***
Уже вечерело, когда Джон добрался до своего дома. Туда он идти жутко не хотел, но он вообще сейчас не мог найти себе место, где он будет чувствовать себя хотя бы чуть-чуть комфортно. Такого места нет. Может только дом Беллами, но не в таких обстоятельствах. Потому что Джон знает того, кого ищет Беллами, но сказав ему об этом, он потопит себя вместе с Диксоном. Совсем недавно его окончательно раздавили. Диксон превратил его в ничтожество, не стоящее жизни, но почему-то Джон не готов сбросить себя со счетов. Хоть он и презирает самого себя теперь и люто ненавидит, он не хочет позволить Диксону убить себя. Словно ещё есть надежда что-то исправить и сбросить с себя этот груз в виде Диксона. Например, позволить ему управлять собой, дать понять, что у Диксона есть власть, но скинуть его в самый подходящий момент. План не имеет конкретики, и уж тем более не гарантирует своей исполнимости. У Джона шансов 50 на 50, а может и меньше, но большее он себе позволить сейчас не может. Потому что если Беллами узнает о том, что это он подставил Луну, то всё — это конец. Джона со всех сторон обложили минами, и идти он может только по узкой опасной тропе, которая неизвестно куда приведёт по итогу. Мёрфи ощущал себя грязным. После того, как Диксон ушёл пару дней назад из его квартиры, Джон остался лежать на кровати и беззвучно кричать в потолок, заглатывая слёзы, всхлипывая от нехватки воздуха. Потому что в этот момент Диксон разъебал его в пух и прах, сломал его личность, превратил в использованную никому ненужную вещь. После чего Джон так сильно презирал себя. Ему было противно смотреть на себя в зеркало, противно ощущать своё тело и осознавать, кем он теперь является. Оказалось, испытывать подобную мерзость к самому себе — это самое паршивое чувство, чего он ещё не испытывал. Когда к нему пришёл Беллами вечером, Джон не мог смотреть и на него. От боли, которая переполняла его. Он чувствовал себя настолько растоптанным и смешанным с грязью, что не мог себе позволить даже взглянуть на Беллами. Словно он может испачкать его одним только взглядом. Странно, что Блейк не ушёл, даже попытался вывести его на откровенный разговор. Джон тогда хотел поскорее избавиться от своей грязи; вытеснить как можно скорее из памяти вкус и запах Диксона; заменить это всё Блейком. Потому он просил быть с ним грубее. Он думал, это поможет. Ведь он снова будет чувствовать себя безвольной вещью в руках Блейка, а это куда приятнее, чем в руках кого-то другого. Ведь Беллами в этот момент не унижал, а превозносил. А Джон обычно забывает обо всём, когда Беллами принимает решение за все его телодвижения и полностью управляет им. Джону остаётся только подчиниться и ловить кайф от всего, что с ним делает Блейк. Но не в этот раз. Диксон из головы не исчез. Он всё портил. Но всё-таки Джон хотя бы немного вернул себя, несмотря на то, что раньше ему казалось, что Беллами наоборот вытягивает его личность из него по кусочку. Теперь же Беллами был единственным доказательством того, что Джон существует. Что существует какая-то другая реальность, помимо той, в которой его превратили в тушку, повешенную на крючок с нарисованной мишенью перед стрелками. В эту же ночь Беллами уснул в его постели. Впервые в жизни парень остался в его квартире на ночь. Джон не мог тогда полноценно спать, он просто смотрел на спящего парня, касался его волос и не мог принять того, что он может этого совсем скоро лишиться. Просто этой самой возможности засыпать рядом, видеть его лицо напротив — ведь этого уже достаточно. Ведь Джон не требует многого от жизни. Он готов довольствоваться и минимумом. Но почему-то даже это пытаются у него отнять. И Джон не готов мириться с возможной потерей. Ведь что у него тогда останется? Джон проводил пальцами по чёрным волосам, цепляя тёплую кожу на шее парня, и его тело ломило от того, как сильно он всё это любит. Ему всегда было больно от этих чувств, но сейчас… Сейчас возможность любоваться им стоит под серьёзным риском, и всё на свете уже не так важно. Пусть даже Джону навечно придётся остаться с безответной любовью, но не лишаться Блейка совсем. Как же сильно в последнее время снижается планка его желаний, ибо обстоятельства всё глубже загоняют его в беспросветную тьму. И вот теперь он идёт к своему дому, вспоминая последний визит к Беллами, а после разговор с Луной. Но что ещё хуже, Диксон позвонил и сказал подождать его возле своего подъезда. Джон не понимал, почему Диксон не мог самостоятельно подняться к нему в квартиру, но тот не объяснял. Потому Джон просто закурил сигарету в нервном ожидании, пока Диксон не пришёл и не взял её с его губ, чтобы тоже прикурить. Джон смотрел ему прямо в глаза и боролся с диким желанием врезать ему. Особенно сложнее было с этим совладать, когда Диксон позволил себе так интимно прикоснуться к его шее. — Без лап, — грозно прошипел Джон. — Эй, успокойся. Я имею право немножко тебя потрогать. Совсем чуть-чуть, не возражаешь? Это был не вопрос, а издевательство. Джон прекрасно понимал, что если он откажет, то Диксон начнёт напоминать про их уговор, про который и так невозможно забыть. Но Диксон будто специально создавал видимость учтивого парня, что было ещё более мерзко. Как только они попали в квартиру, Диксон уверенно зашёл внутрь, как к себе домой. Джона только от этого уже выворачивало наизнанку. Он не мог переносить одного только его присутствия в своей квартире. Парню становилось тошнотворно рядом с ним. — Ты не можешь приходить ко мне, — начал Джон. — В любой момент без предупреждения ко мне может приехать Беллами. Поэтому нам нужно видеться на нейтральной территории. — Я слежу за тем, чтобы мы с ним не пересеклись. Так что будь спокоен. Диксон не спеша осматривал квартиру, а Джон с трудом выдерживал его фривольность. Плюс ко всему, его напрягало то, что он понятия не имел, что тому от него нужно. Он ведь устроил это всё не для того, чтобы Джон ему отсосал. Мотивы ведь куда серьёзнее, и пока было непонятно какие они, это очень настораживало и пугало. — Ты бы мог себе представить, что здесь будет всё по-другому? — начал Диксон. — Вот именно здесь. В этой квартире. Здесь будет тепло, уют… и семья. Здесь не будет места одиночеству. Сколько боли пережила эта квартира? Это же просто клетка для тебя. Или даже пыточная. И ты уже так привык к этому образу жизни, что не замечаешь, в каком аду живёшь. Другой бы уже мозги себе вынес от безысходности. А ты нет. Ты живёшь здесь изо дня в день и даже находишь смысл своему существованию. Пусть и очень сомнительный, но всё же смысл. Хотя стоит открыть тебе глаза, и ты увидишь, что смыла-то нет. Ты выдумал его. Тешишь себя самообманом и зовёшь это жизнью. — Тебе-то какое дело, как я жизнь проёбываю? Или хочешь сказать, что влезать в чужие жизни и уничтожать их — более стоящий мотив к существованию? — Я борюсь за то, чтобы жить, а ты живёшь для того, чтобы бороться. — О какой борьбе речь, когда ты сам устроил войну? — Я борюсь за то, чтобы вернуть себе то, что принадлежит мне по праву. Ты пока не видишь этого, но я борюсь за любовь. — При чём здесь Беллами? И уж тем более я? Лично я у тебя ничего не отнимал. — Как же легко втереться в чьё-то доверие. Даже в твоё. Как это сделал я: спас пару раз, поддержал и уверил в том, что ты нужен — и этого было достаточно. А ведь казался ты неприступной крепостью. Но если даже я это так легко смог сделать, то что уж говорить о Беллами. Ты ведь так слеп, когда дело касается его. У любви есть серьёзные изъяны. — Может, скажешь уже как есть? Для чего всё это? Зачем ты устроил эту игру? — Ради финала. Советую тебе дотянуть до конца. Финал будет эпичный. При чём, что ты там в главной роли. Джон смотрел в глаза этому безумцу, скрывая свой страх. От этого разговора нервы были на пределе. И Джон очень боялся идти дальше, вникая вглубь разговора, но это было необходимо. — Что за финал? — Не терпится узнать? Ты любитель спойлеров, значит? Ну ладно, Джон. Как тебе откажешь? В финале ты убьёшь Беллами. Только ради этого всё и задумано. Но оно того стоит, — с невозмутимой тёплой улыбкой говорил Диксон. Джон, застыв в непонимании, всё, что смог произнести, так это лишь одно слово: — Как? — Скорее всего, ножом, — принялся пояснять Диксон. — Вонзишь в него остриё и увидишь собственными глазами, как жизнь медленно покидает его тело; как глаза его тухнут и больше никогда не загорятся. Джон нервно рассмеялся. Ему казалось, он уже сходит с ума, и его мозг выдаёт смех вместо гневного крика, например. Мозг так защищает нервную систему или пытается обмануть Джона, заставляя того смеяться, вместо того чтобы пустить себе пулю в лоб. Диксон покорно ждал, когда Джон придёт в себя. Он молчаливо смотрел на него, ожидая того состояния от парня, когда он будет способен говорить. И когда Джон успокоился, он перевёл дух и произнёс: — Неужели ты думаешь, что сможешь заставить меня это сделать? — Нет, не смогу. Я не стану тебя заставлять, это бессмысленно. Это будет только твоё решение. — Нет. Никогда, — твёрдо опровергнул Джон. — Ну ты не спеши с выводами. К этому надо ещё прийти. Осталось совсем немного, и ты сам всё поймёшь. — Зачем мне его убивать? — Иначе он убьёт тебя. Он к этому очень близок. Ты стоишь на грани, а он подталкивает тебя к краю всё ближе и ближе. Если ты не защитишь себя, то попадёшь под его огонь. Ты не должен умирать из-за него. Ты стоишь большего. — Всё это делает не он, а ты. — Я? — искренне усмехнулся Диксон. — Какой же ты слепец! И просто безумец! Я — всего лишь человек, при мне только две руки. Одними руками ничего путного не построишь и даже не сломаешь. А кто даёт мне инструменты? У кого есть оружие, готовое выстрелить? А ты словно дурак, подставляешь лоб под дуло его пистолета и зовёшь это любовью. Хуйня это всё, а не любовь. Любовь не убивает, она спасает. Парень начал говорить эмоциональнее. И Джон заострил на этом внимание. Значит, его это цепляет. Но почему? Какое ему дело до жизни Джона и до того, что он считает любовью? — А ты, значит, занимаешься моим спасением? — с подозрительностью спросил Джон. — Я хочу, чтобы ты сам себя спас. Иначе, я бы давно прикончил Беллами. Но ты сам должен это сделать, тогда ты и будешь спасён. — Какое тебе до меня дело? С чего ты взял, что мне нужно это спасение? Мне и так было хорошо, пока ты не появился. — Хорошо? Ты называешь это «хорошо»? Ты просто забыл о своих бесконечных муках на фоне того, что пришлось пережить недавно, но тебе никогда не было хорошо. И никогда бы не стало. — Тебе-то откуда знать? — Рассказать тебе историю про парня, у которого была мечта? Любые совпадения с реальными событиями или людьми, конечно же, неслучайны, — ребячески заявил Диксон. — Жил парень, у которого ничего не было, но у него была мечта. Великая мечта о простом! И вот он жил только этой мечтой. Она и грела, и кормила — всё чтобы он мог как-то протянуть. Для того чтобы можно было истязать его. А он берёг её, строил вокруг неё непреодолимые стены, чтобы не сломали и не забрали. И вот эта мечта стала и для него недосягаема. Он и сам уже не знал, как к ней подступиться, как стать ближе к своей мечте, как так извернуться, чтобы заслужить её. Но ничего другого ему было не надо, ничего больше не радовало. Он стал рабом этих самых стен. Ему было больно от этого, но он всё продолжал топтаться у непреодолимых стен, смотреть на мечту и желать её. А она истязала его своей недоступностью, постепенно превращая в пыль. Самое страшное в этом, что он готов был стать пылью, лишь бы лежать у ног этой мечты. Он готов был похоронить себя на её пороге, лишь бы не покидать её, не терять её из виду. Ведь без неё он — никто. Ведь нет у него ничего, кроме мечты. Ведь он совсем пуст без неё. От того и гибнет. Просто заживо разлагается, но не двинется с точки. И что ты думаешь, у него нет шансов? Он обречён всю жизнь провести с пустыми руками в надежде достичь недосягаемого? Нет. Всё можно изменить. Ему нужно только понять, что пора разбить эти стены, не боясь задеть мечту. Пусть развалиться на части, пусть будет больно, но он освободиться от её оков. Тогда он сможет строить реальную жизнь. И он сможет обретать. Свобода — это наше всё. Пока ты в плену, ты ничего не можешь иметь — имеют только тебя.***
Время шло к вечеру, когда Джон сидел в баре Маккрири и ждал его за столиком в углу. Диксон запросил доставить ему морфина. Пока что непонятно для чего он использует для этого свою власть над Джоном. Но из головы парня не выходит их последний диалог. Джон должен убить Беллами. Диксон походу реально сильно наркотой долбиться, чтобы выдумать такое. Ибо что должно сподвигнуть Мёрфи на убийство Блейка? Беллами и есть средство, с помощью которого можно управлять Джоном. У него нет никого и ничего важнее, а значит шантажировать его нечем. Но Диксон сказал, что ему и не придётся заставлять Джона сделать это. И это можно воспринимать как бред. Но и принимать это за пустяк Джон тоже не может, учитывая те вещи, которые творит Диксон для достижения своей цели. Маккрири наконец подходит к Мёрфи, ставит ему пива на стол и присаживается за его столик. — Вот тебе подарок за счёт заведения. И кое-что ещё твоему другу, — сказал Маккрири и снова самостоятельно влез во внутренний карман куртки Джона, закинув туда заказ Диксона. Джон сразу же глотнул пиво, как будто это чем-то поможет. Но он ни на что уже и не надеялся. Лучше не становиться никогда. Всё идёт только по наклонной вниз. Так что Джон ожидает, когда уже этот конец настанет. — Ты какой-то задумчивый сегодня. Строишь планы по завоеванию мира? — спросил парень у Джона, отпивая пиво из своей бутылки. — Мне бы избавиться от завоевателей, или хотя бы найти выход из-под их влияния. — Серьёзные задачи требуют радикальных мер. — У тебя же есть ребята, готовые помочь с этим? — с надеждой спросил Джон. — Смотря о чём речь. — Мне нужно убрать одного человека. Можешь прибавить это к моему долгу. И я что угодно сделаю. — Что угодно, говоришь, — заманчиво повторил Маккрири. — И убрать нужно всего-то одного человечка. Дёшево ты себя продаёшь. — Ты не представляешь, в какую цену мне обходиться его жизнь. Моя столько не стоит. — Ну допустим, можно это обсудить. Кого убрать надо? — Его зовут Диксон. Полного имени не знаю. У меня есть только номер его телефона, — Мёрфи протянул лист с выписанным номером парню. Маккрири с минуту изучал номер, а после ответил: — Нет. Не выйдет. — Почему? Ты же только что готов был согласиться, — испуганно произнёс Джон. — Своих людей я не убиваю. Мёрфи обессиленно облокотился на диван спиной, потеряв последнюю надежду. — Так он работает с тобой? — Не совсем. Но он полезный человек. И постоянный клиент. Так что не могу тебе с этим помочь. — Понятно, — безнадёжно ответил Джон. — Чем он тебе насолил так? — Уже неважно. Он покупал у тебя информацию обо мне? — Я своих клиентов ни с кем не обсуждаю. А тебе всё-таки не советую убивать его. Он может создать много проблем. — По-твоему, я должен просто терпеть всё, что он только вздумает вытворить? — Возможно, лучше даже перетерпеть. Потому что он не дурак. Он по-любому застраховал себя от посягательства на свою жизнь. Я это тебе по-приятельски говорю, чтобы предостеречь. Так что лучше прислушайся, чтобы потом локти не кусать. — Он хочет, чтобы я убил дорогого мне человека, — от отчаяния Джон уже не знал куда деваться, что уже даже высказал, как есть. Маккрири этому слегка удивился, но не оставил парня без ответа: — Это игра. Ты можешь выбирать. От твоего выбора хоть что-то зависит — это уже неплохой расклад. И поверь, у игры есть несколько исходов. Больше, чем ты сейчас думаешь. Просто их нужно рассмотреть. Дай себе время рассмотреть их. — Не знаю, есть ли у меня время.***
Было уже достаточно поздно, когда Беллами позвал Джона к себе домой. Парень очень хотел увидеть Беллами, но в то же время это было до дикости сложно — просто смотреть ему в глаза и молчать. А после разговора с Диксоном это стало ещё сложнее. Потому что мысли об убийстве не покидали его. Они звучали как заклинание в голове Джона, повторяющееся раз за разом. Это пугало его, даже несмотря на то, что он воспринимал эти слова как бред, которому не суждено сбыться. Дверь в дом была открытой, а хозяин дома стоял в гостиной, глядя в окно. Джон чувствовал его усталость, и он понимал его состояние. — Садись, — ледяным тоном приказал Беллами. Джон в этот момент даже противиться не мог. — Чем ты был занят сегодня? — спросил Беллами, развернувшись к парню лицом и внимательно глядя ему в глаза. Мёрфи был удивлён такому допросу, никогда ранее Блейк не интересовался его делами. И он не знал к добру ли то, что он начал этим интересоваться, ибо выглядел он довольно злым. — Работой и только. — Не знал, что ты работаешь в тюрьме или в баре, — произнёс Беллами. — Ты следишь за мной? — Обстоятельства вынуждают. Так ты не ответил правдой на мой вопрос. — Я приходил на встречу к Луне, а в бар к другу. — Другу-наркодиллеру, если быть конкретней, — добавил Беллами. Джон уже чувствовал, как в его жилах стынет кровь. Беллами выглядел уверенно настроенным против него. Мёрфи начал понимать, что всё сейчас может для него решится. Если Беллами знает о том, что Джон подставил его девушку, то всё — борьба окончена. — Ты ведь не принимаешь наркотики, — продолжал Блейк, глядя упорным взглядом прямо в глаза парню. — Я это точно знаю. Ты не наркоман. Что ты Луне сказал? За что ты её подставил? В холодном спокойном тоне Беллами звучала затаившаяся ненависть. Словно вот-вот он будет готов уничтожить Джона, раздавить его как букашку. От того паника нарастала внутри Джона. Такая, что стала кружиться голова, а реальность стала видеться и слышаться иначе. — Я бы не стал подставлять твою девушку, — всё, что смог ответить Джон, слыша свой голос словно бы издалека. Но тут же его внимание переключается на громкий стук по стеклу, от которого он испуганно дёрнулся. Он увидел, как чёрный дрозд влетел в окно дома и ударился об стекло с обратной его стороны. Птица была ранена, и она оставила отпечаток крови на стекле. В этот момент тело Джона начало дрожать, и парень сам не мог понять своего состояния. Его с головой накрыла нервозная паническая атака. Она пульсировала по всему телу и сжимала в висках. От чего реальность стала ещё менее осязаема. — Что с тобой? — несколько пренебрежительно задал вопрос Беллами, наблюдая болезненно нервозное состояние парня. — Ты это видел? — спросил Джон, смотря на след крови на окне. — Только что ведь птица в окно влетела, а ты даже не обернулся. — Ты издеваешься надо мной, да? — уже с неприкрытой злостью выпалил Беллами. — Или ты всё-таки долбишься наркотой? — Я не… Ты же не серьёзно? Неужели ты ничего не слышал? Джона охватил реальный испуг. Он не мог понять, что с ним происходит. Он с трудом ощущал себя. Состояние было, словно бы он и вправду находится в наркотическом состоянии. Хоть он никогда не принимал, но представить себе это состояние было несложно. Но он-то был уверен, что не принимал ничего. И теперь он стал сомневаться, что реально, а что нет. Реальна ли эта птица, или же психике Джона пришёл конец? — Мы с тобой говорим не о птицах, Мёрфи! — Этого нельзя было не услышать! Посмотри! — внезапно оживился Джон в надежде доказать себе, что он не свихнулся, в надежде что Беллами его в этом уверит. — Хватит дурака валять! Я знаю всё про вас с Диксоном. Про ваш план. И неужели ты думаешь, что тебе это сойдёт с рук? Что ты просто прикинешься неадекватом, и тебе не придётся ни за что отвечать? Хватит уже прикидываться! — Нет. У нас нет плана. Есть у него. Он хочет, чтобы я убил тебя, — признался Джон, находясь в полном отчаянии. Он совершенно был не в состоянии что-либо понимать. Словно в голове была дыра, из которой уверенным поток вытекало всё здравомыслие и остатки рассудительности. — Серьёзно? А ты просто мимо шёл, и тебя зацепило? — язвительно сыронизировал Блейк. — Беллами, я не имею к этому никакого отношения. Я вообще не понимаю, с чего ты это взял… — Джону пришлось взять свою голову в руки, чтобы она так сильно не трезвонила, и он мог разобрать свои же слова. — Как ты ловко умеешь снять с себя ответственность. Виноват он, а ты не при чём. Какое идеальное прикрытие. — Ты не понимаешь, он реально опасен! — Джон стал говорить более громко и эмоционально, словно бы пытался перекричать самого себя, чтобы выбраться из своего состояния, и стать более дееспособным к тому, чтобы доказать Беллами свою правоту. — Слышишь, Беллами? Помоги мне! Он чёртов психопат! — А ты себя вообще видел? Ты сам на здорового не катишь. — Он меня подставляет. Правда. Услышь меня. Поверь мне, я прошу тебя, — умоляюще просил Джон, успокаивая свой пыл. — Я не хочу тебя убивать. Я с ума схожу уже. Но я не хочу… Помоги мне. — Ты никто для меня. Ты — ничто. И то, что ты сотворил, сделало тебя в моих глазах ещё ничтожней. И это я тебя уничтожу. Я уберу тебя с лица Земли. Беллами сказал это с такой ядовитой злобой, что на это даже ответить было нечем. Да и шансов тот не оставлял. Он приблизился к Джону, схватил его горло обоими руками и сжал с невероятной силой. Парень начал задыхаться, но у него практически не было сил сопротивляться. В глазах уже начало темнеть, и только тогда Беллами отпустил его. И в эту же минуту он схватил парня и с силой швырнул в стену. Джон ударился головой, но в этот момент он не потерял сознание, а наоборот. Его состояние стало более ясным, Джон начал соображать, что происходит и всё чётко видеть. Но к сожалению, всё это оказалось не глюк. Перед ним находился Беллами, который яростно наносил удары. Джон даже не знал, как от него защититься, и что вообще делать. Он лишь пытался от него отстраниться и попытаться сбежать. И когда Беллами с кулака ударил парня по лицу, что тот упал на пол, он нашёл в себе силы для того, чтобы подняться и рвануть вперёд. По пути он схватил журнальный столик и вытолкнул его назад, чтобы хоть на время задержать уверенно надвигающегося на него Блейка. Чудом ли, но Джон смог оторваться от него. Он подбежал к входной двери и обнаружил, что та была заперта. В тот момент думать было некогда, ведь Беллами уже шёл прямо за ним. Он это делал не спеша, с полной уверенностью, что Джон никуда не денется. Тогда Мёрфи поднялся по лестнице на второй этаж. Там было больше пространства, чтобы спрятаться. Он наткнулся на одну из дверей, забежал в неё и закрыл на щеколду. Тяжело дыша, он приземлился на пол и только тогда сообразил, что находится в ванной комнате. В той самой, где Джон делал Блейку праздничный минет на его день рождения, а после оказался в плену за шторкой в ванне, слушая как его любимый парень трахает свою девушку. В этом доме две ванной комнаты, но по воли случая или издевательства, Джон попал сейчас именно в эту. Что ещё более жёстко ударило его. Парень был переполнен болью так, словно его пырнули ножом, и внутренне кровотечение заполнило все его органы. Он понимал, что Беллами словно свихнулся. Что-то его жёстко подкосило. Всё это дело рук Диксона. Диксон превратил Блейка в зверя, и свалил всю вину на Джона, и теперь ему не спастись. Чтобы Джон не делал для своего спасения, ему не спастись. Но всё-таки не хотелось так думать. Джон надеялся лишь на то, чтобы выбраться сейчас из этого дома живым и найти оправдание перед Беллами; доказать тому что он не виновен; суметь поговорить с ним, когда тот придёт в чувства. Джон услышал голос Беллами неподалёку. Это был равнодушный холодный голос с презрительной ненавистью и с убивающей жестокостью. — Всё могло бы быть по-другому, мальчик мой. Мы с тобой иногда отлично сочетались. В постели. Но ты решил прыгнуть выше головы, влезть туда, где тебе уж точно не место. И ты очень зря это сделал. Потому что теперь ты потерял любую значимость для меня, даже ту, что была. Теперь ты не нужен даже для того, чтобы трахать тебя. И зачем ты тогда? Что ты из себя представляешь? Пустое место. Кучка ничтожества. Ты сам поставил на себе это клеймо. В этот момент Джон подумал о том, что уже может быть хуже? Неужели он когда-то мог бы себе вообразить, что однажды он запрётся в ванной Беллами, чтобы спастись от него, чтобы тот реально его не убил. Беллами убивал его изо дня в день. Медленно и беспрестанно. Но это было не так болезненно, как то, что Блейк собрался убить его здесь и прямо сейчас. Не просто убить, но ещё и упорно ненавидя его в этот самый момент. Джон бы не хотел умирать предателем в его глазах. Не хотел бы, чтобы всё, что о нём запомнит Блейк, так это то, что Джон оказался конченной мразью, от которого ему нужно было избавить себя и обезопасить своих близких. — Нет смысла прятаться, Джон. Ты в моём доме. И тебе не уйти. Я всё равно найду тебя. Тебе не удастся больше уйти от ответа. Придётся отвечать. За всё, что ты сделал со мной и с теми людьми, которых я люблю. В список которых ты никогда не входил и уж точно не войдёшь теперь. Парень действительно больше не видел смысла в том, чтобы скрываться. Беллами и в правду найдёт его, и очень быстро. А Джон просто чертовски устал уже бояться. Может, стоит поскорее избавиться от этой ситуации. Просто выйти и ответить… за то, чего не совершал. Джон решается и выходит из комнаты. В пару метрах от него стоял Беллами и смотрел ему в глаза. — Неужели ты и в правду не веришь, что я на такое просто не способен? — Джон вложил в этот вопрос очень много. Это была мольба, полная беспомощности. Джон добровольно сдался, чтобы доказать свою невиновность, и уверенно смотрел парню в глаза. Но эти слова были сказаны в пустоту. Кажется, Беллами даже не задумался. Его взгляд был стеклянным. Словно чувств в нём совершенно не осталось. Он просто превратился в машину, готовую убивать. Но это был точно не живой человек. И уж точно не тот Беллами, которым Джон его всегда знал. Беллами хватает парня за шкирку и выталкивает с лестницы. Мёрфи катится кувырком вниз, отбив себе всё что можно, но физической боли он особо не чувствует. Она не слышна за тем, какую боль ему причиняет жестокость от того человека, от кого всегда хотелось добиться нежности. Но что-то пошло не так. Джон с трудом пытается подняться на ноги, в то время как Беллами медленно спускается к нему сверху, и подойдя ближе, с ноги бьёт и без того ослабшее тело парня. Джон спиной влетает в журнальный стол и тот разбивается под ним на тысячи осколков. Кажется, в жизни Мёрфи больше ничего не осталось. Всё выбил Блейк. Истощил последние ресурсы, предназначенные для борьбы за выживание. Джон даже не мог подняться больше с места, словно его придавило сверху огромным грузом. И тут он видит нависающее над ним равнодушное лицо Беллами и снова начинает задыхаться. Беллами душил его, глядя прямо в глаза. Совсем хладнокровно, словно бы убийства для него — обычное дело, а Джон для него и вовсе не человек. Это уже конечно совсем не их сексуальные игры, где Джон находится в добровольном подчинении. И Беллами душил его так, словно бы никогда не делал этого раньше для удовольствия, словно бы никогда не кайфовал от Джона, зажимая его в своей постели. Он смотрел на него так высокомерно и презрительно. И этот взгляд был больнее тысячи ножей, разрезающих плоть. Но вскоре мыслей никаких не оставалось в голове. Кислород в лёгких стал заканчиваться, а мозг начал осознавать, что он сейчас умрёт. Паника взяла вверх, с силой поднимая чувство самосохранение и вытаскивая его из задницы. Джон не мог вырваться из цепких рук своего мучителя, как не пытался. И в этот момент рука Джона нащупала осколок от разбитого стеклянного стола. Он вонзает его в Беллами, желая хоть как-то остановить его; ранить, чтобы тот наконец прекратил душить его. И он действительно прекращает. Только Джон с ужасом застывает на месте, видя, как кровь Беллами хлынула из его артерии и капает прямо в лицо Джону. Мёрфи опрокидывает Беллами на спину, поднимаясь из-под него, и берёт его голову в судорожно дрожащие руки. Беллами смотрит Джону прямо в глаза, и в этот момент его взгляд сменился. Он был живой, наполненный болью и криком, который больше никогда не выйдет из него. Беллами захлёбывался, наполняющей его кровью. И постепенно его взгляд угасал. Так постепенно, что можно было уловить как с каждой секундой в нём остаётся всё меньше и меньше жизни. А Джон смотрел на это так беспомощно, не имея возможности всё это предотвратить. Его словно бы насквозь пробили копьём, и он задыхался вместе с Беллами. Он не мог ничего сказать в этот момент, когда Беллами ещё жив и смотрит на него, хотя знал, что остались считанные секунды до того, как его больше не будет. И эти секунды были неумолимо быстротечны. Глаза Беллами окончательно тухнут, и его веки с тяжестью рухнули вниз, а дыхание прекратилось. Джон прилип спиной к стене в метре от мёртвого тела. Он смотрел на него обезумившим взглядом, и слишком тяжело дышал. Ему было так больно, что он не мог ни плакать, ни кричать. Боль его парализовала, прибила к стене, позволяя лишь смотреть на тело наполненным остриём взглядом. Он даже не пытался объяснить себе происходящее и попытаться думать о том, что же дальше, и как ему теперь с этим жить. Он с этим жить уж точно не собирался. От того и ценность всего была утрачена. Потому и бессмысленно было даже ненавидеть себя за содеянное. Джон не ненавидел себя, не жалел и не оправдывал. На чувство вины тоже было по боку сейчас. Господствующее место заняла боль, и она в буквальном смысле вытеснила всё из Джона. Кроме неё, больше ничего не осталось.***
Холод под щекой привёл Джона в сознание. Хоть он и не смог сразу же поднять глаза, но он понял, что лежит на чём-то твёрдом и холодном. И тогда парень попытался заставить себя очнуться, хоть и страшно было до жути. Джон открыл глаза и обнаружил то, что он лежит на земле в лесу. Это его сильно насторожило, ведь он понятия не имел, что он здесь делает. Последнее, что он помнил, так это то, как находился в гостиной Беллами без возможности пошевелиться из-за оцепеневшего ужаса. Парень поднялся на ноги и почувствовал острую боль во всём теле. Он осмотрелся по сторонам. И это был точно лес. Только что он в нём делает? Джон заметил под своими ногами мёртвое тельце дрозда. Того самого, который убился об окно дома Беллами. Всё это казалось чьей-то жуткой игрой над его разумом, или его психическим расстройством. Он запутался в реальности. И он из всех остатков сил надеялся, что убийство Беллами было нереальным. Хотя в это с трудом верилось. Его руки были в крови, и эта птица под ногами реальна. Зачем тогда Джон взял её с собой? Чтобы похоронить… вместе с Беллами. Осознание нанесло очередной удар. Воспоминания пронеслись перед глазами: медленно угасающий взгляд и остановка дыхания. От этого груза Джон с трудом мог устоять на ногах. Его подкосило, и он схватился за дерево, чтобы не упасть. Он совершенно запутался во всём, что здесь происходит. И чтобы хоть что-то понять, он вновь направился в дом Беллами. Дверь в дом была открыта, но в доме никого. И вдруг стало так страшно, от того что всё произошедшее может оказаться правдой, а не выдумкой его больного разума. Джон с тяжестью в сердце заходит в гостиную — место происшествия. Журнального стола не было совсем, как и его осколков. Неужели Джон убрал улики? Или это сделал кто-то другой? Но вскоре Джон видит пятно засохшей крови на полу и замирает. Волна боли хлынула с новой силой, всё так же парализуя, как тогда. Джон медленно опускается на пол и садиться в то же самое место, в котором сидел и смотрел на мёртвое тело любимого. Как же уничтожительна была его любовь. Она уничтожала его столько времени, и в итоге она убила Беллами. Джон не имел права любить его. И если бы он только знал это тогда. Что ничего, кроме бед и боли, это чувство не принесёт. И вот, что оно принесло. Хотя Джон чувствовал себя сейчас вполне вменяемым, он всё ещё не мог поверить в то, что видят его глаза. Он уверял себя, что всё это неправда. Это не может быть правдой. Он бы не смог убить Беллами. Он бы позволил убить себя, но не убил бы его. И может быть, Блейк всё-таки это сделал, и вот так выглядит его ад. Джон придумывал себе эти небылицы, чтобы хоть как-то защититься от навалившейся тяжести. Он берёт телефон в руки и набирает номер Беллами. Гудки, гудки. И ответа нет. Под звук разъединения связи у Джона разбивается сердце, если осталось чему разбиваться. Он понимает, что Беллами не ответит. А так хотелось услышать его голос. И пускай бы говорил он ужасные вещи в трубку, но был живым. Это уже бы обрадовало Джона. Но нет больше этого голоса. Мёртвые не отвечают на звонки. К сожалению. Джон до последнего не сдаётся, пытаясь убедить себя в том, что всего этого не было на самом деле. Он делает звонок Октавии. Ведь она должна была знать о смерти брата. Ей бы первой сообщили. Ну или может она хоть что-то знает. Хоть как-то поможет разобраться в том, что произошло, а чего нет. Снова всё те же пустые гудки. И лишь под конец звонка девушка взяла трубку. — Джон? — послышался совсем разбитый голос девушки. — Октавия, ты можешь говорить? Ты не знаешь где Беллами? — Со мной…. В больнице. Джон с трудом набрал воздуха в лёгкие. Он пытался набраться сил, чтобы задать лишь один вопрос. — Он жив? В ответ долгое молчание. И Джон услышал тихий плачь. Девушка почти не произносила и звука, но Джон отчётливо слышал, что её горло сдавили слёзы. — Я не знаю, — с болью вперемешку прохрипела Октавия. Было слышно, что она с трудом понимала, что происходит, и находится в точно таком же аду, что и Джон. И это было контрольным выстрелом в голову. Джон до конца осознал, что всё это было на самом деле. Он убил того, кого любил больше всего на этом свете. Того, кто и был его жизнью. Той самой мечтой, до которой не подступиться. В последнее время он жил, только для того, чтобы иногда видеться с Беллами, и это его каждый раз вытаскивало из петли. Но теперь его смысл утрачен, и петля на его шее затянулась. И как бы Джон хотел, чтобы эта петля на его шее стала реальной, затянулась и уничтожила его. Больше ему ничего было не надо. Только, чтобы это всё прекратилось. Джон не ощущал времени и не ощущал себя. Он не понимал, сколько времени он сидит на этом месте, не двинувшись с него. В нём просто не было сил делать какие-то движения. Внутри его съедала боль живьём, а снаружи он был словно мёртв. Просто уставился в одну точку, забыв о существовании мира вокруг; забыв, что жизнь всё ещё продолжается. Для него-то она уже закончена. Пусть физически он был всё ещё жив, но в этом не было никакого смысла. Живым он себя не ощущал. Лишь входящий звонок заставил его очнуться и вылезти из своего состояние. Он взглянул на экран мобильного и увидел имя Беллами. Тогда он решил, что окончательно сошёл с ума. Или же мёртвые всё-таки научились звонить на мобильный. Джон ответил на звонок, не испытывая никаких эмоций, ведь он попросту не верил уже ничему. — Я только заметил пропущенный. Было не до того, чтобы говорить, — послышался голос Беллами. Джон молчал в трубку, всё ещё ничего не понимая. Но он слышал реальный голос Беллами, как этого и хотел, и похрен даже на то, что это выдумка, что разум над ним сейчас просто издевается. — Джон? Ты здесь? — Я – да… А ты? — ответил Джон слишком поникшим голосом. — Всё в порядке у тебя? Ты меня пугаешь. — Беллами… — произнёс Джон, уже приходя в себя, и осознавая, что он слышит живой голос Блейка. Это не выдумка. Это его голос. — Ты где сейчас? - спросил Блейк. — У тебя дома. А ты… ты в порядке? — Да. К чему такие волнения, парень? Голос Беллами звучал довольно бодро. Точно не как у трупа. И тогда Джон осознал окончательно. Беллами жив. Мёрфи не убивал его! — Подожди, — ответил Джон и сбросил звонок. Из него вырвались громкие рыдания. В этот момент он не смог сдерживать себя. Он снова ожил и не смог держать эту боль в себе, иначе она его просто убьёт, растерзает в клочья изнутри. Он плакал от облегчения и в тоже время от измученности. Он был истерзан до предела. Так, словно из него выжали все силы на какое-либо противостояние собственным чувствам или жестокости мира. Только через несколько минут он смог полностью успокоиться. Хотя бы снаружи. И он решился на то, чтобы перезвонить Беллами и вновь услышать его голос. Теперь Джон надеялся, что он сможет сдержаться от эмоций, услышав его. — Что там случилось? Почему сбросил? — вновь послышались приятные вибрации живого голоса Беллами. Джон снова убеждает себя, что это точно не глюк, и ему становится всё легче на душе. — Состояние у меня не очень. Немного тошнит. Он и не солгал. Состояние у него и вправду было паршивым. Только дело не в тошноте, а в моральном истощении. Но проще было всё спихнуть на заболевание. — Октавия сказала, что вы с ней находитесь в больнице. Я думал, что с тобой что-то случилось. — Психопат добрался до Октавии. Он приказал ей выбрать между мной и Атомом. Выбрать, кого ей придётся застрелить. Джон с ужасом посмотрел на пятно присохшей крови на полу, полностью осознавая, что оно - не плод его воображения. — И раз я говорю с тобой по телефону, значит, в этот раз выбор был не в пользу Атома. — В этот раз, выбрали не его. Тебя это не удивляет? — Меня больше удивляет, что ты так спокоен. — Прошлый опыт уже показал мне, что эмоции только мешают. И мне просто необходимо отстраниться от всего и от всех — от любых привязанностей. — И ты хочешь сказать, что ты заставил себя отказаться от чувств к Атому? — с недоумением спрашивал Джон. Оказывается, он ещё способен на какие-то эмоции. — Нет. Но я заставил себя примириться с любой потерей, если это потребуется. Беллами говорил об этом без тени лукавства. Он и вправду был слишком спокоен для потери друга. Даже хладнокровен. И Джона это несколько пугало. Потому что это очень напоминало того Блейка из его сна или галлюцинации, который пытался его убить и в итоге сам пал его жертвой. — Ты страшный человек, — прокомментировал Джон. — Обстоятельства страшные. Подстраиваюсь под них. После произошедшего в голове Джона и после того, что он недавно пережил, парень был заторможен в плане эмоций. Сейчас никакая другая трагедия не кажется такой страшной, по сравнению с той, которую он только что пережил. Потому шок и боль от смерти Атома были не такими сильными. Но всё же Джон очень скорбел. Только пока до осознания не доходило, что Атома теперь реально нет. Головой он это понимал, но принять это пока не удавалось. И снова он теряет то, что только обрёл. Он совсем недавно обрёл друга в лице Атома, и тут же лишается его. Но теперь он задумался о том, что может быть всё это неспроста происходит в его жизни? Может быть Диксон всё это продумал. Он был уверен, что Октавия не застрелит брата. Но как? Ведь даже сам Беллами этому удивлён. Октавия упорно ненавидела его столько лет, а Атом был её давней любовью. И как же ей тяжело пришлось, Джон даже боялся представить. Хотя он прекрасно представлял как. Сам то же самое ощутил на себе. Да только у неё это всё случилось наяву. Она не очнулась с пробелом памяти, не пришла к любимому и не обнаружила его живым, узнав, что убийства в реальности не было. Оно было. И больше она не услышит голос Атома, не увидит его глаза и не сможет коснуться тёплой руки. Джон бы не вынес такой тяжести. Он бы точно не смог перенести всё это, если бы его убийство было таким же настоящим. — Атом мёртв окончательно? — тяжело выдохнув, спросил Джон. — Или это очередной фарс? — Атом? Чёрт, я забыл сказать тебе! Он живой. Джон даже потерял дар речи на несколько секунд. — Что? Ты издеваешься над моей нервной системой? — возмутился Мёрфи. — Извини, правда. Я не специально. В голове происходит ад. — Так Октавия стреляла в него? — Да. И очень умело. Я и не знал, что она так ладит с оружием. Хотя я многое о ней не знаю в последние годы. — Ты объяснишь уже всё по-человечески? — Атом находится в реанимации. Уже несколько часов не может очнуться. Врачи не знают, когда он придёт в себя, но говорят, что шанс на то, что он выживет высок, но и вероятность того, что он впадёт в кому, из которой возможно не выберется — тоже. Октавия стреляла так, чтобы у него был шанс выжить, а у неё получилось обмануть психа. Жесткий и рискованный план, но другого не было. — Прямое доказательство, что вы брат и сестра. — Теперь псих решил мстить мне через моё окружение. Хороший ход. С тобой он не пытался связаться? — Нет. — Если попытается, не молчи об этом. Мне нужен тыл, понимаешь? Я для него как на открытой местности, а я не знаю с какой стороны он начнёт стрелять. Не хотелось бы, чтобы с твоей. У Джона даже перекрыло дыхание, и он стиснул посильнее зубы, словно сдерживая боль. — Я хочу увидеть тебя, — сказал Блейк и добил его этой фразой. В этот момент Джон даже засомневался, что говорит именно с Беллами. Ведь он никогда такого не говорил. И в его голосе читалась тёплая искренность. — Ты — точно Беллами? — Надеюсь, — ответил парень. — Я и сам уже не уверен, что я — это я. Вокруг одно безумие происходит. И только с тобой я могу почувствовать себя в спокойном комфортном мире. Я скучаю по этому миру. Парень даже не знал, что на это отвечать. Только что он пережил ситуацию, в которой Беллами ненавидел его и говорил абсолютно противоположные вещи. Что Джон для него пустое место, и он ничего не стоит. Был полон решимости уничтожить его самым жестоким образом. Не просто убить, но и предварительно измучить. Всё это было так реально для Джона, что он не мог бы тогда предположить, что это всё может быть не по-настоящему. И теперь после всего случившегося Беллами говорит о том, что скучает по Джону, и что тот что-то значит для него. Как это можно было всё сопоставить в голове? Потому Джон был в парализующем замешательстве от этих слов. — Но к сожалению, сначала нужно разобраться со всем этим безумием, прежде чем вернуться к покою, — продолжил Беллами. — Дождись там меня. Знал бы только Беллами, что в мире Джона далеко неспокойно. Джон пережил самый ужасный ад в своей жизни, и он не уверен, что выбрался из него. Ведь на этом всё не закончится. Он всё ещё не мог понять, что с ним произошло. Если всё произошедшее было галлюцинацией или сном, то почему тогда Джон очнулся в лесу? Он совершенно не помнил, как он там оказался. И почему он весь в крови? Джон обнаружил порез на своём плече, но то что вся эта кровь вытекла от этого пореза было очень сомнительно. И парень так же не помнил, когда и как он порезался. Казалось, что это грамотно спровоцированная иллюзия. Разыгранная как спектакль, в котором Джон — единственный зритель и вместе с тем участник. Ему потребовалось немало времени, чтобы прийти в себя. И прежде чем выйти из дома Джон заметил, что сначала надо избавиться от крови на теле и одежде. Парень постирал свою рубашку, а сам отправился в душ. Он с осторожностью вошёл в ванную комнату, в которой он не так давно прятался от Беллами и слышал его ужасные слова, прежде чем полетел вниз головой с лестницы. Джон всё ещё не мог отделаться от мысли, что всё это могло бы быть правдой. Он уже запутался в реальности, совершенно точно не понимая, где правда, а где нет. Всё было так странно. Мёрфи осмотрел своё тело в зеркале. На нём были синяки и травмы, но не настолько серьёзные, какие наносил ему Беллами в его «сне». Иначе на нём почти живого места не осталось бы. Беллами его совершенно не щадил в тот момент. После тех побоев он вообще едва ли б смог передвигаться. Только это ему сейчас доказывало то, что всего этого не было в действительности. Но ощущения всё равно были тяжёлыми. И даже находиться в этой комнате было сложно, ибо воспоминания проносились острым лезвием по израненной плоти. Поэтому Джон по-быстрому принял душ, и вышел оттуда. Он зашёл в спальню к шкафу. Ему нужно было что-то надеть, чтобы выйти из дома. Нашёл чёрную кофту Беллами. Ту самую, в которой он ходил после фиктивной смерти парня. Ещё первой ненастоящей смерти. Теперь ведь их было целых две. Главное, чтобы настоящая вскорости не случилась. Джон вышел в гостиную и наткнулся босыми ногами на стекло. Оно не сильно ранило его, или же Джон уже боли особо не чувствовал. Парень поднял стёклышко в руки и понял, что это осколок с того самого журнального столика, который Беллами разбил Джоном. И в этот момент парень снова стал сомневаться. Теперь он ставит под сомнения абсолютно всё. Что если всё наоборот? Если то, что происходит сейчас — это и есть глюк, а не то, что Беллами был убит им. Джон теперь стал бояться того, что всё это окажется его выдумкой; что так он решил спасти свою психику, выдумав себе реальность, в которой он не убивал Беллами. Но как удостоверить себя в обратном? Может, если он увидит Беллами вживую, то успокоится. Но у того сейчас нет на это времени. Тревожить Октавию сейчас будет тоже неправильно, в попытках узнать видит ли она Беллами живым перед собой. А Атом… Его сейчас вообще ни о чём не спросишь. Остаётся только надеяться. Джон только так и выживает. Кормит себя мнимыми надеждами. И пытается верить, даже если не получается.***
Земля словно уходила из-под ног. Было сложно держать себя в равновесии. Джон с трудом добрался до своего дома. Ноги были тяжёлыми. Ещё тяжелее мысли. Парень понимал, что потакать Диксону становится всё опасней. Что нужно было с этим что-то делать, сорваться с крючка, вырвать из его рук пульт управления. Потому что Джон уже стал сходить с ума. Диксон сделал это с ним очень быстро. Прошло так мало времени с тех пор как тот имеет над ним влияние, но вот уже что он сделал с разумом Мёрфи. Джон думал, что должен дать себе время на то, чтобы придумать как справиться с ситуацией. То же самое посоветовал ему Маккрири. Но кажется, время — слишком непозволительная роскошь в данной ситуации. И пока он думает, как будет справляться с этим, ища варианты, при которых он не будет уничтожен, шансы на это только уменьшаются. Он был уверен, что Диксон никогда не добьётся желаемого, что он не сможет подвести Джона к убийству самого важного человека в его жизни. Но теперь его уверенность серьёзно пошатнулась. Что если Диксон заведёт его в безысходную ситуацию? Сведёт с ума и заставит Джона потеряться в реальности. Только ради чего это всё? Неужели ради игры? Ему просто хочется взглянуть, как ломаются жизни? Он хочет почувствовать себя Богом и Дьяволом в одном лице? Увидеть, как человек убивает кого-то, кого слишком любит, и кайфовать от того, что всё было сделано под его влиянием. Джону казался такой мотив слишком несерьёзным. Психов много на свете, но чтобы настолько конченых — Джон в это слабо верил. Ведь игра была слишком рискованной, да и сколько нужно было вложиться в неё, ради того чтобы просто потешить своё эго, сколько времени посвятить. Сейчас Джон был морально слишком истощен. Он просто хотел выстрелить себе в голову. Другого выхода словно бы не оставалось. Но он понимал, что его смерть не спасёт Беллами. Он бы не мог уйти, оставив парня в одиночку бороться против этого демона. Хотя, как ему может помочь Джон, он и понятия не имел. Но возможно он сможет аккуратно вывести Блейка на Диксона. Риск остаётся в том, что, потерпев поражение, Диксон прихватит Джона вместе с собой. Имея информацию, он имеет власть. К сожалению, мир так устроен. Если кто-то тебя слишком хорошо знает, он может тебя уничтожить. Как только парень добрёл до своего подъезда, его остановил голос Беллами. Джон не спешил откликаться. Ему казалось, что он слышит его в своей голове, а не в реальности. — Джон, — снова позвал парня Блейк. Тогда Мёрфи обернулся и увидел Его. Совсем живого и реального. По Джону словно бы прошлись разрядом тока, и он ожил. Он выдохнул с невероятным облегчением, убедив себя, что всё это правда, и Беллами сейчас перед ним. Из его артерии не хлыщет кровь; его глаза, наполненные жизнью; и в них нет той ненависти, с которой Беллами напал на него. От переизбытка чувств Джон сорвался и прижался к парню, обняв его всем телом — так откровенно и бесстрашно. Он почувствовал тепло его кожи и от этого уж точно хотелось провалиться в долгожданное расслабление с мыслью: «Всё в порядке. Он точно живой». Джон никогда не обнимал так Блейка, и никогда бы в жизни себе это не позволил, если бы не недавние события. А сейчас было пофиг. Пофиг на всё. Кто, что подумает, и примет ли подобное действие сам Блейк. Но что немало удивило Джона, Беллами не отстранился от неожиданных объятий. Парень не просто позволил обнять себя, он обнял в ответ. И в этих объятиях что-то было. Это было не просто отдано как что-то должное, или чисто из вежливости. Эти объятия не были вынужденно холодными. Потому Джон вцепился в парня ещё крепче, в поисках долгожданного утешения. Так давно ему хотелось просто затеряться в объятиях Беллами и почувствовать, что он может быть не один, хотя бы иногда. Он уже отчаялся, думая, что Беллами никогда не будет способен ему это подарить, но тот делает это сейчас. Парни стояли так с несколько минут, ведь Джон просто не мог от него оторваться, а Беллами так и не попытался отстраниться. Ни разу. И слова не сказал. Джону было даже сложно поверить, что это правда, что Беллами может быть таким. Но, может быть, ему тоже нужно немного утешения, после того как он чуть ли не потерял своего лучшего друга? Найдя в себе силы, Мёрфи первым прервал эту эйфорию, хоть и хотел бы остаться в ней навечно. — Я должен был убедиться, что ты в порядке, — сказал Блейк. После глянул на свою кофту надетую на Джона и улыбнулся.— Смотрю, некоторые мои вещи уже становятся твоими. — А, да. Мне пришлось постирать свои вещи. Я верну тебе кофту. — Нет, не возвращай. На тебе она сидит даже лучше. Джон стал лучше ориентироваться в реальности и тогда заметил ссадины на лице Беллами. — Что с тобой случилось? — спросил парень, стараясь не выдавать своего беспокойства в голосе. — В аварию попал. — Когда? — Вчера. Прямо перед визитом Атома и его девушки. Но я не особо пострадал. Машину только угробил. — Его девушки? — повторил Джон, будучи несколько сбитым столку из-за того, что Беллами назвал так свою сестру, словно бы она совсем чужая ему. — Ну, а ты как себя чувствуешь? — Я в порядке, — коротко ответил Джон. Беллами казался ему странным сейчас. Он смотрел на Джона как-то по-другому совсем. И вроде бы выглядел он отчуждённым, в глазах читался холод, но и тотальным равнодушием от него не веяло. Будто бы истинные свои эмоции Беллами прячет за маской. Джон не был уверен, что Беллами именно тот, за кого себя выдаёт. В голове проскользнуло, словно перед ним сейчас тот самый Блейк, что душил его. Этот Беллами, что сейчас перед Джоном, чем-то напоминал того. Джона это очень напрягало, и от прежнего облегчения не осталось и следа. — А по тебе не скажешь, что ты в порядке, — недоверчиво опровергнул Беллами. — Атом в реанимации, — медленно ответил Джон, смотря Беллами прямо в глаза, в попытках разобраться, что же упрятано в этом взгляде. — Я беспокоюсь о нём. — Я тоже, — ответил Блейк, словно бы гипнотизируя его взглядом в ответ. Только он не был так растерян, как Джон. Он смотрел как волк смотрит на свою жертву, только в этот раз совсем не для того, чтобы затащить в свою постель, от того и становится не по себе. Джон не мог понять, почему Беллами меняется как по щелчку пальцев. Из участливого и отзывчивого он мгновенно превращался в холодного и равнодушного. И Джон не успевал даже заметить в какой момент это происходит. — А ты как думал, в кого Октавия выстрелит? — спросил Беллами. Мёрфи насторожился этому вопросу и растерянно ответил на него: — Я об этом не думал. — Ну да, — ответил Беллами с едва упрятанным недоверием в голосе, и сразу сменил тему. — Сможешь выполнить одну мою маленькую просьбу? — Да. Какую? Беллами взял руку Джона и положил в неё что-то совсем маленькое и лёгкое. — Передай это Диксону. Джон смотрел на склеенную визитку Диксона в своей руке, и паника внутри него начинала возрастать. — Ты же с ним работаешь. — Но он ведь тебе её отдал, — ответил Беллами. В этот момент взгляд Блейка изменился. В нём читалась ожесточённость, сдержанная агрессия, упрятанная под семи замками, выданная за холодное равнодушие. Джон же потерял дар речи, а его горло сковало болезненное оцепенение. И Беллами, не сказав больше ни слова, даже не попрощавшись, развернулся и ушёл, одарив лишь напоследок пронзающим насквозь взглядом. Когда Джон зашёл внутрь своей квартиры, его всего трясло. Беллами что-то знает. Только вот что именно? Джона до ужаса пугала эта неизвестность. Он понятия не имел, что этим хотел сказать Беллами. Хотя и прекрасно понимал, что эту визитку он передавал не Диксону, он отдал её именно Джону. С чего бы вдруг ему возвращать её Джону? Он ведь сам когда-то отнял её из его рук и демонстративно разорвал, показывая парню, что тот принадлежит только ему. Значит ли возврат этой визитки, что он отпускает Джона? Или даже выбрасывает, как ненужную вещь. Ведь откуда ему знать о том, что Мёрфи видится с Диксоном? Но по всей видимости, именно это он и знает. Мысли разрывали голову на части. А паника всё нарастала. И Джон не знал, куда от этого всего деваться. Он никогда не был настолько загнан в угол. Некуда было бежать. Мёрфи смотрит в визитку, понимая, что этот номер ему незнаком, хотя Диксон ему оставлял свой номер повторно, уже без визитки. Парень, недолго думая, набирает номер и вдруг он слышит громкую вибрацию в квартире. Он понимает, что телефон находится здесь. Джон с осторожностью перемещается по квартире, обыскивая комнаты. В квартире никого. Джон был один. Он вновь набирает номер, как только звонок прервался, и вновь слышится вибрация. Джон вошёл в ванную комнату, идя на звук, но телефон не обнаружил. Он обыскал, где только можно в этой маленькой комнате, но телефона не было. Был только звук. Громкий раздражающий звук вибрации. Телефон обо что-то бился, и это делало звучание более мерзким, бьющим по нервам. Джон провёл рукой по кафелю и почувствовал вибрацию на своей ладони. Он поддел кафель, и тот с лёгкостью отсоединился от стены. За ним была дыра в стене, внутри которой был спрятан звонящий мобильник. Джон взял его в руки и просто смотрел на него. На парня сейчас обрушилась нереальная тяжесть. Всё стало понятно. До боли, до ужаса понятно. Мёрфи крепко сжал мобильник в дрожащей руке. От нервозного дрожания у него сбивалось дыхание и стучали зубы. Становилось настолько не по себе, что сложно было не сорваться на крик. Джон отправился за молотком. А после, положив телефон на стол, с силой и злостным криком расхерачил его молотком, ударив по нему несколько раз. Телефон по частям разлетелся в стороны. Так же и Джон. Он уже не был уверен, что его когда-нибудь можно будет собрать воедино.***
Небо обволакивало густой серой дымкой туч, в то время как Джон выпускал в воздух дым сигарет, скуривая одну за другой. Дрожь в руках не унималась. Его словно лихорадило, и Мёрфи не мог быть уверен в том, что здоров. — К чему такая срочность увидеться? — послышался голос только что появившегося Диксона, которого Джон поджидал на улице. — Не говори, что соскучился. Меня это растрогает. — Что ты со мной сделал? — сразу же напал на него Джон. — Какого хрена меня глючит сразу после того, как ты сказал, что мне придётся его убить? Как ты это сделал? Накачал меня наркотой? — Успокойся, Джон. Не кричи так. Я лишь подал тебе идею, которой ты воодушевился, и всего-то. Видимо, ты и сам этого хочешь в глубине своего сознания. — Мать твою, ты этого хочешь, а не я! — яростно кричал Джон. — Ты это устроил, ублюдок! Проник в мой мозг и творишь всё, что заблагорассудится! Ты думаешь, я стану позволять это делать с собой? Да пошёл ты нахуй! Ты не будешь играть моим рассудком! — В твоих же интересах сейчас успокоиться и не кричать здесь. Решат ещё, что ты сумасшедший. Ты видел себя в зеркало? Жалкое зрелище. Глаза красные, взгляд обезумевший, ещё весь трясёшься. Я волнуюсь за тебя, Джон. Может тебе нужна помощь специалиста? Тебе пропишут успокоительные. Нервы — это ведь не шутки. Тогда только Джон заметил, что его и вправду трясёт ещё сильнее. В настолько нервном состоянии он ещё никогда не находился. Джон постарался себя немного успокоить, чтобы ярость не управляла им, и продолжил говорить: — Я видел, как убил его. И проснулся весь в крови. Всё это было так реально. Я уже не знаю, где реальность. Но я точно знаю, что не убью его. — Ты уже это сделал. Ты же сам сказал. Если ты об этом думал, представлял в своей голове, как это будет, видел его тело бездыханным — значит, уже убил его. Ты сделал это в своей голове, и вполне можешь сделать это в действительности. — Я понял. Ты хочешь свести меня с ума. Но я не буду в это играть, ясно? Что хочешь со мной делай, я больше не встану на твою сторону ни под пытками, ни под угрозами! — Тебе некуда деваться, Джон. — А то что? Расскажешь ему, что я посадил Луну? Пиздец, правда? Мне плевать уже на всё это! Ведь то, что происходит — уже лютый перебор. — Я не оставил тебе выбора. Если не ты убьёшь его, он тебя убьёт. Диксон говорил с непоколебимой уверенностью, которая заставит усомниться любого в своей правоте. А у Джона и подавно была выбита почва из-под ног. Он был марионеткой, или даже куклой вуду. Вонзая в него иглы, пробивая его насквозь, Диксон рассчитывает задеть Блейка. Мёрфи чувствует сейчас себя именно так и не может чему-либо противостоять — кончились силы. — Он решит, что всё устроил я? Что ты — это я, — обречённо произнёс Джон, застыв от ужаса сего осознания. — Гениальный же план! — сам собой восхитился Диксон. — Тебе разве не нравится? — Я знаю, что я делал, а чего нет. Я подставил Луну, но я никого не убивал и никого не вынуждал убивать. — Разве? Но что у тебя есть в своё оправдание? Чтобы ты знал, у меня есть неопровержимые доказательства твоего причастия. Мы ведь и вправду сейчас заодно. А то, что ты делал, а чего не делал — никто не будет копать в это. Это уже не так важно. Всё что ты чувствуешь, думаешь, говоришь — мною уже предусмотрено. Всё идёт как по сценарию, поверь мне. Тебе не выбраться из этой игры живым, если не будешь действовать по моему наставлению. И чем дольше ты тянешь, тем хуже для тебя. Джону становилось всё сложнее дышать. Он своё бессилие ощущал огромными камнями во внутренностях. И хоть его голова стала яснее соображать, но тяжёлое нервозное состояние никуда не делось. Джон думал, что он вот-вот сойдёт с ума. Он уже на грани. И, наверное, это будет не самым ужасным исходом его жизни — наебнуться и отправиться в дурку. Лучше он уже и не представлял. — Ты послал Октавию, чтобы убить Беллами. И в то же время ты хочешь, чтобы это сделал я. Я не вижу логики во всём этом. — Я послал Октавию убить не Беллами, а Атома. — Это невозможно! Это нельзя было предугадать! — Она бы не убила Беллами. Это же очевидно. Она так же любит его, как и ты. Но ей это простительно. Он — её родная кровь. Последний член её семьи. Так что я бы не послал на его убийство его сестру. Это только твоя миссия. Хотя Октавия и впрямь могла бы изменить всю ситуацию, если бы не была столь предсказуема. Вы ведь все думаете, что выбора нет. Он есть. Просто вы делаете неправильный. — Чем тебе помешал Атом? — Он вселял ненужные надежды. Не только Беллами, но и тебе. Мне нужно было сбить вашу опору, чтобы вы начали что-то предпринимать. Ты должен спасать себя, а Блейка должно это подкосить и занять его время, пока он ищет «тебя». — Но ведь Атом жив, — с настороженностью сказал Джон. Диксон это ведь знает. И Джон пытался понять угрожает ли что-то жизни его друга. — Да. Октавия — умная девочка. Честно сказать, я был приятно удивлён. Но Атому повезло, что он в коме. Так он мне не мешает. Но стоит ему очнуться до того, как Беллами умрёт, я его уничтожу и уже наверняка. Много людей пострадает, пока ты думаешь, Джон. Поэтому советую тебе не затягивать, если хочешь, чтобы это всё поскорее закончилось.***
Беллами решит, что всё это дело рук Джона. Или он уже так думает. Даже если он в этом не уверен, он подозревает Джона. Зачем тогда нужен был тот спектакль по телефону? Зачем он сказал о значимости Джона и о том, что скучает? Правда ли это, хотя бы частично? И зачем он позволил Джону так долго себя обнимать при встрече, и даже сам в ответ прижал его совсем неравнодушно? Может быть, так он прощался с ним? С тем Джоном, которого знал ранее. Ведь теперь отношение к нему никогда не будет прежним, теперь Джон для него открылся совсем в другом свете. А может, это всё было прикрытие, чтобы тот не заподозрил. Но ведь он не особо скрывался, когда отдал визитку Диксона. Это был показательный жест. Что он пытался этим добиться, Джон не понимал, и это пугало его. Он не знал, как вести себя, чтобы ещё больше не навести на себя подозрений. Ведь то, что он заранее знает, что его ждёт — совсем не давало ему никаких преимуществ. Как это предотвратить он понятия не имел. Он был связан по рукам и ногам. Забит в такую безысходность, словно со всех сторон он прижат холодными стенами, а к его горлу вплотную приставлен острый кол. И даже чересчур глубокий вдох способен убить его, поэтому дышать нужно осторожно, хватая воздух короткими урывками. И главное не сорваться на эмоции. Нельзя кричать, плакать и даже вздрогнуть. Любое движение способно убить. Он чувствовал себя так, словно находится под прицелом каждую секунду, и он не знает, в какой момент произойдёт выстрел в голову. Каждый миг может стать последним. И если бы на самом деле к его виску было приставлена винтовка, Джона это совершенно не испугало бы. Реальность куда хуже. Его пугало только то, что Беллами может быть на месте стрелка. Что именно его рука нажмёт на спусковой крючок. Страшно было только подумать о том, что Джон не помнил, когда было по-другому. Когда в последний раз он не чувствовал себя так уязвимо? Он потерялся во времени, не знал сколько прошло дней с того самого момента, когда очнулся прикованным к собственной кровати. С того самого момента жизни словно бы не существовало. Только боль. Она была главной, первостепенной, ни на миг неотступной. Кроме неё не было ничего. К ней невозможно было привыкнуть, она нарастала и меняла свои формы. Каждый раз Джон задыхался по-разному. Но он неизбежно погибал в конечном итоге. Отмирал по частям. И вот осталось совсем немного до конечного исхода. Чтобы не проснуться и не чувствовать эту тяжесть в груди. Он всё-таки вспомнил, когда в последний раз не чувствовал себя так паршиво. Когда Беллами привёз его на набережную пить вино на капоте его машины и разговаривать по душам. Впервые Блейк привёз его не для того, чтобы трахнуть, а чтобы просто провести время и поговорить. Джону стало страшно, что такого больше не будет. В памяти остался тот взгляд, которым Беллами одарил его на прощание, после того как отдал визитку в руки. Таким взглядом Беллами никогда на него не смотрел. Джон понимал, что он в шаге от той ситуации, которую успел уже пережить в своём страшном "сне". Скорее всего, всё будет не точно так же, но сути это не поменяет. Беллами будет жаждать его уничтожить, а у Джона будет всего два выбора. Ни один из которых его не устраивает. На самом деле, всё будет совсем не так. Джон не сможет убить его. Он позволит убить себя, но не сделает этого никогда в своей жизни. Он был в этом уверен. Но в способности Диксона загнать его в рамки безысходности сомневаться не приходилось. Диксон может подыграть всё под себя. И в каких обстоятельствах придётся делать данный выбор страшно даже предполагать. И чтобы не происходило, Джон остаётся бессилен. Всё это не может закончиться для него безболезненно. Выйти из этой истории без потерь не получится. Вернее, без потери собственной жизни и самого себя. Всё, что остаётся, так это решить, как именно себя убить. И на чьей стороне остаться, умирая. Джон выберет Беллами. Всегда выберет Беллами. Пусть целый мир валится и сносит его с ног — он знает куда идти. Он знает, что ему нужно в этой жизни. И пусть даже это недостижимо, но от этого не менее нужно. То, за что ранее Джон корил себя; считал непозволительным для себя и неправильным; считал кровоточащей язвой своей жизни — теперь он принял за своё содержание. Убери из его жизни Беллами, и мир рухнет. Раньше всегда такая зависимость пугала. Теперь же Джон видел вещи пострашнее Беллами Блейка. Парень заходит в больничную палату. Октавия с безжизненным видом сидела рядом с Атомом и медленно подняла потухший взгляд на Джона, как только он вошёл. Он сейчас выглядел не более живым, чем она или даже Атом. Но от этой картины всё равно разрывало сердце. Его друг и единственный человек, который понимал его лучше всех, находится на волосок от смерти, и Октавия сидит рядом с безумной разрывающей тоской в глазах, не переставая ждать, когда проснётся её любимый человек, в которого она сама же и стреляла. А Джон понимал, что лучше он пусть пока не просыпается. Джон не хотел бы, чтобы мир терял такого человека, как Атом. Не хотел бы, чтобы его теряла Октавия, Беллами и сам Джон. Атом всегда оставался самым благоразумным человеком. Когда другие совершали порою ужасные и неправильные вещи, он всегда находил тому объяснение и вселял веру в окружающих. В буквальном смысле ставил на ноги, когда другие сдавались. В самый тяжёлый для Джона момент именно Атом спас его. Тогда, когда Джон думал, что его спасти невозможно. Но Атом заставил его поверить в то, что он способен вынести всё. И вот теперь он лежит в бессознательном состоянии пристреленный любимой девушкой только потому, что вселял в других веру. Его пытались убрать потому, что он дарил свет близким людям, давал поддержку и помощь. Оказывается, быть добряком небезопасно. Любить небезопасно. Любовь в принципе самая опасная штука. Она вроде бы является источником жизненных сил и смыслом всего, но в то же время, она может обернуться смертоносным оружием. И несмотря на то, что, казалось бы, Джон был уже закалён всеми ударами от этой самой любви, но он всё также в зоне риска. Октавия молчала и не сводила с Атома глаз. Мёрфи стоял рядом, не произнеся и слова. Он прекрасно понимал, что здесь любые слова неуместны. Слова поддержки будут абсолютно бесполезны. Он и сам побывал в подобной ситуации не так давно, потому прекрасно понимал состояние Октавии. Но видимо, эта девушка сильнее его, потому что она ещё как-то держится. Джон бы даже не стал пытаться. — Я до сих пор не верю, что это со мной происходит, — начала Октавия. — Словно бы это не я стреляла. Кто-то управлял моим разумом. Я бы не смогла такое сделать. — Так и есть. Это была не ты, — уверил её Джон. — Это сделал тот, кто заставил тебя выбирать. Это был выбор без выбора. — Я прекрасно осознаю, что это моя рука навела на него прицел и нажала на спусковой крючок, — не слушала его Октавия. — Я смотрела ему в глаза. Это были доли секунд, но он успел всё осознать. Девушка говорила об этом спокойно, хоть и было понятно, что ей это даётся очень трудно. Она была эмоционально истощена. У неё больше не было сил на слёзы. И она не могла сконцентрировать взгляд. Смотрела в пустоту, иногда переводя взгляд на Атома, но она словно смотрела сквозь него. — Когда я держала под прицелом Беллами, он умолял меня остановится. Но когда я перевела прицел на него, он замолчал. Я не увидела удивления в его глазах. Я вообще ничего не увидела. Я не могу понять, о чём он думал в тот момент. Но этот взгляд остается передо мной до сих пор. Я постоянно вижу его, прокручивая в голове. И я не понимаю, как я могла выстрелить. Я думала, я никогда этого не сделаю. Думала, что ни за что не смогу. Джону стало не по себе от этого. Он был также уверен, что не причинит вреда Блейку, но он всё же сделал это, пусть даже всё это оказалось не по-настоящему. Но ведь в тот момент он не знал о том, что находится вне реальности. Если Диксон смог довести до этого Октавию, то сможет и Джона. И с этим нужно что-то делать уже сейчас, а не ждать непонятно чего. — Я была так счастлива, — призналась девушка. — Я не была счастлива с того самого момента, как мой брат убил Линкольна. И только Атом смог вернуть меня к жизни. Он словно вознёс меня до небес. Подарил крылья, которых я так болезненно лишилась. И снова моя жизнь разрушена из-за Беллами. Если бы я была дальше от него… Пока мы связаны, мне никогда не быть счастливой. Он чувствовал себя виноватым. Есть и его доля вины в том, что Атом попал под раздачу. Если бы он сообщил Блейку о Диксоне сразу, то всё могло бы сложиться по-другому. Но в то же время, он понимал, что Диксона так просто было бы не остановить. Наверняка, тот был готов к тому, что Мёрфи может пойти против его воли. Джон же не знает всех ловушек, которые понаставил Диксон. А ведь они есть. И Джон словно на минном поле. Идёт вслепую, не зная наверняка какой шаг окажется последним. Парень застыл в своём состоянии. Он был настолько уставшим, что казалось он вот-вот упадёт на пол и не сможет никогда подняться. Как можно пытаться бороться, когда сил не было даже на то, чтобы говорить? Джон понимал, что уже долго молчит. Даже Октавия находила силы производить слова. А Джон стоял как мебель, и толком поддержать её не мог. От него сейчас в принципе толку мало — во всём. Через несколько минут тишины, Октавия вновь заговорила: — Я мало, что помню из происходящего, когда я находилась в плену. Он вводил в меня какой-то препарат, и я почти всегда спала или находилась в полусознательном состоянии. Сейчас, круглосуточно находясь в палате рядом с Атомом, я начинаю что-то вспоминать. Джон полностью переключил своё внимание на её слова. Они могли стать решающим моментом его жизни. Воспоминания Октавии могли бы что-то прояснить, или даже спасти Джона, уведя от него подозрения. Чтобы она не вспомнила, это хотя бы небольшой лучик надежды для Джона. — Воспоминания приходят урывками, и я не совсем их понимаю. Но я точно помню, как этот псих произносил твоё имя. Неоднократно. Он очень часто говорил о тебе. Каждый день. Ты — словно бы его наваждение. И тут надежда Джона рухнула тяжёлым камнем в пропасть, а её луч превратился в серый пепел. — Ты говорила Беллами об этом? — с настороженностью спросил Джон. — Нет. — Что ты ещё помнишь? — Только это. Он постоянно говорил с тобой: что-то спрашивал, договаривался с тобой о чём-то, даже рассказывал о моём самочувствии. Мне казалось, что ты находился рядом. Иногда, я даже словно бы слышала твой голос. Настолько же реально, как и сейчас. Паника незамедлительно подступила комом к горлу. Джон с силой сжал изножье больничной кровати. Нервозная дрожь снова подступала к его рукам. Он теперь ещё больше понимал всю неизбежность ситуации. Чтобы он сейчас не предпринял, процесс запущен. И он никогда не сможет уверить Блейка в том, чего он не совершал, когда его сестра скажет обратное. Диксон обо всём позаботился заранее. И стоит только Октавии вспомнить всё окончательно и разобраться в этом, она будет уверенна в том, что Джон там реально был, и она слышала его голос. Джон сейчас прекрасно осознавал, что вот его конец — начался прямо сейчас, и его не остановить. Его мир рухнет так, как он никогда бы не предположил даже в самых жутких догадках. В нём не останется ничего. Он лишится всех и сразу за считанные дни, а после превратится в пепел, так никому и не нужным, как при жизни, так и после смерти. — Ты не говори об этом Беллами, ладно? — едва смог спокойно произнести Джон. — Почему? — Октавия обратила своё более ясное внимание на парня. — Он может неправильно понять это. — У тебя всё в порядке? Ты выглядишь очень болезненно. Может тебе зайти к доктору? — Это просто стресс. Столько навалилось за последнее время. Теперь ещё и Атом в коме. Этого было достаточно — упомянуть Атома, чтобы снова увести интерес девушки к нему. Её состояние было слишком неустойчивым. — Он простит меня? — с болью в голове спросила Октавия и посмотрела на любимого. — Конечно. Он бы всё понял. Он всегда всё понимал лучше всех. — Он ещё жив! — со злостью возразила девушка. — Прости. Я имел ввиду, он согласится с твоим выбором, когда очнётся. Он бы не хотел, чтобы ты свершила убийство собственного брата и смирялась с этим. — Но это было бы правильно. Одна смерть, и больше бы никто не умер. Но я не смогла. Я не остановила это, а продолжила эту историю. Какая же я слабая. — Не угнетай себя. Ты очень сильная. Застрелить человека, которого любишь… Я бы не смог. Джон выдавал горечь с каждым сказанным словом. Но Октавия была в похожем состоянии, потому она это так остро не замечала. Она видела, что с ним что-то не так, и лишь подолгу задерживала обеспокоенный взгляд. Ведь Джон никогда не выглядел настолько разбитым, настолько обезумевшим своей болью. Он пытался сжимать крепче кулаки, чтобы унять дрожь в руках, но это не помогало, и Октавия то и дело, что опускала взгляд на его руки, а потом поднимала на его глаза. — Ты очень многое смог. Столько вынести не смог бы никто. Поэтому ты сможешь всё. Я знаю, ты справишься с чем бы то не было. Ты выживаем. Не знаю откуда в тебе столько сил, откуда ты их берешь. Но я бы так не смогла. Ведь ты положил свою жизнь на алтарь моему брату. Что он может дать? Только забрать и уничтожить. — Я бы сказал, что только он в последнее время и даёт мне мотивацию не сдаваться. — Нет, Джон, нет! И не думай положиться на него. Он не принесёт ничего, кроме разочарований. Тебе нужно быть сильным без него! Если ваши пути не разойдутся, то твой очень быстро закончится. — Возможно, кое-что изменилось. По крайней мере, мне бы хотелось надеяться на это. — Я знаю, вы с ним сблизились в последнее время. Он доверяет тебе, рассказывает о себе, даже беспокоиться стал о тебе больше. Но это всё не от того, что ему вдруг так внезапно ты стал интересен. Он сделал из тебя наживку. Он лишь хотел, чтобы тот, кто похитил меня, решил, что ты ему важен. Беллами решил, что тебя не жалко пустить в расход. Что даже если псих и убьёт кого-либо, то пусть это будешь ты. У Джона от этих слов внутренние органы наполнились кровью. Но он до последнего отказывался верить в это. — Это только твои домыслы. — Он сам сказал это Атому. Атом просил тебе не говорить, но ты должен знать, кто такой мой брат. В этот самый момент Джон осознал, как всё неважно. Ему стало плевать на Диксона и на его условия. Плевать на то, что его ждёт, и что на него повесят вину за то, чего он не совершал. Просто в миг всё обесценилось: терзания, проблемы и сама жизнь. Джон думал, он уже привык быть для Беллами пустым местом. Но когда он был убеждён в обратном, когда Беллами неоднократно показывал своё неравнодушие, даже говорил об этом, вдруг резко осознать, что это всё оказалось фальшью — это стало самым жестоким ударом от Беллами. Оказывается, за всё это время Джон даже человеческого отношения к себе не заслужил. — Что ж… — обречённо произнёс Джон. — Это была самая прекрасная ложь в моей жизни. Октавия заметила его внезапно опустевший взгляд, словно бы парню только что выстрелили в голову, и он умер прямо на её глазах. — Мне бы тоже хотелось, чтобы всё было иначе. Но его не исправить. Он стал жёстким, потому что жизнь однажды заставила. Но он не смог вернуться к прежнему себе. Даже в этой всей ситуацией, которую устроил какой-то ублюдок для того, чтобы уничтожить Беллами, нам приходиться из-за него страдать. Псих хочет уничтожить его, а достаётся нам. Но самая страшная правда в том, что и до этого маньяка он нас уничтожал. — До этого самого момента себя уничтожал только я сам. А теперь это сделал он. Беллами был не виноват в том, что Джон влюбился в него и страдал от этого. Он был не виноват в том, что не интересовался, не разговаривал, подолгу не появлялся и даже забывал про Джона. Мёрфи не винил его за это. Он сам допускал подобное отношение. Ведь мог бы уйти. Но он всегда оставался. И Беллами не виноват в том, что оказался единственным смыслом существования для Джона. Он об этом даже не знает. Но когда он подпустил к себе ближе, когда начал интересоваться, когда стал говорить о том, что Джон ему нужен, и всё это для того, чтобы целенаправленно сделать из Джона мишень — вот тогда это был удар именно от Беллами. И этот удар оказался самым болезненным в его жизни. Парень вышел из палаты и подошёл к отрытому окну, чтобы закурить. Только сейчас он заметил, что его руки больше не дрожат. После такого долгого нервозного озноба, ему было как-то непривычно снова чувствовать себя спокойно. Кажется, нервов больше не осталось. Как и желания что-либо делать для своего спасения. Какой в этом смысл? Если чтобы он ни делал, он неизменно остаётся ненужным и неважным. Он готов разбиться в лепёшку ради того, кто рисует на нём мишень красной краской. И какой тогда смысл выживать? Его нет. Ни смысла нет, ни страха что-либо потерять. Невозможно потерять то, чего не имеешь. Невозможно заставить себя желать жить, когда в жизни нет ни малейшего толка. Потому что идёт время, проходят события, которые связывают их с Беллами вместе, но Джон как был пустым местом для него, так им и остаётся. И тупой наивный Джон думал, что в его жизни есть ещё, что спасать, есть за что побороться. Ведь как только весь этот ужас закончится, наступит совсем другая жизнь. Созданная в беде связь только окрепнет, когда всё наконец уладится. Но надежда в очередной раз превратилась в вонзившийся нож в спину. Джон говорил себе, что однажды его перестанут ранить его же мечты и надежды, что прекращать верить нельзя до последнего вдоха. Но этот раз был последний. Теперь его и вправду перестанут ранить надежды, потому что надеется больше не на что. Воздух улицы из окна встретил его приветливо обволакивающим ветерком. Джон расслабленно выдохнул табачный дым, и вместе с ним улетучились все тяжёлые мысли. Всё, что тяготило его последние дни и буквально истощало все его силы. Он постепенно превращался в вымученное безвольное тело, забитое да последнего издыхания, и держался он на едва ли не сломанных осколках веры. Веры в кого только — непонятно. Наверное, он верил в себя. Верил в то, что он со всем справится и найдёт выход. Но теперь он чувствует себя совсем не так. Теперь он чувствует себя сломанным окончательно. Он опускает руки. И они теперь не дрожат. А голова не взрывается от осознания своей безысходности. Но теперь самое ужасное позади. Или ещё впереди, но от этого уже не страшно. Джон докуривал сигарету и думал о том, что всё это наконец закончится. Он не строил планов. Не знал, как именно, и что он для этого будет делать. Но он чётко понимал одно: сегодня это закончится. Он избавится от влияния Диксона на его жизнь и на жизнь дорогих ему людей. Как сказала Октавия, никто не должен умирать, когда может умереть всего один.***
Ночь для Джона была самым невыносимым временем суток. Хотя она всегда была ему другом. Ночью ведь легче скрывать свои чувства, чем днём. Ночью люди вообще ничего не замечают. Они либо полностью погружены в свою жизнь, в свою страсть, в свою любовь. Либо они слишком заняты своей пустотой жизни и поиском того, чем её заполнить — бары, друзья, секс, алкоголь или наркотики. Никто ни на кого не обращает внимания, ни во что не вдумывается и не пытается кого-то заметить. Сколько таких ночей Джон провёл. Сколько ночей он ждал, что всё изменится. Но всё всегда было бессмысленно. Как и сейчас. Даже немного обидно, что столько времени потрачено впустую. Совсем немного обидно, а в основном уже пофиг. Джон не то чтобы не чувствовал боли. Очень даже чувствовал. Она была сильнее, чем когда-либо. Настолько сильной, что уже не сопротивляешься, просто не можешь, или даже не хочешь, а просто идёшь на расстрел. Чтобы скорее попали в голову. Чтобы скорее больше ничего не чувствовать. Так под покровом его нелюбимой ночи Джон направлялся к дому мужчины, чтобы со всем наконец разобраться. Диксон открыл дверь и с мерзковатой улыбкой встретил Джона. — Я рад снова тебя увидеть. Заходи. Мёрфи молчаливо зашёл внутрь дома, а Диксон закрыл за ним дверь. Джон смотрел в никуда перед собой. Сейчас он совершенно отличался от того, каким был ещё днём, когда был похож на конченного психопата-невротика. Теперь он напоминал человека, из которого выкачали жизнь и любые эмоции. — Проходи в гостиную, — сказал Диксон, заметив, что Джон не двигается с места. Он провёл парня в комнату, параллельно спрашивая у него: — Ты принёс то, что я тебя просил? — Морфин. Многовато для одного. — О, ты разбираешься в дозировке? — приятно удивился Диксон. — Мой отец всю жизнь наркоманил. А я с этим работаю. Так что тут удивительного? — Да. А сам ты ведь ни разу не принимал. Джон уже не удивлялся, что Диксон знает о нём абсолютно всё. Откуда и, главное, зачем — тоже больше не имело значения. — Разве не хотелось ни разу? — спрашивал Диксон. — Ты ответ наверняка знаешь лучше меня, — спокойно отвечал Джон. Мужчина улыбнулся, глядя Джону в глаза. Сейчас он смотрел на Джона как на что-то очень значимое для него. Как на то, что когда-то потерял, и теперь наконец нашёл. Его взгляд был несколько безумен. Он смотрел с маниакальной одержимостью. И Джон не мог поверить в то, что это может быть так. Диксон не мог в него просто «влюбиться». Ведь он изучал Джона ещё до того, как они встретились, и для этого у него был свой мотив. А если он проникся им во время своей безумной игры, то всё это ещё более дико. — Как же странно, что у такого жалкого человека как твой отец, вырос парень с такой сильной личностью. Хотя это не его заслуга. Ты сделал себя сам. Любой бы отец гордился таким сыном. Жаль, что не твой. — А твой бы отец гордился тобой? И тем, что ты делаешь с людьми? — Мой отец не гордился бы мной, даже если бы я стал лучшим человеком на планете Земля. — Потому что лучших не бывает. Стремиться нужно не к этому. — А как же Беллами? Кажется, для тебя он — лучший. Джон обратил на мужчину пристальный взгляд. И сделав небольшую паузу, ответил: — Даже если он и бывал лучшим, то уж точно не для меня. Для меня никого хуже него не было. — Но всё-таки ты оставался с ним, несмотря ни на что. Чтобы он не делал с тобой и с остальными людьми, ты не изменил к нему своего отношения. Ты жаждал его любви. Отдавал всю свою взамен. И ведь даже никогда не задумывался, а стоит ли он любви? За что его любить? Просто ответь мне. Всегда было это интересно. Джон заметил в его голосе сдержанное раздражение. Неужели эта тема так цепляет его? Это очень заинтересовало Мёрфи. — Я как-то никогда не задавался этим вопросом. Поэтому, если найдёшь на него ответ, то скажи и мне. Джон сказал это с открытой иронией или даже стёбом, слегка ядовито улыбаясь. Потому Диксон задержал на нём недобрый взгляд. Он понял, что Джон чувствует себя совсем по-другому. Не так, как в прошлые их встречи. Теперь намного уверенней. — Думаешь, это моя проблема? — спросил Диксон. — Ты утопаешь в этом дерьме, захлёбываешься и подыхаешь в нём, и даже не пытаешься что-либо сделать. — Ага. Так и есть, — довольно весело подтвердил Джон. Хоть и весёлость эта была пустой внутри. Диксон стал более серьёзно всматриваться в парня и анализировать его. Такое поведение точно не входило в его планы, потому он так и напрягся. — Я рад, что тебе стало лучше. — Я тоже. Диксон с сомнением рассмотрел парня и предложил ему выпить. Джон отказался от алкоголя и просто сел на диван. Диксон налил виски в один бокал, но не спешил его пить. Он просто подносил его к носу и внюхивался в его аромат. — Ты когда-нибудь задумывался над тем, как изменится твоя жизнь, когда из неё исчезнут Беллами и его разрушительное влияние? Как ты вдохнёшь полной грудью, когда снимаешь камень с шеи, утягивающий тебя ко дну? — Зачем, если я сам надел на себя этот камень? — Все мы совершаем ошибки. А после их исправляем. — И ты думаешь, что исправить эту ошибку, я могу, только убив его? — Я не думаю. Я это знаю. Он так плотно засел у тебя в голове, что так просто не вытащишь. Чтобы по-настоящему освободиться от него, ты должен собственноручно убить его. Иначе никак. Ведь злокачественную опухоль нужно вырезать, чтобы исцелиться от неё. Так же и с людьми. Когда убиваешь человека, то безграничная любовь или ненависть к нему исчезает. Вот увидишь, всё в одночасье изменится. И твоё к нему отношение тоже. — Тогда кого ты убил? Джон спросил об этом с полной уверенностью. Диксон говорил не впустую. Он говорил о том, что пережил сам. Он поистине верил в то, что пытается донести Джону. — Я любил и одновременно ненавидел этого человека. Он не давал мне покоя, даже когда исчез из моей жизни. Я не мог отпустить его. Всё время думал о нём. Думал, почему он был так жесток ко мне. Почему не любил. Ведь должен был. И только убив его, я освободился. Это было такое облегчение, что словами не описать. Это надо испытать. И я желаю тебе того же самого. — Почему ты за меня решаешь, что мне нужно освобождение? Я в праве сам решать, что мне нужно, а что нет. Ты ведь самостоятельно принял такое решение. — Ты сам этого хочешь. Я лишь помогаю тебе это осознать и принять. Я знаю, как непросто к этому прийти. — Я хочу убить Беллами? Это ты пытаешься мне внушить, что я хочу этого. — Ты ведь думал уже об этом. Представлял. Видел в своём воображении его бездыханное тело. Всё начинается с мысли. С воспроизведения в своей голове того, что хочешь и одновременно боишься совершить. Но отвергать это нельзя. Всё твоё нутро за то, чтобы спасти тебя, вытащить тебя из этого капкана. Нельзя противится собственному естеству. — Ты навязал мне эти мысли. Они — не мои. — Мои воздействия на тебя не имели бы никакой силы, если бы ты сам этого не хотел. — За что мне желать ему смерти? Джон теперь говорил об этом с той же посредственностью, с которой бы обсуждал поход в магазин. Ни единой эмоции он не испытывал, в отличии от прошлого разговора с Диксоном на эту тему. И видно именно это Диксона раздражало. То, что Джон равнодушен к собственной жизни. — За то, что он этого достоин. Он уничтожает тебя. Он — мерзость этого мира. Он достоин пылать в огне за то, какой сволочью является, — с открытым призрением произнёс Диксон. Этого Джон немного не ожидал. Он не мог понять причину такой ненависти к Беллами. Ведь общались они с Беллами точно не так, словно между ними произошёл какой-то неприятный инцидент. А такая ненависть при любом раскладе была за пределами понимания. — Я не пойму, за что ты так его ненавидишь? — За тебя. За то, что он делает с тобой. — Ты хочешь сказать, что ты всё это устроил, все эти издевательства над ним и над его близкими, только из-за меня? — Именно так. Всё только из-за тебя. Джон застыл от осознания. Он уж точно никогда бы не подумал, что всему виной, окажется он сам. Что именно он принесёт в жизнь Блейка страшные потери. Ведь получается так, что если бы он не влюбился в Беллами, то всего бы этого не произошло. Блейк бы по-прежнему жил счастливо вместе с Луной и возможно когда-нибудь по-настоящему бы её полюбил. Атом бы не находился на волосок от смерти, и Октавии бы не пришлось делать такой ужасный выбор, пытаясь смирится с тем, что совершила. Всё что произошло — стало следствием всего лишь одной ошибки, которую допустил Джон. Он позволил себе полюбить того, кого любить было нельзя. И всё из-за этого пошло под откос. Всё! А ведь Джон тогда и не подозревал масштаб расплаты за такую провинность. Он думал, это сломает только его жизнь. — Ты-ы… ебанутый? — с возмущением напал Джон. — Нахрен я тебе сдался? — А ты так и не понял, да? Ну конечно! Ты ведь просто не привык к такому. Ты не привык быть кому-то нужным. Я понимаю. Но скоро это всё изменится. Тебе нужно сделать только один очень важный шаг… — А ну подожди! — остановил его Джон, теперь уже более эмоционально. — Что ты за хуйню несёшь вообще?! — Ты — это всё, что у меня есть. И я поистине люблю тебя. — Блять, нет! — выкрикнул парень. — Меня у тебя нет, понятно?! Я тебе не принадлежу! Не знаю, что ты там себе надумал, психопат конченный, я — не всё, что у тебя есть! У тебя и этого нет! Так что вали нахрен со своим долбоебизмом! Я к этому никакого отношения не имею! — Эх, Джон, — с лёгкой ноткой грусти произнёс мужчина. — Разве можно так с теми, кто искренен к тебе? Ты ведь знаешь, каково это до безрассудства любить, и получать за это удары. — Нет! Даже не сравнивай нас с тобой! Я никогда не пытался такими способами добиться чьего-либо расположения. — Но ты ведь подставил Луну. Ты избавился от неё так жёстко, и причинил боль тому, кого так любишь. — Ты считаешь, что это соизмеримо с тем, что творишь ты? Это вот прям на одном уровне для тебя? Ты сводишь меня с ума, сваливаешь на меня вину за то, что я не совершал, в попытках добиться того, чтобы Беллами возненавидел меня, а я оказался в безысходном положении и убил его! Где ты тут любовь увидел?! — злостно опровергал Мёрфи. — Всё, что я делаю, это только лишь для твоего блага. Просто пока ты этого не понимаешь. — Приковать меня наручниками к кровати и заставить тебе отсосать — это тоже ради моего блага? — Я надеюсь, что ты простишь меня за это, когда поймёшь, что это было лишь частью плана, который в итоге тебя спас, — всё так же невозмутимо отвечал Диксон. — В смысле часть плана? Что за дичь вообще? — Это было для Беллами. Он должен был понять, что между нами была сексуальная связь. Это пошатнуло его веру в тебя. Джону даже стало сложно дышать от ненависти к Диксону. Он ещё никогда так сильно никого не ненавидел. Он всё разрушил. Он так легко разрушил его жизнь. Разнёс вдребезги. Только потому, что якобы «любит» его. Только потому, что он решил разрушить всё это и забрать Джона себе, как понравившуюся игрушку. Вдруг Джон нервно рассмеялся, едва сдерживая гнев и накатывающееся слёзы отчаяния. — Я ещё считал, что это я ебанутый. Ты, блять, что ты вообще такое? Ты что творишь? О какой любви ты мне втираешь? Мы едва знакомы. Ты не знаешь меня. — Это ты едва знаешь меня. Я же знаю о тебе всё. Потому что ты — единственный родной мне человек во всём мире. Наш отец всё уничтожил. Он уничтожил мою жизнь и твою тоже. На какое-то время Джон даже решил, что его парализовало. Он застыл, вникая в слова Диксона и пытаясь осознать их. — Нет… Нет. Этого не может быть. У моего отца не было больше детей. — Ну да, зачем ему упоминать о другой семье? Он ведь ушёл к твоей мамашке, как та тобой залетела. И бросил нас с мамой и с сестрой. У тебя кстати была ещё и сестра. Ей было четыре, когда она умерла. Сразу после того, как он ушёл. Николь — была мне очень дорога. И я лишился её из-за него. Мне тогда было одиннадцать. Джон не мог поверить в то, что он говорит. Но Диксон говорил слишком уверенно и правдиво. — Он кстати был той ещё мразью. Но ты этого не застал, к счастью. При тебе он стал уже полу овощем от наркотиков. В моём детстве он насиловал мою мать прямо на моих глазах. Но тебе повезло, что твоя умерла быстрее, чем ты успел вырасти. А я всё потерял, и не мог избавиться от наваждения, от ненависти к нему и страху из детства. Я выследил его и всё узнал. Узнал о тебе. И с тех пор я оберегал тебя, как мог. Я хотел подготовить момент, когда смогу с тобой познакомиться и признаться во всём этом. Ты думаешь, что это совпадение — то, что отец умер сразу после твоего совершеннолетия? Устроить ему передоз было легко. Тем более, что он меня даже не узнал. У Мёрфи пропал дар речи. Всё это было непросто переварить. Он молчаливо слушал Диксона, всё больше охреневая от жизни и от того, что он о ней не знал. — Но ты всё равно влез в это дерьмо, от которого я оберегал тебя всеми силами. Ты влюбился в такую же мразь, как наш отец! Если не хуже. Его жестокость более осознанная, чем у нашего отца. Поэтому, я даже не знаю, кто из них омерзительнее. И какого ж хрена тебя потянуло именно в его сторону? На кого ты готов потратить свою жизнь? Он не знает ни к кому жалости. Для него люди как расходный материал. Неужели ты рассчитывал когда-нибудь получить от него взаимность? От него даже родная сестра бежит как от огня. Та, которая готова застрелить любимого человека, лишь бы не его. Но даже она со своей любовью остерегается собственного брата. А ты куда лезешь-то? Ты может решишь, что он подстроился под ситуацию, на которую я его обрёк. Но не я его таким сделал. Я только раскрыл его. Показал тебе его истинное лицо. Смотри, как он поступил с тобой? Разве ты заслужил это, Джон? Я так не думаю. И ты считаешь, что он стоит твоей любви? — Ты прав. Он не стоит. Диксон одарил парня довольным взглядом, всё-так же внимательно его разглядывая. Его глаза были наполнены долгожданным трепетом, словно бы он ждал эти слова всю жизнь. И постепенно на его лице начала проступать улыбка, поддёргивая мышцы на лице. Джон смотрел Диксону прямо в глаза, не выражая никаких эмоций. Он не понимал, что чувствует. Он сейчас слился со всем этим сумасшествием, которое происходит с ним. И его даже собственная боль не добивала. Она стала настолько принятой им. Она стала частью его, как вены и внутренности. — Это всё привычка быть нелюбимым, — продолжил Диксон, глядя в убийственно пронизывающий взгляд Джону. — Привычка бороться со всем в одиночку. Это всё можно искоренить. Избавиться от шкуры жертвы, можно только примерев шкуру охотника. Ты должен убить его. Потому что он заставляет тебя думать, что ты ничтожество, что ты никому не нужен. Но это неправда. Ты нужен мне. Очень нужен. Диксон подсел ближе к Джону и, коснувшись его плеча, мягко произнёс, глядя в глаза: — Как только ты убьёшь его и освободишься, то мы сможем начать всё с чистого листа. Мы с тобой вместе начнём совершенно другую жизнь. Ты же мечтал именно об этом — о любви. Об искренней любви к тебе и о том, что тебя начнут ценить. Так вот он — я. Я люблю тебя, Джон. А ему ты никогда не будешь нужен. Я смогу заменить тебе его. Смогу заменить всех. Будет так, как ты захочешь. И ты будешь счастлив и свободен со мной. С ним — никогда. Так что ты должен решить, кого ты выбираешь — меня или его? Джон обрёл свою уверенность снова, распрощавшись с прежней растерянностью. Он посмотрел глубоко в глаза Диксона, которые были так искренни. Он говорил правду. Он действительно любил Джона. И на него раньше никто так не смотрел, как он. Диксон — первый, кто проявил подобный интерес в жизни Джона. Хоть совсем и ненужный Джону. — Никого, — равнодушно ответил Мёрфи. После чего он достал ручной нож из кармана и с силой ударил им в бедро Диксона. Мужчина взвыл от боли и сполз с дивана на пол, с оставшимся ножом в своём бедре. Джон поднялся на ноги и просто смотрел на ползущего от него Диксона. Он не испытывал в этот момент ничего. Совершенно ничего. Он стал медленно идти за Диксоном, наблюдая за тем, как тот мучается. — Ты всё так просчитал, — сухо произнёс Джон. — Но ты не учёл уровень моего отчаяния. Играясь с людьми, тебе стоило не забывать одну простую, но важную истину — это живые люди. Никогда не знаешь, когда твоя игрушка может сломаться. Возможно, ты кое-где перегнул палку. Подумай об этом напоследок. Диксон развернулся к парню лицом, посмотрел в его ледяные равнодушные глаза и с накатывающимися сдержанными слезами в глазах произнёс: — Я люблю тебя, мой младший брат. Джон не остановился ни на секунду. Он взял тяжёлую железную статуэтку с тумбы под рукой и с размаху нанёс ею удар по голове мужчины. От одного удара с его головы потекла кровь. Но Джон не мог остановится. Он наносил один удар за другим, не раздумывая. Он не заметил с какого удара Диксон лишился жизни. Он со всей ненавистью бил его. Брызги крови разнеслись по всей комнате, по одежде и лицу Джона. А лицо Диксона уже было невозможно опознать. Тогда Джон остановился и выронил статуэтку на пол. Он сел недалеко от тела на пол и закурил. Парень тяжело дышал и смотрел в сторону несколько минут. Он был так спокоен. Джон и сам не понимал откуда такая хладнокровность. Он ведь убил человека. Он сделал это так легко, словно бы делал это уже сотни раз. Но он никогда и подумать бы не мог, что вообще на это способен. А теперь он сидит рядом с окровавленным телом и спокойно курит сигарету, не испытывая ровным счётом ничего. Докурив, Джон взглянул на Диксона. Он говорил с ним пятнадцать минут назад, глядя ему в лицо. Всего пятнадцать минут. А теперь у того вообще лица нету. Лежит лишь бездыханное тело со стёртыми чертами. Джон и сам не до конца верил, что он это сделал. Как можно так просто принять, что ты кого-то убил? Смотреть человеку прямо в глаза, когда тот говорил: «Я люблю тебя» со всей искренностью, на которую способен, и просто убить его, не задумавшись ни на секунду. Мёрфи бы не смог этого сделать. Никогда раньше бы не смог. Но кто его довёл до такого: Диксон или Беллами? Джон зашёл в гараж Диксона, и слил весь бензин из его автомобиля. Он стал разливать его по комнате и по мёртвому телу старшего брата. Брата, которого сегодня узнал, и тут же убил. Хотя он не считает Диксона своим братом. Он не знал его всю жизнь, и предпочёл бы так никогда и не узнать. — Мой дом — мой ад. Вечность в нём — круг назад, — шептал Джон, равнодушно разливая жидкость. — Часы молчат, оставив стук. Вернувшись вспять, где руки лгут. Он вспоминал момент, когда они с Диксоном были на крыше. Когда Джон с уверенностью решил покончить со всеми своими страданиями. Но Диксон не позволил ему это сделать. Он вернул боль Джона. Вскрыл её на поверхность и заставил раны вновь зашипеть. И получилось так, что он спас Джона, чтобы после пасть от его руки. — Мой дом — мой бой. Вечна здесь только боль… Время в нём — пустой звук… Как любовь… и как друг. Джон наблюдал за полыхающим огнём снаружи дома. Как пожар пожирал самый страшный его кошмар. Теперь было не страшно, не больно, и не грустно. Не было непонимания и никаких мыслей, по поводу того, что дальше. Дальше — Джон пойдёт к себе домой. Мебель разлеталась в щепки. Всё, что могло разбиться — разбивалось. Всё, что могло сломаться — ломалось. Даже тумбы, столы и шкаф. Пощады не было ничему. Как только Джон вошёл в дом, его накрыла дикая истерика. Он сносил к чертям всё на свете. Всё, что попадётся под руку. Ему всё это не нужно. Он сам себе не нужен. Больше всего на свете, ему хотелось сейчас вынести себе мозги. Да хоть биться головой об стену, пока не истечёт кровью так же, как и Диксон. Внутренняя тяжесть была так невыносима, что хуже её ничего быть не могло. Джон осознавал, что это конец его жизни. Что он такой ужасный и беспощадный. Он бы не хотел умирать именно так. Лучше уж шаг с крыши после смерти Беллами. Чем сейчас как искалеченный, зажатый в угол, обезумевший от боли и отчаяния. Умирать в одиночестве, с разбитым сердцем и сломленной личностью — худшее, что можно вообще представить. Любовь в этом мире — самая страшная вещь. Нелюбовь тоже. Именно это его и убило. Доломало окончательно. Джон достаёт шприц с морфином, который заказывал для убитого Диксона. Как же ему хотелось сейчас херануть себе такую дозу, после которой он не очнётся. Как жаль, что осталось ещё одно незаконченное дело. Всего одно дело, и жизнь его наконец закончится. Джон вкалывает шприц в вену. Ему становится так хреново от всего. Он истекает слезами и выталкивает из груди беззвучный болезненный крик, вводя в вену ненавистную им мерзость. После чего он рухнул на пол, захламлённый обрывками и осколками.***
Яркие лучи освещали улицы и создавали ложное впечатление того, что мир прекрасен. День выдался очень приятным на погоду. В такие дни нужно наслаждаться всем, что видишь, не думая о том, что что-то может быть не так. Джон даже не вытаскивал сигареты из кармана. Он просто шёл по улице, набирая полной грудью свежий воздух со сладковатыми нотками аромата только что распустившихся цветов. Рядом проехали мальчишки на велосипеде, соревнуясь друг с другом, кто доедет первым. Детский смех заражал чем-то трогательным. Мир выглядел совсем по-другому. Он был так невинен и гармоничен. Словно бы не существует никаких катастроф, и в жизни Джона их не было. Ведь как одна вселенная способна совмещать в себе детскую игру в догонялки с жестоким насилием и убийствами. Джон просто оказался не на той стороне. Может в детстве ему нужно было больше смеяться и завести друзей. Жаль, время безвозвратно упущено. Хоть Джон и не любил своё детство, сейчас он по нему очень скучал. По крайней мере, он тогда не хотел умереть. Даже сидеть в своей тихой комнате в одиночку и довольствоваться своей убогой жизнью было приятнее, чем всё что успело произойти за последние три дня. Любой промах, любой удар судьбы и даже Беллами — ничего не было таким болезненным. Как оказалось, нужно было больше довольствоваться тем, что было. Даже той ночной прогулкой в лесу, когда иллюзия свободы приятно щекотала грудную клетку изнутри, и когда это ощущение прервал грубый поцелуй в шею. Знал бы Джон в ту минуту, что тогда у него было ещё всё хорошо. По сравнению с тем, что его ждёт впереди. Он проходил мимо девушек с заправленными за уши волосами, с рюкзаком на одно плечо и смартфоном в руке; мимо парней с расстёгнутыми кожаными куртками, с сигаретой в зубах и взъерошенными волосами; мимо кондитерских, пахнущих свежеиспечёнными утренними круассанами. Всё это останется. Даже когда Джон уйдёт. Осознание вечности успокаивает. Джон бы не хотел, чтобы этот мир сгинул. Он только хотел бы, что бы люди жили как можно проще, чтобы не боялись своих чувств, чтобы всегда помнили о том, что каждый из них часть одного целого. Джон бы дал себе именно такой совет, если бы собирался жить дальше. Люди вокруг слишком спокойные. Каждый думает о своём. Переписываются. Просто идут мимо. Беседуют друг с другом. Спешат на работу. Расслабленно прогуливаются со стаканом кофе в руках. Никто из них и не подозревает о том, что человек, который идёт сейчас рядом с ними по одной улице, вчера забил до смерти человека обычной статуэткой, которые люди зачем-то ставят на комоды или стеллажи. Джон никогда не видел смысла в таком декоре. Но никогда не думал, что использует это не по назначению. И ведь хорошо, что он не думал об этом. Хорошо, что люди вокруг не знают, кто идёт рядом с ними. Хорошо, что они даже не смотрят на него. Изредка кто-то бросит беглый взгляд. Этого достаточно, чтобы удостовериться, что он не призрак. А дольше смотреть не нужно. Внимания сейчас совершенно не хотелось. Хочется просто раствориться в воздухе, разложиться на атомы. Чтобы никто никогда и не вспомнил, что жил на этом свете Джон Мёрфи. Что он любил виски и не любил разговоры. Что он больше всего на свете хотел научиться быть честным с миром. Но не срослось. А значит пора испариться. И не оставить следа. Пусть люди забудут, что был когда-то Джон. Пусть забудет Беллами. С каждым шагом к дому парня становилось всё тяжелее. Джону так хотелось вынести себе мозги прямо сейчас. Не тянуть. Ибо жизнь стала невыносима. Не хотелось ждать и секунды, не тянуть больше её бремени. Его заставляло держаться последнее дело. Нужно было исправить свою ошибку. Чтобы не уйти бессмысленно, и эгоистично. Нужно спасти тех, кого Джон погубил. В чью жизнь не ведая притащил за собой Диксона. Дом Беллами был перед глазами. Джон бездвижно стоял на веранде и смотрел на дверь. Это оказалось тяжелее, чем он предполагал — решиться зайти внутрь. Нужно было пару минут, чтобы собраться. В голову без спроса полезли воспоминания о жизни до Беллами. Тогда было проще и свободнее. Джон был так же одинок, но его это так сильно не коробило. Его раздражала только бессмысленность. В его жизни не было целей, желаний и хоть чего-нибудь, за что можно было зацепиться. Но он надеялся, что это всё временно. И к сожалению, так и было. Джон зависал на какой-то вечеринке друга. Благо друзей для выпивки у него было в избытке. Потому было чем убить время по вечерам. Джон тогда часто выпивал. Каждый вечер проводил в разных местах. И это было нормой. Дома ему было тошно и до появления Блейка в его жизни. Джон напивался, чтобы разбавить скуку и натворить какой-нибудь херни. Тогда ему ещё не хватало острых ощущений. Теперь же даже смешно вспоминать. В тот вечер случилось одно из самых острых ощущений. Хотя тогда об этом Джон даже не подозревал. Просто новое лицо привлекло его взгляд. И на этом всё. Так они и познакомились в кругу общих друзей. Джон сразу приметил его как довольно интересную личность. По-другому было просто нельзя. Он выделялся среди толпы. Беллами был центром. Он притягивал людей, и всегда был во главе любой движухи. Он вёл себя уверенно и раскованно, и этим он нравился всем вокруг. Он никогда не оставался один или без внимания. Потому Джон и заметил человека-вспышку, который был словно взрыв перед глазами. Но ничего особенного в этой заинтересованности не было. Это просто очевидное внимание на кого-то яркого и волевого. С тех пор как они познакомились прошло много времени. Джон точно не помнит, но прошло около года как они просто иногда виделись на тусовках общих друзей и лишь перекидывались парой слов. Они часто находились в общей компании, но наедине никогда. Джон мог иметь только представления о том, какой Беллами на самом деле. В первый раз они остались наедине в доме Монти. У Монти была небольшая квартира, поэтому большими компаниями там не собирались. К нему приходили за спокойными ночными беседами. Атом и Миллер вырубились на диване, а Монти засел за компьютером. Только благодаря такой чистой случайности они и остались наедине. Они пили водку с горла и разговаривали о том, что в голову придёт. Именно в эту ночь в голове Джона промелькнула шальная мысль о том, чтобы бы было, если бы он прямо сейчас поцеловал парня в губы. Совместное распитие из горла одной бутылки на двоих подливало масла в огонь. Он внимательно смотрел на губы Беллами, обхватывающие стеклянное горлышко. После чего Джон делал то же самое с приятной мыслью, что пару секунд назад этого горлышка касались губы парня. Джон воспринял эти странные мысли как очередную погоню за остротой. Когда-то у него уже был секс с парнем. Интереса ради. Ему тогда ещё было 16. Он думал, это будет необычно. Но ожидания не оправдались. Это был самый ужасный секс в его истории. И тогда Джон понял, что секс с мужчинами — это не для него. Он больше не экспериментировал и увлекался только девушками. Потому и увлечение Блейком всерьёз не воспринял. Это всего лишь игра. Душа требует чего-то новенького. Следующие разы их встреч были такими же, как и всегда. Правда Джон начал смотреть на Беллами по-другому. Он конечно не видел в нём своего потенциального любовника, но интерес о том, каков Блейк в постели появился. Что странно, ведь спать он с ним и не планировал. Потому что понимал, что фантазии по-любому круче реальности. Зачем же их тогда портить? Второй раз они остались наедине на балконе, когда курили. Снова в квартире Монти. Ребята остались в комнате, увлёкшись настольной игрой, и только Беллами приспичило покурить, а он всегда стрелял сигареты у Джона. Их разговор не предвещал ничего такого, что могло бы изменить их жизни. — Фред просил меня уговорить тебя поговорить с ним, — сказал Джон, аккуратно наблюдая за каждым движением Беллами. — Он жаловался, что ты его намерено игнорируешь. — Можешь передать ему, что пусть катится к чертям. — Ого, как непреклонно. — Я в его делах не участвую. Сначала строит из себя ахуеного. А как проебётся, так бежит ко мне за помощью. — А если что серьёзное у него случилось? — Не моя забота, — безразлично отвечал Блейк, выдыхая дым в ночную мглу, и он был так очарователен в этом. Выглядеть непоколебимым было ему однозначно к лицу. — Я думал, вы друзья. — Ага. Друзья. У меня дохуя друзей. Видел сколько? Только все они есть, пока я полезен. Те друзья, которых интересую именно я, а не мои деньги или влияние — их единицы. И Фред не из их числа. — Значит, мне передать ему, что… — Пусть соснёт свой член. — Ок. Так и передам, — непринуждённо ответил Мёрфи, забавляясь разговором и расслабленностью Блейка. — Я говорил ему, что я скорее пройдусь в красном платье по главной улице, чем стану ему помогать. — Что-то я не видел тебя в красном платье, — ухмыльнулся Джон. — Не собираешься ответить за слова? Беллами усмехнулся и иронично ответил: — Отсоси. Джон сперва криво улыбнулся и задержал на парне свой взгляд. Сначала он просто подумал об этом. А потом ему стало дико интересно. А что, если да? Беллами слишком просто разбрасывается словами. Что если заставить его задуматься об этом всерьёз? Парень тушит сигарету и подходит к стулу, на котором сидит Беллами. Он не спеша опускается перед парнем на колени и расстёгивает ширинку на его штанах. Беллами был озадачен, хоть и не поверил в серьёзность его намерений. — Ну всё, останавливайся. Очень смешно. Подъёб засчитан. В этот момент Джон посмотрел Блейку прямо в глаза без тени усмешки. Напротив, в его взгляде читалась уверенность с нотой безумности и страсти. При этом Джон не останавливался. И когда он вытащил член парня из штанов, взгляд Блейка наполнился настороженностью и недоумением, но он никак не сопротивлялся. Скорее всего, ему было так же интересно, что будет дальше, и в какую игру он попал. Тогда Джон аккуратно провёл языком по головке члена, не разрывая взгляда. После он взял весь член в себя, постепенно углубляясь. Доступ к балкону был у любого, кто находился в квартире. Они оба это понимали, но это никого не остановило. Беллами ни разу не прикоснулся к Джону и никак не проявил своего участия. Он будто остался сторонним наблюдателем, просто позволяя делать Джону то, что ему заблагорассудилось. Но он кончил. И когда Джон поднялся на ноги и встал на том же месте, где стоял до этого, они оба молчали. Лишь спустя пару минут Блейк заговорил: — Можно ещё сигарету? Джон молчаливо протянул ему пачку, с интересом наблюдая за растерянностью парня. Беллами закурил, явно пытаясь до конца осознать то, что произошло. А Джону очень понравилось вносить такой диссонанс в состояние этого крутого парня. — Мне теперь придётся раздобыть красное платье, — с усмешкой произнёс Блейк. После того случая Джон утолил жажду своего интереса. Эксперимент удался, и его результат удовлетворял Джона. Ничего большего он не хотел. Секс с Беллами его так и не интересовал. А тот минет — был для него лишь очередной развлекухой и ничего более. Он тогда уж точно не планировал уничтожать самого себя ради Беллами. Джона забавляла эта ситуация на балконе ещё долго. Последующие встречи с Беллами в кругу друзей были ещё веселее. Ведь теперь у них был такой забавный секрет ото всех. Беллами делал вид, что ничего не было, и общался с Джоном так же, как и прежде, чему тот был очень доволен. Друзья были не в курсе, а значит Блейк никому не разболтал — это тоже радовало. Хотя это и следовало ожидать, парень ведь был в отношениях. Джону всё нравилось. До определённого момента. Как-то возвращаясь домой на лестничной площадке возле своей двери Джон обнаружил Беллами, и его это совсем не обрадовало. — В гости пригласишь? — нагло напросился Блейк. Джон открывал двери ключом и сухо отвечал: — Я никого не приглашаю в гости. — Ну мне можно и исключение сделать, — ответил Беллами и буквально ворвался в квартиру. Мёрфи уже испытывал негодование от его фривольности, но сдержался от эмоций. Он зашёл в дом и просто стоял на одном месте, наблюдая за Беллами. — У тебя здесь необычно… пусто, — комментировал Беллами, осматриваясь. — И ты здесь живёшь? — Уже поздно для визитов, — строго оборвал его Джон. — Тебя это смущает? Сомневаюсь, что тебя вообще что-то может смущать, — усмехнулся Беллами и приблизился к Джону. — Только если твоя наглость, — холодно отвечал Джон. — Я думаю, тебе пора идти. Тебя Луна дома ждёт. — После того как ты без доли стеснения и без какого-либо на то одобрения с моей стороны залез ко мне в штаны, тебя смущает, что я зашёл к тебе в квартиру? — Думаю, ты к себе в штаны чаще кого-то приглашаешь, чем я в свою квартиру. — Это что храм какой-то? Для храма выглядит не слишком благородно, — продолжал насмехаться Блейк, чем раздражал ещё сильнее. — Ты зачем вообще здесь? — Джон уже более открыто проявлял свою неприязнь. — Ты немного не вдупляешь, наверное, с кем игру затеял, — теперь уже серьёзно и даже немного агрессивно начал Блейк. — То, что было на балконе, не даёт тебе право вламываться в мою квартиру и посягать на моё тело, когда я не проявляю желание. — То, что было на балконе — ты мой член в рот взял. Давай открыто разъясняться. К чему уж тут теперь стеснения? Тогда ты этого точно не стеснялся. А теперь ломаешься как девственница. — Я перегорел. Ты мне больше не интересен. — Зато ты мне теперь интересен. После этих слов Беллами впечатал Джона в стену, не давая ему возможности сбежать. Парень попытался вырваться, но попытки были бесполезны. Физически Беллами был сильнее. Блейк стал покрывать шею Джона грубыми поцелуями, иногда даже укусами, чтобы приструнить сопротивления. И вскорости член Джона предательски встал. Почувствовав это, Беллами хитро улыбнулся и тогда он стал действовать ещё более решительно. Джон понимал, что бессмысленно теперь сопротивляться, хоть и до последнего головой не хотел секса с парнем, несмотря на то, что тело было очень даже согласно. И как только он отказался от попыток к сопротивлению, его тело больше ему не принадлежало. Им полностью управлял Беллами, он сокрушил и покорил его. Джон теперь делал то, что хочет Беллами, и на его удивление, ему это самому понравилось. Этот секс не был так ужасен, как ожидалось. А даже наоборот. — Тот, кто потерял интерес, разве кончает по 4 раза за ночь? — спросил Блейк у парня, как только дал ему пару минут покоя. — Не думаю, — ответил Джон, тяжело дыша, после чего Белами дьявольски улыбнулся. И тогда Джон подумал: «А почему бы и нет? Что я теряю?» Беллами превзошёл все его ожидания. Джон ещё никогда не был так доволен сексом. Поэтому зачем было останавливаться на одном разе? Иногда Беллами приезжал домой к Джону по вечерам. Иногда они случайно сталкивались в баре, пока тусовались с друзьями, а после где-нибудь уединялись. У Беллами не было тормозов. Его ничего не останавливало: ни время, ни обстоятельства, ни его девушка. И Джону всё это нравилось. Это была словно какая-то новая игра, в которую он раньше не играл. Он уходил с головой в новые ощущения, которые добавили в его жизни больше красок. Что-то вроде: «Вот я в постели этого крутого парня. На него заглядывается столько красоток, и его девушка — та ещё горячая штучка. Но он трахает меня. И об этом не знает никто. Его друзья видят нас вместе, и даже Луна видит нас вместе, но никто из них не знает». Джон рассчитывал, что он скоро перегорит. Что сейчас наиграется, и ему наскучит эта игра. Ну или Блейку первому надоест. Всё-таки он кого-угодно может в постель уложить, и было бы глупо долго с Джоном возиться. В общем, Мёрфи надеялся, что проблем никаких не будет и они одновременно к этому придут, даже без каких-либо разговоров. Но однажды произошёл какой-то сбой. Джон идеально помнил тот вечер, с которого всё началось. Они сидели в баре с компанией из десяти человек, общались, выпивали. Беллами намекнул на то, что Джону нужно выйти с ним. Вскорости они уже целовались в машине. Но их прервал звонок на телефон Беллами. — Ты куда делся? Я тут возле машины твоей стою, — услышал Джон голос Атома с того провода. Тогда Мёрфи спрятался за задним сидением водителя, в темноте его невозможно было заметить, а Атом забрался в автомобиль друга, как к себе домой. Он попросил Беллами свозить его куда-то по важному делу, и хоть Беллами и пытался съехать с того, чтобы выполнять просьбу, это не вышло. Куда они едут Джон не знал. Как и вообще не понимал их разговоры. Они так активно что-то обсуждали. Это были их общие темы, понятные только им двоим, ну может ещё кому-то более осведомлённому, но не Джону. Он тогда впервые задумался, что вообще ничего не знает о Беллами. О том, что с ним происходит; что интересует; что для него важно, а что пустяк; что он любит есть на завтрак; каким он бывает дома в обнимку за фильмом. Это было так странно, ведь Джон знал всё, что он любит в сексе; мог даже понять его настроение по тому, как он двигается во время секса, и не знал ничего того, что олицетворяло его как человека с чувствами. Джону стало немного грустно от этой мысли, и вместе с тем интересно. Захотелось даже на время стать Атомом, чтобы просто поговорить с ним, узнать что-то больше. Ведь Беллами говорил с ним не так, как с чужим человеком, и не так, как говорит с Джоном. Пока он сидел на задних рядах, прячась ото всех, снова у кого-то что-то происходило. Атом с Беллами обсуждали работу, говорили на личные темы, с чего-то смеялись, в то время как Джон опять за кулисами, и никому не заметен, словно он спрятан в тени Беллами. Ему становилось скучно от своей роли, и он решил хоть как-то проявить участие, вернув немного внимания Блейка себе. Он аккуратно протягивает руку вперёд на место водителя, проходится ею по его бёдрам и касается паха. Беллами мягко отталкивает руку Джона и с подстроенной строгостью произносит вслух: — Не шали. — Что? — спрашивает Атом. Джон забавлялся и пытался не смеяться. Беллами аккуратно съехал с темы. После они где-то остановились и оба вышли. Машину Беллами закрыл. Отпустить, значит, Джона он сейчас не готов. Пока парень был заперт, он полазил в бардачке машины, но ничего интересного не нашёл. Но после его внимание привлёк звонок на телефон. Не на его телефон. На сидении водителя остался мобильный, а на экране была фотография Луны. Джон вообще был удивлён, что такой как Беллами мог забыть телефон, тем более в машине, в которой оставил любовника. Мёрфи в это не верил. Неужели ему нужна проверка? И если да, то что это значит? Что Джона он рассматривает на постоянную основу и не собирается с ним разойтись в ближайшее время? Джон прослушал гудки, а после их окончания включилось голосовое сообщение от девушки: «Я знаю, что уже поздно, но как будешь возвращаться домой, купи пожалуйста ветчину и греческий йогурт. У меня были планы на наш завтрак. И не переживай, йогурт — не тебе. Ты голодным не останешься. Жду тебя дома». Ветчина и йогурт. Как мило. Эта девушка заботится о нём, и слишком доверяет ему. Она так спокойно относится к тому, что тот пропадает пол ночи и даже не поднимает трубку. Он ведь мог в этот момент трахать Джона, а её беспокоят ветчина и йогурт. Здесь есть два варианта: либо она слишком глупа и верит всему, что он ей говорит; либо, наоборот, она очень разумна и у неё есть своя тактика. Вскорости Беллами с Атомом вернулись. Блейк довёз друга до нужного места, а после сказал, что сам поедет домой к своей ненаглядной Луне. На самом же деле, он поехал к Джону, и там парню пришлось ответить за свои безобидные шалости в автомобиле по полной. Когда Беллами собрался уходить Джон сказал ему напоследок. — Купи ветчину и йогурт домой. Блейк поднял пристальный взгляд на парня. Не произнеся и слова, он заставлял лишь одним взглядом продолжить и всё разъяснить. — Луна оставила тебе голосовое. Ведь трубку ты не поднимаешь. — Йогурт греческий? — Ага. А ведь он мог и прослушать сообщение, но он специально спросил, внимательно наблюдая за каждой даже едва заметной реакцией парня. Беллами игрок. И если Джону Беллами нужен для того, чтобы разбавить свою скучную жизнь, то зачем он Блейку? У него и так всё прекрасно в жизни. Беллами ушёл, и Джон чувствовал себя не так. В этот раз ощущения после его ухода другие. Как их понимать Джон не знал, но он почувствовал нехватку чужого тепла и впервые подумал о том, что как бы ему хотелось, чтобы Беллами остался. Они бы могли провести вместе ночь, засыпая рядом друг с другом, а утром Беллами бы уплетал завтрак, приготовленный Джоном, а не его девушкой. Но тогда эти мысли показались странным наваждением, просто день был насыщенным. Но почему-то со временем всё стало лишь тяжелее. Это случилось постепенно, но в то же время внезапно. Джон никак не мог ожидать, что это может произойти. Желание быть рядом стало остро ощутимым и необратимым, а когда Беллами отпускал Джона из своих объятий, одевался и уходил, тогда становилось так больно. Эти чувства Джон ещё не мог контролировать: он откровенно ревел в тёмной комнате, бился головой об стену от раздирающих в клочья чувств, презирал самого себя. В начале он не мог прятаться. Даже в компании друзей и под алкогольным опьянением он больше не мог быть таким же лёгким, каким был когда-то. Он часто злился на Беллами по пустякам. Блейка забавляла злость Джона и даже заводила. Иногда он всерьёз злился на Джона, и они ругались, но это тоже заканчивалось горячим жёстким сексом. Джон понимал, что нужно это заканчивать, пока всё не стало ещё хуже. Но он стал таким безвольным перед Беллами, и потому в ночных рыданиях повторял самому себе: «Почему он? Почему он? Почему блять именно он?» Ведь мог бы быть кто угодно, и всё было бы по-другому. А с ним лучше не будет. Никогда. Это был переворот. Переворот всего: сознания, образа жизни, перестановка ценностей и даже смена привычек. Всё изменилось и подстроилось под Беллами. Джон раньше никогда не верил, что в чьих-то силах всё поменять в его жизни. Что кто-то может прийти и всё переиначить, самого Джона переделать. Изнутри. Со временем стало проще существовать в этом. Привычнее. Джон уже реже выходил на сильные эмоции, но он стал безмерно замкнут. Он и раньше не мог открываться каждому встречному и уж тем более доверять кому-либо, но теперь он держал всего себя под строгим контролем: все слова, эмоции, чувства. Он свыкся со своей ролью. Свыкся с невыносимой тяжестью одиночества, которое холодом сковывало всё тело, как только оно теряло тепло Беллами. Он привык к его уходам, привык к минимуму слов, к минимуму его участия, привык быть вещью в его руках. Он поставил себе запрет на мечты и надежды. Он хотел сбежать от Блейка, и в то же время боялся потерять его, не понимая, что ещё ему может быть нужно больше, чем Беллами. Но все эти правила были нарушены Блейком. Ведь он подарил надежду, он показал себя другим, подпустил близко, он выглядел готовым любить. И Джон позволил себе поверить, позволил впустить в свою жизнь эту светлую мечту, которая была у него под строжайшим запретом, чтобы не сломаться, не разбиться вдребезги. Но Беллами решил по-другому. Он жестоко сбил опору, на которой Джон всё это время мог ещё как-то стоять. И он ещё никогда не чувствовал себя настолько растоптанным, ненужным и одиноким, как сейчас. «Не я его таким сделал. Я только раскрыл его. Показал тебе его истинное лицо, » — пронеслись слова Диксона в голове. Именно эти слова намертво въелись в голову. Потому что из всего бреда, который тот произносил, эти слова были единственной справедливой истинной. Это всё ещё ранило. Несмотря на всю ту дикость, что произошла за последние дни, приносила боль эта простая истина. Джон был словно на привязи всё это время. В добровольном мучительном плену. Они оба заигрались и зашли слишком далеко. И теперь настало время освободиться друг от друга. Беллами будет и дальше хорошо жить без Джона, может даже лучше. А вот Джон… навряд ли. Остался последний шаг. Это как шаг на крыше, который Джон так и не сделал. Но он сделает это сейчас. Шаг в дом Беллами и больше никогда назад. Шаг, который резко унесёт вниз и заставит распрощаться со всеми мучениями. Джон заходит внутрь. Беллами сидел в гостиной перед ноутбуком, и как только Джон зашёл в комнату, сразу оторвался от своих дел и обратил на него острое внимание. — Эй, ты как? Всё хорошо? — спросил Беллами, обеспокоившись его внешним видом, и поднялся на ноги, подойдя к парню поближе. — Нет, — сухо ответил Джон. — Ты же знаешь об этом. Ты же всё видишь, так? Не так-то ты и слеп, каким хочешь казаться. Так вот скажи наконец уже как есть. Что ты видишь? — Может для начала сам попробуешь говорить начистоту? Тебя тоже не назовёшь эталоном искренности. — Окей, — ответил Джон и высыпал части от разбитого телефона на стол перед Беллами. — Это ты хотел получить? Парень пронаблюдал за его действием, и после с едва заметной заинтересованностью спросил: — Что это? — Телефон Диксона. Нашёл его за кафелем в ванной. Знаешь ли, паршиво быть пешкой у двоих игроков одновременно. Беллами поднял на него взгляд с некоторой ядовитостью. Джон всегда ненавидел эти взгляды, содержащие столько холода и равнодушия, но теперь это уже не имело никакого значения. Теперь было всё равно как он смотрит и что думает. Исход у этого разговора будет один. И ничто этого не изменит. — Скажи одно, — продолжил Джон усталым забитым голосом, наткнувшись на молчаливый раздирающий взгляд. — Как ты мог повестись на эти уловки, и хотя бы немного предположить то, что я мог быть причастен ко всему этому? Когда это я подводил тебя? Может тогда, когда сидел с твоей сестрой, когда ты её запер как пленницу, а сидеть целыми днями с ней поручил мне? Она мой единственный друг, которого я чуть не лишился из-за тебя. Да и как-то поступать так с ней для меня было дикостью, но я это делал. Потому что ты попросил. Но разве меня всегда нужно было просить о чём-то? Мне приходилось врать Атому; выгораживать тебя перед Луной; ждать в ванной, пока ты её трахаешь! Так после чего ты решил, что я мог быть заодно с этим психопатом? — Я не вчера родился. И знаю, что верить на сто процентов никому нельзя. — Да? А кажется, что ты вообще в людях ни черта не шаришь. Да и зачем тебе? Уничтожать ведь проще, чем кого-то понимать. Зачем разбираться, когда можно стрелять на поражение. У тебя для этого есть минимум человечности. То, что нужно, чтобы поступать именно так. — Ты наслушался Октавии? — с недовольством спросил Беллами. — Теперь пришёл мне морали читать? Если ты во мне разочарован, то это только твоя проблема, потому что я никогда не притворялся. — Да неужели? — с открытой иронией произнёс Джон. — Ты всегда притворяешься. Беллами прожёг Джона взглядом в ответ. Джон не пытался защищаться и не пытался выглядеть неуязвимым, как делал это раньше. Он был открыт для растерзания. Защищать больше нечего. — Ты если пришёл обвинить меня в крахе целой вселенной, что стало просто любимым занятием для моего окружения, то можешь уходить. Я уже дохуя наслушался и сыт этим по горло. — Не угадал. Я как раз-таки пришёл решить все твои проблемы, — ответил Джон. Это стало неожиданностью для Блейка, и тот стал чуть более заинтересован разговором. — Что значит решить мои проблемы? — Я нашёл того, кто похитил Октавию. — Диксон? Нашёл или с самого начала знал это и даже содействовал ему? — Это уже предоставь своей фантазии решить. Вряд ли я смогу тебя в чём-либо переубедить. Да и не хочу. В любом случае, он для тебя больше не проблема. Мёртвые обычно безобидны. Беллами на секунду опешил от услышанного, а после спросил: — Как он умер? — Я проткнул его ногу ножом, а после разнёс ему голову чем-то тяжёлым. Я не обратил внимание чем именно, вроде бы это была металлическая статуэтка лошади. После я сжёг тело в его же доме. — Но… Зачем тебе было убивать его? Вот так. — Потому что я человек, Беллами. Которого загнали в угол со всех сторон. Которым, как вы с ним оба решили, можно играть, наблюдая за тем, от чего же он всё-таки загнётся. Прежний агрессивно-оборонительный настрой Беллами пропал окончательно. Он бился в непонимании и растерянности. Он видел перед собой человека, не имеющего никаких жизненных сил, и уже от этого он был так насторожен. Но он и представить не мог, что чувствует Джон. Как бы сильно эта пустота не читалась в его глазах. — Что он сделал тебе? — Убил меня. Уничтожил мою личность, превратил в ничтожество и сделал монстром. Всего лишь владея одной моей тайной, которой я позволил убить себя. Которой я сам себя закопал с головой. Но больше я нести её не могу. Решение второй твоей проблемы: я знаю, кто подставил Луну. Ты сейчас смотришь ему в лицо. Теперь Беллами потерял последнюю самоуверенность во взгляде. Он стал более растерянным. — Диксон шантажировал меня тем, что расскажет тебе. Но вот я сам тебе говорю. — Зачем? Беллами спрашивал это без злости, которую ожидал Джон. Хотя вполне возможно, Блейк просто ещё не до конца всё осознал. — Чтобы я не попал в тюрьму. Попади я туда, меня бы сразу пришили. Я должен отрабатывать долги отца-наркомана, который меня продал за дозу. — И давно ты в должниках ходишь? — Достаточно для того, чтобы потерять себя. — Почему ты не рассказал? Я бы мог помочь тебе с этим. — А ты дохуя много интересовался моими проблемами? С чего мне было тебе о чём-то рассказывать? Тебе нужно было только моё тело и минимум проблем от этого тела, ведь и своих у тебя было предостаточно. И мне твоя помощь не нужна. Справлюсь так, как смогу. Или не справлюсь, но это уже моё дело. — Раз так, то зачем ты теперь рассказал об этом? Я бы ведь мог так и не знать, если бы ты не сказал. — Потому что я готов сдаться. Я признаю в суде, что это я подбросил наркотики в сумку Луны. В моей крови можно обнаружить морфин. Так сказать, для убедительности. Хотя ты и без этого теперь легко устроишь её освобождение. Джон говорил об этом так ровно и спокойно, хотя и не вооружённым глазом было видно, что всё это прикрытие острой безысходной боли. Задело даже «бесчеловечность» Беллами. — Тебя ведь убьют. — Да. В этом и вся суть. Это же будет просто лучшее, что произойдёт со мной за последнее время. Лучше, чем весь этот пиздец, который кружится вокруг тебя, и меня беспрестанно затягивает. Ты будешь наконец счастлив с Луной. Вы поженитесь, поедите в Испанию, и между вами не будет меня. Вроде бы, всем только лучше станет. — Ты готов умереть, чтобы она вышла? — с недоумением спросил Беллами. — Я накосячил, мне отвечать. Я не имел право отнимать у тебя возможность стать счастливым. Даже если это сделало бы несчастным меня. Глаза Беллами нервно забегали по лицу Джона. Он видимо только сейчас всё осознал и увидел полною картину. Он отходил от шока и пытался уложить всё в своей голове. Потому хватал каждое слово Джона, его интонации и взгляд. — Ты любишь меня? — Я тебя ненавижу. Так сильно тебя ненавижу, что так тошно и до дикости невыносимо, — эмоциональность в голосе Джона возросла, он говорил уже не так сдержанно и с открытой болезненной сломленностью. — Ты постепенно изламывал меня, сгибал как медные прутья, обращая меня в удобную для тебя форму, совершенно не задумываясь о том, что удобно ли мне, не больно ли. Ты меня подталкивал к смерти всё это время, пока я зачем-то упорно держался на грани адской пропасти. И теперь я готов сдаться, и сам готов умолять столкнуть меня с чёртового обрыва. Только бы больше тебя не видеть, не видеть твоего безразличия. Чтобы я не делал, я для тебя всего лишь тень; пустота; удобная молчаливая покорность; вещица, в твоих руках, которой можно развлечься, когда тебе скучно, а после закинуть в пыльный угол за ненадобностью. Я — одна лишь сплошная мишень, по которой ты беспрестанно стреляешь. Ты думал, что я не имею костей, крови и нервов? Возможно ты решил, что другим людям, как и тебе, плевать на всё и всех. Или же ты просто думал, что мне это в кайф быть твоей игрушкой. А я всё это время мог презирать только самого себя. Просто потому, что с тобой — я ничто. Рядом с тобой я — пустышка. Рядом с тобой я терял самого себя. Ты убивал мою значимость даже для меня самого. Беллами не нашёл слов. Он стоял на месте, наполненный осознанием и сожалением. — Тебе хватило бы только моего внимания, — произнёс Беллами, вслух признавая свою вину. — Немного моего внимания и всё бы было по-другому. Джон, высказав всё, стал чувствовать себя ещё слабее. Он отошёл к стене и обессиленно сел на пол, установив пустой взгляд в стену, и наполняясь слезами, которые больше не нужно прятать от Беллами и ото всех вокруг. Мёртвые никому больше не обязаны. Джон теперь мог быть открыт. Он сказал о своих чувствах. Хоть и всегда думал, что это будет совсем по-другому. Зато теперь ему нечего бояться. Дважды его не убьют. Беллами уже сделал это. Последний выстрел был за ним. После него этого уже никто не сделает.