Hotel Books — Dreaming or Sinking
— Мам, мам, смотри, что я нарисовал! — Радостный малыш Фрэнки подбежал к матери, увлекшейся чем-то в телевизоре. Мальчик буквально всунул в руки матери немного погнутый лист формата A4 с изображением ребенка и женщины. И гадать не нужно было, чтобы понять, что на рисунке были изображены Фрэнк и Линда. Сзади них расположился совсем крохотный домик, по саду бегал маленький щеночек. Вот только щеночка у них не было, да и дом у них был явно больше. Фрэнка старшего на рисунке не было, и мальчик точно не забыл его нарисовать. — Фрэнки, малыш, как красиво! А где папа? — Он не хотел рисовать отца. Он даже не знал, как его нарисовать. Страшным монстром в галстуке? — Я нарисовал свою мечту, — с беззаботной улыбкой на лице заговорил Фрэнк. — Что? — Линда оказалась в недоумении. — Ты просила меня нарисовать мечту. На днях. Помнишь? Я ее нарисовал. Здесь я и ты. И мы с тобой живем вдвоем в маленьком домике, который ты купила. Ты нашла работу, и у тебя появились денюжки на домик. И мы купили домик. Он совсем уж маленький, но зато в нем есть любовь. И нет папы. Я боюсь папы, я не хочу жить с ним, он делает мне больно. И тебе. А еще у нас есть щеночек, его зовут Терри. Он бегает по нашему садику. Помнишь, я просил щеночка у папы? Но он накричал и сказал, что я не заслужил щеночка и что он не хочет видеть никакого животного в своем доме, потому что у него уже есть я. И цветочки он не разрешил посадить, хотя ты бы ухаживала за ними, я это знаю. Как ты ухаживаешь за мной. На глаза Линды навернулись слезы. Она понимала, что не может обеспечить своему сыну жизнь, о которой он мечтает. Обычные дети мечтали о поездке в Диснейленд, новой машинке на пульте управления, о горе сладостей, а Фрэнк мечтал о том, чтобы папочка не бил его и его маму. Некоторые дети мечтали о том, чтобы у них был папа. А Фрэнк мечтает о том, чтобы у него его не было. Фрэнк мечтал о маленькой собачке. Другие дети тоже мечтают о собаках, они хотят породистого той-терьера или таксу, мопса или пекинеса. Фрэнку бы хватило и дворняжки, которая также нуждается в любви, как и он. Обычные дети мечтали о новомодной игрушке, а Фрэнк мечтал о саде с ярко-желтыми цветами. Но Линда не могла исполнить даже самую простую мечту сына. Фрэнк старший влиятельный человек, они не могли просто убежать от него, он нашел бы их и превратил их жизнь в еще больший ад. Да и куда им бежать? Даже на аренду самого дешевого жилья у нее не нашлось бы денег. У нее нет своих денег, как и родственников. Образования у нее тоже нет, а на зарплату кассира или официанта далеко не разгуляться. Тем более с ребенком и с нуждой в жилье. Она старалась давать ему всю свою любовь и заботу, но только когда отца не было рядом. Когда он рядом был, ей приходилось делать вид, что ей плевать на сына и на все то, что отец с ним делает. — Фрэнки, малыш… Я тоже так мечтаю об этом. — Мамочка, почему ты плачешь? — Сердце ребенка готово было разорваться на маленькие кусочки от вида огорченной матери. — Тебе рисунок не понравился? Хочешь, я перерисую? — Я плачу, потому что навряд ли когда-то смогу исполнить наши мечты. Прости меня… — Линда старалась успокоиться, вытирая слезы кончиком фартука, ведь глава семьи скоро вернется с работы. Фрэнк скоро придет домой, а это значит, что все снова станет плохо, и даже долька радости до конца умрет в этом доме. — А что сегодня на ужин? — Фрэнку и самому было тяжело говорить о болючей теме. — Паста с фрикадельками. Хочешь? — М-м-м… — Протянул Фрэнк в блаженной улыбке, — хочу, хочу! — Вот и хорошо. Я скоро пойду готовить, а ты бы сделал пока домашнее задание. Много задали? — Нет, математика и английский. Я справлюсь сам. — Ты такой умный, Фрэнки. Я рада, что ты такой. Удачи! — Я тебя люблю, мам! — Выкрикнул Фрэнк и убежал наверх в свою комнату. — А я тебя люблю, — ответила Линда, но ответа мальчик уже не услышал.***
Сегодня отец приехал позже обычного, видимо, какие-то задержки по работе. Или очередная любовница. Уставший мужчина громко захлопнул входную дверь, выгнав из дома любовь, заботу и радость. Он уселся на огромный диван и сразу же включил телевизор. — Есть хочу. Когда будет готово? — Он безразлично обратился к своей жене. — Минут через двадцать, — ответила Линда, торопливо сливая воду от макарон. — Двадцать минут, Линда? — Перешел на крик мужчина. — Ты прекрасно знаешь, во сколько я возвращаюсь с работы, сегодня я еще и позже вернулся. Я возвращаюсь голодным, я ел в последний раз в обед, а ты говоришь, что мне нужно подождать еще двадцать минут! — Прости меня, я не уследила за временем! — Испуганно пролепетала женщина. — И чем же ты занималась в то время, когда должна была исполнять свои обязанности? — Для него не существовало понятие «свободное время» для своей жены. Он был убежден, что каждую секунду своего времени она должна была уделять ему и быту. — Заговорилась с Фрэнком… — И о чем же? — Об учебе, он просил помощи с домашним заданием, — нельзя было говорить правду. — Гадский ребенок, сколько денег я втюхал в его репетиторов. Это в тебя он такой тупой. Взгляд Фрэнка старшего упал на камин под телевизором, на котором одиноко лежал оставленный рисунок ребенка. — Ты нормально прибраться не могла? Что ты вообще всеми сутками делаешь? — Мужчина встал с дивана, чтобы самому выбросить бросающийся в глаза лист бумаги. — Это еще что? Ага, понял, тут же маленький Фрэнки с его мамочкой Линдой. Интересно, где же его папочка? У него же нет отца, который обеспечивает ему всю его жизнь, который кормит его и одевает. Я ему все даю, я воспитываю его, хотя я никогда не хотел иметь ребенка, и вот вся его благодарность. — Ну ты чего так волнуешься… Может, он не успел дорисовать тебя? Он говорил мне, что еще не дорисовал, наверное, он просто забыл, — в этом доме нельзя было выжить без вранья. Это была та самая ложь во благо, о которой все говорят. — Сейчас мы это и узнаем, — мужчина поднимается по лестнице в комнату к Фрэнку. Мальчик очень испугался того, насколько резко распахнулась дверь в его комнату, настолько, что карандаш буквально вылетел из рук и упал на пол. — С возвращением, папочка! — Фрэнк прекрасно понимал то, что сейчас его ждет наказание, ведь отец был очень зол, но он все равно старался вести себя так, будто все хорошо, вдруг, на этот раз ему повезет. — Рад меня видеть? Да что ты? Твои каракули говорят об обратном! — Он вытянул перед собой лист бумаги, который через пару секунд был безжалостно разорван в клочья. — Что, хочешь убежать подальше из дома со своей конченой мамашей? — Н-нет… — Начал заикаться напуганный ребенок. Такое происходило почти каждый день, но Фрэнк все еще не привык к такому. — Это просто рисунок… Я хотел порадовать мамочку… Почему ты так говоришь о ней? Не говори так. Мужчина начал снимать с себя кожаный плотный ремень и малыш сразу понял, что сейчас все повторится снова. Старые синяки еще не успели сойти с маленького тельца ребенка, как сегодня появятся новые. — Ты будешь мне указывать? Как и кого называть? В моем доме? Ты очень плохой мальчик, и ты заслужил наказания. Фрэнки встал со стульчика и попятился в сторону двери в надежде на то, чтобы ускользнуть, и хотя бы на время запереться в уборной. Но он не успел, да и шансов у него почти не было. Отец резко схватил его за руку и с силой оттолкнул его к стене, отчего малыш больно ударился спиной и упал на пол. Тоненькие ножки дрожали от страха и от слабости, вся кожа, словно ночное звездное небо, было усыпано синяками. Маленькими и большими, красными пятнышками, в некоторых местах шрамами. Их было так много, что на его ногах можно было бы найти как минимум по пять созвездий на каждую. — Вы с матерью не заслужили того, что я для вас делаю! Ты — маленький гаденыш! Ты никогда не будешь вдвоем с мамой. Я клянусь, я испорчу твою жизнь так же, как ты испортил ее мне, — мужчина сел на корточки, громко хрустнув коленями и со злостью схватил сына за жиденькие волосы, заставляя смотреть ему в глаза. Фрэнку всегда было страшно в такие моменты больше всего. Уж лучше он будет смотреть в пол, получать удары, куда попадет, только не смотреть ему в глаза. «Уж лучше бы я ослеп и не видел бы его взгляда» — каждый раз думал ребенок. «Бежать! Бежать! Бежать!» говорило ему все: от мозга до подсознания, от кончиков пальцев до пят. Бежать и не оглядываться. Взять за руку мамочку и убежать, куда глаза глядят. Но не получится. Вырвись он — останется без скальпа. — Когда я говорю — ты смотришь на меня, а не утыкаешься в пол! — Фрэнк получает сильную пощечину. Щека сразу же заливается кровью и пылает от боли. Унижение и отвращение в один момент. Отвращение даже больше не к отцу, а к самому себе. Разве хороший сын заслужил бы этого всего? В чем-то ведь он провинился, где-то ведь оплошал. Фрэнк плохой ребенок, по крайней мере, он так думал. Хороший сын не заслужил бы… — Папочка, прошу, не нужно, мне больно! — Плачет мальчик. — Тебе должно быть больно. Лишь через боль ты поймешь мою любовь к тебе, — хоть мужчина и не любил своего сына, он часто говорил эти слова. Он считал, что так он воспитает в нем нормального мужчину. Он замахивается ремнем размером почти с самого Фрэнка и с грохотом ударяет его куда попадет. Попало по руке, пытающейся защитить и закрыть ребенка. От боли мальчик плачет еще сильнее. Сквозь пелену слез Фрэнк смотрит на свою руку, пылающую огнем от боли. Стало еще больнее, когда он увидел стекающую кровь. Удар был слишком сильным, и кожа лопнула. Кровь маленькими капельками падала на пол. — Мама! — Кричит он, — помоги, мамочка, прошу, приди… — Он плачет навзрыд, он кричит, он молит о помощи, но ему никто не помогает. — Какой же ты эгоистичный! — Кричит отец, вместе с этим лупя Фрэнка. — Думаешь лишь о том, чтобы тебе было хорошо! Никогда не подумаешь о своей мамаше! Раз ты ее любишь — почему хочешь, чтобы и ей досталось тоже? Линда готовила. Она намешивала соус к макаронам. Вкусный соус, который Фрэнки обожает всем сердцем. Очень вкусный соус, такого же цвета, как и следы побоев на теле ее сына. Она слышала каждое слово, каждый крик, каждый удар, хлопок, всхлип, ей казалось, что она слышит даже его дыхание. Но стояла, как вкопанная. Знала, что если придет, она ничем ему не поможет. Это было проверено уже много раз, в конечном счете Фрэнку доставалось еще больше, а она потом очень долго ходила с синяками. И это ей еще повезет, если он ничего не сломает и не вывернет. Поэтому она просто стояла, вздрагивая от каждого удара, плача вместе с сыном. Сердце женщины разрывалось на части, на маленькие осколки. — Когда у тебя будет свои дети — ты поймешь меня. С вами по-другому никак, — он снова взял Фрэнка за волосы, стягивая настолько сильно, что сейчас бы выкатились глаза. — Я никогда не стану, как ты! — Это те слова, о которых он пожалеет дважды. Первый раз, когда после этих слов он снова получит пощечину, пожалуй, самую сильную за всю свою жизнь. Настолько сильную, что еще пару дней он будет ходить с красным следом в форме ладони на щеке. Второй раз, когда он все-таки станет как свой отец.***
Когда Фрэнк пришел в себя, умыл взбухшие от слез глаза холодной водой, обработал и перевязал раны, перестал рыдать, вся семья сидела за столом, ковыряясь в тех самых макаронах. Пусть Фрэнк их обожал всей душой, сегодня он есть не хотел. Все уткнули головы в свои тарелки, ни одного слова не было проронено, всем было страшно и больно, в горле стоял ком. Только главе семейства не было страшно и больно, конечно. Ему нравилась эта тишина, ему нравилось, что его боялись. Он всегда думал, если его боятся, значит, его уважают. А если его уважают, он — авторитетный человек. Но напряженную тишину все же пришлось разрушить. Эту ответственность взял на себя мужчина. — Я сегодня задержался не просто так. Я ездил за город. Там находится пансион. Платить копейки, проживание там, на каникулы ребенка можно либо забрать, либо оставить, по желанию родителя. — Ч-что? — Поперхнувшись, спросила Линда. Фрэнк не знал, что такое пансион. — Ему нужна дисциплина. Я пытаюсь его воспитывать, но я почти все время на работе, а ты подаешь ему плохой пример и балуешь его, что делает его мягкотелым маминым сыночком. А я хочу, чтобы он вырос нормальным мужчиной. Да и не будет под ногами мешаться. — Что такое… пансион? — Тихо проговорил Фрэнк, уставившись в одну точку. Одно он знал точно — ничего хорошего. С одной стороны, он бы все отдал, лишь бы не жить с отцом. Но тогда маме будет доставаться в двойне. — Фрэнки, пансион — это… — У него есть полное имя, я тебе об этом уже говорил ни раз. Он Фрэнк, — оборвал объяснение Линды мужчина. Он ненавидел эту форму имени. Ни на себе, ни на сыне. — Пансион — это школа-интернат. Там общежитие с детьми твоего возраста, может, ты даже найдешь там друзей. Ты будешь там жить, спать, кушать, учиться. Как лагерь, только с учебой. Тебе ведь нравятся лагеря? И учеба тоже, — женщина пыталась успокоить сына, но у нее не очень-то получалось. Фрэнк очень хотел заплакать, он не хотел прощаться с мамой. Но плакать было нельзя, отец снова разозлится и скажет, что мужчины не плачут. — Я его туда не для развлечений отправляю. Это не какой-то лагерь. Поверь, Фрэнк, я не думаю, что тебе там понравится. — И когда он уедет? — Спросила Линда, уже смирившись с тем, что это окончательное решение, и ее мнения никто не учитывает. — Со следующего понедельника. Я забрал документы из его школы, уже отвез их в пансион, туда берут всех подряд, прошу заметить, даже таких, как Фрэнк. Семья, которую тяжело было назвать семьей, снова замолчала, уставившись в свои тарелки. Один мужчина доел все до конца. Тарелки остальных остались практически такими же, как и до ужина. Через пару дней Фрэнка увезли. Ехали они минут сорок, а это значило, что к нему очень редко будут приезжать. Да и отца он не ждал, он хотел видеть только маму, но привезти ее может только он. Собрав небольшой рюкзачок, вмещающий не так уж и много вещей, — брать все равно было нечего, лишь одежда и плюшевый медвежонок Норд, которого подарила ему мама на шестой день рождения, — он уехал, оставив отчий дом. Отрочество позади, дальше только сложная и суровая взрослая жизнь.