Глава восьмая. Попутка.
11 апреля 2019 г. в 01:45
— Скажи, что на этот раз нам не придется тащиться из города в город 15 часов к ряду?
— В тот раз мы делали остановку, поэтому даже не жалуйся.
— Влад, кофе в термосе. Выпей, полегчает. Правда.
— Лучше приберегу на потом. А ехать нам…ночь? Часов восемь.
— И мы — куда?
— В Клайпеду.
Бессмертный хмыкнул, но больше ничего не сказал.
— Знаешь, чего я не понял? — за окнами тянулся однотипный чуть лесистый пейзаж; в боковом зеркале время от времени мелькало моё бледное лицо — тут уж зависело от того, покажется ли вечернее солнце из-за крон, или нет. Что-то во мне вернулось к началу пути: все те годы, что я провел в личине Смерти, Исполнителя, постепенно сходили с лица, как воск, таяли. И из-за гладкой поверхности на меня снова смотрел рыжеватый мальчишка с пирсингом в губе, серьгой в ухе и вечным удивлением в круглых глазах. Верно. Всё возвращается. Всегда возвращается. Невольно рука потянулась к серьге: змею, кусающему себя за хвост. Марк хмыкнул:
— Подозреваю, что ты в целом мало что понимаешь в этой жизни. Однако из вежливости уточню: что ты не понял?
— Почему у тебя такие длинные зубы?
— Чтобы съесть тебя, деточка.
— А если серьезно?
— Я долгое время общался с вампирами. Сам знаешь…приторговывал. Да и просто так, пересекался. В конце концов, среди бессмертных их больше всего.
— Почему?
— Рано или поздно становишься вампиром. Не обязательно Носферату или Дракулой, но…имея дело со смертными, ты крадешь их время, силы, чувства, сознательно или нет — не важно — но делаешь это. Потому что у них жизнь одна — короткая, быстрая. А в тебя это падает, как в колодец, и не находит ни выхода, ни отклика. Ты никогда не сможешь отдать соразмерно тому, что принял.
— Одна…
— Эта. Эта конкретная жизнь у смертного всегда одна. Перерождение, Департамент…это всё будет потом.
— Занятно, но всё же…зубы, Марк, зубы.
Древний в уже привычной для себя манере глубоко вдохнул и начал рассказ, время от времени медленно, словно нехотя подбирая слова.
— В Средних веках мне не повезло заинтересовать одного кельтского бога. Одного из самых жестоких богов…- имя бессмертный умышленно проглотил. — Впрочем, к тому времени, он уже утратил свой божественный статус: утихли молитвы, ушли жертвы. Словом, он маялся скукой. Поэтому однажды ночью меня вызвали к некому важному, но анонимному лицу. И едва взглянув на это лицо я понял, что проиграл. Бывают, знаешь, такие…тебе хватает одного взгляда, чтобы понять, что сопротивляться бесполезно. Может, я и выгляжу рисковым парнем, но мышцы в нужных местах у меня сжимаются как часы.
Термос я всё-таки достал, успев попутно задуматься о том, откуда древний его взял. Неужели тоже был в машине?.. Верилось как-то слабо. Кофе был не таким крепким и приятным, как хотелось бы, но, по крайней мере, был.
— Так, в его замке я провел долгие несколько столетий и чего он только со мной не делал… Вероятно, званые вечера у чистокровных вампиров были далеко не худшим, что происходило со мной в его компании. Стычки с представителями низших каст у меня, конечно, случались и до этого, да и…потом тоже. Вот только они ничего страшнее следов на коже не оставляли, а вот чистокровные это уже совсем другое дело. Полная потеря крови и попытки обратить — прилагаются. Жажда со временем утихала, а от этого, — Марк щелкнул ногтем по острию клыка, — избавится так и не удалось. Как и от некоторых способностей, что, впрочем, только сыграло мне на руку. В первые годы я благородных кровопийц забавлял, потом стал костью в горле. Как и ты, они заблуждались и были не в силах понять: кто я. Чей я? Кому принадлежу?.. И принадлежу ли вообще.
— А смертные?
— Что смертные?
— С ними ты ведь тоже связывался? — припоминая разговор в номере придорожной гостиницы заметил я.
— Да. Но это было больнее.
— А зажигалка у тебя от кого?
— А вот это уже не твоё собачье дело.
— Понял, — поскучнев, я снова повернулся к окну. — Просто мы знакомы лет пять, а о своём прошлом ты никогда ничего не рассказывал, ну или по крайней мере ничего дольше чем…
-…а ехать еще долго, болтаться в кресле задница болит, да-да-да. Лишний раз не трепаться о прошлом — хорошая привычка. А то начнешь по пьяни или со сна языком болтать и дойдешь до того, как с Гёте стихи сочинял, и образ Мефистофеля на ухо нашептывал. Психушка, священный огонь инквизиции или попросту крайне настороженные взгляды в спину тебе обеспечены.
— Судя по твоим рассказам, иногда трепаться всё же удавалось.
— А почему, думаешь, всё же перестал? И первое и второе и третье — всё было. Не знаю, может быть, есть в мире умные люди, которые учатся на чужих ошибках, а я вот всегда только на своих. Пока нос в кашу не расквасят — не дойдет…
— Про Гёте тоже правда?
— Не помню. Может, и правда. Вообще я это так, для примера ляпнул.
— Жук ты, Марк… Погоди, там кто-то впереди сигналит. Притормози-ка…
— Еще чего. Делать больше нечего, кроме как автостопщиков по домам развозить.
— Да ладно, эта дорога ведет только к границе, нам в любом случае по пути. Тормози.
Бессмертный недовольно что-то проворчал себе под нос, но скорость всё же снизил.
Впереди и правда маячил чей-то силуэт — рюкзак за спиной, вытянутая рука. Жест, привычный всем, кто сбегает из дома. Когда-то сбегал и я… И больше не возвращался. Зато теперь хорошо понимал, каково это: стоять у дороги и ждать попутки, не надеясь, что очередной автомобиль остановится, а не обдаст тебя облаком пыли с ног до головы. Впрочем, приблизившись, я увидел, что попутчик вовсе не так молод, как я привык, и что лицо его уже приятно расползлось в благодарной улыбке — видимо, от понимания, что попытка «сбежать» увенчалась успехом. Правда смотрел он, кажется, не столько на машину, сколько чуть левее меня: на водителя. Задняя дверь распахнулась и, опираясь руками о наши кресла (моё при этом ощутимо накренилось) незнакомец подался корпусом в образовавшийся зазор, обращая веселые глаза то ко мне, то к Марку:
— Ай, я упырь лихой! На мольбы глухой, а на нрав — простой! Выжить хотите, тогда…
А потом, уже тише:
— …перевезите через границу, а?
— Радим, родной! Кого я вижу! — Марк оскалился и махнул мне рукой. — Влад, знакомься: Радим, первый вампир-славянин, по крайней мере из тех, что выжили. Вполне вероятно, остальных он или сожрал, или изжил своей болтовней. Тот еще проходимец. А еще мой давний знакомый.
— Тьфу ты черт, — машина тронулась и представленный вампир-славянин всё же изволил сесть, грузно хлопнувшись о сидения всем телом: только мелькнула между сидениями его кудлатая голова, блеснула старым золотом. На вампира и, тем более, на упыря, он был совсем не похож. Более всего он напоминал древнерусского князя с иллюстраций в детских учебниках: красивое и, в то же время, простое мужественное лицо, мудрый и чуть лукавый взгляд светлых глаз — вполне вероятно, голубых, только в смутном дорожном свете этого было не разобрать. Для полной картины не хватало только бороды и усов.
Радим обнял пассажирское сидение сзади, похлопал меня по плечу и сказал доверительным, густым шепотом:
— Усы и бороду тоже ношу, время от времени.
— У вампиров они разве растут?
— Нет, — «упырь» грустно вздохнул и уточнил: — Накладные спасают. Из натуральных волос, густые, окладистые…
Я обернулся. Радим мечтательно поглаживал подбородок — естественно, абсолютно гладкий. Вампир хмыкнул и подмигнул мне:
— Дивно они мне к лицу. А то такой мужчина — и без бороды! Ребят! — воскликнул он снова громко, и хлопнул в ладони. — Мне только через границу, буквально перешагнуть, а дальше я своим ходом.
— Довезем…ты чего из России выехал, а, из матушки? — и добавил, не дав ему ни единого шанса ответить: — Знаешь, Влад, как мы с ним спелись? Этот жук на одном из пиров поднял меня за волосы над столом и с радостным: «О, живой!» потащил в соседнюю комнату, где до рассвета заливал мне про смысл жизни, баб-дур и друзей-скотов. С тех пор так и пересекаемся.
Радим снова улыбнулся и я понял, почему он был так не похож на других вампиров: клыки — длинные, практически с фалангу пальца — прятались, как ни парадоксально, в широкой улыбке, и обнажавшей их. Это был вовсе не оскал, а именно искренняя, честная улыбка, бесстыдная и простая. Впрочем, как и сам Радим, насколько я уже успел понять.
— Эх, было времени! Ты тогда еще ничегошеньки по-русски не понимал, а теперь — вон как чешешь… Небось, и русский матный разучил?
Марк чисто по-русски послал его на три буквы. Радим насмешливо фыркнул и, любовно умостив рюкзак — чуть ли не взбив его на манер подушки — улегся сверху, задрав ноги куда-то на окно и в целом не испытывая никакого стеснения. Ростом он был чуть пониже меня, крепко сбитый и такой подвижный, будто вместо костей у него и правда был хитиновый панцирь, который он по чистой случайности забыл дома.
— Время-время…кто старое помянет — тому глаз вон. Ты это вообще чего вспомнил?
— А у нас тут вечер воспоминаний. Так что ты как раз вовремя попутку поймал…
— Да-а? — «упырь» усмехнулся, в этот раз скорее своим мыслям, чем нам. — Вовремя, еще как. Я ведь как раз на встречу одному нашему старому общему знакомому и выехал. Прямо за границей с ним и условились. Встретимся и на общий сбор — Таранис их тоже не шибко жалует, ну да и не виделись мы с ним давненько…
Бессмертный напрягся, как только услышал имя. Однако Радим продолжал говорить, не обращая внимания на это почти физическое ощущение изменившейся атмосферы.
-…он-то ко мне на огонек особо не заглядывает, говорит, больно климат в России суровый. Как будто я его в Сибирь зову! Ну, вернее, только в Сибирь… У нас ведь и тёплые города есть. А к нему в вечное марево и морось я сам не ходок. Так и встречаемся…на полпути. Э, Марк, да ты чего, — наконец-то посмотрел на древнего — древний. — Говорю же: я с вами недалеко, вы его и не застанете.
Бессмертный сделал насильственный, глубокий вдох, протер свободной рукой глаза, продолжая другой сжимать руль.
— Знал бы ты, как высадить тебя хочется.
— Знаю, родной, знаю.
— Таранис — это тот, о ком я думаю?
— Да, — просто ответил Марк и перед глазами у меня тут же возникла картина: большой, полутемный зал, факелы у закопченных стен и длинный каменный стол прямо посередине. Этот стол — нечто среднее между жертвенным алтарём и салонной мебелью. В мягком свете дрожали очертания людей, собравшихся вокруг него: женщины — все как одна, юные и прекрасные — простоволосы, порою даже босы. У мужчин распущены вороты, глаза холодны и взгляд отдает металлом. Одежда слабо поблескивала то золотой, то серебряной нитью, у некоторых на платьях был различим даже жемчуг и драгоценные камни. На столе тоже были люди: проще, теплее, они сидели в одном исподнем склонив головы, и руки их были сведены за спиной. И судя по тому, как жадно смотрели на меня люди вокруг стола, тот, из чьих глаз я смотрел, сидел там же, и на плече у него лежала тяжелая, будто каменная рука — как продолжение страшного зала…
Образ быстро исчез, но и увиденного было вполне достаточно.
— Ну, чего вы пригорюнились-то сразу. Расскажите лучше, куда едете. И ты, Влад, кто таков будешь? А то нас как-то односторонне представили.
— Да что мне говорить… Влад Левандовский, 25 лет. По крайней мере было, когда я в последний раз смотрел в паспорт.
— А ты как, наш — не наш?
— Ваш-ваш, — снова ответил за меня Марк. — Хоть и с носом.
— А что вы подразумеваете под «нашим»?
— Этническую принадлежность, — уничижительно фыркнул бессмертный. Радим неодобрительно покачал на него головой.
— Я ведь просто из интереса спросил. А откуда, если не секрет?
— Названия настолько маленьких городов никогда не запоминаются, — заметил я и «упырь» кивнул.
— Как скажешь. Я тоже, чай, не из Киева…
Какое-то время ехали тихо: попутчик прикрыв глаза, отдыхал, Марк следил за дорогой. Однотипный пейзаж за окнами быстро надоедал.
— Радим, это, наверное, неприличный вопрос…
— Неприличный! — судя по звукам, вампир поперхнулся смешком. — В чем вопрос?
— Ты — вампир. Урожденный или…?
— Черт его знает. Я всю молодость пробесо…пробесился, в общем. Ничегошеньки не помню до момента, когда жена меня среди ночи принялась подушкой душить. Так и проснулся, — Радим мечтательно вздохнул. — Надеюсь, нам девица-пограничница попадется. Зело люблю женщин в форме…
— Что, те самые «вкусы»?
— Нет, голубчик, ем я в основном одиноких пенсионерок и плохих мужей. А пограничниц так…люблю.
Нам и правда повезло. Однако, назвать пограничным пунктом маленький переезд между Латвией и Литвой было бы слишком громко. Радим, вопреки собственным словам, нагнал нас уже когда мы покинули пределы страны — еще румяней и веселей, чем раньше. Вместе мы проехали еще метров пятьсот, и уже там, рассыпаясь в благодарностях и по-рачьи пятясь назад, он всё же попрощался с нами.
— Вечное дитя, — Марк покачал головой, наблюдая как вампир бодро поскакал по обочине, напоминая динамикой каучуковый мяч. — Как-то раз развёл одну большую шишку из общины на щелбан. Вот это было весело!.. Мне даже жаль, что не застал лицо герра Рауша в тот момент: могу только представить…
— На что хоть спорили?
— «Кто выиграет Вторую Мировую».
— Здорово живете, бессмертные.
— Не здоровее, чем остальные.
Марк хотел сказать еще что-то, но вдруг побледнел (казалось: куда еще, но в бегущем фонарном свете его лицо показалось зеленоватым). Я посмотрел в окно и понял, что не так, увидев знакомый золотой отблеск. Однако, Радим был уже не один.
Они стояли в пол-оборота поодаль, в высокой траве у типичного придорожного перелеска. Второй «человек» был выше. Черты его лица были до того резки, что глаза не различались в глубокой тени: нос, скулы, надбровные дуги — всё будто высечено в камне. И речь тут вовсе не о сходстве с всё теми же античными скульптурами, нет: он больше походил на языческого идола, изваяние с простыми и в то же время резкими, преувеличенными чертами. Короткие волосы, ежиком, навевали мысли о бритвенном лезвии. В этом была красота, но какая-то первобытная, каменная. Они говорили о чем-то и на губах — очень тонких — блуждала надменная улыбка.
— Ты вроде хотел любой ценой НЕ пересечься с ним?
Марк не ответил. Я вздохнул, отчаиваясь понять логику друга.
— О чем они говорят? Ты же…можешь это увидеть?
— Не обо мне. Но он…знает, что я здесь. Чувствует. Или чует, даже не знаю, как лучше объяснить.
Что-то щелкнуло: древний расстегнул ремень безопасности.
— И всё-таки, что ты задумал?
— Мне надо кое-что выяснить.
— Сейчас?!
— Да. Именно здесь и сейчас. Это важно.
— Хочешь спросить что-то про…?
— Именно.
И, ничего больше не объясняя, вышел из машины и зашагал к условной точке на обочине, грузно печатая шаги.
В иное время, я бы остался. Но не в этот раз. Собрав остатки силы куда-то под рёбра, в область диафрагмы, я стал невидим и выпал в ночь. Бессмертный успел уйти достаточно далеко и догнать его оказалось непросто, учитывая, что в ноге поселилась игла боли: ноющая при ходьбе, острая при опоре. Подул ветер: трава шевельнулась, огибая меня, как столб. Да уж, на полную прозрачность способностей жнеца уже не хватало; кажется, к концу разговора я истрачу их последние капли.
А к тому моменту, когда я остановился на расстоянии достаточном, чтобы слышать их, приветствие (или скорее его отсутствие) уже отзвучало. Радим плохо скрывал любопытство, поэтому его удивление выглядело несколько карикатурно и нелепо. Таранис же оставался насмешливо спокоен.
— …может, поедешь с нами? — голос кельтского божества был холоден и низок; кажется, баритон, только не бархатный, а глуховатый и насыщенный, как воздух перед дождём. — Модест тоже будет там.
— Я не за этим пришел.
— Да? — бог изогнул бровь, издевательски хмыкнул. И, подняв руку, словил в раскрытую ладонь серебристую зажигалку с оцарапанным боком. — Как сентиментально, Марк. Когда он её подарил? Кажется, 42-й или 43-й год… Вижу, гравировку ты попытался свести…
— Хватит, — древний одним злым, быстрым движением выхватил крохотный предмет из его рук, и судя по тому, как легко это ему удалось, Таранис не сопротивлялся. — Можешь давить на больное сколько угодно — в прошлый раз ты проткнул мне глазницу раскаленным железным прутом. Пережил. Если понадобится, и второй раз переживу. Только ответь мне на один вопрос так, по старой памяти.
На лице жестокосердного бога появилась тень одобрения.
— Слушаю.
— Ты знал Смерть, лично?
— Нет, — Таранис оскалился — трещиной по камню. — Мне известно, что ты сбежал отчасти из нежной привязанности к этому естеству, но сам я никогда его не встречал и даже не стремился… Кстати, не обязательно прятаться. Это нервирует.
И тут произошло то, чего я не ожидал то ли заслушавшись его плавной, с едва различимым акцентом, речью, то ли отупев от боли в ноге: Таранис сделал два шага за спину бессмертного и жестом, которым сдергивают простыни с антикварной мебели, сорвал мою незримость, и я почти физически ощутил движение ткани по коже.
— Влад, какого…
Однако тот жестом приказал молчать, сжав кулак особым образом, и Марк запнулся на половине фразы. Видимо, это команда была отработана настолько, что уже превратилась в условный рефлекс.
Кельт внимательно рассмотрел меня, не двигаясь с места, сосредоточенно, цепко, как хищная птица. Затем намеренно повернул голову так, чтобы я смог увидеть его глаза: Они были зелеными и, кажется, чуть светились гнилостным, фосфорическим, словно плесень под пещерными сводами. Теперь, когда он стоял так близко, стало ясно, о чем говорил Марк: такой власти в чужом взгляде я не ощущал еще никогда, даже с Рипером. К слову только теперь я заметил, что рюкзака, да и в целом, вещей, при кельте не было, а от одежды густо пахло близящейся грозой.
— Ты, конечно, не совсем Смерть, — заметил он задумчиво. — То ли был ею, то ли должен был стать — то ли всё вместе. Впрочем, это не так важно. Все эти интриги…
Невольно хмыкнул. Странно, но говорить с ним было вовсе не страшно, и даже тревога, не покидавшая меня еще с начала этого рискованного пути, казалось, поутихла.
— И всё же, любопытно взглянуть даже на отзвук того, на кого меня так гнусно променяли. Право, римлянин, я никогда не пойму твоих вкусов…
Марк уничижительно фыркнул. Я перенес свой вес с ноги на ногу, пытаясь по крайней мере стоять ровно, но только потревожил было притупившуюся боль, и кровь ощутимо отлила от лица. Во взгляде Тараниса мелькнуло презрение, и в то же время, нечто сродни пониманию.
— Вы сказали, что встреча с ним вам не интересна. Почему?
Пусть они спорят хоть целый вечер, это их дело. У меня нет их прошлого, а будущее, кажется, позорно ускользает из-под пальцев, не желая мне принадлежать. Похоже, старый бог любил прямоту, и потому в этот раз ответил сразу, не рассыпаясь на язвительность и сарказм:
— Скажем так: меня привлекает обратная её сторона, — он приподнял голову, и из глубоких глазниц глаза блеснули хищным пламенем. — Стремление выжить. Испокон веков оно было тем единственным, что занимало меня. В каком-то смысле оно — и есть я. Такие, как Марк, — он обернулся, одарив бессмертного всё тем же надменным взглядом, — всегда занимали меня куда больше чем смерть, в том или ином её виде. Умереть всегда проще, чем выжит. Выжить, вопреки нескончаемой боли и полному отсутствию смысла.
— Но вы всё же знаете что-то, не так ли?
Таранис вновь оскалился: быстро, как ток. И снова обратился в камень.
— Я появился вскоре после того, как Мир восстал из пепла. Огненной вспышкой на солнечном диске, проблеском зарницы в свинцовом небе. Дрожью нагого тела под ритуальным ножом. И к тому времени, последнее воплощение Смерти было уже избранно. Тебе это поможет?
Кивок. Не говоря больше ни слова, кельт развернулся, махнул Радиму рукой. Напоследок, тот подошел ко мне, похлопал по спине и заметил доверительно:
— Вы едете в Клайпеду но, въезжать в город не обязательно: нужный вам адрес за ним.
— Откуда ты…
— Да, кстати: кажется, это твоё, — «упырь» извлек из заднего кармана джинсов мой блокнот с адресами и вложил в мою же ладонь. — Вы по-осторожнее с ним: там заплутать на раз-два. Ну, бывай.
Один за другим, бессмертные скрылись в перелеске, но их силуэты так и не возникли на другой его стороне, будто они нырнули куда-то под ткань реальности, одним им известным образом.
Марк судорожно вдохнул, и, ругнувшись, подошел ко мне, подставляя плечо.