Я умираю в глубине этого озера

Чёрная ткань одиноко лежит на бордюре. Холодная бледная рука тянется за этим обрывком ткани. Глаза немца смотрят на этот чёрный обрывок. — Украина. — охрипший голос раздался с уст Германии. В его голову приходят различные воспоминания, и одно из таких воспоминаний про его друга. Точно такая же ткань, точно такого-то же цвета. — Чёрт. — немец быстро садится в машину и едет к другу. Дверь с грохотом открылась, а парень забежал в так называемый «дворец». — Мужчина, вам туда нельзя! — начала кричать охрана, но всё же парень пробился в кабинет своего уже бывшего друга. — Где он?! — орёт Герман смотря на мужчину. — Твой муженёк? — с насмешкой спрашивает мужчины и показывает пальцем на дверь. — где он?! — кричит Германия вставая в боевую позицию и сжал кулаки до боли в костяшках. Он срывается с места и подлетает к столу, упираясь руками в деревянную поверхность — Воу, полегче пацан. Я отдам его тебе лишь с одним условием — игриво сказал хозяин поместья подпирая голову кулаком — Каким к черту условием?! — вскрикивает он чуть ли не поднимая стол на себя. — тише, знаешь Германия — сказал мужчина освещенный ареалом из света и еле заметной белой пыли — ты не заметил, что ты позабыл старые немецкие традиции и даже язык, со своим Украиной. У меня есть идея. Я скажу тебе где он, но на нашем родном языке. Скажу один раз и лишь одно слово-Keller — ищи своего муженька, пока он еще жив, Brich dir den Hals — говорит знакомый Германии и поворачивается спиной к гостю

***

Жаль что не я, не ты не помним этого. Жаль что это всего-навсего мой сладкий сон, ты уже давно, давно занят.

Или не занят?

Мои колени вздрагивают, а я пытаюсь спокойно дойти до своего кабинета. Я рад за тебя, ты приобрёл свою вторую половинку.

Или это всё лишь, мои, тупые догадки?

Руки больно жжёт, слёзы навернулись на мои глаза. Я не должен плакать. Вот так же подхожу к своему кабинету, тясущейся рукой открываю свой кабинет. В глаза пришла расплывчатая картинка чёрных стен, серого пола и такого же цвета потолок. Белый стол стоял посредине, на нём куча бумаг и серая лампа. В правом углу стоят книжные полки, которые заканчиваются в другом углу, они заполненные книгами. В левом углу стоят красивые цветки — васильки. Твои любимые цветы, которые так сильно убивают меня. Я начал любить их — ведь они связанные с тобой. Теперь вместо засохшего венка с разными цветами, на моей голове засохшие васильки. Дорогой, это всё — твоя вина и больше ничья. Я всё-таки решаюсь, подойти и сесть за стол. Скрип стула больно раздался в ушах, а нос перестал делать такие отчаянные вдохи. Опять моя задышка, помню ты всегда спрашивал «Украина, что с тобой?» — но с таким каменным выражением лица, будто тебе и вовсе на меня плевать. Почему же ты сейчас перестал? Мне это уже будет не известно. Пхп, я говорю так, будто сейчас спрыгну с крыши, выстрелю в висок револьвером или повешусь. Но правда? Я бы сам не против, вот только боюсь что Россия, Беларусь и Казахстан, плохо это переживут, не смотря на то, что они уже довольно взрослые. Ох, вот если бы сейчас возле меня был казах, он бы обнял меня успокоил, но при том говорил что вмажет немцу. Я бы однократно говорил ему «я не дам тебе», а после ссора. А если бы был Россия? Ну…я ему никогда о своих проблемах не говорил. Боялся испортить наши отношения. Беларусь. Скорее всего она бы плакала, а я её обнимал. От неё я скрываю свои проблемы с точно так же как и от Росси. Мелкие, забыли уже про то, что делал мне Россия, как я им помогал. Но я прекрасно их понимаю. Как никак Российская Федерация, сверхдержава. Да и я то сам забыл что делал мне Союз…по крайней мере хорошего. Так почему они должны помнить? Моя голова начинает жудко болеть, а в горле начинает явно что-то резать. Даже на по следок ничего сказать не могу. Как же долго я проклинал себя за то, что тогда ему не признался, правда сейчас это уже не важно. Может удалить к чертям эти цветы, и жить себе вовсе не чувствуя ничерта. Но опять-таки, семейство помешает, мол «ты нам такой не нужен». А так хочется сказать " да заткнитесь вы уже наконец.», но это ведь я, не отвечу. На глаза наворачиваются яркие слёзы. Какой же я дурак. Так легко поддался мечтам. Хочу затянуть свои мысли, заткнуться наконец. Мои вечно холодные руки тянуться к лезвию. Оно всегда есть у меня. Я не часто режусь, хватает и той невыносимой боли от цветов. В моих мечтах ты говорил что любишь, а ведь на самом-то деле ненавидишь.

Я ведь так просто думаю? Скажите мне что просто думаю!!!

Бинты у меня всегда, сняты. Надеюсь что когда-нибудь он заметит эти порезы, поможет мне. Наконец влюбиться в меня. Сожалею что я раньше так думал. Я ведь раньше был наивным. И подумать не мог что я- всего лишь твоя пешка.

Солнышко это ведь не так?

Так много странных мыслей стали наполнять мою голову. Я влюбился в тебя без ума. И честно, никогда об этом не жалел, до этого времени. Только сейчас стал замечать какой ты всё-таки холодный, бесчувственный ко мне. Как твой отец. А ты ведь говорил что никогда не будешь на него похож. Но…это ведь всего-навсего твои слова. Я яростно скидываю всю эту кучу бумаг со стола. Я ненавижу тебя.

Хоть на самом деле и люблю.

Ты бесчувственный.

На самом деле ты такой ранимый, и чувствительный к другим

Ты так похож на своего отца.

На самом деле ты так на него не похож.

Но твои глаза, твоя улыбка, всё в тебе так сводит меня с ума. Но я всё ещё ненавижу тебя.

Шучу, на самом деле люблю

Я подтягиваю рукав и тяжело вздыхаю. Да почему ты мне даже сейчас так дорог? Как же я хочу чтобы ты сейчас был рядом, подарил мне свою теплоту. Да даже без теплоты, мне бы хотя бы быть с тобой. Один порез — он вовсе не глубокий. Второй порез — он глубже. Третий, четвёртый, пятый, шестой. Я уже не помню сколько порезов я сделал. Мне вовсе не больно, но почему-то картинка в глазах всё размывается. Кажись я падаю, но отлично слышу что дверь открылась. — Украина! Украина! — голос Польши отчётливо раздался в моих ушах. Он пытается поднять меня, но моё тело вновь и вновь падает. — Герман, помоги, пожалуйста! — агх, как же мне больно. Какого чёрта, он трогает меня. Слышу стуки каблуков, скорее всего Германии. — Какого чёрта я должен ему помогать?! — кричит немец и явно уходит. Вся моя надежда на то, что у него есть ко мне чувства, испарилась. Я пытаюсь встать, но лишь громко стону, сквозь зубы выговаривая «Германия». А дальше я ничего не помню.        Белая комната, и это явно не мой кабинет. Мне сразу не нравится. Я почти забыл о немце, но увы до конца не смог. Опять пошли мысли о нём. Такие тёплые, как твои объятья, но на смену этим мыслям пришли твои последние слова, которые заставили меня задрожать. Нет, этого просто не может быть. Ты не такой. Опять я вру себе, в надежде что всё забуду. Как же я тебя ненавижу, Германия.

Но всё-таки люблю

— Германия? — я тихо говорю, хотя на самом деле просто шиплю от боли. Но чувствую тёплую руку на своём плече в последствии чего сталкиваю её. — Украина, всё хорошо? — я так надеялся что это Германия, но голос был с польским акцентом. Как же я ненавижу этого чёртового поляка. Я протираю свои глаза и поднимаюсь с кровати. Сильная боль. Сколько раз он меня ронял? Так хочу задать ему этот мучащий меня вопрос: «Вы с Германией пара?», но поляк явно понял по моему выражению лица, что что-то меня волнует. Его взволнованное выражение лица поменялось на вопросительное. — Ты ждал увидеть… Германию? — поляк хлопнул пару раз глазами и провёл по своей щеке. Его щёки покрылись румянцем. Но вдруг выражения его лица изменилось на нахмуренно, а тон грозным и пугающим. — Не мешай мне завоёвывать его сердце, слишышь! Его сердце итак занято кем-то, ты не можешь быть третьим, понял?!

Германия, помоги.

— Польша, какого чёрта ты творишь?! — резкий крик. А в двери появляется силуэт такой родимый, это Герман. Его взгляд упал на меня, впервые вижу на себе этот взволнованный взгляд.

Или не замечал?

Опять он хмурый, сердце больно сжимается, когда вспоминаю слова поляка. Третий. Так значит у него есть тот в кого он влюблен. Тогда зачем мне признаваться, всё равно мне больнее будет. В комнату заходит медсестра которая подходит ко мне, выгоняя прочь этих двух. — Вам срочно нужна операция, вы ведь умрёт… — я затыкаю её. Давно ведь уже всё решил. Положительно махаю головой, это единственный выход остаться рядом, хоть и без чувств. — А есть хотя бы маленький шанс остаться, при чувствах. — прошу скажите да. Хотя смысл в этом согласии. Я опять заболею ханахаки, и опять будет операция.

Или же нет?

— Да, но он очень маленький…у нас было только 3 таких пациента с миллиона. — моя морда скривилась. Миллион человек остались без каких-либо чувств — но они сами приду к вам, через год либо два. — это очень долго, но я выдавливаю из себя эти слова: — Я согласен. Только родственникам не говорите. — девушка положительно машет и уходит, а я закрываю дверь, скатываясь по ней к полу. Неужели, я только что на такое согласился. Но хотя бы не буду чувствовать ничего к моему немцу.

Уже после операции.

Я всё помню. Абсолютно всё, и это так странно. Обычно люди которые пережили операцию не помнят своих любимых, а я всё помню. И вновь горькие слёзы я не верю себе, даже смотря на то, что деться некуда. Моя сумка открыта, а я складываю в неё все мои вещи. Ещё особенность операции, так это то что тот кто был в тебя влюблён сам начинает болеть ханахаки. Я рад что никому такой боли не предоставлю. И только сейчас я задумался, а что если Германия сам пережил операцию на вырезание этого чёртового дерева. Вдруг он сам был влюблен, и сам пострадал. Никогда не задумывался об этом. Да и вряд-ли задумаюсь об этом всерьёз когда-то. Уже без каких-либо особых размышлений, я продолжал собирать сумку. Так, стоп, а куда мне идти? Вот это уже был сложный вопрос. После некоторых раздумий я направился к дому… Мой старый дом…он так обветшал за несколько дней, что я был в больнице, это невероятно. Он так сер и от него так и тянет тоской и грустью. Не замечал этого, было ли так всегда? Наверное да, но пока я чувствовал эти корни в своих лёгких я ещё на что-то надеялся и жил этими дурманящими чувствами, не замечая всего этого серого дома и такой же серой жизни. Сейчас будет легче, уверен

А может нет?

Я захожу в свой дом, закрываю дверь и бессильно сползаю по ней. Воспоминания нахлынули. Вновь. Мне так плохо. Я хочу обнять его, хочу плакать у него на руках, Хочу чувствовать это горячее дыхание на шее, хочу чувствовать его руки на своём теле! — я люблю его! Даже после операции я люблю его, я так много хочу?! — в бессильно истерике вскрикиваю я. Слёзы выступают на глазах. Больно щиплет в углу левого глаза, я жмурю его и выбираю, но слёзы всё не унимаются. Мне так одиноко и плохо в этом доме…одному… Я будто слышу шлёпанье босых ног по этому полу, слышу заливистый детский смех и смех моего немца. Я будто вновь рядом с ним и тем малышом…он и его младший брат?… Нет как я мог забыть, это наш сын, Это же был сон, да? Да это лишь сладкий сон, что душит меня и не уходит, приходя каждый раз стоит мне закрыть глаза…его прекрасные, пленяющие и не о пускающие чёрные глаза, его улыбка, его поддержка… Почему я чувствую такую боль и привязанность после операции, что фактически лишила меня возможности любить и влюбляться? Почему меня душит его нежнейший голос. Почему? За что? Чем я провинился, что мне так больно чёрт возьми?! Я был так слеп и глух к его словам. Я не придавал им значения и просто жил там, потому что не мог здесь из-за разлуки с Канадой, драками с братом и постоянными кошмарами.

Вновь всё повторяется

Кажется я буду вновь существовать на кофе, ходить на работу, делать на отъебись. Чтож привет старая жизнь я скучал по тебе. Конечно нет, недельки две таких мучений и я вновь начну резать запястья, уверен в этом. После операции я выгляжу болезненно, впрочем как и всегда. Наконец отойдя от слёз настолько, чтобы видеть хотя-бы перед собой я поднимаюсь на второй этаж, все ещё кашляя после такого напора слёз. Ступень за ступень, шаг за шагом, вздох за вздохом и вот остаётся ступеньки три или четыре до моей комнаты, а следовательно и до кровати. Но меня будто бьёт током и застываю не в силах двинуться с места. Слабость тянет меня вниз, сейчас я упаду, ударюсь головой и никто не поможет, даже не узнает, что я чуть не умер или умер, это даже забавно. Сквозь силу делаю ещё несколько шагов и я наверху, шагаю к своей комнате, каждый шаг бьёт током и сильнейшей волной, нет, даже цунами воспоминаний по сердцу. Шаг за шагом, дышать так больно, как-будто ком в горле застрял. Почему же всё так? Может ли быть, что ханахаки вернётся? Это реально? Это вообще возможно? Погружаясь в мысли вспоминаю Россию. Впервые хочу, чтобы он меня треснул и посильнее, чтобы мозг встал на место, чтобы выбил всю дурь. Я даже готов к тому, что он меня выпорет как Сидорову козу. Россия, такое родное имя, интересно наши отношения именно в таком плане начались после смерти отца или…нет, нет он и раньше пылил и плакал. Он тоже влюблялся так же как и я. Мне так страшно и одиноко, я хочу с ним поговорить, мне срочно нужно с кем-то поговорить, я слишком загоняюсь, и боюсь это лишь начало, мне нужно отвлечься. Я рывком вытягиваю телефон из кармана, быстро набираю его номер и прикладываю к уху. Гудки, гудки, ещё гудки и наконец он берет трубку — алло? Украина, ты? — спрашивает он. На фоне что-то стучит, бежит вода, я слышу он занят, но не решаюсь бросить трубку — брат, мне так плохо — кашляя и сопя в трубку выпалил я и услышал, что вода затихла. — что такое? Мне придти? Где ты сейчас? — обеспокоенно спрашивает он чуть громче. — да, прошу, приди, я не могу здесь находиться, меня будто пожирает пустота и одиночество — всхлипывая твержу я с долгими пауза и между словами — ты же у себя дома, да? Через пол часа буду, жди — молвит он и что-то кричит младшим. Чем-то похож на отца. Собранный такой, может показать кто главный, но также в меру спокойный и нежный, даже понимающий. Сейчас мне комфортно с ним говорить, удивительно. — жду — всхлипывая отвечаю я и кладу трубку. Иду вниз, аккуратно, чтобы не упасть. Ставлю чайник на плиту, из-за собственной неуклюжести и несобранности я не мог зажечь спичку, пару раз чуть не обжёгся, но самое худшее, что газ долго включён. Наконец я зажигаю газ и сажусь за стол, ждать гостя, на кухне светлее чем во всем доме, хотя окно маленькое и не на солнечной стороне, но почему-то тут мне легче. И вновь я думаю о тех руках, что гладил и меня и мои крылья, он был так нежен и так аккуратен. Он всегда был рядом и был готов в любую секунду примчаться ко мне и утешить, отвезти в больницу и он…он был так внимателен к моему здоровью…я потерял фактически всё, нет, я правда потерял все. Вспоминаю тот случай в больнице, Канада…я же его когда-то тоже любил, а после…после он влюбился, но я не ответил взаимностью, наверно ему было плохо от этого. Всё кому я могу позвонить это Россия и всё. Только он, он мой брат и какой бы сволочью я не был он поддержит. Свист. Я встаю и выключаю чайник, обжигаясь, наверно должно быть больно, но я не чувствую ничего. Звонок в дверь. Он быстро, я подхожу и не спрашивая открываю дверь, строгий вид и высокий рост, это не мой брат это же… Германия. Видя его очки я начинаю вновь плакать и кашлять. Плачу, как какая-то девочка, но мне так плохо

Украина!

Раздаётся эхом, я не поднимаю глаз, жмурясь сильнее и закрывая лицо руками. Чувствую руки сначала на плечах, после на спине. Чувствую запах его духов. У меня сносит крышу от этих прекрасных духов, я всё ещё плачу и кашляю. Мне так хорошо и одновременно плохо. Как такое возможно? Эт-то что реально он? От волнения я начинаю заикаться и дрожать, он почувствовал мою дрожь и подняв мою голову посмотрел мне в глаза. Такие родные… Такие ненавистные И в тоже время такие любимые…  — Я видел Вы лежали в больнице. Всё хорошо? — его тон, он всё ещё такой же низкий, грубый, но приятный. Голова начала болеть, ещё сильнее, а в глазах и вовсе всё поплыло. Я вновь ушел в свои мечты. Вот только длились они вовсе не долго. Буквально через несколько минут мой «ангел» стал демоном. Я вновь подумал о том сколько боли он мне причинил, а я всё ещё люблю его. Это нормально? К горлу приступил ком крови. Неужели опять? Я не хочу вновь болеть этим. Я не хочу даже видеть его. Захлопываю дверь и вновь осматриваю помещение. Серое, тусклое. По сторонам уже давно засохшие васильки и маки, которые я так не хотел выбрасывать, точнее руки не доходили. Вот и не выбросил. Долгое время проходит прежде чем я понимаю куда мне нужно. Ванная. Туда, хромая я и направлялся. Стук в дверь. Не уж то опять немец, думает так легко открою. Я открываю дверь ванной и захожу туда. Воспоминания нахлынули сразу же. Я до сих пор помню…как различными способами зарабатывал. Да и сейчас, зарплаты мало, а на других работах не в полный рабочий день, дают не много. «Ну давай же, тебе нужны деньги» — тихо тораторил я себе под нос. Да, я давно уже подумывал над тем, чтобы этим зарабатывать. Не одно из самых лучших занятий, скорее всего одно из самых паскудных. Я подхожу к умывальнику и сплёвываю алую кровь. К моему счастью, или сожалению цветов там не оказалось. В дверь начали стучать настырнее, от чего голова будто раскалывалась на части. Как же я не хочу открывать Германии. Мне в данный момент нужен только Россия. Он самый собранный, как союз, хоть бывало что выпивал и приставал ко мне. Но я не в обиду. Тихо подхожу к двери и открываю её. На меня кидается мой брат. Его тёплые объятия. Впервые, я хоть чему-то рад. — Братик… — хныча говорю я и прижимаюсь к нему, хочу больше этого тепла. — Что случилось, дорогой? — шепчет он аккуратно перебирая пряди моих волос. я так счастлив, что он пришел — братик, можно я кое-что спрошу?..- тихо спрашиваю я и смотрю в его зеленые глаза наполненные настоящим волнением и переживанием. — конечно, что тебя интересует? — спрашивает он и снисходительно одаривает мое существо по-братски добрым взглядом, я чуть отстраняюсь, набираю полной грудью воздух и опускаю руки -ты обжегся? — все тем же тоном спрашивает он и берет меня за запястье — ты что-то поджигал? — а? да. Чайник. Пока вспомнил, будешь чай? — спрашиваю я не убирая руки. Он смиренно отпускает её и кивает. Мы проходим на кухню, я жестом приглашаю его сесть. Он садится на стул, подпирая голову рукой. Подхожу к чайнику. Косаюсь чайника рукой и меня будто пронзает иглой, я резко отдергиваю руку. Не знаю почему, но мне не больно, не горячо, наоборот. Даже тепло и приятно, но почему я отдернул руку? Почему я пискнул, хотя даже не больно? Что со мной не так? — Украина, тебе больно? — поинтересовался Рос. Я даже не заметил как он подошёл, похоже слишком погрузился в мысли — сядь, я сам наведу чай — у меня нет даже желания ему как-то возражать и я послушно сажусь на стул. Вновь забыв о том что спинка одного из стульев сделана буквально на коленке я облокачиваюсь об нее и едва не падаю с трудом удерживаясь на месте. Брат косо смотрит на меня и тяжело вздыхает ставя кружку передо мной — ты такой несобранный, что тебя беспокоит? Ты что-то хотел спросить, верно? — интересуется он садясь рядом. — ну… Мне не удобно спрашивать такое, но…ты же часто влюблялся, да? — спрашиваю я, опуская глаза в кружку, разглядывая свое отражение в жидкости. — Ну, да. А что? — предельно спокойно спрашивает Россия, отпивая немного чая. — Я…я не знаю, как избавиться от чувств к Германии. Он не выходит у меня из головы. Из-за этого я согласился на операцию по удалению семян ханахаки из легких, но кажется операция была сделана не до конца и я все еще это чувствую. Может ли быть так, что оно вырастет снова?..я обратился к тебе ибо…тебе тоже делали эту операцию… — виновно говорю я и вдыхая полной грудью хочу сказать «забудь», но не успеваю даже начать предложение, как слышу его томный тяжелый вздох и смотрю на него исподлобья. — да. Сильные чувства никакая операция не убьет. Пока ты сам не откажешься от этих чувств цветы будут расти и будут медленно убивать тебя. Думаю ты это прекрасно знаешь — пытаясь сохранить невозмутимость говорит он вновь отпив ароматный чай. — Знаю, но я не могу этого сделать. Мне все напоминает о его глазах, голосе, о нём самом. Ты знаешь как быть, брат? — безнадежно говорю я и хватаюсь за его ладонь. Он похоже пугается такого поведения с моей стороны и смотрит на меня с круглыми глазами. — найти новый объект воздыхания? — неуверенно отвечает он чуть спокойнее и легкой улыбкой. должен признаться, от этой мимолетной улыбки мне стало тепло и не так боязно говорить с ним на такие темы. — ты так справлялся с этим? — спрашиваю я, убирая свои изуродованные руки от его ладони. Он закрывает глаза. После смотрит в окно, а после на меня. — нет. Мне это не помогло и я подался в алкаши, надеясь забыться хотя бы так. Это прошло со временем. Мы с тобой разные в плане влюбленности, может у тебя получится в отличии от твоего непутевого брата. Помнишь, когда я приставал к тебе? Это был мой способ забыться и отречься от душащих меня чувств — тихо говорит он и смотрит в окно, уже стемнело и мне стыдно, что я его задерживаю хотя дома дел правда очень много, особенно в преддверии школы. — Ладно, значит буду мучаться с этими треклятыми чувствами. Россия, мне страшно…страшно, что я не выдержу этого и наложу на себя руки. Мне так страшно даже смотреть в глаза смерти, а если я не выдержу и сделаю это, что тогда будет? — спрашиваю я и устремляю взгляд в потускневшие родные глаза. Я сжимаю ручку кружки и отвожу взгляд, но уже через секунду чувствую его теплую ладонь на своей. Он тянется ко мне и целует в лоб. На душе становится легче. Намного легче и я чувствую как дыхание вернулось в норму. Я слабо улыбаюсь. Так вот значит как. — Солнышко, всё хор…кхе. — я смотрю на Россию и замечаю лепестки. Он вновь болеет ханахаки. Я резко обнимаю Россию, ведь именно сейчас понимаю каково ему. На мои плечи падают кровавые лепестки. Неужели. Неужели он вновь заболел этим. Неужели он тоже настолько сильно влюблён? — Я думаю, тебе лучше пойти домой. — тихо говорю я и отстраняюсь от россияна, а после тихо добавляю: — братик. И да, он всё-таки уходит. Я закрываю дверь и направляюсь на второй этаж. В моём рту вновь лепестки с кровью. Впервые за всё время, я глотаю их. Мне так больно. Именно сейчас я хочу набрать Германию, высказать ему это всё, а после расплакаться. Попросить чтобы он пришел, обнял меня. Я падаю на кровать, а в глазах блещат мои слёзы. Я люблю его, всегда любил, но всё также ненавидел. Дверная дверь открылась, а я услышал шаги которые заставляют меня так сильно вздрогнуть. Я окуратно встаю с кровати, но потом падаю обратно на кровать. Так уж и быть, если меня убьют так убьют. В комнату заходит высокий парень, в очках. Германия. Но.я впервые вижу его в обычной одежде. Футболка, шорты. Он подходит ко мне и садиться рядом. — Украина… Он обнял меня… СТОП… ОН ОБНЯЛ МЕНЯ? Я отвечаю на объятия… Его духи… Такой знакомый аромат… -Герма… — я начинаю плакать. Закрываю глаза, но когда открываю уже ничего не вижу. Вновь мои ведения. Я начинаю ставить психом, как это смешно. Не правда ли? Я до такой степени в него влюбился. Вновь серое скучное собрание. За окном льёт ливень, и я вновь как обычно, остаюсь самый последний в кабинете переговоров. Честно, я даже вставать не хочу. Настолько мне плохо, в отличие от моего брата, России. Сегодня он и Казахстан не пришли. Явно у этих двоих любовь завязалась. А многие не пришли по причине ливня. Вот и переговоры были у 11 стран. Но длились они довольно долго, либо мне так просто казалось. Я сижу заполняя бумаги изредка поглядывая в окно. Дожди будут ещё месяц, по прогнозам наших синоптиков. Да и мне самому такая погода по душе. Можно спокойно пройтись в парке ибо там вовсе не будет стран. Я смотрю на место Германии. Его сегодня вместе с Польшей не было, а после на место Великобритании. Он всегда так тепло относился ко мне, и он один из тех кто знал про ханахаки и пытался мне помочь. Я слаживаю руки и ложу голову на них смотря в окно. На душе всё тусклее и тусклее. Но, я вправду рад что Германия нашёл Польшу, если это так. В мою голову вновь лезут мысли про то в кого всё-таки влюблён Германия. — Украина. — тёплый, мужской голос раздался за моей спиной.- Я думаю, тебе стоит пойти отдохнуть. — Нет, простите. Я побуду ещё тут. - тихо отвечаю я даже не переводя взгляд на англичана. - Вы же делали операцию на семена ханахаки. Какого вам теперь. Вы перестали чувствовать? - мои серые глаза переводят взгляд на мужчину который в свою очередь тяжело вздыхает. - Чувства к этой стране у меня досихпор остались. Увы, но никакая операция не спасёт от сильной любви. Даже семя не удаляться, если ты так сильно влюблён. Поэтому не уничтожай свою жизнь и пойди признайся ему. - слышу громкие звуки топота, но они затихают. Даже он сейчас ушел. - Слышишь ты! Из-за тебя теперь Германия страдает. Какого чёрта ты не берёшь трубку?! - детский голос заставляет меня усмехнуться, поляк. - Ну так...поддержи его, ты ведь в него влюблён. - всё также тихо говорю я и смотрю на удивлённо поляка. - Ну...на самом деле, я уже нашёл свою пару. Но остаюсь его другом. - поляк присаживается рядом со мной и смотрит в мои глаза. - Тебе ведь без него наверное тоскливо, больно. Ты ночами напролёт ревёшь, режешь себя. Да? - да как он угадал? Я положительно махаю головой. Как же сейчас мне больно, любимая страна приносит столько боли. - Ну так, пойди к нему. - Зачем? Признаться в том что болею ханахаки, и он ответит взаимностью из-за жали. Нет, Польша, это так не работает. - я встаю, отряхиваю себя и направляюсь в сторону своего кабинета. Где-то на середине пути я останавливаюсь и открываю рот, в попытках вдохнуть полной грудью. По моим рукам стекает алая-алая кровь, кровь течёт и подбородку, а во рту виднеется озеро крови. Они всё быстрее и быстрее выростают. Кто бы мог подумать что эти красивые васильки, причина безответной любви. Я смотрю на свои руки и выдавливаю слабую улыбку. А они стали ещё пышнее и красивее. - Укр... - тихий мужской тон прервался также внезапно как и начался. Я вовсе не стал придавать этому голосу значение, а вот зачем? Закрываю рот и направляюсь в свой кабинет дальше, а позади себя слышу тоже голос: - Васильки... Я все так же не обращаю внимания на голос, он мне до боли знаком, но я не могу в помнить кому он принадлежит. Быстро захожу в свой кабинет. Поляка нет, прекрасно, закрываю дверь на ключ, задирая голову к белому, как в псих больнице, потолку. Прошло уже много лет как я тут работаю, но за это время он ни капли не изменился в цвете, всё такой-же противный, девственно-белый. На секунду закрываю глаза, но этого оказалось достаточно, чтобы подумать о некоторых вещах. Первая, в кого влюблен мой брат? Цветы правда очень красивы маки. Я их люблю, их цвет напоминает мне о когда-то прошедших временах. Не знаю как их расцветка связана с этим, но уж как есть. На моей памяти только одна страна, знакомая России отдаёт предпочтения этим цветам, и это-Турция. Они только партнёры по торговле, но могло ли быть так, что он случайно он влюбился именно в эту страну? Мне не даёт это покоя, а ещё меня заинтересовало к какой стране чувства Англии ещё не остыли? Кто же запал в сердце моему другу и коллеге? А ещё, откуда Польша мог узнать, что я страдаю из-за немца? Боже, все так сложно, но поляк кое в чем ошибся. Я не резал руки, пока что, и наверное, можно было бы пожить вместе с Россией какое-то время пока все эти чувства не сойдут на нет или не ослабнут. Слышу стук высоких мужских каблуков, или Германия или Польша. Только они носят обувь с таким чёткими и звонкими каблуками. Я жмурю глаза и с трудом поднимаюсь, отпираю дверь и только делаю шаг к столу, как дверь раскрывается с оглушительные треском впечатываясьв стену. Спиной чувствую озлобленное дыхание того, с кем я делю кабинет. Он в два шага подходит ко мне и разворачивается к себе лицом. Глаза его горят ненавистью, а всегда прилежно уложенные волосы торчат во все стороны, будто он подрался с кем-то -Украина! Ты...-начинает Поляк сжимая в руках мой пиджак, но я его перебиваю, как никак бесить соседа по кабинету это такое счастье, вы не представляете, как же это весело смотреть на его красное от ненависти лицо - я с рождения Украина, и что дальше? Ах, прости, перебил, продолжай - с ехидством мурлыкаю я, боже, его лицо бледнеет и наливается кровью. Он тянет меня к себе за грудки, а после резко шывыряет на угол стола. Он упирается мне в аккурат в позвоночник и я сдавленно шиплю. Даже не понимаю как с глаз льются слёзы. О берёт меня за подбородок и сжимает настолько сильно что я не могу двинуться. - Ты полный придурок!...