Thom Yorke — Dawn Chorus
Глухой стук в дверь вывел Фрэнка из глубокого сна. Первое, о чем он мог подумать — Джерард пришел позвать его провести время, так что с улыбкой на лице, готовый принять теплые объятия, Айеро открыл дверь. — Фрэнк, тебя к трубе, — это был Ларри, темнокожий, с лысой головой парень из параллельных классов. — Чего, а? — Спросонья он вообще не понял, чего это Ларри забыл у него в комнате. — На телефон позвонили, попросили позвать тебя. Там висят, так что давай скорее, — парень скрылся за дверью, а Фрэнк, надев кеды, словно тапочки, даже не зашнуровав их, выбежал из комнаты. Ну и кто посмел нарушить мой сон в выходной день в девять утра? Выйдя в общую комнату с телефоном и телевизором, с большим диваном и раскиданными мешками-креслами, он поднял валяющуюся трубку телефона. — Ало? Это кто? — Фрэнку особо некому было названивать, но он все равно надеялся, что это был не отец. — Фрэнки… — Сразу же по одному слову он понял, что голос по ту сторону телефона принадлежал его матери. В последний раз они разговаривали в тот день, когда отец оставил на сыне фингал. Он даже успел позабыть голос матери. Все звонки отслеживались мужчиной, так что даже когда он был на работе, она боялась связываться с сыном. — Мам? — Привет, Фрэнки, — она плакала и говорила очень тихо, почти шепотом. — Что произошло? Почему ты звонишь? Ты плачешь? — Фрэнк говорил тихо тоже, чтобы никто не услышал его, пусть коридор и так пустовал от того, что это было утро воскресного дня, его не покидало ощущение, что кто-то может услышать их. — Он уехал куда-то. У него ведь выходной, но я не знаю, куда он поехал. Возможно, к другой женщине… — Мам, зачем ты мне звонишь? Ты ведь знаешь, что отец отслеживает звонки. Он узнает, что ты звонила, и снова сделает тебе больно. — Мне уже терять нечего. Если повезет — может быть, и прикончит меня уже прямо тут, на кухне. — О чем ты… Что случилось? — Я писала тебе письмо вчера, хотела отправить, спрятала его в комоде с бельем, чтобы он точно не нашел. Не знала я, что он копается в моих вещах. Так получилось, что он увидел его. Конечно же, он его выбросил, даже не прочитав, сразу же, как узнал, что оно тебе. И избил меня. — Снова? — Вскрикнул Фрэнк, но тут же перешел на два тона ниже. — Ты в порядке? Он ничего не сломал? — Все нормально, ты же знаешь, я уже привыкла. — Мам… Почему ты не убежишь? — Фрэнка от слез отделяли сантиметры. — Ты ведь знаешь… Я от него уже никогда не убегу. Я подписала смертельный контракт, выходя за него замуж, — она остановилась, тяжело выдохнула и снова заговорила дрожащим голосом. — Солнышко, я не знаю, когда мы сможем поговорить еще. Я звоню сказать тебе о том, что написала в письме. — Я слушаю. — В последнее время я стала чувствовать себя очень плохо, постоянные головокружения, боли, судороги. Я сходила на обследование. Фрэнки, у меня нашли опухоль в мозге. — Ч-что? — Спросил Айеро будто в никуда. — Третья стадия. Врачи практически не дают шансов, я уже слишком взрослая, скоро пятый десяток. Конечно, меня будут лечить, шанс есть, хоть и совсем крохотный, я поговорю с Фрэнком насчет операции и лечения, он должен оплатить. — Каковы шансы на выздоровление? — Практически никаких… Даже после операции, — и тут сил сдерживать слезы больше не оставалось, он начал громко всхлипывать, уже не волнуясь, что кто-то услышит. — Фрэнки, солнышко, все будет хорошо, я обещаю, — но сама женщина плакала тоже. — Не обещай того, что невозможно, мам… — Я люблю тебя. Я хотела извиниться за все. За то, что не смогла подарить тебе нормальное детство, за то, что не была той матерью, которая тебе нужна была. Прости меня за то, что позволяла отцу так относиться к тебе. Я испортила твою жизнь. Теперь Бог наказывает меня. — Мам, не говори так… Я тоже тебя люблю, — Фрэнк прислонил трубку телефона еще ближе к своей щеке, представляя на месте телефона мать. — Я постараюсь позвонить еще, когда будет новая информация, ладно? — Да, — Линда уже собралась сбрасывать. — Мам, стой. Мне тоже нужно сказать кое-что. — Что? — Я гей. — Я знаю. — У меня есть парень. Я его очень люблю, а он, вроде, любит меня. Я стал счастлив с ним, — от воспоминания о Джерарде на лице Фрэнка появилась еле заметная улыбка. — Я рада, что у тебя есть любовь. В моей жизни никогда не было любви ни к кому, кроме тебя. Да даже к тебе я редко могла ее проявлять. Любить очень важно. Люби, пока можешь, Фрэнки. — Я люблю. — Мне пора бежать, нужно привести себя в порядок перед приездом твоего отца. — Пока… — Пока, — послышалось на другом конце. Еще пару минут Фрэнк сидел вот так, с трубкой в руке, устремив стеклянный взгляд в стену. Все мысли смешались в одну, отец не только отравил жизнь матери, но еще и практически убил ее. У Фрэнка больше не было злости на него, у него вообще больше не было каких-либо чувств к отцу, как и к любому чужому человеку. Как бы ему хотелось помочь маме и спасти ее из титановой клетки, выстроенной собственным же отцом. Но как он может спасти ее, если еще даже не спас себя? — Все в порядке, Фрэнк? — Проходящий мимо Вилле затряс парня, пребывающего в трансе за плечо, отчего тот испуганно подпрыгнул. — Прости, не хотел напугать. Ты бы видел себя, я подумал, ты сейчас откинешься прямо тут. — Тебе то что? — Фыркнул Айеро. — Иди куда шел. Фрэнк постарался привести себя в порядок, пригладил волосы, вытер засохшие слезы и собрался уходить. — Постой. — Томный голос Вилле все же заставил Айеро остановиться и повернуться к нему лицом. — Ну? — Я хотел извиниться. За то, что полез в ваши отношения с Джи тогда. Я поддался эмоциям и поступил неправильно. Прости. — Простить того, кто влюблен в моего парня? Ты же влюблен в него, не так ли? — Фрэнк самодовольно улыбался, ему нравилось видеть растерянное лицо Вало. — Нет. Я дорожу им, как другом. И я люблю другого человека, не волнуйся. Еще бы Фрэнк поверил его словам. Другого человека. Кого? Тогда почему Вилле так клеился к Джерарду? Этот вопрос не перестанет мучать парня. — Твоя ревность не приведет ни к чему хорошему ни тебя, ни Джерарда, — без какого-либо упрека продолжил Вилле, наоборот, он будто переживал. — Да к чему ты это вообще? Я не ревную никого без поводов. Если бы ты так упрямо не лез к нему, я бы давно от вас отстал. Если у тебя есть кто-то другой, не думаешь, что этот кто-то будет также ревновать тебя к Джи? — Фрэнк снова улыбнулся уголком рта. — Он не будет ревновать, — выражение лица и тон Вилле значительно изменились, но тут же он продолжил. — Не к чему ревновать потому что. И не к кому. Это ты все преувеличиваешь. — Я доверяю Джи, ты не подумай, но вот тебе нет. Определенно нет, — Фрэнк сложил руки на груди и выжидал ответ. — Как знаешь. Я, может, не самый лучший человек, но парней чужих не увожу. Да и с чего ты вообще взял, что меня привлекают парни? — А по тебе-то не видно… — Саркастично протянул Айеро. В ответ Вилле усмехнулся, вовсе не осуждающе или агрессивно, его это правда рассмешило. — Что правда, то правда. Но неужели Фрэнк Айеро будет судить людей по внешности и по ней же определять ориентацию других людей? Я думал, ты не из таких. — О, не волнуйся, мой папочка позаботился о том, чтобы я был из таких. — Возможно, слишком откровенно для разговора с Вало, но ему уж очень хотелось так сказать. В ответ парень промолчал. Неловкая пауза заставила Фрэнка раздербанить и без того выпускавшуюся нитку из кофты. Оба хотели уйти, но обоим было неловко, особенно Фрэнку. — Ты уверен, что в порядке? — Уточнил Вилле, нарушив напряженную и натянутую тишину. — Что? — Айеро не расслышал, поэтому переспросил. — Уверен, что все хорошо? — Нет. И это не твое собачье дело, повторяюсь еще раз. — Ладно. Не мое, ты прав. — И вообще я пошел, я спать хочу. Джерарду привет. Хотя, наверное привет от меня из твоих уст будет звучать весьма странно, так что лучше не нужно… — Ладно. Удачи. — Фрэнк не ответил и направился обратно в комнату отсыпать отнятые часы его выходного утра.***
— Фрэнк, ты уже думал насчет поступления? — Малыш Фрэнки стоял перед мамой, одетой в черное платье и маленькую шляпку с фатой, такие он обычно видел у женщин на похоронах. О каком поступлении она говорит маленькому ребенку? — Мам, ты о чем? — Своим привычным голосом заговорил Фрэнк, явно этот голос не принадлежал шестилетнему ребенку. — Малыш, ты что, забыл про наш уговор? — Парень не понимал, о каком уговоре шла речь. Он вообще ничего не понимал. — Уговор? — Ты станешь хирургом и спасешь свою маму. Ты сделаешь то, чего не сделал твой отец. Такого уговора он точно не помнил, и перспективы становиться хирургом ему все еще не особо нравились. Оглядевшись вокруг, он понял, что вообще все здесь было странным. Он пытался смотреть дальше своей матери, но там был лишь белый свет и плавающие сгустки чего-то красного, напоминающего ему клетки крови. Он видел только гостиную, дальше все расплывалось, будто карта в какой-то компьютерной игре не прогрузилась. — Не узнаешь? — Линда все также сидела на корточках перед сыном. Фрэнк, дернувшись, повернул голову на мать, но лица ее больше не было видно. Словно пустое полотно, а под полупрозрачной кожей будто двигалось что-то, переливалось перламутром; как моллюск она прятала свой драгоценный жемчуг под тонкой кожей. Фрэнк, сам того не желая, достал маркер из кармана и приблизился к маминому лицу. Посмотрев в него подольше, пытаясь увидеть хотя бы очертания глаз, губ и носа, он открыл маркер и начал рисовать им на лице Линды. Движения были настолько уверенными, руки сами знали, что рисовать, будто проживали сон не первый раз. Сначала он нарисовал точки в местах, где должны быть глаза, после нарисовал небольшую палочку на месте носа. Спустившись ниже, он начал рисовать новую полосу, которая и заменила рот. Он нарисовал длинную улыбку до самых ушей, такую, какую она заслуживала. Теперь лицо матери выглядело еще более жутким с нарисованным смайликом. Она все продолжала смотреть на него своими глазами-точками и улыбаться ему своей нарисованной улыбкой, все не отводя взгляда. — Не узнаешь? — Повторила мама. — Что? — Место. — Нет, — почему он говорит это, если знает эту гостиную? Он ведь прожил здесь много лет, почему Фрэнк из сна говорит иначе? — Тут я и умерла. Но ты не помнишь. Ты ведь так и не пришел ко мне. — О чем она говорит? Фрэнк ведь был уверен, что она справится с болезнью. Ее ведь вылечат, все ведь будет в порядке. — Почему я не пришел, мамочка? — Не у всех есть свобода. — Имеет ли свобода ценность в нашем мире? — Да, но мы с тобой никогда не узнаем, что это. Фрэнк осмотрелся еще раз. Ничего не поменялось. Женщина протянула к сыну руки, тот протянул в ответ, посмотрев на них, он увидел, как они становятся полупрозрачными, медленно пропадая дальше, словно воздух оставлял ожоги на ее руках. — Что с тобой? Почему ты исчезаешь? — Время пришло. Пора, — она встала, даже не обняв мальчика, и стала уходить в бесформенное пространство, лишенное жизни. — Нет, стой! — Фрэнк попытался побежать за матерью, но оказывался все дальше и дальше, попытки нагнать были провалены. Женщина развернулась к сыну, вновь бросив на него нарисованный взгляд. — Сколько же стоит твоя свобода, Фрэнки? — Пусть она была далеко, голос стал громче, отдаваясь эхом в ушах. Она все стояла, будто чего-то ждала, но от кого? И что? Повернув голову направо, женщина протянула полупрозрачную призрачную руку кому-то. Джерард. Это был Джерард. Он встал справа от Линды. Она посмотрела налево, также протянув руку к чему-то, но уже невидимому. — Фрэнк, помоги мне! — Джерард упал на колени и начал заливаться горькими слезами, закрывая ладонями красные глаза. — Помоги же мне, посмотри, что он со мной наделал, посмотри! — И он смотрел, но не видел ничего, кроме слез. Что он показывал? Фрэнк не мог смотреть на то, как горе убивает любимого, он хотел было подбежать, но ситуация, как и с матерью, повторилась, он не смог приблизиться к нему ни на миллиметр. — Ты хочешь помочь ему? — Спрашивает Линда. — Да. Да, я хочу, — Сам того не заметив, Фрэнк начал плакать. — Тогда тебе придется сделать выбор. — Она обернулась на Джерарда, извивающегося от боли на полу. — Твой любимый… — Конечно, я выбираю его, ему ведь нужна помощь! Ты не видишь? Ты никогда не помогала мне, так дай мне возможность помочь ему! — Фрэнк раздирал горло отчаянным криком, слезы стекали по его щекам и шее, забирались под футболку, делая мокрой и ее. — Ты не дослушал. Твой любимый или же, — она обернулась на пустоту по ее левую сторону. — Свобода. Парень стоял какое-то время, думая, что над ним вообще шутят. В то время Джерард начал колотить себя руками по голове и царапать до крови кожу на лице. Теперь он уже не думал и был уверен в своем выборе. — Джерард. Я выбираю его. Мне не нужна свобода, когда я знаю, что Джи мучается. Не нужна она мне! Пусти меня к нему, дай помочь! — Ты сделал свой выбор. И я его понимаю, ведь сама однажды пожертвовала свободой ради любимого. Назад пути не будет. Я надеюсь, что ты станешь счастливым. С ним или без него, со свободой или без. Силуэт женщины полностью растворился в небытие, и теперь Фрэнк мог подойти к Джерарду. Это он и сделал, но как только он оказался рядом и стал его успокаивать, истерика парня резко закончилась. — Не приближайся ко мне, — резко произнес Джи. — Что? Солнце, что с тобой? Прошу, не говори так. Я ведь пожертвовал всем ради тебя, — Фрэнк старался говорить максимально нежно и заботливо, смахивая слезы горя со своего лица. — Отстань от меня навсегда и гори в аду.***
Фрэнк проснулся в холодном поту. Сразу два самых важных человека в его жизни в одном сне. Проморгавшись от шока, парень понял, что плакал не только во сне, но и в жизни. — Какой мерзкий сон… — Пробубнил про себя пробудившийся. — Никто мне не дает нормально поспать. Смыть бы с себя всю эту гадость кипятком. Сосед снова куда-то ушел, хотя для обеда выходного дня это было вполне ожидаемо. Значит, Айеро сможет спокойно сходить в душ. Встав под горячий напор воды, он сначала дернулся, но жгучую боль стоило перетерпеть ради умиротворяющего чувства, будто все твои грехи, все мысли, переживания, чувства сейчас смоются в слив вместе с опавшей кожей. Но тревожность и неприятно вяжущее чувство внизу живота вернулись вместе с мыслями о сегодняшнем разговоре с матерью. Черт… Телефонный разговор ведь мне не приснился, да? Мама правда болеет… И если этот ублюдок ничего не сделает для ее выздоровления, я закопаю его заживо, клянусь. Столько всего произошло за одно утро… Какой-то аномальный день: я узнал о том, что у моей матери опухоль мозга, и я до сих пор не воспринимаю эту информацию как достоверную, я не могу принять это; этот странный разговор с Вилле… Почему он настроен ко мне так… положительно? Ну, с недавних пор. Я ведь вроде как ненавижу его, а он ведет себя адекватно; и сон. Он ведь значит что-то? Или нет? В нем мама испарилась… А испариться значит умереть. Я слышал, что смерть кого-то снится к долгой жизни. Я не верю в эту чушь, но прошу, Боже, или кто-либо еще, пусть это сработает, пусть моя мама не умрет. После очередных раздумий Фрэнк вышел из душа, завернувшись полотенцем. Ну, надеюсь, Ноа еще не вернулся. Парень сел на расправленную кровать и потянулся к тумбе, достав оттуда блокнот. Он открыл разворот с той самой песней, которую писал, когда они были в ссоре с Джерардом. Глаза пробежались по уже написанному тексту, первому и единственному куплету: No matter how I say that I hate you Never ever believe my words But you believe every sinful word I say, for why? Do I hate you if I want to give all the chords? Вытащив погрызенный карандаш изо рта, парень приступил к написанию второго куплета, слова текли, словно сладких мед, настоявшийся под палящим солнцем, одно за другим, второе за третьим. Через пару минут Фрэнк довольно взглянул на черновик: Turn around, shut down, get down, on your knees, I will not come to your nightmare, I have enough of mine No need to pretend that you still have something left between us I broke the wall, my hands are covered in blood and glass. Впервые за несколько лет Айеро чувствовал удовлетворение своим творением. Он пообещал себе, что как только допишет песню до конца, сразу же покажет ее Джерарду.