Его руки скрестились на груди в защитном жесте. Он предпочёл бы сменить тему, но надеяться на это не приходилось: сестра обладала таким же прямолинейным и упрямым характером, как и он сам, а потому с терпеливой настойчивостью ждала ответа. И, пожалуй, А-Янь была единственным человеком, с кем Лю Цингэ мог бы поделиться всеми своими переживаниями.       Но разве можно было винить в этом Шэнь Цинцю?.. Такой уж он человек. Сколько Лю Цингэ знал владыку второго пика, тот сторонился любых контактов, никого не подпускал к себе близко — даже Юэ Цинъюаня, с которым они вроде как были знакомы ещё до Цанцюна. Даже после искажения ци — которое, казалось, избавило его от каких-то внутренних барьеров, обнажив нежную сердцевину, — Шэнь Цинцю остался недосягаем, словно божество, что с высоты Небес взирает на сущее.       Ему никто не был нужен. Кроме, быть может, ныне погибшего ученика.       Лю Цингэ тяжело вздохнул, думая о своём, а Лю Минъянь прильнула к нему, чтобы, нежно прижавшись к широкой груди, уткнуться носом ему в ключицы и сомкнуть руки в тёплых объятиях за его спиной.       Лю Цингэ опустил ладонь на макушку А-Янь, привычным движением: медленно и невесомо поглаживая её по уложенным в пучок волосам.       Помедлив, наслаждаясь предназначенными ей одной прикосновениями загрубевшей ладони Бога войны, Лю Минъянь протянула:       — У гэ благородные помыслы, но это ли тебе действительно нужно? И нужно ли шибо Шэню?       Рука Лю Цингэ застыла в воздухе.       …Что ж, это резонный вопрос.       Пусть аура Шэнь Цинцю теперь больше согревала, нежели обжигала торчащими иглами, но стал ли он более понятным? Открытым? Сколько Лю Цингэ ни думал, он не мог постичь переживания Шэнь Цинцю, и тот явно не стремился что-либо менять.       Но Лю Цингэ всегда безошибочно угадывал моменты, когда Шэнь Цинцю притворяется. Делает вид, что всё в порядке, а в глазах проступает… что-то. Не смятение — Шэнь Цинцю слишком хорошо научился держать лицо для этого — но Лю Цингэ ощущал это именно как тревогу. Горечь, что кого-то нет рядом, чтобы подставить ему плечо. Чтобы спасти от себя самого.       Как Лю Цингэ мог перестать беспокоиться о нём? Как может надолго оставлять Шэнь Цинцю одного?       Лю Минъянь не торопила его с ответом, просто обнимая, даря ощущение близости и участия. Лю Цингэ тяжело вздохнул. Она никак не была замешана во всём в этом, и лучше бы так оставалось дальше — незачем тревожить её по пустякам, тем более что она не в силах на это повлиять.       Лю Цингэ уже пожалел, что поддержал этот разговор. Но молчанием сказанного не вернуть и встревоженного выражения на лице сестры не стереть. Вместо этого, вздохнув, заклинатель легонько ткнул указательным пальцем в складочку между изогнутых бровей Лю Минъянь и посоветовал:       — Не забивай голову.       — Как это «не забивай»! — возмутилась та, смерив его гневным взглядом. — Гэ, кому, если не мне, переживать за тебя?       Лю Минъянь отстранилась и принялась перебирать подол примятых одежд, будто её резко заинтересовали неправильно лежащие складочки. Когда лиловые одежды лепестками улеглись вокруг неё, она забавно подулась ещё немного, пока Лю Цингэ, поддавшись порыву, не привлёк её за макушку и поцеловал в лоб. Привычным, почти рефлекторным движением накрыл ладонью её голову и начал поглаживать, ощущая, как спокойствие окутывает его мягкими волнами. Он дома.       Довольная, Лю Минъянь опустила голову ему на колени. Серебристые нити света, проникая через окно, причудливо играли в её причёске. Нежным, почти невесомым движением его пальцы провели вдоль косички, расчёсывая пряди волос. Когда она протянула руку, Лю Цингэ нежно взял её ладонь в свою, сплетая их пальцы.              — Возможно, ему просто нужно больше времени, — Лю Минъянь вздохнула, стиснув его руку. — Гэ тоже ходит задумчивый и словно бы загнанный в угол.              — Не загнанный, — буркнул Лю Цингэ.              — Конечно, — Лю Минъянь улыбнулась, и её глаза лукаво блеснули. — Шибо Шэнь ведь не из тех людей, кто заметит это, правда?              — Если действительно хочешь помочь, тогда посоветуй, как поднять Шэнь Цинцю настроение.       Улыбка Лю Минъянь сделалась шире.       — Пригласи его развеяться куда-нибудь на миссию. Только на этот раз без учеников.       — …       — Почему нет? Я думаю, что тебе, наоборот, нужно сейчас проявить настойчивость.              Звучало как настоящий вызов. Казалось бы, прекрасная возможность сблизиться — ходить на совместные миссии с главой Цинцзина, однако в случае Лю Цингэ и этого было мало: он ещё не до конца преодолел свою плохую привычку прятать чувства за раздражением. И когда доходило до дела, то робел даже при лёгком прикосновении к одеждам цвета цин, предпочитая отрезать любые проявления своей симпатии.       — Тогда сделай ему подарок, — предложила она. — Шибо Шэнь ведь любит веера? Они символизируют расцвет жизни и силу, считается, что ими можно притянуть удачу. Хороший выбор как знак внимания. Но, что гораздо интереснее, веера дарят как пожелание благополучия и любви.       Если негодница хотела смутить Лю Цингэ, то у неё это получилось. Он сжал губы в тонкую линию и решил благополучно проигнорировать последнее замечание.       — Шэнь Цинцю из своих вееров может собрать целую галерею, этим его не впечатлить, — он чуть нахмурился в задумчивости. — А вот если это будет тешань…       Во-первых, хороший тешань — не просто безделушка, предназначенная лишь для придания особой элегантности образу благородного бессмертного. Если сделать спицы из материала, что легко проводит духовную энергию, тогда он может стать козырем, способным перевернуть ход сражения. Шэнь Цинцю, как опытному мастеру, предпочитающему дальний бой, это должно понравиться. А уж как коллекционеру — тем более!       И во-вторых, наверняка, первый, на ком Шэнь Цинцю захочет опробовать новое оружие, будет Лю Цингэ.       Его глаза загорелись азартом.       Всё-таки не зря говорят: одна голова хорошо, а две — лучше.