***
Луна и Эхо пришли в столовую к ужину. Они взяли еду на раздаче и направились к своему столу, за которым уже сидели Рейвен, Харпер и Эмори. Луна жутко нервничала и не знала, какой реакции ждать, и что она вообще будет говорить. Эхо села за стол к подругам, а Луна успела только поставить разнос с едой на стол, и Харпер только радостно объявила её появление: — О, Сова, где ты… Но девушка прервалась, когда разнос с едой Луны резко полетел на пол. Его швырнула Рейвен, как только тот приземлился на стол. Все заключённые замолчали от шума, а подруги и вовсе поменялись в лицах. Рейвен равнодушно смотрела в сторону, словно бы Луны рядом и не было. Луна в этот момент чувствовала себя так, словно она провалилась под землю и задыхается сухой пылью. Она стояла как обездвиженная и с болью смотрела на разлетевшиеся остатки ужина под ногами. — Что там случилось, заключённая? — потребовал ответа охранник, подойдя к Луне. — Я упустила разнос, — пробормотала девушка, заставляя себя хоть что-то произнести. — Так убирай! Что стоишь? И останешься без ужина сегодня, раз руки из задницы растут! После того как Луна собрала всё с пола и выбросила в урну, она направилась в свою камеру. Она пролежала на кровати, глядя в потолок, в тяжёлых раздумьях. В голове беспрерывно крутились те слова, что услышала Рейвен из диктофона. Луна теперь совсем не могла выкинуть их из головы. Ей было так отвратительно, так мерзко на душе. Она не знала, куда от этого деваться. Кляла себя беспрестанно. Зачем она произнесла их? И как теперь держать за них ответ? Рейвен появилась в камере перед самым сном. Она зашла в камеру и даже на секунду не глянула на Луну, словно бы та и вовсе призрак. Девушка легла в кровать, охранник заглянул в камеру во время обхода, а после выключили свет. Луна сжирала себя изнутри. Ей было так тяжело и слово произнести. Она понимала, что медлить нельзя. Ей нужно хоть как-то объясниться перед Рейвен, доказать, что ей не всё равно, покаяться перед ней. Даже если это будет звучать нелепо и неубедительно, но это лучше, чем ничего. Луна боролась со своей неуверенностью из-за всех сил. Перешагивая через боль и страх, она произносит слова в темноту: — Рейвен, прошу тебя. Выслушай меня. Но только она успела начать, как тут же Рейвен громко закричала на всю камеру: — Охрана! Эй, Охрана! Луна застыла, совсем этого не ожидая. Тут же появился охранник, и Рейвен продолжила гневные возмущения: — Она мешает мне спать! Заставьте её заткнуться или выведите нахер отсюда! — Рейес, закрыла рот и баиньки, — ответил охранник. — Не фиг шум по тюрьме поднимать! — Так следите за тишиной во время сна! Она пытается заговорить со мной и мешает спать! Я должна это терпеть? Или морду ей набить? Разберитесь с этим! Луна не издавала и звука. Она слышала гневные слова Рейвен, и ей больше ничего на свете не хотелось. Её душили чувства, с которыми она не могла справиться. — Я сейчас как разберусь. Как отправлю тебя в одиночку, там тебе никто не будет мешать спать. — Отлично! Это лучше, чем слушать её бред! — Угомонилась, Рейес! Ещё звук, и вам обоим отлично влетит! После Рейвен замолчала, и охранник ушёл. Луна чувствовала себя разодранной в клочья. Будто бы её только что разорвали по частям и оставили мучительно умирать. Из её глаз непроизвольно текли слёзы, и ей хотелось горько рыдать во весь голос, но она до боли сжимала простынь в кулаках, утопая в слезах. Рейвен находилась в пару метрах от неё, но была так далека, словно бы находилась на другой планете. Такой родной она была ещё этим утром, с тёплой улыбкой и ласковым поцелуем желала доброго утра, а засыпает озлобленной и ненавидящей Луну, готовой растерзать за каждое слово. И тогда Луна окончательно осознала, что потеряла её.***
Утром Рейвен также даже не посмотрела в сторону Луны. Она оделась и заправила кровать с равнодушным видом. На её лице было невозможно уловить хоть какие-то эмоции, она просто была как робот. Луна в этот раз не смогла с ней заговорить. Ей было тяжело даже просто смотреть на Рейвен. Рейес сразу же, как закончила собирать себя, вышла из камеры. Луна ещё некоторое время продолжала смотреть на то место, где только что была девушка, и сдерживала накатившейся слёзы. Всё, что она сейчас решила предпринимать, так это дать остыть девушке, а после вновь попытаться с ней поговорить. Правда, её уверенная настроенность против Луны была очень пугающей. Во время завтрака Луна сидела отдельно от девочек, но не слишком далеко. Подруги посмотрели в её сторону, в то время как Рейвен — опять ноль внимания. Она выглядела мрачно и даже с подругами диалог не вела. Прямо напротив Луны подсела девушка, с которой она познакомилась в больничной палате. Луна не ожидала её увидеть. — Рада, что ты тоже пошла на поправку. — А ты что разругалась с девчонкой-механиком? — Можно сказать и так. Я допустила ошибку, теперь приходится расплачиваться за неё. — Это не всегда так, — возразила заключённая. — Что не всегда так? — Ошибка. Она не всегда твоя. Некоторые люди искусно внушают тебе, что виновата ты. Но это не всегда так. — Мне никто этого не внушал. Я сама так решила. — Это тоже можно внушить. Якобы ты сама решила. Люди — чёртовы манипуляторы. Готовы залезть кому-то на шею, чтобы быть повыше. А те, кто любит, дают слабину и позволяют сидеть на своей шее, уверяя себя, что это добровольно. Чушь собачья — вся эта добровольность и любовь вместе с ней. В какой-то степени, Луна поддерживала её точку зрения. Она действительно находилась в сложной ситуации, когда произносила те слова, и была так эмоционально разбита, что жить не хотелось, не то чтобы в ком-то нуждаться и чего-то хотеть. Но это не делает её правой. Эти слова в любом случае звучат ужасно и болезненно для человека, который испытывает к ней чувства. И пусть Луна хоть сотни тысяч раз права, это ничего не значит, если её девушке больно. Она не может скинуть с себя ответственность и простить себя до тех пор, пока это не сделала Рейвен. Луна заметила, что Рейвен, по-быстрому разобравшись со своим завтраком, почти ничего не съела и покинула столовую. Стоило той уйти, как подруги сразу же посмотрели в сторону Луны, и Харпер активными жестами стала звать девушку к ним. — Прости меня, но давай позже поболтаем? — извинилась перед заключённой Луна и пересела за стол к девушкам. Она села прямо на том же месте, где сидела Рейвен. Стул был всё ещё тёплым. — Что у вас случилось? — потребовала ответа Харпер. — Рейвен не говорила? — Она сказала, чтобы мы и имени твоего при ней не произносили, — ответила Эмори. — И кажется, она в ярости. — Да. А я влипла. — Так что между вами произошло? — продолжала задавать тот же вопрос блондинка. Эхо с Луной переглянулись. Луна одним только взглядом показывала, как ей тяжело об этом говорить, и Эхо словно бы понимала её без слов. — Рейвен больше не верит в искренность Луны, — пояснила девушка. — Но давайте поподробнее об этом потом. А ты говорила с ней? — Пыталась. Но попытка оказалась тщетной. — Это было слышно половине тюрьмы, — прокомментировала Эмори. — Я даже не знаю, что теперь. Кажется, я потеряла её. Вчера я слышала столько ненависти в её голосе, когда она кричала. На меня она даже не смотрит. Будто бы я не существую. — Я думаю, перебесится, и всё будет хорошо, — подбодрила её Харпер. — Сначала выскажет, какое ты дерьмо, а после поймёт, что ты её дерьмо, и уже не отпустит. — Луна сказала Лексе, что Рейвен ей не нужна. Ну только если лишь для того, чтобы не чувствовать себя одинокой, — пояснила Эхо девушке. — И та донесла это Рейвен. — А! Тогда беру слова назад. И как она тебя ещё не убила? — Но всё это не так, на самом деле. Вы хоть это понимаете? — спросила Луна. — Мы-то может и понимаем. Но что тебе до нас? Тебе нужно, чтобы она это понимала. Но как это возможно, когда слышишь подобные слова. — Рейвен столько раз обжигалась об свою веру в людей, — произнесла Эхо. — Но она не позволяла себе сомневаться в тебе. Она разрешила себе свободно любить, не взирая на прошлые предательства. Думаю, ей это далось непросто. И тут очередной нож ей прямо в сердце. — Значит, она не поверит мне? — спросила Луна. Девушки с грустью посмотрели на неё, не зная, что сказать. Но в итоге ответила Харпер: — Мы не хотим тебя обезнадёживать. Но ты и сама знаешь ответ.***
Смириться с этим Луна не могла. И что теперь? Сказать Рейвен «прощай»? Сделать вид, что для неё быть рядом с Рейвен не жизненонеобходимо? Забить на свою боль и на боль любимого человека? Всё это Луна категорически не могла допустить. Она должна была вернуть доверие Рейвен во чтобы то ни стало. А для начала нужно суметь с ней хоть как-то поговорить. В камере девушка почти что не появлялась. Она заходила прямо перед самым сном, и сразу же уходила, как только просыпалась. Днём она много работала, и даже в свободное время её было не сыскать. Девушка делала всё, чтобы не пересекаться с Луной, не оставляя той и шанса заговорить с ней. Поэтому, когда такой шанс наконец представился, Луна не могла им не воспользоваться. Она встретила девушку в коридоре. Вокруг никого не было, и потому момент был особенно удачный. — Рейвен, удели мне всего минуту, прошу тебя. — Ты не стоишь и минуты моего времени, — холодно произнесла Рейвен. — Но я также не стою потерянной жизни. А одна минута может спасти и твою жизнь тоже. — А не до хрена ли ты на себя берёшь? — возмутилась девушка, обратив на неё теперь свой взгляд. — Возможно и так. Но это только от отчаяния. Я не могу оставить всё, как есть. И ты ведь этого не хочешь. — Ты просишь минуту? Окей. Только это будет твоя последняя минута в моей жизни. И можешь даже не пытаться ко мне подходить. Луна ужасно переволновалась от этих слов. Все мысли моментально вылетели из головы, и всё, чего ей до безумия сейчас хотелось, так это взять руку Рейвен и ощутить её тепло. В ней колотился страх. Он всё портил. Но Луна не могла проебать свой, возможно последний, шанс объясниться перед любимой. — Помнишь, как мы пробрались на крышу тюрьмы? Ты мне тогда сказала, что любовь, по сути своей, чиста. О том, что неважно: как ты любишь, и что получаешь взамен. Луне было так сложно говорить, глядя на холодный взгляд Рейвен. На такой холодный, который никогда раньше Луна не знала. — Я лишь хочу сказать, что всегда буду так любить тебя. Даже если ты никогда не простишь меня. Об одном прошу: не гони меня, не строй между нами непреодолимую стену, словно бы мы чужие друг другу. Да, я обложалась. Но я так сильно хочу это исправить. И я готова пойти на всё: стать кем-угодно для тебя, лишь бы не пылью под ногами. Я готова сделать всё для тебя, только бы не оставаться для тебя бесполезной. — Почему я должна подпускать тебя? — со злостью опровергла Рейвен. — Ты уничтожительна. Твоя любовь уничтожительна. С чего ты взяла, что она мне такой нужна? С чего ты взяла, что твоё слово будет впредь иметь вес, когда оно готово изменить направление под лёгким дуновением ветра? Я не вещь, Луна! Ты не можешь раскидываться мной и распоряжаться, как вздумается! Ты, наверное, не в курсе, но люди — не твои игрушки! Ты не вправе играть ими, ломать, а потом приходить со словом «жаль» и браться за старое! Я уже точно больше не та идиотка, которая станет ждать момента, когда меня окончательно доломают. Голос Рейвен сдавал. Луна не могла вынести эти нотки боли в её голосе и беспомощный взгляд, который из последних сил пытается защититься агрессией. Ей до безрассудства хотелось обнять девушку, подарить всё тепло этого мира и донести свою любовь так, чтобы Рейвен поверила, и чтобы ей стало легче, чтобы её израненное сердце облилось бальзамом и вновь стало сиять. Это Луна убила его сияние. Оно было ярче солнца и больше мира, пока ужасные слова Луны не коснулись его и не уничтожили в прах. Она действительно ужасна и уничтожительна. Но Рейвен ей так нужна, как никто в этом мире. И она готова разбиться вдребезги на мельчайшее осколки у её ног. — Я никогда к тебе так не относилась, Рейвен. Ты не вещь. Ты часть меня. Основная часть. И я была искренней с тобой всё это время. И лишь однажды я спасовала. Я грубо высказалась, но лишь потому, что в тот момент я самой себе была не нужна, и потому думала, что мне никто не нужен. Но я была не права. — Высказалась? Минута прошла, — сухо ответила Рейвен и развернулась, чтобы уйти. Луна пропустила дыхание, и в панике она схватила девушку за руку, боясь потерять её окончательно: — Рейвен, пожалуйста… — Не прикасайся ко мне! — злостно крикнула девушка. — Я обещала минуту, и больше я ничего тебе не должна! — Она пристаёт к тебе, Рейвен? — спросил знакомый женский голос из коридора. Луна увидела Лексу и ещё троих девушек рядом с ней, которые приближались к ним. Рейвен посмотрела на них несколько секунд, а после задержала холодный взгляд на Луне и, глядя ей в глаза, ответила Лексе: — Да. Она пристаёт ко мне. Луна застыла на месте в полном замешательстве. Она отпустила руку Рейвен. Та сразу же отдалилась от неё и пошла вдоль коридора. В это время девушки уже окружили Луну в ожидании одного лишь слова Лексы. — Рейвен сказала, что не желает общаться с тобой, слышала? Её желание — закон для меня, — равнодушно произнесла Лекса. После чего Луна получила сильный удар в живот. От боли она потеряла ориентир. Её все ещё не до конца затянувшиеся раны болезненно заныли. Заключённых не остановило полное отсутствие самозащиты, они продолжали жестоко избивать Луну кулаками и ногами. Луна полностью потерялась в пространстве, ей было всё равно, что с ней происходит и какую боль она сейчас терпит. Она лишь смотрела в след уходящей Рейвен, которая прежде чем совсем скрыться из виду, обернулась и посмотрела на Луну. Они удержали недолгий зрительный контакт. Рейвен с болью смотрела на Луну, но даже не попыталась никого остановить. А Луна смотрела в глаза ей со смирением и беззвучным отчаянием. Не удары причиняли ей боль сейчас, а Рейвен, которая смотрела на неё и бездействовала, которая сама попросила помочь избавить её от Луны, и которая сейчас прерывает взгляд и равнодушно уходит.***
На сей раз Луна зашла в камеру перед самым сном. В это время Рейвен сидела на своей кровати с мобильником в руках, и лишь ненадолго отвлеклась от него, когда Луна вошла. Девушка смотрела с некоторым беспокойством, но пыталась его скрыть. Возможно, она винит себя за предельную жестокость, но в то же время считает, что Луна этого заслужила. У Луны болело всё тело, и её нога даже едва похрамывала. Но она попыталась выглядеть стойкой и как можно меньше уязвлённой. Ничего не сказав, девушка легла в кровать и отвернулась к стене. Она чувствовала дикую боль внутри, непосильную ей, раздирающую в клочья. Рейвен показала всю серьёзность и стойкость своего «нет». Она не готова простить её. И Луна поняла, что ничего не может с этим сделать. Теперь ей как-то придётся с этим жить. Но как жить с тем, когда твой любимый человек ненавидит тебя настолько, что готов отдать на растерзание? Луна испытала самую жестокую безысходность в своей жизни. Её мир словно бы рухнул. Ей так было больно и одиноко, что ей хотелось бросить всё на свете, убежать куда-нибудь подальше от этого места, оказаться в своей комнате в полном одиночестве и выкричаться, выплакаться на весь дом, до тех пор, пока не станет легче. Но она прикована к своей боли вплотную. От неё не убежать и даже на мгновение не отстраниться. Жестокие стены удерживают все эти ужасные чувства, рвущие грудную клетку. Тюрьма ужасна, когда она создаёт угол, в котором застревает всё плохое, что с тобой случилось. Если на свободе есть возможность хотя бы на что-нибудь отвлечься, то здесь придётся пережить это с такой болью, прочувствовав каждый острый миг, что и жить больше не захочется. Луна пережила самую ужасную ночь в своей жизни. Она едва выносила физическую боль от побоев, почти что не позволяя себе двигаться, и вместе с этим её моральное состояние было ещё хуже в два раза. С раннего утра Рейвен уже не было в камере, и Луна на этот раз был этому рада. Она с трудом поднялась с кровати и увидела, что её простынь была в пятнах крови, как и её одежда. Незажившие раны сочились после ударов. Девушка сняла простынь, чтобы отнести её в прачечную и отстирать её там. И пока разбиралась с постелью, заметила под своим матрасом небольшой пакетик с кокаином. Здесь гадать не пришлось, она знала, что он здесь делает. Дожидается, когда его заметят охранники и переведут Луну на строгач. Но Луна ведь этого не позволит. Она надёжно перепрятала его. Возможно, он ещё выполнит своё предназначение. Со своим завтраком Луна разобралась быстро. Есть она не хотела, поэтому больше сделала вид, что поела, чтобы к ней не возникало вопросов. В сторону девочек и Рейвен она даже не смотрела — была и так слишком выжата эмоционально и морально. Она поспешила уйти на работу. Ей нужно было побыстрее убрать свои кровавые следы с одежды и постельного белья. Благо, доступ в прачечную ей всегда открыт. Девушка взяла чистую партию одежды из склада, а свою поспешила снять и отправить в стиральную машину. — Ты так соскучилась по работе, что сбежала с завтрака? — послышался голос Эхо со спины. Луна обернулась, чтобы удостовериться, что девушка пришла одна. — Красивое тело, — прокомментировала Эхо, осмотрев полураздетую подругу. — Спасибо, — кратко ответила та. После Эхо рассмотрела серьёзные синяки и травмы на теле, которые точно невозможно было скрыть, хоть Луна и пыталась скорее одеться. — И что это с тобой случилось? — Ничего нового. Просто Лекса не хочет, чтобы я подходила к Рейвен. Как и сама Рейвен. — Жёстко. Что планируешь с этим делать? — С кем именно? С Лексой или Рейвен? — Да хоть одной из них. — Рейвен мне доступно объяснила, чтобы я отвалила от неё, — голос Луны на удивление было спокойным и ровным. — И вот я хочу так же доступно объяснить Лексе, чтобы та отвалила от меня. — Осторожней, Луна. Ты по лезвию ножа ходишь. — Нет. Я уже за его пределами. И мне ничего не страшно. Сейчас встаёт вопрос о выживании. Либо я, либо меня. — Я бы не хотела, чтобы тебя. — Я тоже. Так может ты тогда готова помочь, если мне понадобится помощь? Эхо задумалась, прежде чем ответить. И понятно почему. Луна даже больше рассчитывала на отказ, чем на согласие. И думала, что Эхо подбирает слова, чтобы помягче её послать. — Я на твоей стороне, — ответила Эхо, чему Луна была приятно удивлена. — Только в рамках разумного. Я ведь не самоубийца. Луна была рада даже тому, что обзавелась поддержкой. Между прочим, в лице Эхо эта поддержка выглядит вполне себе существенной. И даже самого факта того, что Луна не одна, уже достаточно. Чуть позже пришли Харпер с Эмори. Очередной рабочий день начался. Всё словно по-старому. Только есть весомое напоминание тому, что это не так — боль. Боль всего тела, и куда более страшная душевная мука. Но Луна была такой уставшей от своей беспомощности, что решила из последних сил и отчаяния поднять себя на ноги и держаться стойко. Она боролась с собой и своей болью. Понимала, что ей надо привыкнуть, и возможно стать нечеловеком. Она отговаривает себя от надежд и сожалений. Сейчас ей нужна другая Луна. Которой будет тяжело, но она справится. Харпер не унималась рассказывать про парня, с которым она познакомилась в интернете. Луна часто погружалась в собственные мысли, но старалась слушать её. Девушка, рассказывая о нём, выглядела особенно оживлённой — это нельзя было не заметить. — Я сама иногда не верю в то, что мне так повезло с ним познакомиться. Мне с самого начала с ним было так легко и интересно общаться. Только я боялась признаваться ему. И это всё портило. Но когда я решилась рассказать, то, вы не поверите, он совсем не огорчился! Он такой понимающий, чуткий, — мечтательно делилась Харпер. — И у меня будто бы второе дыхание появилось. — Так ты морду его покажешь? — торопила Эмори. — Да это же совершенно неважно! Главное — какой он человек. — Он что такой стрёмный что ли? — Эй! — слегка обижено воскликнула Харпер. — Нет. Он очень даже милый. У тебя таких, полюбасу, не было! — Ну да, конечно. Поэтому ты только о его чуткости и твердишь. Хвастаться просто больше не чем, — продолжала стебаться Эмори, пытаясь добиться своего. А Эхо, как и всегда, просто усмехалась с их диалога. — Да покажу я вам его. Сейчас, — говорила Харпер и залезла в свой телефон. — Фотографий на странице у него нет, но он присылал мне. Я просила об этом. Было видно, что Харпер нашла фото по её взгляду в экран своего мобильного. Даже Луна от любопытства отвлеклась от своих мыслей. Ей казалось, что Харпер вкладывала все свои надежды и ожидания в этого парня, так что нужно было понять, кто он такой, и достоин ли он этого. — Я немного волнуюсь, — призналась блондинка, и в итоге протянула телефон подругам. — Ты теперь мутишь с азиатом? — усмехнулась Эхо. — Пока нет. Но очень хотелось бы. Тюрьма мешает. — Монти? — от неожиданности произнесла вслух Луна, увидев фото. У Харпер мгновенно округлились глаза и открылся рот от удивления. — Ты его знаешь? Эхо с Эмори в некотором удивлении посмотрели на Луну и заулыбались. — Да. Он мой хороший знакомый. И друг Беллами. — Ни хрена себе, — произнесла Эхо. — Вот это тесен мир. Харпер даже не могла слова подобрать, но в итоге чуть успокоила поток своих эмоций и заговорила: — Серьёзно? Ты же не шутишь, нет? — Не шучу, конечно. — О, господи! Расскажи мне о нём что-нибудь! Всё, что только знаешь! — Да я много и не знаю. Он не часто в свет выбирается. В основном «свет» съезжается к нему. У него небольшая квартира, но там почти всегда кто-то да есть. Друзья его без внимания не оставляют, хотя он внимания и не жаждет. Обычно, он сам по себе, но в тоже время умудряется быть и с компанией. Вообще, он загадочный и непонятный, кажется, что он довольно отстранён от окружающего мира и живёт в своём. Но на самом деле, он внимательный. Он всё замечает и знает, что происходит у его друзей, даже если они ему о чём-то не рассказывают. В общем, интересный он парень, и рядом с ним всегда царит атмосфера лёгкости и расслабухи, словно находишься в лёгком алкогольном опьянении, даже если не пьёшь. И это ощущение появляется даже у тех, кто с ним особо незнаком. Вот у меня так было с самого начала. Наверное, поэтому он и тянет людей. Друзья его ценят, а он всегда готов помочь, если нужно. Он отзывчивый, несмотря на то, что может показаться незаинтересованным, отвлечённым и занятым только своим делом. Харпер ловила каждое её слово с всепоглощающим восторгом в глазах и влюблённо улыбалась. — Чёрт возьми, как же всё отличается от переписки. Как же я хочу узнать его живым, увидеть своими глазами какой он, а не читать бездушный текст. Ведь так непонятно ни черта: его эмоции, с какой скоростью и интонацией он обычно разговаривает, что его заставляет улыбнуться, а от чего нахмуриться. Переписка — это не то. Вот ты рассказала мне, и я уже хоть какую-то картину о нём нарисовала. Спасибо, что так подробно описала его. Мне это о-очень нужно. Всё остальное время Харпер много уделяла времени перепискам и тормозила рабочий процесс. Подруги с пониманием к этому отнеслись. Харпер действительно светилась от счастья. Все понимали, как это необходимо здесь, даже если это будет длиться не долговечно. — Отложи уже свой телефон и отвези вещи на склад, — сказала Эмори девушке. — Да ладно, пошли вместе отвезём их, — перебила её Эхо. — Зачем на склад парой ходить? — возмущалась Харпер, не отрываясь от своего телефона. — Там и одна сможет справиться. — Тогда может ты и сходишь одна? — Нет. Хотите вдвоём — идите. У нас с Совой и тут дел полно. — Ага. Китайца своего обсуждать, — усмехнулась Эмори, и вышла вместе с Эхо из прачечной. — Его зовут Монти, — прокричала вслед Харпер. — И он кореец! Девушки остались вдвоём. Луна непроизвольно вспомнила момент, когда они с Харпер в последний раз были наедине, и Рейвен прислала ей сообщение. Сложно было бороться с подобными вещами, но Луна и не хотела. Пусть эти воспоминания кислотой разъедают внутренности, Луна не может их отпустить. Они — часть её. И всё, что осталось от её любви к Рейвен. Харпер внезапно отрывается от мобильного и радостно восклицает: — Он придёт! Луна заинтересованно посмотрела на Харпер, ожидая дальнейших пояснений, и та продолжила: — Он предложил навестить меня! Он придёт сюда, понимаешь? Я увижу его! — Это очень круто, — с искренней улыбкой ответила Луна. — Я бы тоже хотела его увидеть. Передашь ему «привет» от меня? — Да, конечно. А что если у нас с ним и правда что-то получится? Как думаешь, я ему понравлюсь? Вот бы сходить в парикмахерскую перед встречей, и было бы у меня больше косметики! — Конечно, понравишься, Харпер. Ты очень красивая. Он же видел твоё фото? — Да. Но эта фотография была сделана ещё на свободе. Я там совсем другая. — И что он сказал? — Он сказал, что не видел ничего более идеального. — Монти так сказал? — в приятном удивлении произнесла Луна. — Значит, ты ему точно понравилась. Не иначе. — Но я ведь изменилась с тех пор. Хочешь увидеть ту фотку? — Не хочу. Мне достаточно того, что я вижу тебя перед собой. И я считаю, что эта Харпер, которую я знаю, не чуть не хуже любой другой. Ты ему и такой понравишься, я в этом уверена. — Твоя поддержка сейчас — это просто спасение моей нервной системы, — с улыбкой призналась Харпер. — Я хочу чувствовать себя полноценной женщиной — красивой и любимой. Вообще хочу уже ходить на свидания и носить платья. Трахаться, в конце концов, как все нормальные люди! Сколько я пропустила. — Тогда бы ты не встретила нас, — подметила Луна. — Да. Это единственное утешение. Единственное — ради чего стоило сесть в тюрьму. Луна печально улыбнулась, полностью поддерживая её. Она думала так же. Многое было потеряно, но ей было хотя бы за что зацепиться, чтобы назвать то, что она здесь приобрела. Хотя сложно было сейчас ценить и это, когда она не нужна самому дорогому ей человеку. Подруги — они все замечательные, и очень важными стали, но это другое. У каждой из них есть кто-то ближе. Вот у той же Харпер уже намечается любовь. Ценить дружбу и любить этих людей можно до бесконечности, но это не сделает её полноценно счастливой. — Я так волнуюсь перед встречей с ним. Просто изведу себя до этого момента. Как перестать бояться? — Знаешь, бояться иногда полезно. Когда боишься потерять человека, то начинаешь осторожнее обходиться с его сердцем. — Ох, прости, — внезапно погрустнев, сказала Харпер. — Я здесь тебе уже весь мозг вынесла им, когда у тебя на личном такие проблемы. Я словно обо всём забыла на эмоциях. — Нет. Тебе не стоит извиняться. Мне становиться легче, когда я вижу, что хоть у кого-то всё хорошо. Меня это подбадривает, честно. Иначе можно было б загнуться от всей этой депрессивности, если бы у всех сразу начались плохие дни. А так… где-то солнечно, а где-то дождь. И в целом картина не такая пасмурная. — Я знаю, что попрошу тебя об очень сложном, но… не бросай её. Как бы не было трудно и как бы она не отталкивала. Она не понимает сейчас ни черта. Боль ей пеленой глаза закрыла. Если ты оставишь её, то она из этой боли уже никогда не выберется. Она будет видеть в каждом предателя, и сердце её будет навечно закрыто для любви, ведь там плотно засела Ты. Чтобы она не говорила и какой не пыталась казаться, ты есть там и будешь. Потому и спасти её можешь только ты. — Со спасением у меня хреново выходит. Как показал жизненный опыт, я могу только добивать. — Не верь жизненному опыту! Он и сам ни черта не знает! Потому что в один миг может перечеркнуться всё, что ты когда-либо знала и верила. И это не будет поддаваться объяснению. Верить стоит только тому, что чувствуешь.***
Луна не верила ничему. Стало трудно понимать, что происходит, и что вообще с этим делать. Раньше Луна понимала, что ей нужно делать со своей жизнью: её желания вырастали в цели; она понимала, как их достичь; она знала, чего хочет, а чего нет. В работе и в личных отношениях она была нацелена вверх, и никогда не шла по наклонной вниз. Иногда могли быть застои на одном месте, которые угнетали. Но никогда не было вниз. Так Луна умела жить. Знала как. Но теперь она ощущает себя в самом низу своей жизни. У неё нет ничего. У неё нет даже себя. Словно бы у неё отняли собственную личность. Оказалось, пустота — это самый тяжёлый груз. Всё, во что верила Луна — это одиночество. Ничего сейчас не было более правдивым и ощутимым. Оно так приросло к Луне, что она стала забывать, что есть мир, помимо этого: что за этими тусклыми стенами течёт свобода, дует ветер и путает волосы; что там есть улыбки и неспешные разговоры; что там Луна когда-то пекла персиковый пирог и собирала чемоданы в Испанию. Весь этот мир сейчас казался красивой выдумкой. Будто бы не было этого ничего, и Луна всегда находилась здесь прижатой с одной стороны решётками, а с другой стороны равнодушной безысходностью. Верить только тому, что она чувствует. Во что же ей верить, когда внутри неё образовалась дыра? Только пустота и никчёмность обитают в этой дыре. Единственное чувство, которое изредка появляется — это боль. Оно появляется, когда рядом Рейвен. Рейвен, которая делает вид, что Луны не существует в её мире: она её не видит, не слышит и не воспринимает как живого человека. И Луна уже даже с этой своей новой ролью смирилась — ролью призрака, невидимки или тени. Все эти роли ужасны, но всё могло бы быть и хуже. Пока она может быть хотя бы тенью для девушки, она этому уже рада. Потому что, когда Рейвен исчезнет из её жизни совсем, тогда Луна не знает, как она это вынесет. Ей было сложно представить свою жизнь без Рейвен. Она боялась даже представить, что однажды проснётся в этой камере и не увидит её напротив себя. Боялась представить, что когда она выйдет на свободу, ей будет тошно смотреть на улицы своего города, на стены собственного дома — она будет вспоминать крышу тюрьмы, и хотеть вернуться в то место и в то самое время. Она боялась остаться бессмысленной. Потому что она больше не видит смысла в себе без неё. Зачем она нужна, если не затем, чтобы целовать Рейвен и заставлять её улыбаться? Зачем, если не за тем, чтобы гулять с ней под солнечными лучами и укрывать её пледом, когда та уснула? Зачем существовать, когда мечта разбита? Зачем кого-то любить, если в каждом из них она будет видеть Рейвен? Сейчас об этом Луна думала постоянно. Но мысли её не спасают и не защищают, а лишь убивают. Потому ей приходиться что-то делать. Даже если ничего совершенно не хочется. Потому она тайно пробирается в нужную ей камеру и засовывает пакет с кокаином в наволочку подушки. А после она неприметно подходит к Финну и как можно аккуратнее сообщает ему: — Я видела, как одна заключённая пронесла наркоту в свою камеру. Кажется, её зовут Грейс. — И зачем ты решила доложить именно мне? — Потому что я ничего не знаю, и ничего никому не говорила. Ты сам нашёл наркотики. Вскорости охрана провела обыск. Заключённые стояли возле дверей своих камер, пока рылись в их вещах. Обычно эти проходило без каких-либо последствий, но не в этот раз. Грейс забрали. Она кричала что-то злобное, периодически смотря на Луну, когда проходила мимо неё. В это время Луна смотрела ей прямо в глаза с равнодушным лицом. А после она поймала взгляд Лексы на себе, после чего с демонстративной незаинтересованностью развернулась и ушла. — Это ты сделала? — в недоумении спрашивала Харпер, встретившись с Луной по пути. — Ты в край долбонулась? Луны была лишена каких-либо эмоций и ничего не отвечала. — Зачем ты это сделала? Грейс ведь с Лексой, — говорила Эхо. — В этом и есть весь смысл, — холодно отвечала Луна. — Я же говорю, она вообще мозгов лишена! — возмущалась Харпер. — И чувства самосохранения! — Лекса тебе этого не простит, — более спокойно, чем её подруга, продолжала Эхо. — А мне её прощение и не нужно. Она меня уже резала, избивала, лишила меня Рейвен и подкидывала наркотики. Что ещё нового я могу от неё получить? Стоять, разинув рот, и ждать очередные удары я больше не намерена. — Но что ты этим добьешься? Того, что она тебя просто прикончит. — Хотя бы то, что я брошу камень в ответ, когда бросают в меня. Даже бессмысленное действие в сторону своей защиты лучше, чем бездействие. — Это не защита, а самоубийство! — продолжала ругаться взволнованная Харпер. — Не беспокойся, со мной будет всё в порядке, — успокоила её Луна. — Откуда тебе это знать? — Я это чувствую. А ты не доверяй своему жизненному опыту. Если обычно выигрывает Лекса, это не значит, что так будет и на сей раз. — Я тебе не об этом тогда говорила. Я говорила не бросать Рейвен, а не подкидывать наркотики. Это разные вещи. — Всё это ради Рейвен. Я не смогу быть рядом с ней, если позволю себя уничтожить. Не хочу предать её снова.***
Пока что со стороны Лексы была тишина. Луна понимала, что это ненадолго, и что против неё, возможно, готовиться целый план по её устранению. У неё не было оружия. Она лишь пыталась прощупать слабые точки Лексы. Пока что у той было две слабости: Рейвен и чувство собственного величия. И Луна уже задела обе из них. Но эти слабые стороны нельзя было использовать в целях собственной защиты. Нужно было что-то ещё. То, что Лексой не контролируется. А пока Луна действовала методом тыка и готовилась к последствиям. Сегодняшний день стал исключительным. Рейвен осталась в камере, хоть и по-прежнему «не замечала» Луну. Последняя и не пыталась привлечь внимание. Чтобы Рейвен не уходила. Теперь было достаточно и просто её молчаливого присутствия. Луна поражалась тому, как Рейвен может выглядеть такой безразличной и даже жестокой по отношению к ней. Ведь не так давно всё было совсем иначе. Рейвен была такой влюблённой, дарила своё тепло и искренность. А сейчас она выглядела так, словно бы вообще никогда не любила Луну. Иногда Луне даже казалось, что это она всё придумала: проведённые ночи с Рейвен; её нежные руки; её сонную улыбку с утра, как только она видела Луну, открыв глаза. Больно это вспоминать. Слишком больно. Но эта боль — необходима. Эта боль — теперь и есть присутствие Рейвен в её сердце. — Луна! — радостно воскликнула Харпер, как зашла в камеру и сразу же залетела к ней на кровать. — Он пришёл! Мы с ним виделись! Я вот только что со свидания! Голос Харпер слегка дрожал, она очень нервничала, и этим заставила Луну даже улыбнуться. Она была погружена в рассказ подруги, но всё же чувствовала удивлённый взгляд Рейвен в их сторону. — И как всё прошло? — Просто до невозможности круто! Я… я в восторге! Господи, какой же он классный! Он сказал, что будет ждать моего освобождения. В жизни он намного круче, чем в переписках. Я такого давно не испытывала. Пожалуйста, расскажи мне о нём ещё что-нибудь. Что-угодно. — Я с радостью расскажу, как что-то вспомню. Мысли сейчас в одну кучу не собрать. — Он сказал, что рад тому, что мы с тобой знакомы. Сказал, что ты хороший человек, и всегда будешь готова помочь или поддержать, если потребуется. Он так и сказал: «За тебя теперь можно не беспокоиться». — Харпер, выйди их камеры, — подала голос Рейвен. — Завтра поговорите в прачечной. — Здесь не только твоя камера. — А ты здесь вообще не должна находиться. — А тебе обязательно становиться сукой, если у тебя что-то не клеится? Рейвен округлила глаза, удивившись и разозлившись на подругу: — Я сказала вон отсюда! Харпер в ответ тоже вспылила: — Да что с тобой не так? Если тебе так хреново, то возьми да сделай что-нибудь, чтобы это было не так — элементарно, разуй глаза. А не усложняй всем жизнь вокруг себя, только потому что тебе всралось быть неподкупной стервой! — Харпер! — ещё более злостно крикнула Рейвен. — Что из мною сказанного ты не поняла? В какой форме мне тебя ещё послать? — Ну и дура ты, Рейвен, — ответила девушка и покинула камеру. Рейвен отошла от своей кровати, встала на одном месте, сжав своё тело руками, и устремила свой взгляд в стену. Она пыталась справиться с эмоциями. Было видно, что они били через край. Луна боялась обращаться к ней, чтобы не сделать ей ещё хуже. Но вскоре Рейвен сама заговорила с ней. — Теперь ты у меня ещё и друзей решила отнять? — с упрёком начала девушка. — Я никого не пытаюсь отнять у тебя. — Да? Раньше бы она пришла ко мне. А теперь она меня словно не заметила. Я даже не знаю о ком шла речь сейчас. В голосе Рейвен были слышны слёзы, которые она не пускала наружу. Она говорила с едкой обидой и неприкрытой болью. И Луна попыталась ответить как можно мягче. — Я никогда не смогу им заменить тебя. Ты очень важна для них. И всегда будешь. Просто они не хотят тревожить тебя сейчас. Они с пониманием и заботой к тебе относятся, но уж точно не с равнодушием. Тебе очень повезло с подругами, ты можешь не сомневаться в них. — Мне казалось, что я могу и в тебе не сомневаться. Но я не знаю, за какие проступки меня наказала судьба, когда свела меня с тобой! Луна могла лишь с болью в очередной раз вспомнить, как Рейвен называла её самым большим везением в своей жизни, а теперь — совсем наоборот. — Возможно, чтобы чему-то научить нас обоих, — спокойно ответила Луна, словно бы этот диалог не ранит её. — Научить ценить и любить, несмотря ни на что. — Знаешь, что? Мои друзья кое-что нашли, пока искали психопата, который шантажировал Беллами. Я не хотела тебе этого говорить тогда, чтобы не ранить. Он изменял тебе. И довольно давно. Имя Джон Мёрфи тебе ни о чём не говорит? Его друг и по совместительству любовник. Это было прямо перед твоим носом всё это время. Любые мысли мгновенно вылетели из головы Луны. Она была настолько шокирована, что не могла произнести и слова. — Вы оба так достойны друг друга, — продолжила Рейвен и оставила Луну в одиночестве.***
Она лежала в кромешной темноте и смотрела в потолок, даже не пытаясь заставить себя заснуть. Её словно бы прижало огромным булыжником, из-под которого у неё не было возможности выбраться. Мысли и воспоминания тяжёлой ношей навалились на неё и терзали изнутри. Ей было сложно поверить в то, что всё это было именно так. В то, что Беллами мог с ней так поступать. Она бы поняла, если бы он изменял ей с кем-то, кого она не знает. Но Джон был их общим другом. Он часто находился с ними двумя, а Луна ни о чём и не подозревала. Она замечала, что Джон бывал в напряжённом состоянии, и даже замечала боль в его глазах, но она уж точно не понимала из-за чего эта боль. Луна не могла прекратить вспоминать. Особенно последний день рождения Беллами, и то каким был убитым Джон. И это ещё до того, как он узнал о свадьбе Луны и Беллами, о котором её парень жестоко объявил перед всеми. Это было жестоко по отношению к Джону. Что же заставило его так сделать? До этого всего она потеряла Беллами из виду, и ей показалось странным, что он решил принять душ посреди белого дня, когда в доме прибывают друзья. И как он отговаривал её от секса в душе. Но теперь-то всё стало понятно — картинка сложилась. И Луне так было тошно от этого понимания. Неужели Джон был в тот момент там? Но как он всё это терпел? Он ведь любил Беллами. Он и сам так сказал, только Луна не слышала.« — Ты любишь его? — Беллами или пирог? — Первого. — Люблю. Но пирог всё-таки больше. — Пирог этого заслуживает. — У вас что-то случилось с Беллами? — Нет. Мы очень хорошие друзья… Тебе повезло с взаимностью. »
У Луны навернулись слёзы. Она поверить не могла в то, что была так слепа. Всё это время она жила выдуманной реальностью. Вернее, искусственно созданной её парнем реальностью. Этот ужасный обман разрушил все тёплые воспоминания из прошлого и оставил лишь пепел. Двое небезразличных для неё людей так цинично относились к ней. Она чувствовала себя покинутой и растоптанной. А воспоминания по новой разъедали её мозг и плавили сердце.« — А с чего бы мне быть счастливым? Есть для этого причины? Я всю жизнь являюсь заложником каких-либо обстоятельств. И это проявляется буквально во всём. — У тебя есть кто-нибудь, кто может помочь тебе с этим справиться? — У меня нет никого. — Извини, конечно, что лезу. Но у тебя кто-то есть. Все это знают, но не знают кто. — Я не нужен ему. — Попытайся это исправить. Сделай всё возможное, если он того стоит. Не бойся показать ему свои чувства. Потому что, если у него есть сердце, он не останется равнодушным. Любовь подымет тебя на ноги, и ты забудешь, что такое всё время защищаться. Я знаю о чём говорю, Джон. Я была в подобной ситуации, но Беллами изменил это и изменил меня. — Есть много препятствующих обстоятельств, Луна. Всё не так сказочно, как у вас с Беллами. — Забей на обстоятельства! Если хочешь стать счастливее, иногда стоит силой выгрызать своё счастье. — Но ты даже не знаешь о чём идёт речь… — И это к лучшему. Так я могу судить более объективно. »
И после этого копы находят в её сумке героин, а дальше тюрьма. Она теперь всё понимает. И ей до ужаса больно. От этой боли не спрятаться и не убежать — её приходиться чувствовать. Если бы она только могла забыться в руках любимой и растворить эти скоблящие чувства в её нежности. Тогда бы Луна могла б справиться с чем-угодно. Но ей в одиночку приходится бороться за собственную жизнь, оберегать Рейвен так, чтобы та об этом не знала, и выносить любой моральный натиск в пожирающем одиночестве. Луна, хоть немного вынырнув из болезненного потока воспоминаний, заметила Рейвен, стоящую посреди камеры. Она сперва испугалась, увидев силуэт, но быстро осознала, что это Рейес. Девушка поднялась с кровати и подошла к ней поближе. За это время Рейвен ни разу не двинулась, стояла как робот, в одном положении, лицом к небольшому высоко расположенному окну. Тогда Луна поняла, что Рейвен находится в спящем состоянии. Эхо однажды предупреждала её о том, что во время нервных срывов Рейвен может ходить во сне. Глаза девушки были открыты, но взгляд был словно не живой. И Луна не смогла в этот момент устоять. Её эмоциональная разбитость так подкосила её, что не было сил хоть чему-либо сопротивляться. Она аккуратно взяла руку Рейвен, и из её глаз мгновенно хлынули слёзы. Она даже позволила себе вслух всхлипнуть, не забивая рыдания в горле. Она так устала выглядеть сильной и спокойной, и она сбрасывает тяжёлую шкуру в эту самую секунду. Ей так больно и легко, она сжимает руку девушки чуть крепче и зажимает губы. Но вскорости она вообще перестаёт о чём-либо думать, потому что она видит влажный след на щеке Рейвен, и её сердце сжимается с нереальной силой. Она едва ощутимо проводит пальцами по влажной щеке девушки, а после заключает её в нежные объятия, впитывая в себя всю ценность момента. Время растягивается на полу секунды, потому что ценность времени становится несоизмеримой. Она обнимает такое тёплое и родное тело самого дорогого ей сейчас человека во всём мире, наслаждаясь и плача, убивая себя этим и возрождаясь. Луна вдыхает любимый аромат её волос, и всё на свете кажется уже не таким уж и важным. Пусть даже завтра Луну на части растерзают — сейчас это её совсем не волнует, и даже не покажется страшным. Она оставляет огромную часть своей жизни ей, и тихо шепчет: — Моя девочка… прости меня. Я всё сделаю… Я верну тебя, я обещаю.Глава 10.1. Наживка или хищник?
В последнее время реальность стала удивлять своей многогранностью. В ней было так просто запутаться. Анализ здесь был неуместен и попросту бессмысленен. А толку было анализировать? Всё так изменчиво. Вчера его пытались уничтожить, а сегодня уничтожает он. Так оно всё и происходит. Прав он или виноват — уже не имеет особой разницы. Уже совершенно неважно сколько людей от него уйдёт и останется ли хоть кто-нибудь. Когда он ставит себе цель, он не даёт определения пути к её достижению. Он не обращает внимания на любые чувства и эмоции. Они делают человека живым, но Беллами был мёртв, и воскреснуть окончательно ему было пока что рановато. Он бы не мог сказать, что не хотел бы этого. Не мог бы сказать, что не устал. Но он не мог позволить себе даже думать об усталости. Ему нельзя было становиться собой. Возвращаться в ту комфортную жизнь, где ему не приходится быть заведённым оружием сутками напролёт. Война — это его стихия. Бороться с самим собой или с целым миром было для него не в новинку. Он достаточно умел управлять собой. Потому даже самому скрытному противнику он мог противостоять, или хотя бы надеется на победу над ним. Потому Беллами постепенно превращал себя в средство собственной защиты. От человека в нём мало чего осталось. Это было трудно, но необходимо. Иначе очередные потери, которые принесёт эта война, снесут Беллами с ног и размажут его по асфальту. Разве он может это допустить? Парень собирался отнести завтрак Октавии. Этот завтрак приготовил для неё Джон, прежде чем уйти. Он отлично справлялся с тем, чтобы присматривать за ней. Этот парень был несказанно удобен сейчас: он помогал присматривать за пленницей, готовил еду, ночью отсасывал и засыпал под боком, потому не было так одиноко. Чувств к нему Беллами не испытывал, потому рядом с собой его можно было держать, или даже необходимо. Хотя и его бы Блейк очень не хотел бы лишаться. Ему не плевать на Джона совсем. За последнее время Беллами к нему ещё больше привязался. Это теперь не просто секс, Беллами всё больше ощущает парня своей собственностью. Словно как пристройка к нему самому. Как отдельную личность он его почему-то не воспринимает. Он и сам не знает почему. Наверное, так это сейчас удобно. Не удобно, а необходимо. Нельзя же не к кому испытывать чувств. Иначе будет слишком больно терять. Луна сказала, что он не может взять чувства под свой контроль. Но она его недооценила. Беллами уже это сделал. У него остался лишь сухой рассудок. Любые действия он подогнал под рамки полезно/неполезно. Всё расставил по полкам, всему дал предназначение, и не оставил места ничему, что просто необходимо любому человеку для того, чтобы чувствовать себя живым. Это состояние было очень тягостным для него самого. Но других вариантов не было. Звонок в дверь прервал парня от дел. Беллами открыл дверь и увидел Атома на пороге. — Знал, что я дома? — Уповал на удачу тебя здесь застать, — ответил друг и зашёл внутрь дома, не спрашивая на то разрешения. Беллами молчаливо пошёл за ним. — Теперь, чтобы с тобой встретиться, приходится только лишь уповать на удачу, — жаловался друг, осматривая комнату. — Я завален работой. — А с психом что? — Можно сказать, я закинул удочку и жду, когда рыбка клюнет. Атом с интересом посмотрел на друга, отвлёкшись от рассматривания интерьера. Беллами уже понимал, что он здесь не просто так. — Так ты теперь рыбак? А кто наживка? — Последние несколько ночей у меня ночевал Джон, помогал мне в каких-то делах. Мы с ним несколько сблизились за это время. Я даже больше ему рассказал о себе. Моменты, которые не люблю рассказывать кому-либо. Кажется, он проникся. Взгляд Атома едва заметно потяжелел, но Беллами заметил. — Так значит Джон — наживка? — Можно сказать и так. Психу ведь нужно меня за что-то взять. А мне нужно его поймать, когда он вылезет из укрытия. — А ты не думал, что Джон этого не заслужил? — спросил Атом с едва уловимыми нотками упрёка. — Мы все этого не заслужили, Атом. Ни я, ни Октавия, ни ты. Всё что происходит — никто из нас этого не заслужил. — Ты не так давно инсценировал собственную смерть, чтобы спасти его. А теперь ты и сам готов пустить его в расход? — В тот раз мне приходилось играть по правилам психопата, теперь это мои правила, — сухо отвечал Блейк. Атом смотрел на него с неодобрением и даже со скрытой печалью. Беллами это заинтересовало. Что на него нашло? С чего бы ему становиться таким ярым защитником Мёрфи? — Значит подвергать его жизнь опасности ты можешь позволить только себе и никому больше? — Риск — есть риск. Что уж точно я не могу позволить себе, так это рисковать Октавией. Джона я тоже надеюсь увидеть живым, идя на такой шаг, и сделаю для этого всё, что в моих силах. Ты пойми, что без жертв из этой истории не выйти. Только теперь я могу влиять на это. — А Октавия это одобрила? — Мне не за чем с ней советоваться. Я и сам знаю, как поступить. — А где собственно Октавия? Ты говорил, она здесь. — Она отдыхает. — Так я зайду поздороваться? После чего Атом, не дожидаясь ответа, направился к лестнице на второй этаж, пока его не остановил Блейк твёрдым отказом: — Нет. Парень в растерянности посмотрел на Беллами, явно не ожидая подобного от него. — Она не может принимать гостей, — пояснил Блейк. — Почему? — Потому что она прикована к кровати наручниками, — всё так же невозмутимо отвечал Беллами. Атом смотрел на него с несколько секунд, переваривая информацию, а после в попытках сдержать шок. — Ты это серьёзно? Всё это время она в плену у тебя находилась? — Да, это так. — Беллами, какого хрена?! — всерьёз возмутился Атом. — Ты окончательно свихнулся что ли?! — Ты и сам понимаешь зачем. Мне нужно было обезопасить её, и себя. Она является прямым средством власти надо мной. — А по-другому этот вопрос никак не решить было? — Если бы моя сестра не была столь упряма и умела прислушиваться, всё было бы иначе. — Но это ведь не повод держать её взаперти! — А у тебя есть предложения? Или ты так, пришёл попиздеть? — Позволь мне за ней присмотреть. Она будет в безопасности, и её не придётся насильно удерживать. Я смогу с ней договориться, — уже более спокойно произнёс Атом. — Моя сестра — моё дело. Тебя это никак не касается, ясно? — Вообще-то касается, — возразил Атом. Беллами перестал спорить и лишь молчаливо выжидал объяснения. Атом, словно бы собираясь с мыслями, выдохнул и продолжил: — Мы с твоей сестрой давно испытываем чувства друг к другу. Только тогда я не мог себе их позволить. Решил, что смогу забить на них и забыться. Но так этого и не получилось. Даже спустя года. Она была с Линкольном, потом потеряла его, а я всё время любил только её. Потому и с Клэр у меня было всё наперекосяк: я бухал, забивал на неё и её просьбы, и гулял так, словно свободен. Потому Клэр плакала, когда собирала вещи и уходила, а я её не остановил. Но после того, как ты типо «умер», мы сошлись с Октавией. — Мм, вот оно значит как, — холодно произнёс Беллами. Атома напрягало его холодное спокойствие. Он стоял в ожидании чего-то более эмоционального и может быть даже агрессивного. Но Беллами лишь отошёл к окну и устало сел на диван. Выглядел он загруженным, и не ясно было как он воспринял эту информацию. Сам Беллами этого не понимал. Возможно, он был бы зол при других обстоятельствах. Но сейчас он был эмоционально выжат, и ему было совершенно не до этого. Атом с осторожностью подошёл к другу и присел рядом с ним. — Извини, что не поставил тебя в известность. У тебя были другие проблемы. — Моя сестра важна для меня всегда, а не по определённым дням, — опроверг Беллами. — Возможно, тебя это злит, но я надеюсь, ты сможешь понять. Я очень по-особенному к ней отношусь, и никогда не причиню ей боль. — Ты трахал её малолетней? — на этот раз в голосе Беллами была слышна нота злости. — Нет. Между нами с ней тогда ничего не было. Из уважения к тебе я забил на свои чувства, но всю жизнь этот крест я нести не могу. Она теперь взрослая самостоятельная личность, и я не так уж и плох, чтобы быть с ней. Разве ты так не считаешь? — Я пока что никак не считаю. Мне нужно время принять это. — А что насчёт Октавии? Отпустишь её со мной? — Нет. Она останется здесь. — Если ты отпустишь её со мной, я клянусь, что ей ничего не будет угрожать. Она не будет выходить из дома, только теперь добровольно. Ты же мне сам доверяешь, как себе. — Возможно, до этого момента. — Ты блять серьёзно? — со злостью выпалил Атом. — Я ни разу тебя не предавал! И в этот раз тоже. — Тему закрыли, — твёрдо отбил Беллами. — В любовничков будете играть тогда, когда не будет угрозы для её жизни. — Ты вообще жить, после того как выживешь, собираешься? Если да, то какого хрена ты так херишь отношения с небезразличными к тебе людьми?***
После того как Атом ушёл, внутри всё опустело. Беллами пытался осмыслить всю сложившуюся ситуацию. Он не злился и никого не винил, но ему было до безумия тоскливо от того, что так всё сложилось в его жизни. То, что его лучший друг влюбляется в его сестру и скрывает это от него, жертвует собой, лишая себя счастливой жизни на несколько лет и пытаясь создать видимость, что всё в порядке. Но всё это обман. Иллюзия, которую построили для Беллами, и в которую он столько времени верил. И он бы хотел, чтобы всё было не так. Ему не хотелось, чтобы страдала Октавия из-за его чёртового характера и ошибок, которых уже не исправить. Не хотелось, чтобы страдал Атом из-за обязательства быть преданным другом. Он мог бы быть таким не во вред себе. Не хотелось бы, чтобы страдала Луна из-за того, что он недостаточно ценил её, и ей пришлось с болью и сожалением вырваться их этих отношений, чтобы построить совсем другое будущее. Не хотелось бы, чтобы пострадал Джон из-за того, что Беллами определил его как «допустимая жертва». Всё это Беллами понял только сейчас. Его влияние на близких людей в основном имеет разрушительный характер. И что с этим делать теперь, он не знает. Беллами думал, что он всё контролирует в своей жизни. Что всё идёт так, как нужно, и не сворачивает с выстроенного им пути. Всё, кроме Октавии. Но теперь он понимал, что после этой ошибки в его жизни больше ничего не было под его контролем. После того как он потерял Октавию, он потерял ориентир. Он создал видимость своей бессердечности, чтобы самому в это верить. И он верил. Он не позволял себе любить Луну, для этого он ей и изменял. Находил себе кого-то интересного, чтобы отвлекать себя от Луны, чтобы не зависеть от чувств к ней. И вообще ни к кому серьёзно не относился, кроме Атома. Этот парень каким-то неизвестным способом смог проникнуть за защитную броню Блейка и стать особенным, важным. Хотя он и до потери Октавии был ему хорошим другом, но после, он стал ближе всех. Но другу открыться намного проще. Друзья не разбивают сердец. Тем более, уже разбитые. Дверь в комнату Октавии открывается, и Беллами заходит в неё с разносом в руках. Лицо Октавии исказилось недовольством, когда она увидела брата ещё в пороге своей комнаты. Беллами поставил разнос с завтраком на кровать перед Октавией. Девушка свободной рукой тут же швыряет его на пол. Беллами со спокойствием наблюдает картину из перевёрнутой и разбросанной еды по полу, и с холодным спокойствием спрашивает: — Что ты творишь? — Где Джон? — потребовала ответа Октавия. — Ему нужно было уйти. — Я не хочу тебя видеть. Лично сюда не заявляйся. — У тебя нет выбора, дорогая. — Есть. Послать тебя нахуй. — И? Разве сработало? — с насмешливым недоумением произносит Блейк. — Я всё ещё здесь. — Я не стану ничего от тебя принимать. Если хочешь, чтобы я не бунтовала, приведи Джона. — Значит, ты решила сесть на диету? Я тебя понял. Октавия скривила губы в злости и лишь одарила брата убийственным взглядом. — Атом приходил, — продолжил Блейк. — Спрашивал тебя. — И что ты ему напиздел? — Сказал правду. Октавия немного сменила гнев на удивление. Кажется, она хотела спросить ещё о чём-то, но умолчала. — Он рассказал про вас. Ты его любишь? — Да. Я умею любить, Беллами. В отличии от тебя. Я всё думаю, куда делся тот Беллами, который с малых лет был опорой для меня и мамы? Что вообще с тобой стало? — Ты его уничтожила. Уничтожила за предложенную альтернативу; за то, что он выжил; за то, что не умер вместо Линкольна. За это ты уничтожила того Беллами, которого знала. — Ты винишь меня? — со злостью выпалила девушка. — Нет. Это ты винишь меня. Уже на протяжении трёх лет, — голос Беллами стал звучать более эмоционально. — А я просто устал этому потакать. Я признавал вину и просил твоего прощения сотни раз, я выжидал годами, когда ты отойдёшь от траура, но я всё равно оставался виноватым в твоих глазах. Больше не вижу смысла оправдываться. И не вижу смысла кого-то любить. Потому что я не машина. Если каждый будет, как ты, не прощать меня за любой проступок, и убивать своим безразличием, то как я буду существовать? Поэтому да, я не люблю никого. Потому что мне так легче, так спокойнее и безопаснее. Не могу я вложить в человека всё самое ценное. Ибо никто никому в этом мире ничего не должен. В этом и проблема! В человеческих взаимоотношениях нет никаких гарантий; нет соглашения, в котором оба подписываться под тем, чтобы не бросать друг друга в трудное время; в законодательстве не прописано, что человек, которому ты доверил свое сердце, обязан вернуть его целым. Так что, если даже родная сестра не способна меня любить, то кто тогда способен? — В этом виноват только ты сам, — Октавия сбавила свой разрушительный гнев в голосе. — Даже если это так, то почему я должен тогда кем-либо проникнуться, довериться и подарить искреннее отношение? Если меня заведомо невозможно вынести; если любой меня кинет, как только у него кончится терпение. Тогда тем более не понимаю — зачем? Что ты тогда от меня хочешь? Я защищаю себя доступными мне способами. Хотя это тоже не так легко даётся, как тебе может показаться. Я ведь мечтал с детства совсем о другой жизни. Думал, что быть семьянином — это моё. Наивно полагал, что я буду любить одну до самой смерти. Ведь мои принципы и ценности так отличались от тех, что были у моих сверстников, например. Но на деле, всё по-другому оказалось. На деле, здесь никто никому не нужен. — Так и я об этом мечтала! Я также хотела сложить свою жизнь по-другому! Не так, как вышло у наших родителей, что отца мы не знали, а маме приходилось всё время работать. Я хотела построить правильную семью, чтобы мои дети видели родителей и чувствовали себя нужными. И Линкольн мне идеально подходил. С ним бы сложилось всё именно так. Ты просто не знал его. И потому ты угробил его и мою жизнь! — У тебя было много парней до него. Откуда мне было знать, что этот — точно тот самый? Все они хороши вначале. Но я за свою жизнь до хрена с пацанами общался и знаю, как они относятся к девушкам, которых не любят. У них в голове одна установка — выебать. И я должен был спокойно доверять свою маленькую сестру каждому встречному? — Ты должен был доверять мне, Беллами. У меня не было ни с кем ничего серьёзного. Все те парни — были пробники. Я должна была понять, кто мне подходит. Я не спала ни с кем, как я тебе и говорила. Потому что цель была у меня другая. Я хотела восполнить то, чего мне всегда так не хватало. Мне нужна была целостность семьи. Слишком рано мне стало это нужно. И у меня был ты, но ты же понимаешь, что этого было недостаточно, — голос Октавии задрожал, и она сдержала подступающую влагу в глазах. — Я так хотела, чтобы вы с Линкольном подружились. Чтобы ты одобрил его, увидел какой он удивительный, как искреннее он относился ко мне. Хотела, чтобы ты принял его в нашу семью. Я очень этого хотела, потому Линкольн решил всё ради этого сделать. Но кто бы знал, что родной брат убьёт самую важную частичку меня. Беллами испытывал такую боль от разговора. Он зажимал руки в кулаки, пытаясь унять лёгкую дрожь. Полное понимание содеянного не приходит сразу. Сейчас Беллами очень жалел о том, что случилось. Но тогда он не сомневался в правильности своих действий. Тогда он думал, что Линкольна надо испытать, прежде чем доверить ему сестру. Думал, это правильно. Ведь он ответственен за неё и её слёзы. Слишком много ответственности он на себя возложил. Слишком сильно любил сестру, чтобы позволить ей упасть или оступиться. Но в итоге сам нечаянно разбил её. После чего она уже никогда не будет прежней. После чего он сам не станет прежним. — И пойми наконец то, что, закрываясь, ты не исправляешь ситуацию, — продолжила Октавия. — Ты её усугубляешь. Ты строишь возле себя непреодолимые стены, что даже те, кто к тебе тянуться, не смогут никогда их перейти. А тех, кто рядом, ты периодически сбрасываешь с высоты этих стен. Возможно так ты и обезопасил себя — молодец. Но ты под угрозу поставил других. А я не хочу быть больше в зоне риска. — Тебе было больно узнать о моей смерти, — начал Беллами. — Но когда ты узнала, что я жив, тебя это только сильней обозлило. Так что ты всё-таки хотела: чтобы я умер или остался жив? — Чем то, что сейчас происходит, лучше бы ты был мёртв. Ему должно было быть больно от этих слов. Может быть, так оно и есть. Он уже не различает собственных чувств. Что именно ему сейчас причиняет боль? Наверное, всё. Быть уязвимым — это ужасно. Ответ его не удивил. От Октавии он привык ожидать подобное отношение. Хотя и не настолько. Наверное, ему было больно. Хотя совершенно точно, что он чувствует, Блейк определить не мог. Словно бы его раздавили и размазали по полу. В очередной раз. Октавия это делает уже не единожды. И Беллами устал с этим бороться, заставлять вставать себя снова и снова, для того, чтобы получить новый удар. Кажется, этот — должен быть последним. Беллами одарил сестру молчаливым взглядом, просто окончательно для себя всё решая. После без тени сомнения он достаёт из кармана ключи, не спеша подходит к сестре и освобождает её руку от наручников. Девушка несколько удивлённо смотрела на брата и не спешила сразу же покидать комнату, она словно бы ожидала, что он что-то скажет. — Ты свободна, — со всей невозмутимостью произнёс Беллами. — Иди, куда хочешь. Если тебе будет легче, можешь считать, что я умер. Не надо больше отягощать себя хотя бы малейшим присутствием в моей жизни. Я больше не явлюсь к тебе ни лично, ни звонком, ни сообщением. Представь, что я вынес себе мозги тогда, переживи эту утрату и строй свою жизнь так, как ты всегда хотела. Октавия всё так же молчаливо смотрела на брата. Только теперь без злости в глазах. Она смотрела как-то безнадёжно и тоскливо, но ничего не говорила. — И ещё, — прежде чем уйти, заявил Беллами. — Если псих вновь похитит тебя и попытается диктовать мне условия, хочу, чтобы ты знала, я и пальцем не пошевелю, чтобы вытащить тебя. Это был твой выбор уйти, и я не в праве больше вмешиваться в твою жизнь. Я больше не стану всё терять, спасая тебя. Беллами сказал это с твёрдостью и абсолютной уверенностью. И эти слова были чистой истиной. Он не просто отпускает Октавию из своего плена, он отпускает её из своей жизни. А значит ответственности за неё больше не несёт. Ему будет бесконечно больно, если она умрёт, и он даже не знает, как он это переживёт. Но переживёт. Приложит для этого последние силы. Потому что теперь, Октавия — не его забота. Она хотела свободы от него — вот она свобода. Теперь и сам Беллами свободен от неё. Свободен, а значит не так уязвим. Пора отпустить того, кого он больше не тянет.***
Всё это казалось странным для него самого. Беллами сделал серьёзный необратимый шаг. Отпустив Октавию, он выдохнул. Пусть этот выдох дался ему с трудом и с болезненной скованностью, но это был всё-таки выдох. Это прорыв. Шаг вперёд. Прошлое пора оставить позади. Луна была права о лёгкости, которую испытываешь, когда отпускаешь попытки вернуть прекрасное прошлое. Прошлое не возвращается. А человек тратит на это свою нынешнюю жизнь, вместо того, чтобы строить что-то новое, и возможно более крепкое. А даже если не существует ничего вечного, то это будет хотя бы новый этап. А не застой на месте. Беллами очень долго пытался исправить взаимоотношения с сестрой. Он угробил все силы, пытаясь восстановить семью. В это время он не строил семью с Луной, только делал вид, что строил, но на самом деле не мог. А если бы он поступал иначе, то семья у него всё-таки была, пусть даже в ней бы не было Октавии. Жаль, но Беллами попросту думал, что семья ему больше и не нужна. Никто, кроме Октавии, так сильно не нужен. А сейчас, отпустив её, Беллами жалеет об этом. Сейчас он чувствует себя совершенно покинутым. По-настоящему одиноким. Ему потребовалось несколько лет, чтобы осознать это и всё переосмыслить. А теперь у него и нет другого выбора, пока он не избавил себя и своё окружение от угрозы. Как бы он не чувствовал себя разбито, пусто и гадко, он должен выстоять это в одиночку, никого в это не втягивая, не позволяя себе кого-то впустить в свою жизнь, чтобы не подвергнуть его опасности. Хотя он не может сказать со стопроцентной уверенностью, что останется жив в этой истории. Сейчас он более уверенно стоит на ногах и что-то пытается предпринять, даже предпринимает радикальные меры, но ничего не может быть гарантировано. И сейчас это даже не так уж и страшно. Отпустив Октавию, он уже не придаёт своей жизни особой значимости. Он, конечно же, не собирается сдаваться, и сделает всё, чтобы найти этого психа и заставить того ответить за содеянное. Но и получить поражение Беллами больше не боится. От этого и пустота в душе, и противный скрежет. Беллами открывает бутылку виски, утопая в своих мыслях, и вспоминает про Джона. Нужно узнать, как у него дела. Проверить жива ли наживка. Теперь Беллами даже от этой мысли не тошно. Одно лишь безразличие ко всему настигло его и сдавило тяжёлой хваткой. Джон не берёт трубку. Сейчас это даже не бесит. Тогда Беллами не набирает номер повторно. Он выпивает шот виски, после чего направляется прямо к парню домой. Дверь в квартиру Джона была приоткрыта, не пришлось даже звонить в звонок и угрозами заставлять парня открыть дверь. Беллами немного напряг такой лёгкий доступ в квартиру. Вдруг взлом, или он обнаружит убитое тело Джона на полу в следующей комнате. Сейчас Беллами готовил себя ко всему. Не знал, как будет с этим свыкаться, но заранее готовил себя вынести всё, что только ждёт его за поворотом. Сейчас бы очень не хотелось узнать, что ещё и Джона он потерял. Блейк с осторожностью заходил в дом. В квартире было так тихо, словно бы в ней никого не было, это и настораживало. Только слышно, как капает кран на кухне. Монотонный стук капель действовал на нервы, особенно когда и так ничего хорошего от жизни уже не ждёшь. Что ещё сильнее настораживало, так это то, что Беллами знал, как Джон не любит сломанные вещи. Парень всё моментально брался чинить и не оставил бы кран течь. Так многие вещи, которые Беллами был готов выбросить и купить новые, имели новую жизнь благодаря Джону. Но что тогда ожидать, если кран сломан? Ни сломан ли тогда его хозяин? Морально это было тяжело. Пересилить себя и всё-таки зайти в комнату парня. Здесь всегда было тихо, но в этот раз тишина была разъедающей. Беллами заходит в комнату и видит тело Мёрфи, сидящее на полу, облокотившись спиной о стену. В голову сразу же пошли ужасные мысли, но как только Блейк осознал всю ситуацию, он увидел парня живым. Беллами молчаливо подошёл к нему и сел на пол рядом, буквально на расстоянии в пару сантиметров. Джон не удостоил его вниманием. Он конечно заметил присутствие Блейка в своей комнате, но даже не посмотрел в его сторону, словно бы того и не было здесь. Беллами видел, что Джон был ужасно изнурённым или даже морально истерзанным. Сам Беллами чувствовал то же самое, и он просто поймал резонанс своего состояния с состоянием Джона. Блейк и понятия не имел от чего Мёрфи был так подавлен, но тот ни за что не пустит в свою душу. Хотя им обоим сейчас необходима компания друг друга, хотя бы в тишине. Но ещё лучше говорить, облегчить, вытолкнуть из себя этот ком из слов, которые не дают свободно выдохнуть. — Я отпустил Октавию, — произнёс Беллами. Джон словно бы не смог ответить сразу. Он смотрел куда-то в пустоту с несколько секунд, набираясь сил для того, чтобы что-то произнести вслух. — Значит, я теперь совсем не нужен? — Не совсем. Ты можешь приходить не для того, чтобы следить за ней. — Могу? Какое милое одолжение, — с раздражённой иронией произнёс Мёрфи. — Что случилось у тебя? — Просто устал. Чертовски всё настоебенило. Голос Джона был ровным, а тон безмерно поникшим, вместе с едва растворившейся злостностью. Во всём его виде было что-то морально "избитое". Словно бы его только что зажали в угол и истязали. — Понимаю тебя, друг, — выдохнул Блейк. — Кхм… друг, — сказал Джон с насмешкой из горечи. — Ты мне не друг. — Ты зол на меня? — Я не могу быть зол. Не могу быть не согласен. Я вообще ничего не решаю. Я могу только тянуть и вывозить всё, что скинут мне на плечи «обстоятельства». Я не могу даже сказать, что я больше так не могу. Было неясно, кому говорил это Джон: себе или Блейку? Он был так погружён в себя, словно не видел ничего вокруг, а звучал он очень обессиленно. Беллами не видел его таким раньше. Никогда. Но так просто у парня не узнаешь, что происходит с ним. Слишком непреодолимые стены тот выстроил. Такие же, как и сам Беллами. В этом они похожи. Потому они до сих пор так далеки друг от друга. И прежде чем Джон откроется перед Беллами, парень и сам должен открыться ему. Кто-то должен начать. — Иногда я хочу избавиться от себя, — признался Беллами. — Начать с чистого листа. Снова для всех умереть и стать кем-то другим. Потому что в этой жизни всё уже так запущено, что я и не знаю, что с этим делать. Столько людей прошло через мою жизнь. И словно каждый из них забрал по маленькому кусочку. Растащили всё нахрен. Что во мне уже почти ничего не осталось. Я стал заполнять себя тем, чем мог. Но всё это просто притворство. Я уже и сам не знаю, где я настоящий, а где тот, кто просто пытается выжить среди всех этих людей. Люди ненавидят меня, завидуют и презирают. Но они не так страшны. Страшнее люди, которые любят и вечно ждут от меня невозможного. Моя позиция сверхчеловека — это моя ноша; тугие рамки, в которых я просто раб. И когда мои силы подходят к лимиту, от меня ждут успешный прорыв вперёд. Потом разочаровываются, ведь я сделал это не так, как им представлялось. Последствия есть всегда, только не все они на ввиду. Вот кто-то и думает, что их нет. А мне приходиться каждый раз зубами выгрызать право на то, чтобы быть собой. Беллами и сам от себя не ожидал, что он сможет кому-то признать свою беспомощность, показать свою другую сторону — человеческую. Он так тщательно прятал её ото всех. Но сейчас усталость взяла верх. Теперь у Беллами так мало осталось, что и держаться не за что. Тем более смысл держать за что-либо был безвозвратно утрачен. Блейк вообще теперь не понимал, где черпать силы, где видеть смысл, за что бороться. Осталась лишь беспросветная мгла на месте реальной ценности жизни. — А у тебя что? — спросил Беллами у молчания своего друга. — А у меня всё хорошо, — пустым голосом отвечал Джон. — Я давно забыл, что такое быть собой. Парень не вдавался в подробности и говорить особо не хотел. Было видно, что он не готов. Он был отстранён и закрыт. Потому Беллами решил, что им больше не стоит ни о чём говорить, а лишь помолчать в компании друг друга. Это было сейчас необходимо им обоим. Джон закурил сигарету в квартире, не покидая своего места. Тогда Беллами подметил, что парень вернулся к сигаретам, и приметил парочку окурков возле него, потушенных прямо об пол. Колоссальный похуизм от Джона Мерфи. В эту минуту Беллами почувствовал облегчение, от которого словно бы всё онемело. Как будто бы рвущая боль перестала ощущаться после укола анестезии. Это было облегчение, от которого не легко и свободно, а от которого «никак». Безысходное облегчение. Это когда ты не хотел что-либо отпускать, но пришлось, и с этим теперь нужно смириться. И вот он отпустил — ему легко, но от этого и безрадостно. Беллами надеялся, что сможет избавиться от этого чувства, и он сможет выдохнуть по-настоящему. Когда-нибудь. Парень уже и не ждал, но Джон спустя некоторое время начал говорить, и этим вырвал его из размышлений: — Когда мне было четырнадцать, мой отец пропал. Он частенько пропадал суткам, но в этот раз его не было особенно долго. Прошло больше недели, а о нём было ничего не слышно. Я уже беспокоился о том, что он мёртв. После школы я искал его своими силами. В полицию обратится не мог, его бы лишили родительских прав, а меня бы определили в детский дом. Мне это было совершенно не нужно. Даже с присутствием отца было непросто выжить, а без него я был на полном нуле. Жил я на деньги от подработки на раздаче рекламы, например, и любой доступной для подростков работы. Благо после 14-ти с этим стало полегче. До этого сложно было найти место, где приняли бы на подработку. Но и этих денег было очень мало на полноценную жизнь. Я научился жёстко экономить и есть один-два раза в день минимальными порциями. Я был очень тощим, из-за чего у меня даже возникли проблемы со здоровьем. Мне назначили лекарства, но я не мог их себе позволить, если бы только питался ими вместо еды. Джон говорил об этом ровным голосом, совершенно не выражая каких-либо эмоций. Но Беллами прекрасно представлял себе ту картину происходящего: как это всё было и что чувствовал Джон. На самом деле, он очень сочувствовал этому ребёнку, который теперь вырос в такого стойкого неприступного парня, который привык всё делать сам и не просить о помощи. — В школе ко мне приёбывались некоторые ребята. Я был не слишком физически силён, но отчаянный до опиздинения. И как-то я разбил парню голову камнем, защищаясь от четырёх, которые меня жёстко задирали. Меня забрали в обезьянник. Отпустить собирались только, когда за мной придёт мой законный представитель. Отец, конечно же, не объявился. Но мне просто повезло со служащим. Я наплёл ему, что мой отец очень болен, и ко мне всё-таки пошли навстречу. А чуть позже я нашёл отца. Один бездомный подсказал мне, где тот валяется обдолданным. Я дотянул его до дома. Благо он был жив, уже хорошо. Хотя в тот момент я понял, что я радуюсь этому не потому, что не хочу его смерти, а потому что не хочу быть сиротой. Мне нужен был уже не отец, а его родительские права на меня, которые делают меня свободным человеком. Когда же мне исполнилось 18, я ждал, когда он умрёт. Ему пора уже было — жизнь ему ни к чему. Он был лишь обузой и совсем бесполезным человеком. И вскорости он умирает. Как по расписанию — прошло пол месяца с момента моего совершеннолетия. Это ужасно, когда от смерти близкого испытываешь облегчение. Мне было немного грустно, но я не уверен, что это было по поводу утраты. Я знаю, что такое всё время быть одному. Знаю, что такое забить на обычные человеческие чувства, желания и даже физические потребности. И я не знаю, как бывает по-другому. Беллами был поражён тому, что услышал. Он и подумать не мог, что таится за внешней выдержкой Джона, что сделало его именно таким, какое прошлое он зарыл в себе. И ведь теперь стало многое понятно. Вот почему он так непохож ни на кого из тех, кого Беллами знал, и вот чем был интересен. Вот почему Джон настолько замкнут и не пытается разделить с кем-то свою жизнь. У Беллами есть слишком много, что даже тяжело нести, а у Джона ничего, но от этого ему было не легче. — Значит, нам обоим нужна другая реальность, — произнёс Беллами. Джон впервые за всё это время посмотрел на Беллами. Столько тоски в глазах. И он её сейчас не скрывает. Блейк взял его руку, в которой у парня была сигарета, и притянул её к губам. Он сделал глубокую затяжку, цепляя губами пальцы Джона, и с облегчением выдохнул дым. Джон всё это время не отводил пристального поглощающего взгляда. — Трахни меня на этом полу и пожёстче, — неожиданно предложил Мёрфи. — Это поможет тебе забыться? — Изменит реальность. Ненадолго. Нам обоим. — Я уж подумал, что ты хочешь, чтобы я ушёл. — Я этого никогда не хочу. Беллами удивился, хоть и немного усомнился сказанному. Как можно не хотеть хоть иногда от него отвязаться? Беллами ведь далеко не подарок, и он это знает. Только Джон не звучит неискренне, это и настораживает. Хотя сейчас совершенно не хочется о чём-либо париться, что-либо анализировать и понимать. Джон этого сейчас от него и не требует. Он говорит «трахни меня на полу». Какие в данную минуту слова могут быть лучше, чем эти? Наверное, Джон — самый лучший человек на этой планете. В этот раз было совсем не так, как обычно. Совсем не те ощущения и эмоции. В этот раз Беллами ещё глубже утопал в Джоне и растворялся в нём. Он никогда не ощущал такого близкого уединения с парнем. Даже тогда, когда держал его в своей постели, чтобы не отдавать «врагам», чтобы его не убили. Словно бы Джон остался у него один и стал более ценен, чем когда-либо раньше. Наверняка, это всё ощущается лишь на фоне серьёзной потери. Беллами чувствовал себя настолько опустошённо, что хотел хоть кем-то заполнить эту пустоту. А с Джоном было не так опасно, потому что к нему он ничего серьёзного не испытывает. Хотя и в этом Беллами уже начинает немного сомневаться. Но надеется, что утром эти «эмоции» пройдут. Что получит он от Джона лишь перезагрузку и облегчение, и никакой эмоциональной привязанности, как и всегда. Так это всегда работало. Их страсть была нескончаема. Несколько часов прошли за минуту, и тело болело, казалось, в каждой мышце. Беллами перетащил изнеможённого парня на руках в кровать, а сам ушёл в душ. После душа он вернулся в спальню и лёг рядом с Джоном на кровать, думая, что парень уже спит. — Ты не уходишь? — Не ухожу, — ответил Беллами. — А надо? — Нет. Здесь так паршиво одному. Джон сегодня был более откровенен, чем когда-либо. Беллами аккуратно провёл пальцами по шее парня, наблюдая за тем, как он вздрагивает и прикрывает глаза. — Ты просишь меня трахнуть тебя пожёстче, а сам кайфуешь от лёгких прикосновений. Как тебя понимать? — Желаемое и возможное — к сожалению, разные понятия. Беллами пристально посмотрел Джону в глаза. Неужели парень настолько одинок, что он готов даже угробить свою жизнь с Беллами? Или же он наоборот себя так спасает? Как это делает Беллами, не желая кому-либо покориться. Но всё-таки… Джон сейчас совершенно другой. Разве сказал бы такое прежний Джон? — Зачем ты со мной? — спросил Беллами. — Трахаешься ты круто. — Много кто трахается круто. — Для меня — нет. — Я меняю реальность? Создаю иллюзию, что у тебя кто-то есть? Для этого тоже можно было найти кого-то получше. — Вот именно, — ровно произнёс Джон, уже закрывая глаза. — Я бы для этого нашёл кого-нибудь получше. Старый Джон вернулся, и это тоже не спроста. Только Беллами больше не пытался в это копать. Джон всё равно покажет только то, что посчитает нужным показать. Он, как и все вокруг, имеет свои секреты. Узнав которые, Беллами может быть никогда больше не сможет жить как прежде. Но этого Блейк за последнее время сполна натерпелся. Больше ему не надо. Только не сейчас. Ему бы это ещё всё переварить и до конца осознать. Он пока не готов стойко принимать новые удары.***
Что теперь является его источником жизненных сил? Человеку просто необходимо черпать откуда-то силы. Беллами в данный момент это вдвойне необходимо. Но его не покидало чувство, что всё теперь бессмысленно для него. Даже он сам. Единственное, что его характер никогда не позволил бы ему сдаться. Вот поэтому он всё ещё на плаву. Поэтому он готов из последних сил бороться за свою жизнь, хоть и значимость её заметно померкла. Только сейчас он так одинок, как никогда в своей жизни не был. Не потому что у него не было близких людей, которым он небезразличен. А потому, что он их всех отпустил. Он больше не считает никого своим. И словно бы с каждым он готов проститься, если придётся. Ему самому от этого страшно. Он всё больше начинает напоминать себе робота, лишённого чувств, эмоций, ценностей. Есть только цель. И эта цель — отыскать того, кто подвёл его к этой самой черте. Цель — устранить причину, по которой он потерял жизнь. То, что происходит сейчас, Беллами бы назвал псевдожизнью, искусственно обустроенной реальностью. А сам он словно бы персонаж некой виртуальной игры — бездушное существо, которое двигается по направлению поставленной конкретной точки. И это состояние чрезмерно выматывает. Беллами никогда не уставал так от своей жизни, никогда не хотел изменить всё вокруг, изменить свою личность и стать кем-то другим, словно бы умереть и переродиться. Но прежняя жизнь не оставляла его в покое. Атом звонил уже раз в пятый за сегодня, игнорируя то, что Беллами не поднимает трубку. Этот парень настырный, и Беллами просто привык к звонкам и не обращал на них никакого внимания. Он находился на рабочем месте в своём просторном хорошо освещённом кабинете, но занимался он не совсем рабочими моментами. Весь рабочий процесс он когда-то переложил на своего заместителя — Диксона, и тот отлично справлялся с работой. — Вот все договора, которые подписать должен только ты, — сказал Диксон и положил немалую стопку бумаг на рабочий стол Блейка. — Ну и завалил я тебя работой. — Да. Скорее бы ты вернулся в строй. Мне кажется, я не справляюсь со всем этим так же ловко, как ты. — Ты льстишь мне. — Ни капли. Я и вправду восхищён тем, как ты ведёшь дела. Несмотря на личные проблемы. Сколько в тебе стержня. — Без твоей помощи, это было бы не так просто, — сухо, но правдиво отвечал Беллами. Вряд ли бы он мог успешно вести бизнес со всеми навалившимися проблемами в личной жизни. Но хороший заместитель, на которого можно положиться — его спасение. — Это отрадно, когда меня ценят, — признался Диксон. — Но я бы посоветовал тебе отдохнуть немного. Вид у тебя очень уставший. Понимаю, дел много. Но нужно набираться сил, чтобы не сломаться. Дел всегда будет в избытке — такова жизнь. — А ты как отдыхаешь, Диксон? — Меня расслабляет море. Могу часами на него просто смотреть. Оно словно уносит все дурные мысли из головы, а затем топит их на своём дне. — А это мысль. Было бы только с кем отправиться к морю. Может быть, Мёрфи с собой прихватить, как думаешь? Беллами спросил это не просто так. Он выжидающе смотрел на Диксона, внимательно всматриваясь в каждую деталь его мимики. Он ждал какой-то реакции, выдающую его отношение к Джону и к конкретно этой идеи. Но Диксон лишь задержал на Беллами взгляд на несколько секунд, и этого уже было достаточно. — Это бы пошло ему на пользу. Отдых ему не помешал бы. Кажется, он слишком вымученный в последнее время, — равнодушно ответил Диксон, явно укрывая своё истинное мнение на этот счёт. — Я смотрю, вы с ним стали ближе общаться? — как можно более спокойно спрашивал Блейк, словно бы его этот вопрос не особо волнует, и спрашивает он это так, между прочим. — Да. Нашли общий язык. — Настолько, что проводите ночь вместе? Взгляд Диксона наполнился неодобрением, и он со сдержанным упрёком произнёс: — Ты следишь за мной? — На днях заезжал к Джону и видел, как ты утром покидал его дом. Никакой слежки. Банальное совпадение. — Мы тогда встретились на вечеринке. Он был очень расстроен и пьян. Потащил меня к себе домой, и мы занялись жарким сексом. Странно, что мне нужно за это перед тобой отчитываться. — Нет. Ты не обязан, — всё так же невозмутимо отвечал Блейк, несмотря на то, что теперь это делать было заметно сложнее. Весь свой буйный нрав пришлось сдержать под замком строжайшего самоконтроля. Особенно после того, как Диксон сказал о том, что у него с Джоном был секс. От одной только мысли об этом, ярость внутри него вскипала до предела, и сложно было устоять, чтобы не разъебать Диксону лицо. — Просто немного удивил тот факт, что у Джона кто-то появился, — продолжил Беллами. — А у него разве не было? — Диксон отвечал таким же пронзительный и выжидающим реакции взглядом. Беллами даже стал сомневаться, кто кого проверяет. — Он ведь влюблён в кого-то, а со мной лишь пытался заглушить боль. — Это он тебе так сказал? — Нет. Разве он скажет что-либо? Он не любит рассказывать о себе. Да только ему всё тяжелее становиться держать лицо. Все устают притворяться. — Ты сейчас говоришь только лишь о Джоне? Или имеешь ввиду кого-то ещё? — Я говорю обо всех. Силы заканчиваются у всех. И тогда приходит отчаяние — безумное и уничтожительное. Оно способно убить даже любовь. Что, как ни отчаяние, может толкнуть на безрассудные поступки или желания? Что ещё может заставить пожелать на своё 18-летие смерть близкого человека? Беллами всё также прямо смотрел ему в глаза, не выдавая не единой эмоции. Хотя нервы стали тугими, как струны. Хоть бери и играй на них, не умеючи, дёргая пальцами. Джон рассказал ему об этом буквально пару дней назад, хоть и знает его намного дольше, чем Диксона. Значит они с Диксоном достаточно близки — ближе, чем Беллами думал. Джон не рассказал бы об этом абы кому. Но Беллами не может верить всему, что говорит Диксон. Он видит дальше его слов. И сейчас он понимает, что этот парень не так прост, как кажется. Беллами подумал, а что если прямо перед ним сейчас стоит психопат, похитивший Октавию и шантажирующий его? Стоит прямо перед глазами и нагло играет им как марионеткой. Кажется, Беллами первым сдал позиции. Возможно, он показал Диксону своим долгим пронзительный взглядом, что имеет серьёзные сомнения на его счёт. Но мужчина всё так же остался невозмутим. Его сдержанность и великое самообладание придают ещё больше подозрительности. От того внутреннее напряжение в Беллами возрастало. Он из последних сил держал себя в руках, и пока это получалось. На телефон Беллами снова раздался звонок от Атома. Но даже это не заставило Блейка оторвать свой взгляд от Диксона. Кажется, он готов был его разорвать, но не мог найти для этого оснований. Ибо его сомнения пока ещё ничем не подтверждены. — Ты не ответишь? — спросил Диксон. — Поругались с Атомом? — Просто не до него сейчас. Сам знаешь, дел по горло, — ответил Беллами с мёртвой холодной спокойностью. — Да. Но друзей забывать нельзя. Они — наша опора. Это любви веры нет. А дружба — это нечто иное. Любящие люди опасны. Особенно когда разозлены. После этих слов Диксон покинул рабочий кабинет, оставив Блейка наедине со звонящим телефоном и с взрывающими мозг домыслами.***
Беллами решил начать с самого начала. Когда поступила первая угроза от психа, он обыскал свой дом и нанял сыщиков порыться в делах всех знакомых. Теперь нужно было начать делать всё то же самое, невзирая на то, что в прошлый раз это не принесло никаких плодов. В прошлый раз Беллами искал психа, похитившего Октавию — человека, не имеющего конкретного лица. А теперь он собирается искать Диксона — любые следы, которые приведут к нему. В тот раз он мог попросту что-то упустить, не зная на кого подумать и кого заподозрить, ведь круг поиска был очень широк, просто невиданных размеров. А сейчас Беллами знает, за что цепляться и в какой стороне искать. Сыщики проверяли Диксона ещё в прошлый раз и ничего подозрительного в его деле не было. Воспитывался матерью-одиночкой. У него была младшая сестра, которая умерла в возрасте четырёх лет. Парень ходил в школу, потом в институт и был довольно успешным в учёбе. В серьёзные отношения с кем-либо не вступал. В психологическом и физическом плане здоров. В фанатизме не был замечен. Даже постоянного хобби не имел. Ничего примечательного. Беллами долго на нём внимания не заострял. Хотя сейчас считает это серьёзным упущением. Псих — явно был человеком порядка и некой «правильности». Следовало изначально искать именно таких, как Диксон. Но Беллами казалось, что всё это провернуть мог только тот, кто знал его лучше и был в более близком круге общения. Но Диксон мог быть и не один. Беллами вернулся к началу начал и стал обследовать свой дом. Он тщательно искал что-то, что могло бы принадлежать Диксону, будь то подарок или «забытая» вещь. Он должен был наследить. Он просто не мог продумать всё идеально. У всех есть слабые места — на них люди и прокалываются, а может даже и проигрывают. Осталось только найти это место и больно по нему ударить. «Ты такая важная персона в этом мире, что идти с тобой наравне по одной дороге — уже непростая задача. А уж тем более превосходить тебя, играть тобой как марионеткой — это что-то за гранью возможного. Но я всё же попробую. Всегда любил ставить высокие цели и достигать их. Ну ты-то меня понимаешь. Ты человек, из той же категории. Только при всём при этом ты являешься личностью, куда интереснее меня.» Беллами помнил всю ту реплику наизусть до единого слова. И сейчас он понимает, что эти слова идеально подходят Диксону. Он заурядный человек, приметен только отличной исполнительностью, но как личность довольно пуст. При этом совпадает манера доносить свою мысль. Но этого всё же недостаточно. Беллами не хотел бы проебаться, приняв желаемое за действительное. Ведь он так хочет найти этого психопата, но, обзавевшись догадкой, не готов без разбирательств разорвать человека на части. Вспомнившаяся ему фраза психа из видео, говорит о том, что возможно Беллами что-то отнял у него. Он зол. Он на что-то очень зол. Беллами понятия не имеет, что плохого он мог сделать Диксону, но у психа точно есть причина. У Беллами есть то, чего нет у него. И это не банальная зависть. Это презрение. Блейк задумался, какие точки соприкосновения у него имеются с Диксоном. Что может их связывать помимо работы? Только лишь Джон. Диксон хорошо знает его, а значит ему интересно, ему важно знать, что происходит в голове Джона. Он знает вещи, которые невозможно выследить или как-то тайком разузнать. Он мог узнать это только при личном и довольно близком общении. То, что Джон не любит говорить о себе; то, что он влюблён; и уж тем более об его отношении к отцу. Диксон сказал, что Джон был с ним только для того, чтобы заглушить боль. Беллами показалось, что его это цепляло. Что если Джон — и есть слабое место Диксона? Может тогда стоит искать следы в его стороне? Обыскивая весь дом, Беллами наткнулся на разорванную визитку Диксона на своей полке. Ту самую, которую он отобрал у Джона из рук. Спасибо Луне, которая хорошо знала своего парня и не выбрасывала даже порванные бумаги, документы и другие подобные вещи. Она оставляла их в специальном месте на полке, чтобы когда Блейк успокоил свой импульсивный пыл, удостоверился что это ему не нужно и сам выбросил. Она просто молодчинка! Беллами готов был расцеловать ей сейчас ноги за то, что она так делала. Ведь этот номер не совпадал с номером Диксона, который знал Беллами. Блейк тут же отправил сообщение всем их с Диксоном общим знакомым и коллегам, в котором он попросил скинуть ему номер Диксона, ведь он якобы «потерял» его номер, или случайно удалил. Каждый из них прислал один и тот же номер. Тот же, что есть и у Беллами. Только вот зачем Джону давать особый номер, который больше никто не знает? Это выглядело весьма странно и подозрительно, хотя это тоже ещё ничего не доказывает. Но Беллами торжествует от новой находки. Это хоть что-то. Хотя бы минимальнейший просвет в этой тёмной мгле абсолютнейшего непонимания. Хотя бы стало понятно в какую сторону двигаться. Беллами сразу же сорвался и отправился домой к Миллеру. Это был один из его самых близких друзей. Ему можно было доверять и попросить помощи в каком-нибудь деле. На это сейчас Блейк и рассчитывал. У Миллера в доме была вечеринка, что бывало очень часто. Музыка, друзья и алкоголь. Многих ребят он знал, потому все его радостно встретили и настойчиво предлагали выпить. Беллами делал вид, что его ничто не напрягает, и он просто пришёл бухнуть, потому от алкоголя он не отказывался, но выпивал очень мало. В скорости он всё-таки сумел вырваться к хозяину дома. — Какие люди соизволили, блять, явиться! — радостно встретил Миллер друга. — Ты наконец-то решил показать мне свою мордашку? А то я уже стал забывать, как она выглядит. — И я рад увидеться, Миллер. Но в этот раз я здесь не просто так. — Помочь чем могу? — сразу же задал вопрос всё понимающий Миллер. — Да. Мне бы этого абонента пробить, — сказал Блейк и протянул визитку другу в руки. — Кто владелец, куда звонил. Ну ты и сам знаешь. — Окей. Буквально пару часов тут потусуйся, передохни, и будет тебе инфа. — Спасибо, друг. — Ты всё ещё ищешь того, кто Луну подставил? — Да, можно и так сказать. — И как она там? Ещё не озэчилась? — Она там чувствует себя всё комфортнее. Мы вообще с ней расстались уже. — М-м. Даже так. Так может стоит расслабить булки? Пусть срок свой мотает. — Я обещал всё-таки. Наш с ней разрыв не освобождает меня от данного мною слова. Да и это уже дело принципа. — Согласен. Этот тип должен ответить за содеянное. А невиновная девчонка должна гулять на свободе. Тем более, что у неё теперь даже парня нет, — с хитрой улыбкой сказал Миллер. — Если хочешь, можешь и подкатить, когда она будет на свободе. Я не против, — равнодушно ответил Блейк. — Ты меня удивляешь, дружище. Вот так просто? Вы же с ней в долгих отношениях состояли, свадьбу играть собирались. Да и зная тебя, тот ещё собственник. Как-то вообще не верится. Да может ещё сойдётесь, когда она выйдет. — Нет. Это точка. Я не ставлю запятых, — уверенно опроверг Беллами. — Я пойду выпью. У парня появились свободные минуты, в которые можно было не анализировать Диксона и не искать состыковки его поведения с поведением психа. Но это совершенно не значило, что к Беллами пришло облегчение. Он подумал о Джоне. О том, что сказал о нём Диксон. Беллами не хотел верить в его слова, но для сомнений поводов мало. Он использовал Джона как приманку, естественно он следил за ним, и своими глазами видел на видео, как эти двое ночью пришли к Джону домой, а ушёл Диксон только утром. В тот же вечер Беллами приехал к Джону, после того как отпустил сестру. Он тогда ещё не видел того видео и ни о чём не подозревал. Джон был такой убитый и раздражённый. Он просил трахать его пожёстче, хотя раньше никогда об этом не просил. И смотрел он как-то странно. Он крепко цеплялся за тело Беллами, так сильно впиваясь пальцами, словно пытался справиться с накопившимися внутри эмоциями, стараясь что-то удержать в себе. Скорее всего, Джон знает, что всё это дела рук Диксона. Он только узнал или знает давно. Но почему тогда он об этом умалчивает? Беллами пока ни в чём не был уверен, но как только он удостоверится, что его догадки верны, то придётся разбираться с ними обоими. А пока что Беллами не мог никому доверять. К сожалению, теперь даже Джону не мог. А ведь лишь несколько дней назад он думал совершенно по-другому. Заприметив на балконе блондинку, Беллами взял виски со стола и отправился к ней. Девушка стояла в одиночестве и смотрела на звёздное небо. Беллами подошёл к ней поближе и заговорил: — Как дела у воровки чужих парней? Кларк обратила на него внимание и ответила: — Я в порядке. Всё как-то утряслось. Хотя и объяснять близким своё исчезновение было непросто. — Мне жаль, что пришлось втянуть тебя в это. — Когда я услышала, что ты мёртв — я испугалась, — призналась Кларк с грустной усталостью в голосе. — Но, когда узнала, что ты всё-таки жив, я испугалась сильнее. На что ты только не способен? — На многое. Больше, чем ты можешь себе представить. — Ты нашёл того, кто угрожал твоей сестре? — В процессе. Но я чувствую себя свободнее, чем когда-либо. Я оценил то состояние, когда ничего от меня не зависит. Всё становится таким непредсказуемо интересным. И я сам себе становлюсь непредсказуемым. — Так на тебя повлияла собственная «смерть»? — заинтересованно спросила девушка. Сегодня она была совсем не такой, какой парень её видел раньше. Она изменилась. Беллами её изменил. И непонятно пойдут ли ей эти изменения на пользу. А может быть, они — это просто данность. Неполезны и небестолковы, а просто есть. — И не только, — ответил Беллами, уже вместе с девушкой рассматривая звёзды и наслаждаясь редкими минутами покоя. — Значительная часть меня отмерла сравнительно недавно. Освободилось много места. Теперь я чувствую себя пустым, но вместе с этим, самодостаточным. — Твоя сестра тебя не простила? — Мне больше не нужно её прощение. Взгляд Кларк опечалился. Она всё поняла без разъяснений. — Ты говорила, что была бы не против иметь такого брата, как я. Ты только в качестве «брата» меня рассматриваешь? Или может ты не против иметь меня в качестве кого-то ещё? — с хитроватой магнетической улыбкой спросил Беллами и испил из своего стакана глоток виски. Девушка проследила за его взглядом со слегка приоткрытыми губами. Её взгляд уже о многом говорил. Пусть она выглядела несколько вымотанной, совсем противоположной той страстной девушке, которая соблазняла его в баре, но огонёк в ней ещё горел, по крайней мере тогда, когда она смотрела на Беллами. — Мы с тобой через столько прошли. Та ситуация с твоим другом, видео в интернете, а после моё похищение. Ты и вправду думаешь, что я рассматриваю тебя в качестве своего потенциального парня? — Да, — с уверенностью ответил Блейк. — Я рассчитываю на твою неадекватность. — Что ж, возможно, моя неадекватность готова сказать «да», а вот я ещё подумаю над тем, стоит ли к ней прислушиваться. — Чаще всего стоит прислушиваться именно к своей неадекватности. Она знает интересные дороги, по которым скучные люди не ходят. — Я учту это в своём размышлении, — с улыбкой ответила Кларк. Её настроение заметно улучшилось. Всё становится очевидным. Беллами уже понимает, что девушка готова быть с ним. И его это несомненно подбадривает. Потому что вот оно — вырисовывается будущее. Новое будущее. Почти не испорченное. Беллами так устал от всего произошедшего. Он ясно увидел, что его жизнь была совсем не идеальна. Она совсем оказалось не такой, какой он её видел. И возвращать то, что было утрачено и сломано, он не хотел. Не хотел пытаться из последних сил собирать всё по осколкам, пытаться всё это склеить воедино, и не замечать огромных трещин и надколов. Ему хотелось всё изменить. Начать вторую жизнь, не беря с собой ничего из первой. Он хотел прямо сейчас всё бросить, купить два билета на какой-нибудь остров и улететь вместе с Кларк. Целовать этой девушке плечи, попивая холодный коктейль под палящим солнцем, и не вспоминать о том, что осталось позади. Оставить место только для новой светлой жизни. Оставить место для Кларк. Позволить ей стать проводником в эту самую жизнь, стать его страстью и его будущим. Сделать её улыбку главной мотивацией. А её счастье своим ежедневным долгом. Слушать её, видеть её, думать о ней. А всё остальное сделать неважным. Главное, что теперь Беллами готов был по-настоящему подпустить кого-то к себе близко. И Кларк для этого подходит. Ещё пару недель назад он готов был её убить. Ради того, чтобы спасти сестру. А теперь нет. Не готов. Он будет оберегать своё «будущее» от прошлой жизни. Сестра — это прошлая жизнь. И все, кто был когда-то важен. Беллами отпускает свою прошлую жизнь, в надежде построить новую с самого начала. — Я бы не отказалась от ужина в любом месте, в какое бы ты меня не привёл, — намекнула девушка с обворожительной улыбкой на губах. — Я обязательно устрою нам фееричное свидание, после которого ты не сможешь сказать мне «нет», — пообещал Беллами. — Но не сейчас. Мне нужно доделать одно дело до конца и удостовериться, что нам с тобой ничего не угрожает. Потому буду стоять на расстоянии от тебя, пока не разберусь с «врагами». — Что, даже если я предложу тебе прямо сейчас заняться сексом? — с кокетливой иронией поинтересовалась Кларк. — Да. Даже если предложишь. — И что именно ты мне ответишь? — спрашивала девушка, забавляясь и всё теснее приближаясь к Беллами, находясь совсем недалеко от его лица и от его губ, цепляя их соблазнительным взглядом. — Ты скажешь мне: «Нет. Я не стану тебя трахать»? — Я скажу, что не хочу подвергать тебя опасности, Кларк, — серьёзно ответил Беллами, совершенно не ведясь на её уловки. Он лишь наслаждался её сексуальностью визуально, не планируя идти дальше. Не сегодня. Девушка сменилась в лице. Было видно, что её это очень тронуло. И она перестала «издеваться». Она с теплотой посмотрела на Беллами. С такой, от которой уже хотелось растаять и забыть о жестокости мира. Беллами был очарован ею в эти секунды. И он понимал, что меньше всего на свете, он бы хотел терять её. Он в неё был готов многое вложить. Ведь больше у него никого не осталось. Главное, чтобы псих (или Диксон) об этом не узнал.***
Беллами провёл приятный вечер наедине с Кларк. Он слушал её. Она рассказывала о своей жизни и о своих планах. Он пока не втягивал её в свои. Его планами было нарушить её планы. Но пусть для неё это будет сюрпризом. Блейк не может быть уверен в завтрашнем дне, пока всё ещё не решено. Но ему было приятно узнать её получше и хоть немного отвлечься от своих тяжёлых мыслей. Алкоголь так не разгружал, как Кларк. Но приятное времяпрепровождение должно было подойти к концу. К сожалению, Беллами даже не мог позволить себе проводить девушку до дома, чтобы не светиться с ней лишний раз. Он отправился в комнату к Миллеру, и как только вошёл внутрь, Миллер попросил друзей уйти в другую комнату. Парни остались наедине, и взгляд Миллера был довольно безрадостный. — Ты кого-то конкретного хотел проверить? Ты примерно предполагаешь, кто владелец этого номера? — с мрачным видом спросил Миллер. — Ну допустим, примерно да. Какое отношение это имеет к делу? — насторожившись реакцией друга спросил Беллами. — Номер оформлен на Алекса Мёрфи. Это отец Джона. Симка была оформлена ещё при его жизни, но она рабочая и по сей день. Думаю, сейчас ею пользуется Джон. — Это невозможно. Этот номер был на визитке, которую кое-кто дал Джону. Ему дали его же номер? — Не знаю. Видимо так. Но вот ещё на что посмотри, — с этими словами Миллер протянул распечатку звонков на листе. — С этого номера были зафиксированы звонки из его квартиры. Вот здесь подробно расписано кому и когда в точности до даты и времени. Он мало кому набирал с этого номера. Вот этот номер принадлежит Диксону, а этот парню по имени Маккрири. Он владелец бара в городе, но наши ребята знают его по другой его деятельности и закупаются у него. Беллами встал в эмоциональный ступор. Этого он никак не ожидал, и даже не знал, как реагировать на ситуацию. Ему совсем было непонятно, что это всё значит. — Ладно. Спасибо огромное тебе. Беллами хотел было уйти, но Миллер его остановил: — Эй. Ты только не пали с горяча. Разберись с этим трезво и рассудительно. Как бы хуже всё не вышло. — Что ты имеешь ввиду? — Может всё-таки это не Джон. Зачем ему было подставлять Луну? Мы ведь знаем его. Он хороший парень. И не похож на крысу. Он вполне мог для себя наркоту приобретать. — Он не употребляет. Принципиально, — сухо ответил Блейк и ушёл из дома друга, не выпустив не единой эмоции. Но внутри взбушевался такой ураган, что хотелось сокрушить всё на свете. Беллами не мог этого выносить, не мог правильно понять ситуацию, и он решил направиться к Джону и всё в открытую выяснить у него. Уже было достаточно позднее время, потому Джон по-любому должен быть дома. Но предупреждать о своём приезде Блейк не собирался. Он должен был застать Джона врасплох. Да никогда он его и не предупреждал. Зачем нарушать традицию? То, что он узнал от Миллера, не укладывалось в голове. Мысли беспорядочно кружили, не приводя к какому-либо логичному исходу. Беллами просто не хотел в это верить. Он не был настолько слеп, чтобы не заметить, что Джон способен на подобное. Тот не был подлым человеком, не был тварью. Пусть Беллами многое не знает о Джоне, но в этом он был уверен. Когда Блейк подъехал к дому Джона на автомобиле, он не решился сразу же двинуться к нему. Он хотел привести свои эмоции и мысли в порядок, прежде чем начать такой важный разговор. Но тут он приметил Джона, который стоял возле своего подъезда и курил. К нему вальяжно подошёл Диксон, взял сигарету с его губ и прикурил её, а после он прикоснулся рукой к шее парня. Так, как к своей собственности. Беллами тут же передёрнуло от того, что он увидел, и он сжал со злости кулаки, желая разбить Диксону голову, превратив его в кровавое месиво. Но Джон позволял к себе так прикасаться. Он никому бы так не позволил. Только Блейку. Беллами стало так мерзко. Он ничего не предпринимал, а просто сидел в машине и смотрел на них. Он испытывал боль. Такую, какую давно уже не испытывал. Как будто что-то важное у него отняли. Такую, будто его предал человек, от которого совсем не ждёшь предательства. И всё это прямо на его глазах. Прямо сейчас. Диксон прикасается к Джону, а Беллами словно чувствует, как его протыкают ножом, и он даже двинуться с места не может от этой боли. Сил не хватает даже на ярость. На то, чтобы выйти и врезать Диксону, сломать ему чёртовы руки, которыми он смеет трогать то, что ему не принадлежит. А смысл? Джон ведь это позволяет. Он же не сопротивляется этому. Беллами вспомнил, как ещё пару дней назад парень вздрагивал от его прикосновений. И неужели он также относиться к прикосновениям Диксона? Неужели он точно также меняет с помощью него свою реальность? Парни зашли в подъезд Джона. А Беллами остался в машине. Он был так обескуражен, и словно выжат до последней капли. Ему и так было нелегко эти дни, даже очень трудно. Но тот единственный человек, который всегда держал его на плаву, который верил в него и верил ему, который был незаменимой опорой, ушёл только что ебаться с тем, кто возможно причастен ко всем бедам Блейка. И даже этой. Беллами завёл машину и отправился домой, пытаясь снова поставить себя «на ноги». Но он не мог противостоять этим чувствам. Внутри него словно скоблили, сжигали и разрывали на части. Это было невозможно выстоять, невозможно вынести эту боль, хоть бери и прыгай с обрыва, чтобы заглушить её. Кажется, Беллами ещё никогда не был настолько слаб перед своими эмоциями. И он не знал, что с ними делать. Как обезвредить эту взрывоопасную бомбу внутри своего сердца, чтобы не сгореть заживо и не разлететься по кусочкам от взрыва? Если бы это была только измена. То, что Джон переспал с кем-то другим — это можно, хоть и не простить, но понять. Но его предательство не выходит из головы. Оно мучает и терзает больше всего в этой ситуации. Беллами изучил лист исходящих звонков из квартиры Джона с этого «спрятанного» номера. Идеальная маскировка — ведь это номер «Диксона», он ведь дал визитку Джону прямо на глазах Беллами. Он ведь и не подумал бы никогда, что это может быть номер Джона. И этот самый номер делал звонок Маккрири за пару дней до того, как Луну загребли в тюрьму. И за несколько часов до этого же самого происшествия он звонил Диксону. Так же он звонил Диксону за день до того, как пропала Октавия. Ещё один звонок был сделан до того, как Блейку поступил приказ похитить Кларк, и ещё один после «воскрешения» Беллами. Всё это не может быть просто совпадением. Звонки были редкими, и они делались прямо перед какой-либо жёсткой ситуацией в жизни Беллами, на которую вполне могли повлиять из вне. И всё это пока указывает на Джона. На его непосредственное участие во всей этой жестокой игре над Беллами или даже пыткой, целью которой является его уничтожение. Беллами понимал, что эти звонки уже являются серьёзным аргументом того, что Джон в этом замешен. Но это нельзя было так просто принять. Это было так больно до осознания. Самая жестокая и болезненная правда в его жизни. И Беллами не был готов к ней, она словно пробила его грудь копьём, и теперь парень задыхается с дырой в лёгких. Ибо не может в это верить. Это слишком сложно. Как можно поверить, что на такое способен тот парень, который улыбался каждый раз, когда Беллами проявлял свою твёрдость характера или настырность? Который смотрел прямо в глаза Блейку, когда они оставались одни. Он мог долго смотреть ему в глаза, и во взгляде его всегда читалось что-то тёплое, даже если в этот момент они ругались, и Джон посылал его матом. Как это может быть тот, кто обнимал его с искренней радостью, когда Беллами вернулся после своей инсценированной смерти? Который всё понял без лишних слов, и готов был отдать всё своё время на то, чтобы помочь и поддержать его. Который принимал в Беллами буквально всё. Он принимал Блейка всегда, чтобы тот ни сделал, какой бы херни ни натворил. Он всегда был на его стороне, даже если Беллами был не прав, и Джон был с ним не согласен. И вот как можно поверить в то, что он сам мог устроить весь тот ужас, который произошёл? Вспоминая всё, что было связанно с Джоном: его взгляды, редкие искренние улыбки, его правдивые поцелуи и объятия, его едва упрятанные слёзы, которые тоже довелось когда-то видеть. Всё это Беллами не мог сопоставить с ударом предательства от него. И потому он чувствовал, как будто его режут изнутри тысячью ножами. Он даже не заметил слёз, застывших на своих глазах. Настолько его избивали чувства, что он уже ничего перед собой не видел и не слышал. Была только боль. Беллами очень давно не плакал. Три года как. После того как умер Линкольн и Октавия его возненавидела. Но даже тогда не было так больно, как сейчас. Раньше только Октавия могла на него так воздействовать, а теперь Мёрфи причинил такую боль, которой не причиняла даже сестра. Беллами вспомнил свой последний день, когда он был счастлив. В тот вечер они с Мёрфи угнали автомобиль, трахнулись в нём, а после взорвали вместе с фейверком. Тогда в автомобиле он особенно наслаждался Джоном. От переизбытка эмоций он даже поцеловал парня во время салюта, невзирая на то, что рядом были друзья. Наверное, именно тогда впервые он почувствовал Джона частью своей жизни, а не просто красивым телом в своей постели, которое позволяло с собой делать всё, что вздумается. И он совершил непростительную ошибку. Разве Беллами мог знать, кого подпускал к себе ближе? От этих воспоминаний становилось всё тяжелее. Беллами настолько был сломлен, будто бы он уже проиграл в этой войне. Словно его уже уничтожили. Его грудную клетку разрывал застывший крик. Ему так хотелось кричать, срывая голосовые связки. Но он не мог. Боялся, что если начнёт, уже не сможет остановиться. Он находился в ужаснейшей безысходности и абсолютным непониманием, что с этим делать. Бороться против Джона он не готов. Не готов признать его врагом, признать предателем и поверить в то, что всё, что между ними было — это ложь и жестокая ловушка. Полностью переключившись на свои чувства и потеряв ориентир в реальности, Беллами не сразу замечает автомобиль, свернувший с поворота на главную полосу. Парень резко бьёт по тормозам и поворачивает руль. Его автомобиль резко заносит в сторону с громким звуком трущейся об асфальт резины, выносит за пределы дороги, и он влетает в кирпичную стену дома. Беллами получил сильный удар по голове, но остался цел. В этот момент даже авария не переключает его внимание с внутреннего растерзанного состояния. Беллами даже абсолютно плевать на то, что происходит в реальности. Он выходит из автомобиля и садится на дорогу, чтобы хоть как-то привести себя в чувства. Но он так бессилен в эту минуту. Перед глазами стоит всё та же картина, где Диксон откровенно касается Джона и забирает сигарету с его губ. Так же как делал это Беллами, и Джон точно так же позволил это сделать Диксону. Он позволил прикоснуться к себе точно так же, как это делал Беллами. Он впустил Диксона в свою жизнь, словно бы в ней нет Блейка. Он смотрел ему в глаза. Долго смотрел в глаза. «Хватит снова пялиться,» — говорил когда-то Беллами, когда Джон подолгу смотрел на него. А сейчас его разрывает от мысли, что тот теперь смотрит так на кого-то другого. И ему так хочется это предотвратить, запретить Джону это делать. Чтобы тот больше не смел смотреть так на кого-то ещё.***
Сколько было на часах времени, Беллами и понятия не имел, когда вернулся домой. Но была уже глубокая ночь, а на его пороге стоял Атом, неизвестно сколько времени ожидая его. Как только Беллами вышел из автомобиля, друг обеспокоенно спросил: — Что случилось? Ты в аварию попал? — Ну как видишь, — равнодушно ответил Беллами. — У тебя кровь на лице. Ты как себя чувствуешь? — В порядке, Атом. К чему напрасные волнения? — Напрасные волнения, говоришь? Твоя машина пиздецки расхуярина, а ты спокоен, как удав! — Это всего лишь машина, — безэмоционально ответил Беллами, открывая ключом дверь в дом. А Атом продолжал внимательно изучать друга взглядом с беспокойством. — Я тебе звонил сотни раз сегодня. — Ты мне не мамка, чтобы я обязан был отвечать. — Теперь так, значит? — с неприкрытой обидой спросил друг. — Да, так, Атом. Мне сейчас не до разговоров. Совсем не время сейчас для драм и разборок в том, кто прав, а кто виноват. — Лично я никого и не виню. Вопрос в том, винишь ли ты? Думаешь, я не понимаю почему ты меня игнорируешь? Ты считаешь, что я предал тебя, так? — Атом. Просил же… Беллами и так было слишком сложно нести в себе тяжесть от осознания всего происходящего за этот день, а тут ещё и Атом с уже неактуальными для него проблемами. Хотелось рассыпаться в прах и развеяться над морем, а не искать выход из этой ситуации. Потому что к такому повороту он был никак не готов. Он никогда бы не был готов бороться против Джона. — Но этот разговор нельзя больше откладывать! Я так не могу. — Я больше не имею никакого отношения к Октавии и к её жизни. Поэтому вы можете делать, что хотите. Меня это больше не касается. Октавия — теперь только твоя забота. — Ты готов послать всех к чертям? Думаешь, так будет легче? — Не послать, а отстраниться. Так будет безопаснее. Для всех. — Ты снова пытаешься бороться в одиночку, — возразил Атом. — Но мы оба понимаем, к чему это ведёт! Человек не может сам. Тебе сейчас нужна опора, я это знаю. И я по-прежнему ей являюсь, ведь так? — Я не хочу, чтобы кто-то вновь умер по моей вине, — признался Беллами, в этот раз не скрывая тревоги и печали в голосе. — Особенно тот, кого любит моя сестра. Ты ей нужен живым — она и так натерпелась утраты. И она не готова снова кого-то терять, особенно тебя. Как и я. Ты слишком важен для меня. Этого я и боюсь. Мои чувства несут смерть. Атом вытянул губы в довольной улыбке и произнёс: — Ну ты же понимаешь, что после этих слов, я уж точно от тебя не отстану. Я не позволю тебе справляться со всем этим самому. Это ведь пиздец как тяжело. Я не могу закрыть на это глаза и уйти. А Октавия знала, кого выбирала. Прекрасно знала, что я друг её брата, и если надо будет, пойду за него дохнуть. И хрен тебе на всё твоё рыло, но ты не отстранишься от меня, это понятно? На самом деле Беллами был рад это услышать, только виду не подавал. — Тогда заходи, — сказал Беллами и пригласил его в дом. Беллами умылся, чтобы избавиться от потёков крови на лице. Стоя перед зеркалом в ванной, он смотрел в своё отражение и больше всего на свете мечтал уже избавиться от этого человека. Он не жаждал самоубийства, нет. Но он хотел избавиться от этого уставшего, всё разрушающего, человека в своём лице. Который перенёс столько потерь в своей жизни. Джон — стал последней каплей. Беллами чувствовал, что уже потерял его. Необратимо потерял. И эта потеря ощущалась более болезненно, чем он предполагал. Возможно, из-за обстоятельств этой потери. Слишком жёстких обстоятельств. Джон — был последней верой в людей; самой надёжной опорой. Он придавал уверенности, сил, и даже расслабления, что нимало важно в сложившейся ситуации. Ведь только с ним Беллами мог хоть немного разгрузиться. И дело было даже не в сексе. Переспав с кем-либо другим, того же эффекта не было б. То ли уровень доверия был причиной, то ли то, что Джон уж очень для этого постарался. Он ведь будто бы без слов всегда понимал. Ему не нужно было ничего разъяснять. Он словно насквозь читал, что происходит с Беллами, и если тому было паршиво, он не лез в душу насильно в попытках разъяснить, что не так. Он делал то, чем может помочь или отвлечь. Он мог просто быть рядом и молчать, до тех пор, пока Беллами не захочет говорить, а если не захочет, то они лишь занимались сексом, без каких-либо разговоров. Кто ещё способен на подобное понимание в этом мире? По крайней мере, в жизни Беллами таких людей больше не было. Джон относился к Беллами уж точно без капли эгоизма. Наоборот, он терпел эгоизм Блейка по отношению к себе, не злился за это и принимал его. Но видимо, всё было не совсем так. Возможно, всё это лишь красивая ложь, идеально продуманная игра. Ведь так легко спрятаться за маской понимающего человека, ещё легче за маской жертвы. Но кто во всей этой истории жертва, ещё огромный вопрос. Но Беллами ею быть точно не собирается. Он перекручивает в голове всю эту ситуацию в сотый раз, проживая эту лютую боль раз за разом и доходя до полного осознания. И теперь он готов ко всему, что его только не ждёт. Всё это очень тяжело, но Беллами готов биться из последних сил с кем бы не пришлось. Возможно, придётся слишком жёстко распрощаться с прошлой жизнью. Но теперь у Беллами для этого есть новый стимул. Та жизнь, что его ждёт впереди, которую Беллами уже нарисовал в своей голове во всех красках. Теперь только ради неё он готов разорвать любого, кто встанет у него на пути. И пусть сейчас на этот шаг очень тяжело решиться, ибо всё ещё больно и всё ещё непривычно это чувствовать. Но всё это вскоре измениться. Беллами зашёл в гостиную, где Атом ждал его со стаканом виски в руках. Всё уже сам себе организовал. Он был на нервяке, хоть и успешно скрывал это, но Блейк слишком хорошо его знал. Как только Атом заметил друга, то указал на ещё один стакан виски на столе и предложил его Блейку. — Нет. В голове и без того бардак, — отказался Беллами и сел на кресло напротив друга. Атом был необычно молчалив и напряжён. Хотя и Беллами был таким. Его всё ещё пожирали мысли, и в этом кипише было всё сложнее ориентироваться. — Удалось что-то разузнать? — наконец спросил Атом. — Как думаешь, Джон может быть влюблён в меня? — игнорируя вопрос друга, спросил Беллами. — Думаю, тебе стоит узнать это у него. — Он правды не скажет. А ведь ты знаешь больше, чем знаю я. Только ты честный и не сдашь его даже мне, я-то знаю. Но и ты знал неполную картину. В этом мы с тобой сравнялись. Атом с недоумением посмотрел на друга, совсем не понимая о чём тот говорит: — Ты меня запутать хочешь или конкретно говорить начнёшь? — Вряд ли это можно назвать любовью, — продолжал говорить Беллами, игнорируя Атома. Он словно бы произносил свои размышления вслух, и ему неважно было понимает ли их Атом или нет. — Скорее маниакальная помешанность. Он хотел стать для меня единственным и самым важным. И он не знал, как по-другому. Нужно было убрать всех, чтобы я остался один, и сломить меня, чтобы я начал нуждаться в нём, чтобы я стал жалок и никому не нужен… кроме как ему. — Я даже боюсь предположить, к чему ты это клонишь. — Я обнаружил след. И он привёл меня к Джону. — Это невозможно, — опроверг Атом. — Джон, по-твоему, посадил Луну, похитил Октавию и издевался над тобой таким образом? Это же бред какой-то! Он ведь рядом был. — Скорее всего, он это делал не один, — с равнодушным спокойствием отвечал Беллами. Он выпустил пар от эмоций после аварии, и сейчас был невероятно спокоен, хотя бы снаружи. Внутри это было всё так же сложно принимать. — Я видел его после твоей «смерти». Я был с ним почти что каждую минуту. Это была неподдельная боль. Невозможно было так притворяться, да ещё и на протяжении долгого времени. — Потому что моё самоубийство в его планы не входило. Он не хочет моей физической смерти, ему нужно растоптать меня морально. — Да ну нахер! Это дикость какая-то. — Он встречался с Диксоном после того, как я умер? — Да. Один раз. Я потерял Джона из виду. Он исчез, телефон оставил дома. И мне Диксон позвонил, попросил забрать это пьяное тело из бара. Беллами печально усмехнулся, совершенно не радуясь такой новости. Его словно бы иголками насквозь прокалывали каждый раз, когда Беллами находил очередное подтверждение своим ужасным домыслам. — Что? Что это значит? — спрашивал Атом, насторожившись реакцией Блейка. — Диксон с ним заодно. — Окей. Но я пока даже с первой твоей теорией не разобрался. Зачем Джону тогда было ставить тебя перед выбором, кого убить: меня или его? — Идеальная конспирация за шкурой жертвы. Заодно проверка. И заметь, он цел и невредим до сих пор, хотя время прикончить его было до хрена. Я уже давненько снова жив. — Ты, блять, словно подготовился ко всем вопросам! — возмутился Атом. — Я уже продумал всю эту ситуацию много раз. Я ведь тоже пытался себе это отрицать. — Ну не-ет. Нет. Это же Джон! Наш Джон! Не психопат какой-то, не убийца! Он на такое не способен просто. Он ведь не злой совсем… А просто несчастен. — Этого достаточно, чтобы свихнуться. — Ты сам говоришь как повёрнутый. Беллами тяжело выдохнул. Он понимал, как тяжело воспринять эту информацию. Ему самому это далось тяжелее всего. Он достал лист из кармана, развернул его и положил на журнальный стол перед Атомом. — Вот посмотри. Здесь расписаны звонки с его номера, о котором никто не знает. Звонки были сделаны из его квартиры. Вот даты. Там я подписал ручкой перед каким событиями были совершены звонки и кому. Он звонил только Диксону с этого номера и наркодиллеру. Атом изучил лист звонков тяжёлым взглядом, обдумывая всё и анализируя. — Я всё равно не могу в это поверить, — без прежней непоколебимой уверенности произнёс Атом. — Я не могу верить никому и ничему. И меньше всего на свете, я хочу верить в это, — признался Беллами, начав наконец выглядеть немного живым. — Но я попросту не могу игнорировать эти факты. — Что если это всё подстава? Может похититель хочет, чтобы ты подумал на Джона. Может он просто пытается спрятаться, свалив свои деяния на него. — В таком случае, это Диксон. Но и при таком раскладе, Джон знает об этом, а значит он с ним заодно. — Ты в этом уверен? — Да. Они даже вместе трахаются. Я это своими глазами видел. — Как они трахаются? — в удивлении спросил парень. — Необязательно было видеть непосредственно сам секс, чтобы это понять. — Джон бы не поступил с тобой так. Всё это кажется невозможном. Я чую, что что-то не так. Что ни хрена мы не видим ситуацию такой, какая она есть на самом деле. Да, может всё это на то и похоже. Но я думаю, что только похоже, и к реальности не имеет никакого отношения. Может псих также шантажирует его? — Атом не унимался искать Джону оправдания. — Значит есть чем шантажировать, так? Ты посмотри, их сотрудничество началось ещё давно. Ещё с момента, когда Луна была на свободе. Эти двое так быстро спелись за моей спиной, а я и не заметил ничего. Я говорил с Диксоном у себя в кабинете о Джоне. Смотрел сквозь него. Он делает вид, что его эта тема не трогает, что с Джоном они мало знакомы, и лишь раз переспали. Но я видел, как его передёргивало изнутри, когда я затронул разговор о Джоне. Хотя сколько знаю его, он в эмоциях очень сдержан. Кажется, он тащится от Джона, а Джон от меня. И потому эти два долбоёба решили разрушить мою жизнь. — И что ты собираешься с этим делать? — По-хорошему, надо бы было обоих пристрелить, чтобы никто из-за них больше не пострадал. Но я хочу позволить себе надеяться, что найду опровержение. Что-нибудь, что докажет мне, что Джон не причастен к этому. Возможно, я совершу ошибку, не остановив его своевременно, за которую придётся дорого заплатить. Но я должен дать ему шанс. И себе тоже. — Это пиздец мило, разревусь сейчас, — без иронии сказал Атом. — Я уверен, это не станет твоей ошибкой. — Спасибо тебе. За то, что ты всё-таки рядом со мной. Опять. Несмотря ни на что. Даже на то, что я такой своенравный эгоистичный кретин. Атом усмехнулся его самокритике и был приятно польщён тем, что его ценят. — На самом деле, — продолжил Беллами, сделав короткую паузу. — Я рад, что Октавия с тобой. Ты — достойная ей пара. Лучше я и представить бы не мог. Я думаю, вы сможете друг друга осчастливить. У Атома даже блеснули глаза от трогательности. Невооружённым глазом было видно, как с его плеч свалился тяжёлый груз, как только он услышал эти слова. Парень так переживал, что больше не сможет вернуть прежнего доверия друга, и тут он слышит такое. От того даже меняется в лице и не сразу находит слова. Когда бы Беллами ещё увидел такого Атома? Такого растерянного и растроганного до глубины души. — Я обожаю тебя, чувак, — произнёс Атом со всей искренностью, от которой у Беллами мгновенно проступила светлая улыбка, независимая от пиздеца, в котором он сейчас находиться. Парней прервал внезапный звук раскрывающихся дверей, и так как они никого не ждали, то оба мгновенно насторожились и поднялись на ноги. В комнату вошла Октавия, и тогда их напряжение испарилось. По крайней мере, у Атома. А вот Беллами понимал, что его сестра просто так бы к нему домой не явилась, и он ожидал от неё всё, что угодно, но не то, что она пришла к нему погостить в час ночи. — Октавия? — удивился Атом. — Ты чего здесь так поздно? После парни заметили воспалённые от слёз глаза, наполненные болью, и дрожащие губы, пытающиеся заставить себя что-то произнести. Атом заметно встревожился, в то время как Беллами без единой эмоции просто ждал, какие очередные «сюрпризы» ему преподнесла его война. Октавия приподняла пистолет в руках, с трудом пытаясь унять дрожь. И тогда Беллами всё понял. А Атом округлил глаза, глядя на свою девушку. — Он сказал, я должна выбрать, — дрожащим голосом начала Октавия. — Что один из вас должен пасть от моей пули… Я не хотела слушать его… Но двое моих друзей уже убиты… И это только начало. Он не остановиться… Будут умирать ещё… До тех пор, пока я не сделаю один выстрел и не убью лишь одного человека. — И ты пришла в дом Беллами? — с испуганным недоумением спрашивал Атом. — Ведь не от того, что знала, что я здесь. — Если я не сделаю это сейчас, он всё равно будет продолжать. Он будет продолжать эту ужасную игру, пока Беллами жив. Только его смерть может всё остановить. Это просто разумно. Твоя смерть ничего не остановит. Потому я должна сделать правильный выбор. Октавия направила пистолет прямо на Беллами и уже не могла сдерживать слёз. Он молчаливо стоял на месте и смотрел ей в глаза, без мольбы или отчаяния. Казалось, он вообще никаких эмоций не испытывает. Хоть это было и не так. Он не был слишком удивлён. Он понимал, что это вполне в стиле психопата — устроить такого рода игру. И вполне предсказуемо то, что Октавия выбрала его, а не того, в кого всем сердцем влюблена, потому что попросту не может снова лишиться любви, за которую так долго сражалась и мучилась. Но несмотря на это, ей этот выбор даётся очень тяжело. Её внутренняя боль сочиться из неё наружу, её разрывающееся сердце было видно во взгляде. Такой боли Беллами не видел ни в чьих глазах за всю свою жизнь. И ему было дико жаль, что его сестре пришлось её переносить, и придётся жить с нею всю жизнь, неся в себе непомерную тяжесть своего выбора. — Октавия, нет, прошу тебя, — умоляюще и испуганно пытался остановить её Атом. — Опусти оружие, пожалуйста. Мы решим этот вопрос. Дай немного времени. Мы почти что вышли на след. Мы найдём его и обезвредим. — Вы не понимаете. Он не один. Оба моих друзей были застрелены минута в минуту, хотя они находились в разных частях города. Вы не обезвредите его, даже когда найдёте. И умрёт много людей, когда может умереть всего один. И я не могу себе позволить бездействовать. Не могу позволить себе слабость, нежелание или протест. Октавия уже спускает курок, держа палец на спусковом крючке, и смотрит прямо в глаза Беллами. Она выглядит готовой выстрелить, но глаза выдают неуверенность. Она плачет и, глядя брату в глаза, говорит: — Прости. Беллами прощает. И смиряется. Он не пытается её остановить. Он говорит себе, что всё это сейчас закончится, и его мучениям настал конец. Он проиграл, когда был на пороге победы. И он уж точно не думал никогда, что умрёт от рук своей сестры. Но смерть, к сожалению, не выбирают. Он закрывает глаза, осознавая, что выстрел будет через считанные мгновения, и даже кажется, что они растянулись и стали длиннее. Он слышит звук выстрела, который оглушает. Но он ничего не почувствовал. Потому с осторожностью поднимает глаза и видит перед собой Октавию, прибитую плотно к стене, с безумным от боли взглядом, смотрящим в сторону. Беллами поворачивает голову по направлению ей взгляда и видит Атома, лежащего на полу с пятном крови на груди.