Искушение Дракона

Найа была единственной дочерью Хара, потомка великого рода асов Гёнир[8]. У нее было трое старших братьев. Они редко посещали чертог отца, девочка всегда была рада видеть этих огромных бородатых воителей. Чертог отца стоял на самой границе Свартальвхейма[9] у реки Ванаквисль. Это было мирное соседство. Альвы активно торговали с ванами[10], а иногда заходили и за границу Северного Царства. Найа родилась в благодатное время, когда старые войны и вражда между асами и ванами были давно забыты, а для новых еще не нашлось причины и граница была спокойна. Она никогда не видела страшных великанов — йотунов[11] и знала о них лишь из рассказов отца и няни — Уны. С малых лет Найа заслушивалась историями, которые рассказывала на ночь Уна. И про братьев, и про Фрейю, Тора и Одина[12]. В этих сказаниях упоминались и о Снежных девах — эйрах, как их называли в этом мире. Кто мог тогда знать, что она одна из них. Эйры, или Снежные девы, редко появлялись и только в одном из родов Гёнир. За что такое проклятие было ниспослано потомкам этого рода, в Эддах не сказано ни слова. Но именно в этих семьях иногда рождается девочка, которая в начале жизни выглядит как обычный ребенок. Но со временем глаза ее выцветают и становятся ярко-синими, а волосы белеют, совсем как у древних старух или как снег. И тогда ее изгоняют из Ванахейма и запирают в Обители вместе с другими эйрами. Там девушка изучает древние манускрипты и становится хранительницей истории, постигает тайны врачевания и владения боевыми искусствами. И будет оставаться в Обители до той поры, пока волосы и глаза ее опять не приобретут цвет, который был дан при рождении. У всех это время было разным, но ни у одной эйры перерождение в прежнюю форму не заняло меньше восьми тысяч лет. Когда бывшая эйра наконец покидает стены своей тюрьмы, она окружена почтением, но ни одно божество, даже низший альв[13], не рискнет взять ее в жены. Она до конца жизни служит другим божествам как лекарь или наравне с валькириями сопровождает верховного бога Одина и сражается на полях брани, либо уходит служить вайделотам — жрецам и хранителям легенд и преданий. Всего, за все известное время родилось двадцать шесть эйр. Найа знала, что одна бывшая эйра живет на краю леса и исцеляет раны воинов. Она смогла выйти только через пятнадцать тысяч лет…. Пятнадцать тысяч лет просидеть в этом каменном мешке! Неудивительно, что она слегка не в себе. Вечно бродит по лесу и бормочет что-то под нос. — Я стану очередной Снежной девой в этом доме. У меня отберут мою одежду, мое имя, память, мою духовную силу, надев на меня магический венец, и похоронят в этом каменном мешке минимум на восемь тысяч лет — а может и больше, кто знает. А когда я выйду, все будут шарахаться от меня, как от трехглавого волка, потому что все знают, что любая бывшая или будущая эйра принесет беду. И всем всё равно теперь, что я из рода асов, потомок брата Одина — аса Гёнира, насколько красива и необычна моя истинная форма — чернобурая лиса, что я люблю петь и играть с подругами, как метко я стреляю из лука и даже умею плавать как рыба… теперь всё безразлично… Всё не имеет значения только потому, что у меня светлеют волосы. Это так несправедливо! Когда они вернулись от норн, отец поставил магический засов на двери ее комнаты. «Это для твоей же безопасности», — сказал он. Это было так странно, что могло вдруг угрожать Найе в родном чертоге? Она металась по комнате, в ярости расшвыривая вещи, кричала и колотила в дверь. Но магические чары отца и слуги караулили ее тюрьму. И только няня Уна, как всегда, была с ней рядом. Раньше, когда волосы только начали белеть, Найе казалось, что ее стали сторониться слуги. Они боялись даже заходить к ней в комнату, увиливая от своих обязанностей под разными предлогами, да и многочисленная родня, постоянно гостившая в чертогах ее отца, разъехалась. И только верная Уна скрашивала ее одиночество. Да и она вечерами стала чаще отлучаться. Найа много раз просила вывести ее из дома, придумывала план побега, но няня плакала вместе с ней и твердила, что так будет только лучше для всех и для нее самой. В отчаянии Найа каждый день обрезала свои косы, но за ночь волосы опять отрастали и становились только светлее, чем прежде. Однажды ночью, накануне дня посвящения, когда все были заняты приготовлениями и Уна, как всегда, ушла, Найа приняла свою истинную форму и сбежала из чертога. Она бежала как в последний раз по бескрайним лугам Ванахейма, наслаждалась видом каждой травинки, запахом каждого цветка. Но, конечно, ее быстро нашли. Как она могла далеко убежать на своих тонких лисьих лапах от гончих псов? ------------- В день церемонии всё было как обычно. Небеса не разверзлись, рыбы не вышли из вод и даже дождинка не упала с неба. Обычное утро. Церемония проходила на редкость просто. С утра пришла Уна одевать и причёсывать будущую эйру. Найа с интересом вглядывалась в свое отражение в серебряном зеркале. После посещения норн она завесила его тканью, чтобы не видеть, как всё прибывают с каждым днем эти ненавистные белые пряди и становятся все светлее ее косы. Сейчас же она с любопытством разглядывала себя. В её от природы темных каштановых волосах было полно белых локонов, как будто иней покрыл отдельные пряди. Эти «другие» волосы были белоснежные, очень гладкие и мягкие, как шелк. Довольно красивые. Брови совсем побелели. Но самое странное — это глаза. Один глаз остался зеленым, второй стал ярко-синим. Девушке стало не по себе. Это было неприятное чувство — видеть в отражении незнакомку с ее чертами лица. Она закрыла глаза и позволила Уне плести косы и выбирать украшения на свой вкус. Какая теперь разница, как Найа будет одета и заплетена? Её никто больше не увидит как минимум восемь тысяч лет, и когда она тут появится, все уже забудут о ее существовании, а она забудет обо всех и всём, как только ступит на порог Обители. Эйрам стирали память на весь срок жизни в Обители, чтобы сделать их пребывание взаперти менее мучительным. А может, для того, чтобы они и не думали о побеге. Ведь они не помнили ни родителей, ни сестер, ни братьев. Не было у них дома, кроме Обители, так куда стремиться? От этой мысли стало так тоскливо, что когда Уна застегивала последнюю застежку на платье, Найа чуть не расплакалась. Но тут за спиной открылась дверь, и кто-то вошел. Она просто почувствовала, что это отец, его шаги, его присутствие за спиной. В слезах она не рассмотрела лица, просто бросилась к нему на грудь. Отец погладил ее по голове, затем твердо взял за руку и решительно повел во двор. Уна держала ее под руку с другой стороны и на лестнице, что-то торопливо сунула в руку. Это был браслет в виде тонкой цепочки. Уна что-то горячо шептала на ухо о древности и незаметной магии, но девушка почти ничего не слышала. Ее вывели наружу, и вот она в парадных одеждах стояла одна посреди двора. Вокруг столпились домашние альвы, образуя круг и не решаясь приблизиться к ней, пугаясь необычной внешности. Найа почти ничего не слышала, оглушенная своим горем, оглядываясь в поисках отца. Вдруг все расступились и к девушке подошли две богини, одетые в белое. Одна встала перед ней и взяла за обе руки. Вторая стояла рядом, она взмахнула рукой, послышался хлопок — и вот они втроем уже стоят во дворе чертога из ржаво-красного камня. Ни одной травинки вокруг. Высокие красные стены без ворот и небольшой чертог такого же цвета. А на ступеньках сугроб снега. Приглядевшись, Найа поняла, что это несколько девушек в белых одеждах с белыми волосами. И она теперь одна из них. Двадцать седьмая эйра.