***
Мой первый визит к своим теперешним друзьям в табор, я наносить не хотела, знала, что они откажутся. Но та встреча решила мою будущую судьбу. Манчи Джофранко и его называемая сестра Талэйта были людьми не примечательными в своих кругах. Неопрятный вид, в ушах серьги, тёмная кожа, лукавый взгляд — всем своим существом — они говорили о себе. Неудивительно, что долго у нас подобное не могли терпеть. Они загрызут всех ради друг друга, и покорно потупят взор: в знак скорби. Как только, вступила на их территорию, я тогда не знала, что уже проиграла. Они стоит у всех на виду, красуясь перед приезжими, и ловят на себе одновременно восхищенные и презрительные взгляды. Многие хотят быть похожи на них: такие свободные и вольные делать то, что действительно захотят, веселые и одинокие… Слишком невинные они были с виду. Они любят вводить в заблуждение внешностью, пряча за маской все свои переживания и страхи. Особенно, их страх одолевал тогда, когда их табор с каждой неделей становился все меньше. И за исчезновением близким для Джофранко людям стоял — Хао Асакура. Джофранко любит, когда его слушают. Это его маленькая слабость — грамм эгоизма в отчаянном желании быть нужным. Они каждый вечер собирались вокруг костра и он рассказывал младшим о своих приключениях. Табор состоял из таких же странных, как и он сам. Ну как странных? Одиноких, брошенных жизнью людей, которые просто ищут место в этом мире. И я понимала их, сама была одной из них когда-то. Когда-то… Но не сейчас. У меня есть жизненный ориентир — спасти мир от его главного врага. Но эти люди, они были другие. Такие же брошенные, как и я, но не сломленные и готовые радовать других, приносить счастье и любить. А я нет. На закате мы все же повстречали семью цыган, которые направлялись на север. Меня, как европейца привлекали эти чудные люди. Мы подходили ближе. Вдали раздавался шумный гул. Поф Гриффит помахал им рукой, и крикнул что-то на языке, которого я никогда не слышала. Около костра, кутаясь в порыжелые шерстяные плащи, сидят бородатые воины. Текут беседы в тишине. — Вы говорите по-цыгански? — удивился человек из моей команды, его звали Лаки Дирак. — Говорю, но очень плохо. Я же бывший член американского спецподразделения «Дельта», и там нас учили многим языкам. — Стой!..— раздался крик между скал. — Стой. Кто идет? — была приятно удивлена, что мужчины не подали виду, когда увидели нас. Не каждый день увидишь перед собой человека в белой форме, а рядом с ним железный саркофаг. Хотя Лаки и сказал, что плохо знает язык цыган, говорил он на нем довольно бегло. Они вступили в оживленную беседу, энергично жестикулируя. — Вы можете вступить на путь истинный, присоединившись к нам, — громким голосом проговорил Марко. Люди, стоявшие рядом с цыганом, даже не шелохнулись. Похоже, они не знали языка. — Вам здесь делать нечего! — сердито откликнулся грубым голос один из них, который до этого чистил какой-то непонятный предмет. Вот только я сюда не молиться или отдыхать пришла. Нет. У меня есть дело к ним, и если они меня не услышат, то в этом мире не будет места для меня. — Поворачивайте обратно. Я посмотрела на всех этих людей, которые готовы отдать жизнь лишь бы я ушла с их территории. Они защищали своих родных, а я не могла тогда понять этого. У меня не было никого. Я, окунувшись в свои мысли, не замечала перепалки между цыганами и моим товарищем Поф. — Ещё раз повторяю, мы с Хао не за одно, — спокойно ответил старший из них, который до этого протирал оружие желтой, грязной тряпкой, сидя возле костра. Видимо, кто-то и знал французский. — Железная Дева, поможет искупить вам ваши грехи. — Эта жестянка, а вы уверены, что там есть человек, а? — бородатый мужчина с надменным взглядом, все же обратил на нас свое внимание. Другой голос перебил: — Как ты смеешь проявлять неуважение к госпоже?! Ты ей обязан сказать спасибо, что она позволяет сидеть тебе, не преклонив голову, цени доброту госпожи! Дверь саркофага, открылась, и толпа цыган увидели, меня — маленькую девочку тринадцати лет. — Я здесь есть. Меня зовут Жанна. Извините, но я не знаю вашего языка — Юная госпожа, вам не стоило показывать этому сброду свою красоту, — с нежностью залепетал блондин, поправив очки. — Эта малявка и есть ваша госпожа?! — выкрикнул кто-то из толпы по-французски. В считанные секунды к его горлу был поставлен клинок. — Немедленно извинись, — прорычал один из судей, его звали Джон Денбат. Этот парень немного был похож на людей для кого мы были гости. Длинные взъерошенные волосы и карие глаза, хорошая схожесть. — Что вам нужно? Говорите или уходите, — вмешался Джофранко. — И не подумаю, — это был брат цыгана, поэтому парень не выдержал такого обращения с родственником. Он, сделав невольно движение, чтобы броситься вперед на обидчика, остановился, удивленно раскрыв глаза, услышав ответ на свой вопрос. — Как раз-таки, ты нам и нужен… — Не стоит Марко, я сама. Нам нужен ты. Видишь ли, — я немного помедлила с ответом, тщательно подбирая слова, — среди нас нет ни одного лекаря, а ты нам бы очень пригодился. Я видела, как ты сражался недавно: вот тебя и приметила. — Что я получу взамен? — Мы не будем убивать твоего брата, — судья прижал клинок к горлу шатена так, что из него потекла маленькая струйка крови. Уловив взгляд брата, он прохрипел: — Не и…иди. Пусть. Убьют. Не дали даже с минуту подумать парню, как нетерпеливый Марко торопил его с ответом. — Я жду, Джофранко Манчи. — Отпустите его, — брюнет опустил голову, — дадите попрощаться с семьёй? — с надёжной в голосе, как можно тише сказал цыган, чтобы его услышали меньше людей. Хитрый, как и многие люди его народа. — У тебя пять минут, — вошла и закрыла саркофаг я. Этот парень мне определенно нравился. Он был атлетически сложен, хотя и невысок ростом, физически крепок и вынослив, обладал силой, ловкостью и крепким здоровьем. Казалось удивительным, что кожаная рубашка не лопнула по швам на его могучей груди и широких плечах. Холодный и пустой — таковы были мои первые впечатления об этом самом Манчи. Цыган собрал вокруг себя столько неисчисляемое множество себе подобных, что, аж голова кругом. Но он умел возбуждать и ненависть. Судя по взглядам нескольких мужчин, они желали его смерти, не меньше, чем Марко. Именно такие люди и имеют многочисленных врагов: «ум, любя простор теснить», а талант провоцирует зависть. Я испытывала к нему нечто среднее между невольным уважением и отвращением. — Братья мои и сестры, сегодня я покидаю табор. Дадите ли вы мне совет добрый? — Своеобразный способ попрощаться у него, — заметил Крис. Совершенно не в моем вкусе, но довольно неплох. Высокий, подтянутый, черноволосый, достаточно симпатичный — с приятными правильными чертами, высокими скулами, упрямым подбородком, гладкой светлой кожей. Было в его лице что-то строгое. Но не надменное, а гордое. А еще была усталость — и в жестах, и в выражении лица, и во взгляде, довольно-таки холодном, надо сказать. Кружавшая нас мгла осенней ночи вздрагивала и, пугливо отодвигаясь, открывала на миг слева — безграничную степь, справа — бесконечное море и прямо против меня — фигуру Зобара Манчи, старого цыгана, — он сторожил коней своего табора, раскинутого шагах в пятидесяти от нас. — Чаворалэ, дам я тебе такой совет, — к группе людей подходил старик с усами цвета пепла, — не только стремление быть как можно больше в дороге обличает внутреннее беспокойство (дорога успокаивает, укачивает, отвлекает, в дороге быт и реальность отступают на задний план, легче думается, легче мечтается). К отцу семейства, подошла девушка чуть старше нарушителя покоя. — Другие люди живут без тебя и проживут без тебя. Разве ты думаешь, что ты кому-то нужен? Ты не хлеб, не палка, и не нужно тебя никому. Ты любишь движение, езду верхом, шумную народную толпу. Так создай вокруг себя это еще раз! Докажи им! Служи верой и правдой, брат мой. На ее смуглом, матовом лице замерла надменность царицы, а в подернутых какой-то тенью темно-карих глазах сверкало сознание неотразимости ее красоты и презрение ко всему, что не она сама. Потом она подошла ко мне вплотную, вместе с её детками. — Я подумала, что вы, наверное, — цыганка-полукровка, и что это вы научили Лаки говорить по-нашему. — Нет, я из Франции. Темные глаза женщины гневно сверкнули, и один малыш спрятался за ее спиной. «Не понимаю, я белая как снег, какая из меня цыганка»? Она как будто прочитала мои мысли и ответила: — Душа у тебя вольная, — девушка еще раз оглядела меня презрительным взгляд и ушла к толпе. Я обратила взор на мужчину, который стоял по середине толпы. По лицу говорившего скользнула чуть заметная улыбка, и, обращаясь ко всем из судей, он сказал: — Перед вами кочевое племя со своими устоями и законами, — голос его походил на сдавленное карканье. — Здесь вор — успешный делец. Ведь, если не пойман, то и не вор вовсе, не преступник. Женщина — не жена, а любовница, убийство — долг чести, а не преступление. Будите ли Вы, так милосердны, к последнему желаю старого отца, несносного цыгана? — Говори, старик, — фыркнул голубоглазый блондин. Цыгане всегда были лукавы и в словах и в делах. Таковыми людьми, уж они были. Поэтому с ними надо быть особенно осторожными. — Хе! Говорил я с одним человеком, — этот человек, казалось, не мылся и не стригся от рождения. Длинные волосы, копной стоявшие над головой, спускались по спине чуть ли не до земли; они были заплетены в несколько кос, перевитых и перепутанных между собой, — строгий человек, из ваших, святых. Нужно, говорит он, жить не так, как ты сам хочешь, а так, как сказано в божьем слове. Богу покоряйся, и он даст тебе все, что захочешь. Возьмите невесту его с собой, позор ведь будет, нежели она будет одна без мужа своего в таборе обитать. Думаю, Вы смилуетесь, госпожа, — поднял к небу длинные костлявые руки. Из-под грязной гривы черные глаза бросали недоверчивые, звериные взгляды. Полуголое, почти черное, тощее тело покрывал изодранный плащ, заплатанный яркими лоскутьями, — все в духе цыган. — Видел я по дороге много беспорядков. Хочу ему дать полезные советы, как лучше управлять варварами. Он ведь еще молод и должен прислушаться к нам, более опытным в жизни. — Долгая жизнь тебе! — улыбнулась девушка, непонятно к кому обращаясь, легко вскочив на коня, не желая слушать дальнейший разговор. Она исчезла так же, как и появилась: неожиданно и дерзко. Она понимала, что не имеет права вмешиваться, но и терпеть не могла. А старик не унимался: —…умеет ли он, как раньше, владеть мечом? А сколько хороших приемов боя я ему показал! Я его помню еще упрямым и дерзким юношей, хотя таким он и остался до сих пор. Хорошим будет рабом, не переживайте. — «Он что, думает, сына в рабство продает?» — раздалось тогда в моей голове, мысли одного из судей. Гнев, который он испытывал к этим людям, не шел ни в какое сравнение с яростью, что охватила его сейчас по отношению к этому старику. — Мой воспитанник Джо, очень преуспел за эти годы, — особенно мягко проговорил имя сына старик. — Тьма должна быть померкнуть от Света Нашего Правосудия! Зло должно быть наказано и уничтожено! Приговор должен быть исполнен! Да исполнится Правосудие! Да Воссияет Свет Добра! — в полном воодушевлении изрек Х-судья. Цыгане никому не нравились, потому что слишком пассивные к переменчивой, как морской ветер, судьбе. Так и сейчас, Джофранко больше не слушая наставления отца, молча вошел в наш круг. — Слушай, — прошипела я, — хочу, чтобы ты понял раз и навсегда: с этой минуты приказываю я. Тебе остается лишь подчиняться.В зале совета
— Есть новости о бунте? Стены дворца совершенно изолировали меня от внешнего мира. Мы ведь игрушки в его руках, верно? — обратилась я к одному из министров. — Госпожа, Хао Асакура, стал очень могущественным и влиятельным человеком в Японии, но я не считаю, что это он является зачинщиком. У него ведь есть все что нужно: богатство, слава, слуги… Я перебила его: — Ему нужен титул, Джексон, ты прав у него есть всё. Всё — кроме этого. И мне кажется, скоро он придет за ним. — А ты чего молчишь, Манчи? — китаец, понял, что не прав, решил переключиться на цыгана. — Спорить о бесспорных преимуществах такого важного решения для Японии — пустая трата времени. Ничто не скрывается от взоров наблюдательного света. Новая связь моя стала скоро всем известна. Некоторые дамы изумлялись моему выбору, многим казался он естественным. Одни смеялись, другие видели с моей стороны непростительную неосторожность. Джофранко выносил колкие замечания нетерпеливо и не знал, чем отразить. Я привыкла к уважению света, не могла хладнокровно видеть себя предметом сплетней и насмешек. Но напрасным шуткам нас не погубить. Казалось, «пленник» к унылой жизни немного привыкал. Тоску по неволе, он глубоко ее скрывал. Новое обстоятельство еще более запутало мое положение. Грядет революция. Я видела неминуемое гибель и с отчаянием ожидала ее. Пускай Турнир проводится раз в 500 лет, но кому я проиграю в честном поединке, то королем может стать кто угодно. Сначала я пыталась это побороть: советы, предложения, утешенья, — все было отвергнуто. Роковая минута приближалась. Все считали, что я не оставлю своего питомца. — Останься со мной в Японии, за которую ты уже проливал кровь свою, и будь уверен, что здесь твои заслуги и дарования не останутся без достойного вознаграждения. — Я вас благодарю, моя госпожа, но я останусь тверд в своем намерении. — Да будет так.