***
Заключённых в палатах долго не держали, и Луна снова могла вернуться к прежнему образу жизни. Правда перед этим её не раз допросили о том, знает ли кто на неё напал, видела ли она лицо её неудавшейся убийцы, и кто ещё присутствовал на момент нападения. Луна, конечно же, «ничего не знает, не помнит и никого не видела». Она и вправду не видела того, кто это сделал. Она также уверенна, что сделала это не Лекса, а кто-то под её руководством. Также Луна сказала, что просто задержалась дольше всех в душевой и осталась одна. Про девушек, которым было велено покинуть душевую, и вместе с которыми была Харпер, Луна умолчала. Луна появилась в столовой в середине обеда. Она сразу же бросила взгляд в сторону Лексы, а та в своё время равнодушно отвечала взглядом. После Луна направилась к своим девчонкам. Рейвен, увидев девушку, сразу бросилась к ней с объятиями. Было видно, что она измучила себя за эти дни. Луна словно бы вдохнула глоток свежего воздуха, и жизнь новым потоком понеслась по её венам. Рейвен лучше любых лекарств. После она села к девушкам за стол, и те с радостью встретили её. Все, кроме Харпер. Та изменилась в лице, увидев Луну, и опустила взгляд, чтобы больше не встречаться глазами. Луна тут же кожей почувствовала напряжение, исходящее от неё. — Так и думала, что ты, сова, не убиваемая, — с улыбкой сказала Эмори. — Её просто не пытались убить, — произнесла Эхо. — Может быть и так, — с нервозностью сказала Рейвен. — Но если бы ты не сообщила охране, что видела в душевой раненую девушку, то её бы могли не спасти. — Ты видела меня там? — с удивлением спросила Луна. — Нет. Но я знала, что ты там, — ответила Эхо. После чего Харпер, не выдержав, резко встала со своего места и удалилась из столовой. — Куда она? Она же не доела, — спросила Луна у подруг. — Не принимай на свой счёт, — объяснила Эхо. — Она просто чувствует свою вину перед тобой. И ей тяжело. — Она тебе сказала, что на меня напали? — Да. Она пришла в ужасе и слезах ко мне, не зная, что ей делать. Ты пойми, она этого не хотела, но неповиновение обернулось бы ей большими проблемами. — Я не держу зла на неё, — ответила Луна. — Харпер здесь точно не при чём. — Кстати твою «убийцу» нашли, — сказала Эмори. — Даже так? — Это Триша. — Кто это? — Это неважно. Тем более, что она на тебя не нападала. — Тогда почему же вышли на неё? — Потому, что она сама в этом призналась, — невозмутимо отвечала Эмори. — А. Я поняла, к чему ты клонишь. — На Лексу здесь никогда не выйдут. И даже на её девок. Потому что любая возьмёт вину на себя по её указке. А вот она, — Эмори указала пальцем на Рейвен. — Въебала ей по лицу, и сидит как ни в чём не бывало. А у Лексы вон синяк теперь какой на скуле. — Ого, — удивилась Луна и посмотрела на свою девушку. — Я думала, что ты мертва, — сдерживая слёзы, ответила Рейвен. — Ты не представляешь, что я пережила в ту ночь. Заключённые стали говорить об убитой девушке в душевой, потом охранники всех разогнали по камерам и закрыли нас. А тебя не было. Тебя не привели. Значит, ты и есть та убитая девушка. Никто не отвечал на вопросы. И я просто рыдала. Только на утро пришёл Финн и сказал мне, что ты живая лежишь в госпитале. Всё потому что Эхо сообщила им. И тогда я пошла к Лексе, врезала ей и сказала, что если она причинит тебе какой-либо вред, то я сделаю всё что угодно, чтобы она меня больше в жизни не увидела. — Это сработало? — Она пообещала мне. Значит, слово сдержит. — Какой смысл ей от твоего присутствия, если вы с ней не общаетесь даже? — Она меня видит и знает, что со мной всё в порядке. Ей этого достаточно. — Какая жертвенная любовь, — прокомментировала Луна. — Нет. Это маниакальная зависимость. Жертвенностью здесь и не пахнет. Иначе бы она могла позволить мне быть с тем, в кого я влюблена. — Но ведь теперь позволила. Она ведь дала тебе обещание. — Из-за моих угроз, и уже после того, как подвергла твою жизнь опасности. Прозвенел звонок, который оповещал об завершении обеда и созывал всех отправится по своим рабочим местам. Рейвен сразу же взяла Луну за руку и жалобно проговорила: — Только встретились и уже пора расходиться. Буду с нетерпением ждать вечера. Луна засветилась счастливой улыбкой и успела нежно поцеловать руку Рейвен, пока та вставала с места, чтобы покинуть столовую. — Не бесите Лексу своей милашностью, — предупредила Эхо. — А то кончится её терпение, не успев начаться. — Сова, ты идёшь? — спросила Эмори, приметив, что девушка не спешит покидать своё место. — У меня вроде как больничный. Не знаю, как я его вынесу. Буду слоняться без дела здесь. Ожидания Луны не совсем подтвердились. Тюрьма не была совсем пустой. Некоторые девушки, как и она, расхаживали по своим «делам». Почему-то не все находились на рабочих местах, но Луна даже не пыталась понять почему. Она просто отправилась в библиотеку. Там никого не было, кроме одной заключённой, работающей библиотекарем. Луна ей раньше даже слегка завидовала, так как у той просто идеальная работа, по сравнению с другими в тюрьме. Но сейчас она понимает, что работая она здесь, точно бы замкнулась в себе и в книгах. Она бы так и не смогла раскрыться, подружиться с девушками, и вряд ли бы вообще решилась связать жизнь с Рейвен. В библиотеке было достаточно уютно. И это единственное место, где можно было ненадолго забыть, что девушка находится в тюрьме. Конечно, это библиотека очень отличается от тех, которые она когда-либо посещала, но всё же в ней присутствовал дух свободы. За прочтением книги, Луна смогла абстрагироваться от тюремной атмосферы и последних ужасных событий. Она, конечно же, не могла не думать об этом совсем. Она не верила в то, что Лекса так просто отпустит Рейвен. Больше она на это не поведётся. Может быть, та и сдержит своё слово, ведь Рейвен для неё очень важна, но она найдёт другой способ, как избавиться от соперницы, не причиняя физического вреда. Луна не знала, чего от неё ожидать. Ведь, кажется, Лекса способна на всё. Луна в этой войне, однозначно, проиграет. Так как у неё нет ни одного оружия против Лексы, и ни одного щита — ей нечем себя защитить. Ей нужно было это изменить и найти способ противостоять Лексе. А для этого, нужно больше узнать того, против кого ведёшь борьбу.***
Этот день был наконец закончен. Вечером все девушки освободились от работы, и Луна наконец дождалась уединения с Рейвен. Они сидели на кровати и смотрели друг другу в лицо, пытаясь насытится взглядами, касаниями и поцелуями. Словно бы прошла целая вечность, как они не виделись. Потому что это были самые ужасные и долгие два дня в жизни обеих. — И чем ты весь день занималась? — Засела в библиотеке. — Ты, наверное, в школе была примерной девочкой. — усмехнулась Рейвен. — Там бы удивились, если бы узнали, что ты теперь в тюрьме. — Я этому сама удивляюсь каждое утро, больше чем кто-либо. Но когда я была ребёнком — я была тем ещё маленьким монстром. — Никогда не поверю, — со смехом возразила девушка. — Так и было. Я была сильнее всех в классе. Избивала даже мальчишек. Только с возрастом я научилась дружить с людьми, а не лупить их. — Это ты потому так отхреначила ту девчонку об стол? Это было весьма устрашающе. Луна улыбнулась и прижала девушку к себе. Она просто молчала, воткнув нос в шею Рейвен, и наслаждалась таким хрупким и особенным счастьем. Луна была уверена, что именно это — второе имя Рейвен. Потому что та вызывает лишь ощущения счастья, независимо от грубых решёток тюрьмы. — В моей жизни столько произошло пиздеца за последнее время, — произнесла Рейвен. — И так мало приятного. Столько потерь ради одного очень важного приобретения. Тебя. И я ни о чём совершенно не жалею. — У меня всё тоже самое, милая, всё тоже самое, — прошептала Луна на ухо девушке и нежно поцеловала её в шею. Луна в который раз отметила, как ей несказанно повезло. Даже в тюрьме. Казалось бы, что здесь можно отыскать хорошего? Но Луна нашла человека, который делает её дни ярче. Благодаря Рейвен, девушка верит в свою важность и не размазала по стене бывшие амбиции. Взаимная любовь в этом мире — крайняя редкость. Луна даже была не уверена, любил ли Беллами её так же, как она любила его. Парень не произносил ей подобных слов, как это делает Рейес. У него вечно не хватало времени на любовь. Он или же работал, или бурно разгружался от усталости. Даже Луна была разгрузкой. Она всё понимала, и ей казалось, что этого достаточно — получать тепло от него. А что ещё надо? Луна не могла на него жаловаться: он был хорош, и он буквально спас её от той жизни, в беспробудной серости и бестолковости которой она могла потонуть. Да только не просто было всё время сомневаться в том, что любит ли её человек, который для неё заменил весь мир. Но в Рейвен она не сомневается. Её глаза правдивы, её улыбка и даже её неровное дыхание. Девушка такая живая, настолько наполнена эмоциями. Луна, по сравнению с ней, сухарь. Хоть и тоже переполнена любовью к ней, но привыкла быть сдержанной.***
— Рада тебя видеть. Тем более, живым, — сказала Луна, присаживаясь за стол в комнате свиданий напротив Беллами. — Это сейчас должна была быть моя фраза, — ответил Блейк. — Да. Мы все сейчас живём в опасное время. Представляешь, какая удача, что мы сейчас можем сидеть друг напротив друга и говорить? — Представляю, — не столь воодушевлённо как девушка, ответил Беллами. — Так ты знаешь, кто на тебя напал? — Знаю. Это не похититель Октавии, можешь быть спокоен. — Ты уверена? — Уверенна. Это касается только меня. — Так может тебе нужна моя помощь в этом? — Нет. Всё улажено. Но спасибо, что поинтересовался, — с уверенностью и лёгкой улыбкой заявила Луна. Беллами странно покосился на неё. Он впервые видит девушку такой за всё время её заключения в тюрьме. Она совсем не похожа на себя, словно стала полноценным участником места своего обитания. Теперь и не скажешь, будто бы она чувствует себя здесь отчуждённо. В глазах Луны можно было увидеть то же, что и у любой другой заключённой — смирение, приправленное агрессивной уверенностью. — Тогда зачем ты меня позвала? — Увидеть тебя. Узнать, как делишки. Как Октавия поживает? — Неплохо. Главное, что жива. — Она простила тебя? — Это слишком великодушно для неё. Она на это неспособна. — Она на тебя очень похожа. — Только она это почему-то отрицает. В её глазах монстр только я. — Дам тебе один совет. Когда понимаешь, что не тянешь кого-то, то лучше отпустить. Беллами заглянул ей в глаза, а после слегка ядовито усмехнулся: — Это то, что ты сделала со мной? — Можно сказать и так. — Видно, хороший совет ты мне даёшь, раз сама так расцвела. — Отпустив прошлую жизнь, я начала жить настоящим. Оно тут не такое уж и тягостное, когда не думаешь ежеминутно о том, что осталось за пределами этих стен. — Сбросила балласт, значит. — Ты злишься? — Нет. Или да. В последнее время у меня с чувствами туговато стало. Я не уверен на сто процентов, злюсь ли я. Но приятного в этом мало. В такой тяжёлой для меня ситуации оказаться ещё и брошенным. — Ситуация у каждого из нас по-своему тяжёлая. Если бы я лгала тебе, это бы только всё усугубило. — Это бесконечный разговор не о чём. Так зачем ты на самом деле меня позвала? Луна аккуратно осмотрела всех присутствующих в этой комнате. Все были увлечены общением со своими близкими. Тогда она наклонила своё лицо к Беллами чуть ближе, насколько это было возможно, и прошептала. — Узнай кое о ком информацию. Всё что я о ней знаю, так это её имя — Лекса. Она сидит в этой тюрьме. — Думаешь одного имени будет достаточно? Я что ли волшебник тебе какой? — Ты ещё знаешь её местоположение. И да, ты волшебник. Я же знаю, что ты и с этим что-то сможешь сделать. А я как выйду на волю, отсосу тебе. Беллами в удивлении покосился на неё, а Луна откинулась на спинку стула с дерзковатым видом и, после того как увидела его выражение лица, рассмеялась: — Это шутка такая. Не парься. — Тюремные же у тебя шуточки. А какая тебе информация о ней нужна? — Всё. Чем жила, чем дышала, кого любила и любит. Мне нужна знать кто она такая и с чем её едят, — с лёгкой надменной игривостью произнесла Луна. — Так ты собираешься её съесть? — Если понадобится, то да. Мне бы только её костями не подавиться. — Ты нажила здесь уже врагов? А я об этом и не в курсе. — Ты ведь так занят. Тебе бы со своими разобраться. — Окей. Как узнаю о ней что-либо, сообщу. Это всё? — Нет. Есть ещё один очень важный вопрос, — серьёзно остановила его Луна. Беллами даже напрягся от её серьёзности, и чуть приблизился к ней в ожидании. — Будь бы у меня член, ты бы со мной переспал? — Блять, Луна! — злостно выругался парень. Девушка сдержала смешок и продолжила: — Нормальный вопрос. Что ты беснуешься? — Всего несколько дней назад тебя пытались зарезать, а ты веселишься и несёшь всякую хрень, как ни в чём не бывало. Ты кем вообще стала здесь? — Собой. Я здесь стала только собой. Да и зачем мне париться из-за того, что случилось уже целых несколько дней назад. Я ведь жива, зачем мне тогда унывать? — У тебя, однозначно, крыша поехала. Но может так тебе проще подстраиваться под общую атмосферу здесь. Короче, не мои это проблемы теперь. После этих слов парень начал вставать с места, чему Луна удивилась. — Стой. Время ещё не закончилось. — А нам есть ещё о чём поговорить? — Ты больше не хочешь меня видеть? Хочешь вот так порвать связь, которая была сильна годами? — Но теперь-то она не имеет своей силы. Тебя вообще больше ничего не смущает? Я должен был стать твоим мужем, а стал балластом. Кажется, это совсем не та уже связь. — Ты всё усугубляешь, Беллами, и слишком грубо смотришь на вещи. Я это так не вижу. В голосе Луны больше не осталось прежнего равнодушия, в нём слышалось дрожание обиды и горечи. Ей было так странно себя понимать. Она не могла отпустить Беллами, как что-то ненужное и неважное. Вряд ли когда-нибудь он станет ей совершенно безразличен. Просто это теперь совсем другая любовь. Как правильно подметила когда-то Рейвен, что любовь — есть любовь, и неважно, как её называют. — Какая разница, как ты это видишь, если на обстоятельства это совершенно не влияет? — сухо возразил Беллами. — Ты можешь говорить, что угодно. Действия всё решают. — Твои действия никому непонятны без слов. Никто не понимает, робот ты или у тебя всё же есть чувства. — То есть теперь я ещё и бесчувственный? — Ты не видишь смысла в чувствах без цели. Чувства для тебя — как средство. И может это даже хорошо. Для тебя. Но другим может быть тяжко. Я так и не поняла, любил ли ты меня когда-нибудь. Но видимо нет, раз теперь я тебе не нужна. — Если бы ты была мне не нужна, я бы здесь не сидел и не слушал бы всю эту хрень. Теперь ты улавливаешь разницу между словами и действиями? — Да. Только пока ты мне этого не сказал, я бы об этом и не подумала. Теперь ты понимаешь, как важно говорить с людьми? — с мягкостью в голосе противостояла Луна. — Окей. Ты хочешь, чтобы я сказал, как отношусь к тебе? — Хотелось бы. — Считаю тебя дрянью, — спокойно высказал Беллами. — Не за то, что бросила меня. Это можно понять, это вполне логично в подобной ситуации. Хоть ты и сделала это в совсем неудобном для меня положении, но я с этим справлюсь. Я считаю паршивым то, что ты променяла меня на кого-то, кого знаешь считанные месяцы. Почему-то ты решила, что я менее важен, раз я далеко, и слишком занят собственным выживанием и борьбой за жизнь своих близких. Ты решила, раз мне сейчас не до тебя, то и ты в праве отстраниться, и увлечься кем-то другим. А ещё ты выставила это так, что я сам верил в то, что всё это — моя вина. Что я подвёл тебя к такому решению, но кажется ты всё решила ещё раньше. И теперь ты ещё смеешь мне говорить о каких-то сомнениях на мой счёт? Да, я предпочитаю меньше пиздеть, чтобы потом не отвечать за то, что не могу сделать. Тебе бы тоже не помешало этому поучиться. Луна была поражена, что он догадался. Беллами заметил, увидел по ней и всё понял. Насколько давно он это понял? Или может он только сейчас догадался об этом? Она полностью его поддерживала, но она устала уже себя винить за чувства, которые она испытывает. Она только стала свободной и не собирается прощаться с этой свободой. — Любовь не может быть преступлением, — ответила Луна. — Она не пунктик договора, не соглашение между двух сторон. Она не может быть под твоим контролем. Твои чувства или чужие всегда будут тебе неподвластны. Что бы ты не делал, одни будут тебя ненавидеть, а вторые бесконечно любить, несмотря ни на что. И можешь быть уверен, Беллами, чтобы не случилось, я всегда буду на второй стороне.***
Шёл очередной день мучительного безделья. Луне надоели книги, надоели стены и даже собственные мысли — они, кстати, надоели первыми. Пока все были на рабочих местах, Луна слонялась без дела и не знала, чем себя занять. Когда это стало совершенно невыносимо, Луна решила аккуратно проникнуть в прачечную к подругам. Как только её увидела Эмори, тут же насмешливо воскликнула: — Сова, что за тяга к работе? Велено же отдыхать! — Я уже так отдохнула, что мне теперь от отдыха нужен отдых. Харпер, увидев Луну, случайно опрокинула на пол корзину с постельным бельём, и тут же начала собирать всё обратно с мрачным видом. Луна помогла собрать несколько наволочек с пола и протянула их Харпер. Блондинка молчаливо уставилась на неё с неприсущей ей серьёзностью и осталась без движения. С несколько секунд она просто смотрела на Луну, пока та стояла в лёгком замешательстве с протянутым бельём в руках. В итоге Харпер бросила корзину на ближайший стол и резко вышла из прачечной. — Харпер, ты куда? — крикнула Эхо, но её вопрос растворился в воздухе без ответа. Луна отправилась за ней. Она увидела, как та забежала на склад, и направилась туда же. — Может поговорим? — предложила Луна девушке. — Не надо. Прошу тебя, просто уйди. — Мне начинает казаться, что ты злишься на меня. За то, что ты оказалась в такой ситуации. — Я злюсь на себя. А это куда тяжелее, — высказала Харпер с неприкрытым дрожанием в голосе. — Может тебе стоит высказаться? Поделиться своей болью, а не прятать её в себе. — Да чем здесь делиться? Я чувствую себя виноватой. И понимаю, что здесь недостаточно извинений — я не на ногу тебе наступила. Я не могу теперь в глаза тебе смотреть. Я сразу чувствую себя ничтожеством. — А я не согласна с тобой. Я, наоборот, благодарна тебе, что ты так поступила. Харпер тут же подняла на девушку взгляд, наполнившийся недоумением в одну секунду. — Если бы с тобой что-то случилось, я бы себе этого не простила, — призналась Луна. — Ты не обязана жертвовать собственной жизнью, только потому что я решила пожертвовать своей. Это был мой выбор — противостоять Лексе. Не твой. И никто не обязан становиться жертвой из-за моего выбора. Я бы этого не хотела. Поэтому считаю, что ты молодец, и всё ты правильно сделала. Глаза Харпер наполнились слезами, и она поджала губу. Какой же милой она выглядела сейчас. — Что ты за человек? Таких не бывает. — Значит, тебе просто не попадались люди, которые по-настоящему дорожили тобой. А я дорожу. — Ну всё, прекрати! — воскликнула девушка, а после не сдержалась и обняла Луну, позволив уже себе расплакаться. Луна прижала девушку к себе, и у неё на душе словно бы распустились цветы. Как же приятно было себя ощущать важной частью этого маленького мира, в котором только эти прекрасные девушки — все четыре, и все очень важные. Луна уже точно не чувствовала себя чужой среди них. Это была её маленькая, но крепкая и очень значимая семья. Она не собиралась никого из них лишаться. Потому она всё больше понимала, как важно ей найти способ противостоять Лексе, чтобы та не отняла это всё у неё. В этот самый момент на телефон Луны, который она недавно приобрела с помощью Рейвен и теперь уж точно не отставала от остальных, пришло сообщение. Это сообщение было от Рейвен, и там было прикреплено фото. Луна открыто его, и увидела две шикарные красивые груди с острыми торчащими сосочками, при тусклом освещении напоминавшие верхушку шоколадного крема на кексе, так же хотелось их с удовольствием облизать. — Ух ты, клёвые сиськи, — прокомментировала Харпер. Луне пришлось с трудом оторваться от разглядывания горячей фотографии и от фантазий, засевших в голове. — Давай пришлём ей селфи, — предложила Луна. Она включила переднюю камеру и сделала снимок. На нём Харпер была слегка заплаканной, но от этого только более чувственно милой. «Вы с Харпер поговорили? Ох, девочки! Я вас так люблю!» — пришло сообщение от Рейвен после отправленного ей совместного селфи. — Ей так с тобой повезло, — сказала Харпер Луне. — Я права рада, что у вас так всё получилось. Я Рейвен такой окрылённой ещё не видела. Она прямо ожила, как будто тюрьма ей не по чём. Без любви здесь очень грустно и одиноко. Особенно когда понимаешь, что выйдешь отсюда, а на свободе тебя уже никто не ждёт. Иной раз думаешь, нужна ли тебе такая свобода? — У тебя был парень, когда тебя посадили? — Да. Ключевое слово — был. — Нашёл другую? — Наверняка. Мне он в этом не признался, но я же не дура, и сама понимаю. Это типичный сценарий здесь. Это только ты у нас умудрилась сама парня бросить, ещё и при бабках. Правильно, в общем. Бросай первой, чтобы тебя не бросили. Так, наверное, легче? — Не знаю. Мне было не легче, — призналась Луна. — Это и сейчас было бы непросто, если бы не Рейвен. Она мне здесь заменила всех. А ты скучаешь по своему парню? Теперь уже бывшему. — Скучала. Долго скучала. Но вот уже третий год, как мы расстались. Я охладела к нему, чувств больше нет, но если бы я могла на кого-нибудь отвлечься, вновь влюбиться, было бы проще всё это пережить. Я тут пытаюсь держать свой настрой в тонусе, делать вид, что меня ничего не волнует. Но я дико боюсь вернуться в пустой дом. Я, конечно же, как и все, хочу на свободу. Но мне немного страшно. Вдруг эта свобода окажется теперь совсем другой. Что мне теперь делать, куда идти, с кем говорить? Я четыре года уже здесь, и ещё полтора буду. Луна понятия не имела, за что могли посадить эту девушку — она ведь и мухи не обидит. Да ещё и срок больше, чем у неё. Но она не хотела это узнавать. Ей без разницы, что там случилось, главное — какая Харпер сейчас. И она видит перед собой достойную девушку, у которой обязательно должно сложиться всё хорошо. — Ну, если ты не забудешь своих тюремных подруг, как выйдешь на свободу, отсутствие одиночества тебе гарантированно. Потому что мы тебя не бросим. Мы же не парни — другую такую Харпер не найдём, — с улыбкой подбодрила девушку Луна. — Я вас не забуду. Никого не забуду. Даже тебя, Сова. И не надейся так просто от меня отделаться. — Вот такой настрой меня полностью устраивает. Но мне придётся перевести разговор с такой чудесной ноты… — Что случилось? — забеспокоилась девушка. — Ты можешь мне рассказать о Лексе, всё что знаешь? Не беспокойся, я не выдам тебя. — С чего ты взяла, что я о ней что-то знаю? Мы с ней не общались никогда. Всё, что мне известно, так это то, что Рейвен для неё — единственный здесь свет. Я же говорю, так проще пережить срок, когда сердце кем-то занято. Хотя могла бы и найти ту, которая ответила бы ей взаимностью. Симпатичная ведь вполне, пусть и жёсткая. — Да. И это удивляет. Неужели, действительно, Рейвен никогда не проявляла знаки внимания ей и не отвечала взаимностью? Совсем ничего, чтобы их что-то когда-то связывало? Харпер едва заметно поменялась в лице, вроде бы что-то вспомнив, и Луна это сразу подметила. Она ещё внимательнее стала смотреть на девушку, в открытом ожидании ответа. — Ну. Так, кое-что было, — нехотя, начала признаваться Харпер. — Я не уверена, что имею право рассказывать это тебе. Но так как ты девушка Рейвен, даже не просто подруга. У них однажды был секс. Один раз и очень давно. Всего лишь секс? Зачем было Рейвен упоминать своей девушке о таком пустяке? Луна сдержала свой крик злости и негодования, но внутри он бушевал изо всех сил. Почему Рейвен солгала? Она же уверяла, что между ними ничего никогда не было. Но почему она не сказала правду? Ведь Луна бы поняла всё. А так, она выглядит лишь полной дурой, не зная всей правды. Веруя в то, что Лекса просто помешанная психопатка. Но дело обстоит совсем не так. И почему Луна не заслуживала это знать, если она замешена в эту историю, как никто другой? — Рейвен не говорила об этом, — со сдержанной злостью проговорила Луна. — Она не хочет об этом даже вспоминать. Там совсем неприятная история. У Рейвен была близкая подруга — её звали Аиша. Так вот та жёстко перед Лексой накосячила. Все понимали, что недолго бедняжке осталось — сегодня-завтра покинет этот свет. Рейвен пошла договориться за неё, выпросить, так сказать, той дуре шанс. Лекса ни в какую не соглашалась. Тогда Рейвен предложила ей секс. Лекса тогда усмехнулась этому, даже посмеялась, но решила согласиться. Сказала что, если ей понравиться, то не тронет Аишу. Ну видимо так понравилось, что даже слишком. Мы ещё тогда шутили о том, что у Рейвен пизда волшебная, — с усмешкой вспомнила Харпер. — Аиша — это та, которая в итоге кинула Рейвен? — Да, она. Та ещё блядина, — злостно высказалась Харпер. — После этого она ещё и поступила так с Рейвен. Но не будем про неё вспоминать — она этого недостойна. Теперь ты понимаешь, почему она не сказала? — Почему ты так уверена, что это было один раз? — Потому что я верю Рейвен. Зачем ей от меня-то это скрывать? И ты верь. Да, случилось то, что случилось. Но если не хочется об этом даже думать и вспоминать вообще, то зачем это делать? Рейвен просто хотела тебя от этого отгородить. Лексе она ведь ничего не обещала. Это уже так вышло всё, что никто такого не ожидал. Думаю, и сама Лекса не ожидала. — Да. Вполне теперь понимаю Лексу, — ответила Луна. — Рейвен очаровывает незаметно и очень быстро. С этим ничего не поделать. Даже обдумать не успеешь, как уже по уши влюбляешься в неё. — Будь начеку. Лекса её не отпустит. — Я тоже. — Когда будете её делить, оставьте её целой, пожалуйста.***
Луна всё-таки дождалась окончания своего «больничного». Девушка почувствовала себя вернувшейся к жизни. Кто бы мог подумать, что она будет скучать по каждодневной стирке? Но чем-то заниматься и проводить время с подругами было веселее, чем смотреть в потолок или в уже надоевшие книги. Также девушка иногда посещала социальные сети. Старалась этим не злоупотреблять, чтобы оставаться незамеченной, и чтобы меньше наблюдать за нормальной жизнью, пока та недосягаема. Ей вроде бы хотелось связаться со старыми друзьями, но она не решалась это сделать. Отвечать на кучу нежелательных вопросов ей не хотелось. Ей так же было интересно узнать, как там Джон, но она не решалась больше влезать в его жизнь. Тем более, что его очень много дней не было в онлайн — совсем пропал куда-то. Остаётся надеется, что он вообще живой. Мало ли что там происходит во внешнем мире, в связи с последними ебанутыми событиями. Время стало каким-то тяжёлым для всех. Будто бы в один миг на всех обрушилась лавина, пытающаяся сбить с ног. Возможно, это всё дело рук одного психопата. За что так можно ненавидеть Беллами, чтобы устроить всё это? И откуда он взялся, кто он и что ему нужно? Луну до сих пор изводили эти вопросы. Рейвен сказала, что её друзья-хакеры ничего подозрительного не нашли. Насколько же умело заметает следы этот психопат. И как он только подобрался к Беллами? Она чувствовала, что должна помочь Блейку, но что она может сделать? Потому ей придётся понадеется на то, что парень найдёт в себе силы противостоять, и всё это скоро закончится. Она чувствовала, что скоро должно произойти что-то масштабное, что вот оно — уже ждёт за углом. Возможно, это что-то ужасное, и оно утянет на самое дно. Тогда нужно будет быстро оттолкнуться от дна на поверхность, иначе конец. Тоже самое ждёт и Луну. Она понимает, что Лекса затихла неспроста. Она как ядовитая змея, набрасывается внезапно. И Луна не знает, чего ей теперь ждать. Остаётся лишь готовиться к удару. Удар не заставил себя долго ждать. В этот день Луна складывала вещи на складе. Монотонная работа. Руки уже знали работу и всё делали автоматически, в то время как Луна мечтала уже взять в руки ноутбук, зайти в программу и начать творить то, что всегда доставляло ей удовольствие. Самореализация, по которой Луна больше всего на свете скучает. Проекты и её проделанная работа всегда поднимали её в собственных же глазах. А теперь она стирает шмотьё и перекладывает его с места на место, и этому уже довольствуется, потому что это хоть какое-то занятие. Полезное, пусть для неё лично совсем не продуктивное. Как только Луна собиралась покинуть склад, ей не дали это сделать пара девушек, буквально затолкав её назад. Луна даже не противоречила, и так всё понимала. Но тут за их спинами собственной персоной явилась Лекса. Тогда девушка стала больше заинтересована в происходящем. Возможно, её не будут пытаться убить в этот раз. — Нужно потрещать, — своим обычным спокойным тоном и с ледяным выражением лица произнесла Лекса. — Обязательно с этими двумя? — Луна указала на девушек рядом. — Тебя еблет просили открывать? — агрессивно высказалась одна из девушек. — Онтари, — одним лишь словом успокоила девушку Лекса, а после обратилась к Луне. — Вопросы здесь буду задавать только я. Мне вот бесконечно интересно, с чего ты решила, что можешь забрать данное мне слово назад? — Я понимаю, это неправильно. Это так несправедливо по отношению к тебе. Я свалилась тебе как снег на голову, хоть совсем того и не хотела. И я не могу найти себе оправдание. Разве что одно: я люблю её. Я понимаю, что в начале я говорила обратное. Но те слова я говорила под влиянием траура, да и потом всё изменилось. И у меня есть ещё одно главное оправдание: она любит меня. Лицо Лексы едва заметно исказилось злостью, но этого было достаточно, чтобы уже напрячься. Луна не боялась её, но и не чувствовала себя совсем уверенно, только держалась стойко. — Если ты действительно заботишься о ней, а не пытаешься сделать её своей вещью, то тебе нужно её отпустить, — продолжала Луна. — Потому что любые твои действия против меня, ранят её. Тебя же это волнует, я знаю. Рейвен для тебя — не вещь. Потому и нельзя её делить. Она самостоятельная личность и сама способна решить, как ей распоряжаться своим сердцем. — Я не верю в слова той, кто не умеет за них отвечать. Ты сказала, что Рейвен тебе не нужна, и спустя несколько дней это изменилось. Что будет ещё через несколько дней? Что тогда изменится? — Как быстро тебе понравилась Рейвен? Долгой ли была стадия, когда она из «не нужна» стала просто необходима? — Задай лучше другой вопрос, — с уже не такой сдержанной злостью говорила Лекса, просто разрывая на части одним только взглядом. — Как долго уже длится стадия «необходима». Ты в то время ещё на свободе члены сосала, когда я берегла её ото всех напастей, когда я переделывала весь этот мир, что в моей власти, так, чтобы ей было в нём комфортно. Ты не знаешь сколько я вложилась, сколько отдала и отдаю. И тут появляешься ты, раскидываешься ею как мусором, а после твердишь мне, что у тебя любовь. Да ты вообще знаешь, что такое любовь? Знаешь ли ты каким трудом она достаётся? — Я не понимаю, что ты от меня хочешь, — растеряно говорила Луна. — Я хочу, чтобы ты это узнала. Чтобы ты поняла, какого это быть мной. От её голоса и взгляда бежали мурашки по коже. Луна видела её отчаяние, и была загнана в тупик. Она не понимала, что делать с такой ситуацией. Ведь она прекрасно понимала Лексу, но ничем не могла помочь. Как же всё сложно. Это просто ужасно находиться в ситуации, благоприятного исхода которой не видишь. — Лекса, отойди от неё, — прозвучал грозный голос только что появившейся Рейвен. Она подошла к девушкам и встала между ними. Лекса мгновенно изменилась в лице. Луна не могла это не заметить. Когда Лекса смотрит на Рейвен, в её глазах исчезает злость, но появляется бесконечная тоска. Этот взгляд завораживает и от него невозможно оторваться. Тогда Луна удостоверилась на все тысячи процентов, что Лекса до невозможности любит Рейвен. Один только взгляд передаёт столько тепла и грусти. Один только этот взгляд переделывает девушку до неузнаваемости. Она всегда такая холодная и неприступная. Но когда смотрит на Рейвен, то уже и нельзя поверить, что она вообще бывает другой. — Не подходи к ней больше, слышишь? — ругалась Рейвен, грозно глядя Лексе в глаза. — Глупая. Это тебе нужно от неё бежать. — Пока что бежать мне хочется только от тебя. — Надолго ли? Хорошо ли ты знаешь ту, чью лапшу на своих ушах ты ласково пригрела? — Достаточно. Знаю именно то, что мне нужно. — А если я скажу, что это не так, — холодно произнесла Лекса и достала свой мобильный телефон. Луна всерьёз насторожилась, совершенно не понимая к чему клонит Лекса. Та нажала на одну кнопку и из мобильного раздался её голос: — Не нужна мне твоя Рейвен! Мне абсолютно плевать на неё, на тебя и что между вами двумя происходит или не происходит! Всё, что связывает меня с Рейвен, так это то, что меня поселили в её камеру. И чёрт подери, я этому уже не рада! Я думала, что влюбилась в неё. Но, блять, здесь просто не на кого больше обратить своё внимание и всего-то! Есть серая стена напротив моего взгляда и она. И её преимущество в том, что она всё-таки интереснее чёртовой стены! На неё можно было отвлечься, пока я здесь. Потому что одной здесь хреново. Но выйди я из тюрьмы, я бы вернулась к нормальной жизни и вышла бы замуж. Да, ведь я была помолвлена. Но теперь это всё не имеет смысла. Всё потеряно из-за этого чёртового места, которое я ненавижу! И всех людей, находящихся здесь, гниющих здесь вместе со мной, я видеть не могу уже! И я, чёрт возьми, не лесбиянка! Никогда ей не была и не буду! Поэтому отъебись от меня. Забирай свою Рейвен — если она тебе так нужна. Только от меня отъебись. Луна, слушая эти слова, словно бы перестала дышать от болезненного оцепенения. Её глаза наполнились влагой. Она слушала и не верила в то, что могла когда-то такое произнести. Ей было сложно представить, что сейчас ощущает Рейвен, и она не знала, как той это всё объяснить. Что можно сказать в своё оправдание? Какие ж здесь подобрать слова? Луна вообще дар речи потеряла, ей будто бы стянули горло жёстким ремнём. Как только Рейвен дослушала эти ужасные отвратительные слова, она растерянно посмотрела на Луну, прибитую к стене от безысходности. — Разве я заставляла тебя это говорить, Луна? Угрозами или шантажом? — с уверенностью продолжила Лекса. Луна ничего не могла скрыть, и слова против произнести. Всё у неё на лице было написано. Она находилась в ступоре, все мысли разлетелись, оставив лишь боль. Кто бы мог подумать, что в тюрьме будут пользоваться диктофоном? Рейвен смотрела прямо Луне в глаза. В её взгляде словно бы что-то умерло, остался лишь ледяной убийственный холод. Ей хватило полминуты, чтобы увидеть Луну на сквозь, а после она молча развернулась и ушла.Глава 9.1 Выбор без выбора
Октавия стала выглядеть спокойной. Она с безмятежным видом поедала еду, привезённую курьером из ресторана, и просила Джона подливать ей вина в бокал. Девушка говорила на отвлечённые темы, словно бы её вовсе не удерживают в плену родного брата. Чем дольше Джон находился с ней, тем больше поражался тому, как он мог оказаться в такой ситуации. Он удерживает в плену человека. Не просто человека, а свою лучшую подругу. Которую когда-то считал чуть ли не своей сестрой. Забавно, что она оказалась реальной сестрой Беллами. А вот Блейка он никогда не мог назвать кем-то родным. Он вообще никак не мог его назвать. Это очень странно: человек есть — вот он, присутствует в твоей жизни, даже занимает значительную её часть, является важным, но никем тебе не приходится. Беллами — единственный, кого Джон никак не может определить в своей жизни. Он просто Беллами. Он всё и ничто. Целый мир и пустота. Он очень важен, и он никто. Самая непонятная история, которая когда-либо случалась в жизни Джона, полностью сотканная из противоречий. И несмотря на это, Джон всё-таки сидит здесь и следит за пленницей, потому что так сказал человек Никто. Джон пытается убедить себя, что он поступает правильно. Он оберегает Октавию, вернее помогает Блейку её оберегать. Но он всё-таки не уверен в правильности выбранного метода. Это слишком жёстко по отношению к ней. Но он всё же участвует в этом всём. Он даже не заметил, как согласился на это, да ещё и так легко. Ведь всё, что его волновало в тот момент, так это то, что Беллами жив, и то, что тот дарит своё доверие Мёрфи. Стоило тому умереть и воскреснуть, как остальные его действия уже не имеют особого значения. Не важно, что он делает. Главное, что жив. Джон прекрасно видит, как он ослеп. Так внезапно и неожиданно стал слепым, глухим и глупым. Всё, что он слышит — это голос Беллами. И делает то, что тот говорит. Верит в это беспрекословно. И хоть всё это он сейчас ясно понимает, вот вроде бы вновь прозрел, но нет. Он понимает, что будет делать то же самое, только теперь всё прекрасно осознавая. И зачем вообще ему пришлось прозреть? — Нам чем-то нужно заняться. Мы можем посмотреть что-либо. Например, сериал. Он длится дольше, чем кино. У меня обычно нет на них времени, а вот сейчас я в нём совершенно неограниченна, — усмехнулась Октавия. — Хотела глянуть «Мистер Робот». Полюбуемся на красавчика Рами Малека? — Это кто? — Эй, в смысле кто? Ты что лес древний? Он же играл Меркьюри в «Богемской Рапсодии». Джон всё так же смотрел на неё с непониманием, и девушка воскликнула: — Да ладно! Ты хоть знаешь, что такое интернет и цивилизация, нет? — Я не смотрю кино лет с 16. Совсем. — Я помню, что телевизора у тебя дома и в помине не было. Но теперь-то ты мог бы его приобрести. Я бы заходила к тебе на просмотр чего-либо. Вместе с Атомом. Тебе было бы веселее проводить вечера. — Ты не станешь злиться на меня? — удивился Джон. — За что? — усмехнулась Октавия. — За то, что ты влюбился в моего брата? Глупо на это обижаться. — Я боялся потерять твоё доверие. — А я твоего не лишилась? За то, что шантажировала тебя. — Мы оба стали жертвами обстоятельств. Думаю, нам стоит забыть об этом и простить друг друга. — Мы стали жертвами Беллами. Он — самое страшное обстоятельство. — Возможно. — О, что я слышу? — удивилась Октавия. — Ты раскрыл глаза? — На самом деле, я чувствую себя потерянным. Я заплутал в попытках разобраться, кто прав, а кто виноват. Кажется, что мы все находимся одновременно в обоих положениях. Мы все — жертвы и палачи. — Освободи меня. Я не сбегу, а просто прогуляюсь с тобой или потанцую, — предложила девушка. Джон достал ключи и отстегнул её от кровати. Не успела девушка возрадоваться, как Джон пристегнул второе кольцо наручников на свою руку. — Тогда будем танцевать медляк, — невозмутимо продолжила Октавия. Заиграла музыка, и Октавия заключила Джона в медленный танец. Прямо как в тот день, когда они снова встретились спустя три года разлуки. Только в этот раз они прикованы друг к другу: наручниками и обстоятельствами. — Не верь Беллами, — прошептала Октавия. — Как бы тебе не казалось, он не умеет быть жертвой. Он только палач. И как только ты безукоризненно начнёшь верить ему, ты не заметишь, как добровольно положишь голову под его топор. — Ты сама сказала, что теперь поздно. — Потому что вижу, что ты уже веришь ему, и не видишь дальше тех рамок, что он тебе установил. Но я всё-таки надеюсь, что ты ещё можешь спастись.***
На часах полдвенадцатого ночи. Октавия уже спала после утомляющего вынужденного безделья. После этого Джон освободился, и приготовил ужин для Беллами. Он готовил очень недурно, так как с детства был предоставлен сам себе: отец мог сутками не появляться дома, потому ребёнок учился готовить себе сам, как и любой хозяйственной самостоятельности. Сейчас Джон почему-то вспомнил, как он так же ждал отца, приготовив для него ужин. Была ночь, Джон разложил ужин по тарелкам и ждал, точно так же как сейчас. В детстве Джон любил отца. Таким, какой он есть. Он знал, что его отец не идеальный, но всё-таки любил. С возрастом это чувство рассеялось, он стал просто принимать отца. Тоже таким, каков тот есть. Но он не нуждался в нём более. Он привык быть один. Эту привычку в нём выработал отец, который появлялся в его жизни очень редко, а когда появлялся, то его словно бы и не было. Тишина в этом доме целиком поедала его. Джон остался со своими мыслями в одиночку, и с воспоминаниями об отце. И только сейчас парень ужаснулся от того, как всё циклично в его жизни. Он живёт точно так же, как и тогда. Только теперь вместо отца он ждёт Беллами. Джон не избавился от своей привычки быть одному. И потому ничего не меняется. Со двора послышался звук приближающейся машины. После Беллами зашёл в дом. Его вид был довольно уставшим. Увидев Джона, сидящего за столом, он спросил: — Как дела с Октавией? — Всё в порядке. Она спит. После Беллами приметил ужин и сел за стол. — Спасибо. Знал, что на тебя можно положиться. — Ты уверен, что держать Октавию взаперти — это правильно решение? — не сдержался от вопроса Мёрфи. — Нет. Я знаю, что это неправильно. Но необходимо. — Может всё-таки есть шанс избежать таких крайних методов борьбы с возражениями? — У меня сейчас элементарно нет времени на то, чтобы пытаться до неё достучаться и искать компромисс. Мне нужно найти своего врага, пока он вновь не попытается кого-то убить из-за меня. Ведь знаешь, как в её голове устроено? Если кого-то убьют, виноват буду я. Не она, которая ничего не сделала для того, чтобы этого не случилось. А я, который сделал, но недостаточно много, по её мнению. Мои поступки в любом случае расцениваются негативно, чтобы я не сделал. Так пусть они действительно будут отвратительными, но зато действенными. Для меня цель оправдывает средства. — Тебя часто понимают неправильно, верно? — с сожалением произнёс Джон, всё глубже путаясь в осмыслении всего происходящего. — А мне понимание и не нужно, только вера. Верь мне и не сомневайся в моих решениях, даже если ты не согласен с ними. Со временем ты и сам поймёшь, что это было необходимо. Джон понял, что Октавия заблуждается на счёт того, что Беллами везде и во всём преследует только личную выгоду. На самом деле, он думает о людях. Просто для их защиты он предпринимает действия, из-за которых может показаться, что он равнодушен ко всем и всему. Он причиняет боль, но спасает жизни. Просто этот человек никогда не оправдывается. Он делает то, что должен. А люди либо принимают это, либо нет. Это не в характере Блейка — пытаться объяснить свои действия тем, кто об этом не спрашивает. Он примет клеймо «монстра» и не станет его оспаривать. Он позволяет людям думать о нём так, как им хочется. Ведь, быть может, им так проще смириться с его действиями. И самому Блейку, видимо, проще смириться с обвинениями, чем каждому доказывать свою правоту. В этот раз Беллами был уставшим, потому секс был спокойнее, чем обычно. Джон был даже не искусан сегодня, его не душили, не вдавливали с силой в постель, не вгрызались пальцами в тело до синяков, и он даже мог самостоятельно пользоваться своими руками и губами. Хоть Беллами, как и всегда, управлял им, но не лишал свободы полностью. Желание Беллами всё контролировать стало заметно более сдержанным, потому и трахался он не так агрессивно. Но больше всего Джона удивило то, что Блейк не провалился сразу в сон после секса, он молчаливо смотрел на Джона и с не присущей ему аккуратностью водил пальцами по ключицам парня. Джон ещё никогда не испытывал подобных ласк он Беллами. И он просто лежал, боясь шевельнуться или двинуться с места, чтобы нечаянно не спугнуть этот ценный момент. Словно бы его сны сейчас стали реальностью. Ему уделили внимание. Сам Беллами уделил внимание. От этого так непривычно становится. Даже воздух как будто бы стал другим, и весь мир преобразился. Просто потому, что Беллами смотрит в его сторону и уже достаточно долго. — Не понимаю, что в тебе такого, что меня возвращает в чувства, — прервал тишину Беллами. — Одна проведённая ночь с тобой заменяет словно бы поездку в другую страну: так же перезагружает, и всё словно бы становится проще. Ты мне нужен, парень. Не девайся от меня никуда. Джон не ожидал услышать нечто подобное. Он забыл, как слова произносятся, и не смог ничего ответить. Он не привык к таким поворотам в его жизни. И не знает, как действовать, когда мечты, кажется, начинают понемногу исполняться. Он знает, что делать, когда жизнь его загоняет в угол и истязает; когда выворачивает наизнанку и потрошит по кусочкам; когда он остается в одиночестве снова и снова, забытый всем миром. Но что делать, когда важный человек прикасается как-то по-особенному и говорит долгожданные слова, Джон не знает. Он не знает, что сказать и как себя вести. Хочется пойти на встречу, но неможется. Всё это слишком непривычно и страшно. Только от этого страха не хочется бежать и прятаться. Джон уж точно не хочет никуда деваться от Беллами.***
Это утро было самым приятным, которое когда-либо было в жизни Джона. Он проснулся с приятным ощущением нужности, и первым, что он увидел, открыв глаза — лицо Беллами. Джон засыпает и просыпается вместе с ним уже вторые сутки — и это он уже готов назвать своим персональным счастьем. А тот Беллами, который был с ним вчера — ради него Джон был готов буквально на всё. Как же легко им управлять. Ему теперь стало ничего не важно: мораль, самокопание и попытки достичь истины. Джон становится беспрекословным, словно дрессированный пёс. И ему от этого даже не противно. Он готов на это, потому что ему дали лишь намёк на ту нежность, которой ему не хватало. Не на физическую нежность, а на особенное отношение, как к кому-то важному. Вот что ему было так нужно все эти годы. И Джон так устал от того, что он вечно избит и покалечен, что теперь уже неважно какой ценой становиться нужным. Как только Беллами ушёл из дома, Джон приступил к готовке завтрака для Октавии. Но его остановил настырный звонок в дверь. Джон пошёл открывать её, и встретил на пороге Атома. — Джон? — удивился друг. — А что ты здесь делаешь? Вы с Беллами решили по серьёзке мутить? — Не совсем. Просто пока я тут. Ему же нужно с кем-то выпускать пар. — Всё-таки решил не говорить о своих чувствах? — Я вряд ли когда-нибудь смогу. Иначе я окончательно превращусь в его марионетку. — Вообще, я рассчитывал здесь увидеть Октавию, пока Беллами на работе. О ней уже третьи сутки ничего не слышно. — А-а-а, — слегка замешкался Джон. — А она ушла. Только что. — Куда ушла? Зачем? — Ну она же здесь не пленница. Она может уйти, куда хочет. Вернётся, возможно, вечером только. — Она так и не перезвонила, — с глубокой печалью в голосе сказал Атом. — Она в обиде на меня, да? От того, что я не сказал Беллами о нас? Почему она не хочет поговорить со мной? Ведь всё нормально было. — Она ничего за тебя не говорила. Может, вам удастся встретиться позже? Джону было очень непросто лгать ему. Атом был с Джоном в самые трудные дни его жизни, и он много сделал для Джона. Его поддержка оказалась как живительный пинок под зад. И именно его забота заставила Джона жить дальше. А теперь Джону приходится так с ним поступать. Он поступает как палач, по сути являясь жертвой ситуации. В данной истории нет героев и злодеев, как он уже сказал Октавии. Здесь каждый бывал в роли палача, и каждый был чей-то жертвой. Даже Джон теперь примерил на себя тяжёлую злую шкуру. Она была тяжелее шкуры жертвы. И только Атом остался выше этого. Он никому не причинил вреда. Атом всегда казался тем парнем, что не знает границ и творит то, что ему взбредёт в голову, не думая об окружающих. Но он оказался другим. Джон всё сильнее привязывался к этому человеку, и потому становилось тяжелее его обманывать. — Ок. Разберёмся. Может впустишь меня внутрь? — спросил Атом. Джон понимал, что в дом его впускать никак нельзя, но выгнать его будет очень подозрительно. Поэтому парень постарался собрать свои нервишки в стальной короб под замок, и совершенно спокойно ответил: — Нет. Давай лучше прогуляемся немного. Погода просто отличная! Атом согласился прогуляться и повёл его хрен знает куда от дома. Джон понимал, что не сможет уговорить друга шастать неподалеку. Да и какую причину он выдумает для него? Пришлось делать вид, что его ничего не тяготит и не держит в доме Беллами, хоть и об Октавии он не забывал ни на одну секунду. — Хрен пойми, что происходит! — импульсивно жаловался Атом. — Беллами вечно занят, и мы почти не общаемся. Октавия меня игнорит. Это словно бы всеобщий заговор против меня! А ещё меня беспрестанно тревожит мысль, что где-то среди нас ходит этот долбоёб, который несёт угрозу самым дорогим мне людям, а я даже не могу узнать, кто это и как-то помешать ему. Он ходит на свободе и замышляет о том, как нанести новый удар. Беллами спокоен, как буддийский монах, а у меня все нервы на взводе. Так ещё со мной никто не общается! Джон даже не знал, что ответить ему, как поддержать, он никогда не был в этом силён. Тем более сейчас, когда все мысли о том, что он оставил Октавию одну в доме, и даже не успел накормить её. А вдруг ей понадобиться помощь, или что-то жуткое может случится, а она обездвижена и даже не сможет спастись. — Благо хоть ты есть, и мне есть, кому всё это высказать, — продолжал Атом. — Хоть и ты тоже молчишь. Я же говорю, заговор. — Нет. Даже если и существует какой-то заговор, я в нём не участвую. Просто, я не знаю, как тебя поддержать. Ибо ты прав. Сейчас сложное время, и нам есть о чём беспокоиться, пока этот псих гуляет на свободе. Его действительно частенько изводила мысль о существующей угрозе жизни Беллами. Есть некий человек, который хочет отнять его, и Джона этот факт не мог не напрягать. Но он понимал, что в данной ситуации ничего не может сделать, и понятия не имеет по какому следу его можно найти. Он доверял Беллами. Он понимал, что тот достаточно силён, чтобы себя защитить. У него просто нет выхода. Он обязан остаться в живых. И это всё, что оставалось Джону — верить в Беллами. — Беллами ведь что-то задумал, так? — заподозрил Атом. — Всё это неспроста. Ты у него дома отвисаешь, и Октавия. Сам Беллами какой-то отстранённый. Я ведь знаю его, он что-то задумал, а мне не говорит, падлюка. И ты мне не скажешь. Ты не пойдёшь против Беллами. Но с тобой-то всё понятно, а вот Октавия… Я не понимаю, почему она с ним заодно. Как он мог уговорить её? Она непреклонно ненавидела его три года. Здесь что-то не сходится. — Она делает это не ради него, а ради тебя, — сказал Джон, подавляя с болью вырывающийся крик совести. — Она так хочет обезопасить себя и тебя. Ей есть теперь ради кого жить. Во взгляде Атома блеснула трогательная печаль. А Джон материл себя самыми самокритичными словами в своей голове. Его ложь становилась тяжёлой и горькой на языке. Он боялся, что Атом не простит ему этого, когда узнает правду, и тогда Джон потеряет важного друга, которых у него и так почти нет. Джон превратился из похуиста в параноика за считанные дни. Просто теперь ему есть, что терять. И он постоянно ходит по лезвию ножа. Время уже было обеда. И только Джон придумал причину, по которой ему нужно срочно свалить, ему поступил звонок от Беллами. Джон отошёл от Атома и ответил. — У вас всё в порядке? — Да. Вообще всё окей, — в очередной раз солгал Джон. — Отлично. Я думаю сейчас заехать за тобой и вывести проветриться. — Что? А как же Октавия? — Посидит немного одна. А то ещё лопнет от переизбытка внимания. Джон решил, что серьёзно влип. Он не может ещё на долгое время оставить её одну. Но и сказать Беллами, что уже оставлял её, тоже не может. Да и как можно отказаться от его предложения? Ведь парень изъявил желание провести с ним время. Такое может произойти раз в жизни, зная Беллами. — Так что готовься, — сказал Беллами. — Я скоро буду. Джон сразу же распрощался с Атомом и рванул на всех парах в дом Блейка. По дороге он всё ещё переваривал то, что Беллами предложил ему вместе прогуляться. Это что-то странное. Вчера ночью тот был более внимательным, а сегодня предлагает вместе провести время. Что-то с Беллами явно не так. Но такие отклонения Джону только на руку. И он несётся к дому очень взволнованным. Парень успел попасть домой раньше Беллами. По-быстрому доготовил завтрак и принёс его Октавии. — Ты где шлялся? — наехала Октавия. — Прости меня, моя дорогая. Так вышло. Вот твой завтрак, — в спешке проговорил Джон. — Завтрак? В час дня, да? — Мне пришлось отлучиться, — взволнованно отвечал парень. — Только Беллами не говори. Просто Атом приходил, тебя проведать. — М-м, и как ты ему напиздел? — Что тебя нет дома. Но мне снова нужно уйти, я включу тебе телевизор. — Что значит снова уйти? Ты только пришёл! — Беллами сказал, что хочет провести со мной время, — с вырывающейся улыбкой на лице сказал Джон. — Да ладно? — усомнилась Октавия. — Прямо Боженька снизошёл с небес. Или босс дал тебе пару часов выходного? Ты бы поговорил с ним заодно о моём здесь заточении. Между прочим, это обоих нас касается. Здесь не только я пленница, но и ты. Хоть ты и не прикован к кровати, но ты находишься в плену вместе со мной. Джон поцеловал девушку в лоб и со сверкающей улыбкой, какой на его лице возможно никогда не было, ответил ей: — Да, дорогая моя. Давай позже это обсудим. Но не сейчас. Девушка не скрывала своего удивления, глядя на необычно счастливого Джона. Но это её не радовало, а только пугало. Когда Джон уже покидал её комнату, она напоследок обеспокоенно высказалась: — Будь осторожен с ним, Джон. Сохрани хоть кусочек рассудка, умоляю тебя. — Люблю тебя, — ответил парень и закрыл за собой дверь.***
Морская гладь привносила ощущения гармонии и спокойствия, даже если и иллюзорные. Гармонии сейчас уж точно не могло быть. Пусть Джон и чувствует себя намного лучше, чем обычно, но до конца расслабиться и насладиться спокойной жизнью кажется всё ещё невозможным. Пока это счастье настолько зыбко, что может испариться в любой момент и превратиться в пыль. В последний раз Джон смотрел в морскую даль, когда отправлял прах Беллами в её глубины. А теперь он смотрит на море вместе с Беллами, который привёз его в безлюдное место набережной. Он купил сэндвичи с сёмгой и разлил белое вино, уместив всё на капоте своего авто. Это было очень романтично. Джон почувствовал себя на свидании, хоть и очень сомневался, что это может быть оно. — Чем вы занимались с Октавией? — Мы посмотрели целый сезон сериала «Мистер Робот», по её инициативе. Она запала на Эллиота, а мне импонировал Тайрелл. Тянет меня на шибанутых, — отшутился Джон. — Сериал в принципе мне понравился. Он без прикрас. Лишь суровая реальность. Потому не забивает голову напрасными надеждами. Октавия сказала, что если я куплю телевизор, то ей не скучно будет со мной общаться. Беллами усмехнулся: — Телевизор в твоей комнате убедил бы нас, что ты всё-таки человек. — Да? Это прям так странно не смотреть фильмы? — Ну-у. Мало кто в наше время совсем не увлекается просмотром кинофильмов. Я таких людей ещё не встречал. — Приятно быть исключительным. — Ты во многом отличаешься от других. И я пока не разгадал твою загадку. До конца не знаю, что ты за человек, предел твоих возможностей и на что ты способен, а на что нет. Узнаю понемногу. Парень удивился тому, что Блейк стал интересоваться им, и даже испугался. Столько ужасных загадок в нём спрятано, что он бы не хотел, чтобы Беллами когда-то их разгадал. Он понимает, что получил то внимание, которого сам всегда жаждал. Но хотеть этого было нельзя. Потому что это опасно. Его прошлое не даёт дорогу будущему, и это не кончится никогда. — Во мне нет ничего особенного, вопреки тому, что ты думаешь. Я просто человек, который пытается сосуществовать с этим миром. И у меня плохо получается, но я стараюсь. — Не-ет, — опроверг Беллами с мягкой улыбкой на губах. — Ты не прав. Если ты искренне веришь в это, то ты себя плохо знаешь. Ты глубже, чем то, куда я пробираюсь каждую ночь. В тебе есть ещё кое-что интересное. Ведь помнишь, когда мы были не так близко знакомы, то бишь ещё не трахались, мы впервые зависли с тобой наедине, так как все наши остальные собутыльники уснули, Атом обнимал ноги Миллера во сне, а Монти воткнулся в свой комп. Мы вдвоём тогда рылись на кухне Монти в поисках стаканов для оставшейся водки, часто курили на балконе и вообще чисто случайно остались один на один, но сразу нашли общий язык. Ты мне тогда сказал, что не умеешь любить или ненавидеть, что все человеческие чувства мимо тебя проходят. Знал бы тогда Джон кому это говорит. Кем станет для него парень, которому он просто так решил поведать свои мысли. И как же всё резко изменится именно с ним. Сам Джон этот разговор уже и позабыл. Он был удивлён, что Беллами об этом помнит. Видимо для него эти слова как-то определяли Джона, когда для того, это была лишь обыденность. — Скажи, ты и сейчас ничего не чувствуешь к кому-либо? — спросил Беллами. — Ни любви, ни ненависти, ни злости, ни потребности хоть в ком-то — так ведь не бывает. — Нет. Всё изменилось, — с тяжестью произнёс Джон. — Зато я сейчас застрял именно в этом состоянии, — признался парень. — Совсем неприятное чувство. Словно я и не живой вовсе. Как ты с этим справлялся? — Кто-нибудь обязательно разрушит это состояние. Возможно, даже начнёшь скучать по нему. — Я часто вспоминаю юность. Как тогда всё было по-другому. Мы тогда были бедны. Мать одна содержала нас с Октавией, и ей было трудно. Я с детства начал работать, прогуливая школу, потому что чувствовал ответственность, будучи единственным мужчиной в своей семье. Помню, как Октавию в школе дразнили из-за того, что она плохо одета. А она была боевая девчонка, дралась со всеми, потому у неё были проблемы с поведением. Маму в школу вызывали, жаловались на частые драки. Я тогда стал большую часть зарплаты спускать на то, чтобы сделать из неё принцессу. Ты бы видел её глаза, когда она надевала на себя красивые вещи. Она тогда говорила, что ей не могло повезти больше в жизни, как повезло с братом. Я так хочу вернуться в то время, когда мне казалось, что у меня ничего нет, но на самом деле, у меня было всё. Чем сейчас, когда мне кажется, что у меня всё есть, но на деле… ничего нет. Джон смотрел на Беллами в некоторой растерянности. Парень впервые ему что-то рассказывает о себе, тем более, говорит о чём-то сокровенном. Джон впускает в голову мысль, что это новый уровень их взаимоотношений, который несёт доверие, и что Беллами подпускает парня к себе достаточно близко. Теперь он не чувствует себя неясной тенью. Он чувствует себя важным, хотя бы немного. И это даёт ему такую окрыляющую жизненную силу, что хочется позабыть обо всех недостатках этого мира, обо всём что случилось и может случится в скором времени. Джону впервые так сильно хотелось жить. Он увидел, что жизнь может быть другой, Беллами может быть с ним другим, что Джон может быть достоин искреннего к себе отношения. Он даже посмел предположить, что Беллами когда-нибудь будет любить его, или хотя бы позволит любить себя. Какие ещё сюрпризы его ждут? В эти минуты Беллами подарил ему самое ценное — веру в себя и надежду на лучшее. — Это очень трогательно — ваши бывшие отношения с Октавией, — произнёс Джон. Тогда Беллами обратил на него слегка удивлённый взгляд. — Что? — задался вопросом Джон из-за реакции парня. — Просто от тебя такое слышать непривычно. В основном, ты чужд до всего, что касается хоть какой-то чувственности. — Значит, ты меня воспринимаешь как сухаря? Это не есть истинное моё обличье. Мне просто выгодно, чтобы меня так воспринимали окружающие. — А я теперь не окружающие? — спросил Блейк. «Давно, — пронеслось в голове Джона. — Только я вынужден вести себя с тобой так, будто бы ты не важнее остальных». — А говорил, что в тебе нечего разгадывать, — с ухмылкой ответил Беллами на молчание. — Казаться обычным тебе тоже выгодно? — Что в твоём понимании быть обычным? — Вокруг куча людей, за которых зацепиться не за что. Просто серая непримечательная масса. Это могут быть неплохие люди, но достаточно посредственные. От таких скукой веет за километр. И ты пытаешься выглядеть именно таким, чтобы не привлекать внимание, чтобы тебя мимо прошли и не заметили. Но скажу тебе, у тебя это не получается. Совсем. — И чем же я, по-твоему, уникален? — Мне бы самому это понять. Тогда и тебе скажу. Хотя я всё-таки думаю, что ты и сам всё прекрасно знаешь. Просто тебе нужно держать лицо. От кого ты так прячешься? Джон опустил глаза, пытаясь спрятать взгляд, и совершенно не знал, как отвечать. — Ладно, закроем тему, — с улыбкой сдался Блейк. — Это всё-таки свидание, а не допрос. Надо бы включить музыку для атмосферы. Джон перестал дышать на слове «свидание», и через несколько секунд, как только он прокрутил это слово в своей голове ещё пару раз и осознал его значение, у парня на лице проступила непроизвольная улыбка. После того как Беллами включил лёгкую музыку через сабвуфер автомобиля, он вернулся к Джону, от которого последовал вопрос: — Так это свидание? — А почему оно не может им быть? Кажется, вполне себе похоже на свидание. Когда-нибудь я устрою свидание получше, но пока хватает времени только на такое. После этих слов Джон больше не мог скрывать искрометной радости во взгляде. Он давно не чувствовал себя так легко и так вдохновлено. Он потерял силу воли, совершенно позабыв о своей обязанности не показывать своих чувств парню. Возможно, Блейк догадается о них, ведь Джон сейчас так неосторожен. Но по-другому он просто не может. Уже не осталось сил. Джон готов лишиться всего ради краткосрочного счастья, лишь бы его только испытать, хотя бы недолго.***
Хотя бы к половине четвёртого Джон вернулся к Октавии. Перед ней ему было жутко неудобно, несмотря на то, что он просто пылал от переполняющего его чувства любви. Любви, которая впервые не причиняет боли, которая, наоборот, исцеляет от всех глубоких ран. — Я вернулся и полностью в твоём распоряжении. Только не злись. — Что сегодня вообще происходит? — спросила тихим сонным голосом Октавии. — Я словно за кулисами всех событий. — Сегодня у нас с Беллами было первое свидание. — М-м, — не воодушевлённо промычала девушка, не разделяя его радости. — Потому ты так светишься. Ты поаккуратней, а то я ещё ослепну. Я ведь в комнате целыми днями сижу, глаза уже отвыкли от яркого света. — Ну Октавия. — Что Октавия? Ты освобождаться не собираешься? И меня заодно освободить. Ты говорил с Беллами? — Он меня не послушает. Я уже как-то пытался. — А теперь-то тебе и пытаться не нужно. Он ведь теперь владеет не только тобой, но и остатками твоего мозга, которого и так-то немного оставалось в твоём распоряжении. Джон мягко улыбнулся на её брюзжания и лёг к девушке на колени, обняв её за талию обеими руками. — Октавия, ты не представляешь, что я чувствую. Это просто что-то невероятное. Скажи мне, это и есть счастье? Так оно выглядит, да? — Да. И оно состоит в родстве с долбоебизмом. Парень на это лишь рассмеялся. Он сейчас был совсем другим даже для самого себя. Он словно совсем лишился прежних страхов и чувства самосохранения. Он в этот момент словно бы не боялся любить. Потому-то он ощущал такую лёгкость. Как будто больше не нужно прятаться и защищаться. Как будто с этого дня ему всё можно. Даже быть самим собой. Девушка ласково зарылась в его волосы рукой и обеспокоенно высказалась: — Ох, какой же ты дурашка. Хоть и таким счастливым я тебя ещё не видела ни разу, но меня это совсем не успокаивает, только настораживает. Куда же делась твоя разумность? — Октавия, ты не представляешь, какая она тяжёлая. Я так от неё устал. — Если Беллами поднял тебя в небо, для того чтобы разбить об землю, я собственноручно пристрелю его! — грозно высказалась Октавия. — Ты сейчас только что сказала, что готова убить за меня? — с улыбкой спросил Джон, подняв голову с её колен и посмотрев ей прямо в глаза довольным взглядом. — Ты слишком дорог для меня, чтобы позволять всяким мудилам играть твоим сердцем, словно мячом от пин-понга. — Тогда мне уж точно ничего не страшно. Он снова озарил её своей светлой улыбкой. Так много он уж точно никогда не улыбался, да ещё так открыто и искренне. С него просто вырывались улыбка и смех, он хотел свободно обниматься с дорогими ему людьми, и он был переполнен добротой и любовью ко всему на свете. Создавалось впечатление, что он сошёл с ума. Но это совсем другое. Джон был уверен, что счастлив сейчас. Вот оно счастье. Вот они и познакомились, наконец. Теперь Джон знает, о чём всё время грезит. Теперь он знает счастье в лицо. Джон с Октавией допоздна смотрели кино, и оба не заметили, как вырубились. Парня разбудило аккуратное прикосновение к его плечу. Он открыл глаза и увидел перед собой Беллами. — Ты сегодня предпочтёшь со мной засыпать или с моей сестрой? Джон поднялся с места и ответил: — С тобой, конечно. Беллами посмотрел на спящую девушку и его взгляд едва заметно наполнился тяжестью. Ему было непросто держать её в заточении. И он насильно заставлял себя это делать. Джон прекрасно понимал его, и хотел бы облегчить его ношу, но только не знал как. Зайдя в спальню, Беллами продолжил разговор с Джоном, параллельно снимая с себя рубашку. — Ваши отношения с Октавией не испортились из-за того, что ты помогаешь мне её удерживать в доме? — Нет. К моему удивлению, даже улучшились. Блейк обратил на Джона неоднозначный взгляд, а последний попытался думать хоть о чём-нибудь, кроме обнажённого подкаченного торса парня, но тщетно. — Рад, что вы так близки. — Не думаю, — ответил Джон. — Кажется, тебя всё-таки не особо радует то, что она относится ко мне лучше, чем к тебе. Ты считаешь, это несправедливым. Ведь ты её родной брат, а я парень с улицы. — Да, это так, — признался Беллами, оставаясь всё таким же бесстрастным. — Это, как минимум, неприятно. Но с другой стороны, я этому всё-таки рад. Ты словно бы моя точка соприкосновения с ней. Я узнаю, что происходит с ней, благодаря тебе. Вот теперь Джон смог отвлечься от разглядывания красивого тела парня. Его отвлекла резко влетевшая, словно молния, в голову мысль о том, что может быть именно в этом всё и дело. Что если только для этого он вдруг так стал нужен Беллами. Для того, чтобы иметь точку соприкосновения с сестрой. От этой мысли снова стало мгновенно больно, и ощущать это было даже непривычно. Джон ужасно не хотел возвращаться в то состояние, из которого только вышел. Потому он больше не мог замалчивать это. — Ради этого ты и сблизился со мной? Джон впервые делает такой прорыв. Он открыто спрашивает о том, что его волнует, не боясь риска быть рассекреченным. — Нет, не ради этого. Мы спим с тобой около полутора года, и ты думаешь, что я решил узнать тебя получше только потому, что ты общаешься с моей сестрой? — усмехнулся Блейк и отправил свои джинсы на кресло. — Мы кстати когда-нибудь делали это в душе? — Да. Где-то раза три. — М-м. Ты считаешь? — Просто помню. — Рад, что наш секс настолько запоминающийся для тебя. Джон слегка рассмеялся. Он старался больше не задумываться ни о чём дурном. Разумность, действительно, слишком тяжёлая ноша. Жизнь ему предоставила такой шанс: забыться и отдаться с головой в свои чувства, которые на данный момент не отторгают. Поэтому глупо бы было сейчас засорять голову нелепыми переживаниями о том, что будет с ним дальше. Пока Беллами подпускает к себе близко, нужно пользоваться случаем. — Я думаю, ты намёк понял, — сказал Беллами и отправился в душ. У Беллами в душе был самый приятный напор воды, который мягко обволакивал тело. Хотя в порыве страсти напор воды периодически переключался на разные режимы, включались гидромассаж, подсветка и даже музыка. Кажется, Беллами ничего не отвлекало от Джона и на пару секунд. Он прижимал парня во всех углах просторной душевой кабины, у которой размер был как у всей ванной комнаты в квартире Мёрфи. Последний даже не догадывался обо всех функциях этой кабины до этого момента, хотя и принимал в ней душ уже не раз. Парни снова задевают дисплей, и музыка сменяется на аудио уроки французского языка. Этому Джон слегка удивился, и сквозь стоны спросил у парня: — Не знал, что ты изучаешь французский. — Это Луна изучала, — ответил Блейк прямо в ухо парню и прикусил его мочку. — Тогда, Вaise-moi mon Dieu. — Это и я перевести смогу, — отвечает Беллами и ускоряет темп. Ещё несколько минут они трахались под непонятные обоим французские комментарии пока так же случайно не переключили на музыку, и Джон подумал о том, что им повезло, что Луна не изучала немецкий. После того как Джон был бережно уложен на кровать и накрыт горячим телом, всё ещё влажным после душа, он захватил Беллами в крепкие объятия. Ему ещё никогда не было так легко с Беллами. Ранее, даже во время секса, несмотря на то, что Джон получал от него удовольствие, он не мог не чувствовать тяжесть внутри себя. Потому что мысли о Беллами были тяжёлыми. Вернее, мысль о том, что Беллами для него чужой. И эта тяжесть была с ним всегда. И только сейчас с него словно бы сняли тяжеленный груз. Так что оказалось, что Джон почти что умеет летать. Настолько ему стало легко. Легко целовать его, легко прикасаться, легко засыпать рядом. Пусть он всё также не сможет быть полностью откровенным перед Беллами, не сможет о многом сказать и отказаться от приросшей уже к его лицу маски, но он всё равно чувствует себя намного свободнее, словно его освободили от многолетних оков. Это то, что называют верой. Джону однажды сказали о том, что он мёртв, ибо не имеет веры. Так и есть. Но теперь же он неизбежно оживает.***
В этот раз Беллами спал дольше, чем обычно. Джон тоже долго не хотел подниматься с кровати, он смотрел на спящего парня, аккуратно гладил его волосы и улыбался. Всё это казалось приятным сном. Настолько это всё раньше было нереальным для Джона, просто невозможным, а сейчас это всё происходит с ним. Как же мало, оказалось, нужно для счастья. Джон ведь думал, что оно ему совершенно недоступно, уж больно много он хочет. Но нет. Немного. Просто быть немного ближе, немного важнее, быть кем-то вроде человека для Беллами, не просто тенью. Это словно безумие, но это случилось. Джон вроде бы как имеет своё место теперь в его жизни. И это настолько реально, насколько реален он сам. Ведь не выдумка и не иллюзия. Беллами сам сказал, что в Джоне он заинтересован. Он бы не солгал на счёт этого. Ему бы незачем было лгать. Джон смог всё-таки поднять себя на ноги и отправиться на кухню. Он приготовил завтрак для Беллами, так как тому нравилась его стряпня. По его словам, даже больше чем то, как готовила Луна. Вот потому-то Джон и старался по утрам, заодно и готовил Октавии. Вся семья Блейков была сыта. — Сколько в тебе энергии? Уже на ногах, — подметил Беллами, войдя на кухню. — И у плиты. — Это ты говоришь мне про энергию? Я здесь занят разве что присмотром за Октавией. — А это много стоит. Сколько сил и терпения, — усмехнулся Блейк. — Я бы не выдержал. — Да, это непросто, — ответил Джон и выложил омлет на тарелку парня. — Но со мной ей спокойно, потому я готов помочь. — Спасибо тебе за это. Но ты можешь быть свободен. Проведи время для себя. Отдохни. — Я не устал, — возразил Джон. — Я сказал тебе, отдохни. И не приходи пока что. Я позвоню тебе. Тон Беллами стал звучать резче и тверже. Джона напрягла такая серьёзность парня, тем более что вчера он был совсем другим. — Ты же говорил, что у тебя нет времени с ней находиться. Я же знаю, что тебе нужна моя помощь. — Сейчас нет. Ты мне пока не нужен. В эту секунду Джона насильно вернули в реальность, словно ударом чем-то тяжёлым по голове. Он снова вспомнил, где находится и с кем он говорит — с человеком, которому плевать на него. — А когда буду нужен, ты вновь позовёшь меня и вручишь сахарок за послушание? — едко съязвил Джон, а у самого сердце наполнилось горячей обжигающей смолой. — Ты сам привёл это сравнение. Я тебя не дрессирую, — равнодушно ответил Блейк. Джон понятия не имел, что он сделал не так и почему всё так резко поменялось. Почему он вновь вынужден покинуть то недолгое состояние, в котором был счастлив, и вернуться в привычно ужасную суровую реальность. Всё снова вернулось на свои места. Беллами вновь казался чужим и далёким. Вроде бы сидит на расстоянии вытянутой руки, но так недосягаем, как Сатурн, и всё так же холоден и чужд, как и раньше. Джон заткнул в себе скулящие чувство, всю свою эмоциональную разбитость, вновь забив в себе боль, запрятав под толстые слои разодранной в клочья плоти. Он смиряется вновь с тем, что имеет. Вернее, чего не имеет. Он смиряется с этим: «Пока не нужен». Вокруг уже всё не кажется таким очаровательным, как вчера. И Джон больше не наполнен тем жизнелюбием. Он вышел на улицу и захотел провалиться сквозь землю. Он не мог больше эту тяжесть нести. Но откуда-то ещё брал силы волочить ноги от дома, в котором бывает так хорошо и ужасно больно. Мёрфи успевает пройти лишь несколько метров от дома Беллами, как ему поступает звонок от Атома. — Привет, парень. Как дела? — Ничего нового. Всё как всегда. — Да, — разочарованно произнёс друг. — У меня также. — Как у тебя получилось быть для него важным? — Джон пытался спрятать свою горечь в голосе, но получалось слабовато. — Он ведь никем не дорожит. — Я не знаю. Я не пытался. Так вышло. А что-то случилось у вас с ним? — Нет… Не случилось. Говорю же, эта ужасная стабильность. Пора забыть о такой вещи, как надежда. — Ты опять не договариваешь. Но это твоё с ним дело, я не имею право лезть. Но всё же, я хоть и достал тебя уже, но я хочу связаться с Октавией. Поговорить с ней хотя бы немного. Мне это необходимо. Пожалуйста, помоги мне это устроить. Скажи ей, что я хочу с ней увидеться или хотя бы услышать её. Джон задумчиво промычал, пытаясь вернуть мозги на место. В последнее время, они и вправду были не в его распоряжении. Он не хотел обезнадёживать Атома, говорить ему, что ничем не может помочь. Джон слышал по голосу, как тот держит себя в руках, чтобы не звучать слишком обеспокоенно и жалобно. Он прекрасно понимал, как тому важно услышать от Октавии, что с ней всё в порядке. Джон и сам болезненно влюблён и знает, какого это чувствовать, и как тяжело быть отвергнутым. Атом ведь ничего не знает: он не знает, что Октавия не может ответить ему, и изводит себя переживаниями. Джон не может от этого отвернуться больше, не может сделать вид, будто бы ему всё равно на него и на Октавию. — Я не знаю, когда попаду к Беллами и попаду ли вообще. Но ты можешь прийти сейчас к нему. Беллами дома и Октавия тоже. Если она не выйдет, то спроси о ней. И Атом, она точно будет дома. Она всегда там.***
За несколько дней собственный дом стал казаться совсем чужим. Прошло не больше 12 дней, как Джон в нём не появлялся, и он совсем не соскучился. В последний раз он был дома, когда собрался на встречу с Маккрири, а тот отправил его прямиком на совращение Роана. После этого его забрало такси и привезло к Беллами. Потом Беллами умер на недельку и воскрес, а Джон оставался в его доме, приглядывая за его сестричкой, до тех самых пор, пока стал не нужен. Эти 12 дней прошли словно за 2 месяца. Столько ужасного произошло, и даже совсем немного прекрасного уместилось, как например вчерашний день. Но сегодня день снова отвратительный, а дом пустой, наполненный лишь воспоминаниями об одиночестве и тяжёлом детстве. Джон всё также нелюбим, как и тогда. И эти стены помнят всё: все крики от боли, все стоны из-за Беллами, все слёзы из-за него же, все разбитые мечты. Джон понимал, что не сможет находиться здесь. Эти стены давят и душат. С этим сложнее стало мириться, после того как Джон засыпал с Беллами в одной постели и с улыбкой на губах. Пришлось вспомнить старые привычки. Джон вышел бродить на улицу, в надежде куда-нибудь примкнуться. Встретить знакомых и, как и раньше, забыться в бессмысленном времяпрепровождении, в компании неважных лиц и крепкого алкоголя. Зато он был не в своём доме и не чувствовал себя призраком самого же себя. План сработал. Он и сам не заметил, как оказался на вечеринке у одного из экс-друзей. Это был один из знакомых Беллами. В последнее время, у Джона не было друзей, которые не знали Блейка. К сожалению, никто не уводил его от мысли о парне. Но на этой вечеринке было немало незнакомых лиц, хотя может Джон и видел их раньше, но просто не заполнил. В основном, были мужчины. Девушек мало. Джон приметил четверых, но за ними он не охотился. Он давно уже ни за кем не охотился, у него же «есть» Беллами. Только вот у Беллами не было Джона. От чего так и тоскливо на душе, что ни алкоголь не помогает, ни малознакомые лица. — Джон, рад увидеть тебя! — воскликнул Диксон, заприметив парня в толпе. — Давно тебя не видел на вечеринках. Уж подумал, ты перестал пить, или вовсе уехал жить в лес. — Пить я вряд ли когда-нибудь брошу, не беспокойся. Эту реальность на трезвую вынести невозможно. — О, всё те же депрессивные высказывания, — усмехнулся мужчина. — Я скучал по ним. — Серьёзно? Это говорит твоё алкогольное опьянение. Мена на трезвую тоже терпеть сложно. — Не наговаривай на себя. Ты милый парень. Странно было это слышать от человека, который чуть ли не стал свидетелем его самоубийства. Джону стало немного не по себе от воспоминания об их последней встрече. Ведь именно этот человек спас его от рокового шага. Если бы того не было рядом, Джон бы уже лежал расплющенной лепёшкой на асфальте. — Я всё ещё шокирован новостью о том, что Беллами жив оказался. Просто пиздец какой-то. Что в мире происходит? Что его заставило так поступить с любящими его людьми? — Я не могу об этом говорить. Давай лучше выпьем. — Водки или джина? — предложил мужчина. — Водки, — ответил Джон, не раздумывая. — И джина. Диксон рассмеялся и организовал выпивку для него. Вокруг на фоне играла музыка, шумели разговоры и смех — много людей, но это не имело никакого значения, так же, как если бы здесь было пусто. Джон чувствовал себя так одиноко, что аж скулы сводило. Одиночество было его обычным состоянием, но с недавними переменами было трудно вновь к нему привыкать. Даже когда Беллами был мёртв, Джон не чувствовал себя настолько покинутым. С ним был Атом, а после и Октавия. А сейчас же они далеки от него. Их поглотил Беллами. Словно бы отнял их, чтобы быть единственным важным человеком и всё равно отвергнуть. Октавия в его плену, Атом находится там же, даже не подозревая об этом. Только Диксон остался. Мёрфи только сейчас осознал, что Диксон всегда был рядом в самые сложные моменты и зачем-то поддерживал его. Так состоялось их знакомство и так же продолжилось остальное общение. Сначала любезно предоставленная зажигалка. Потом поцелуй в баре, после которого Диксон сказал какие-то важные вещи, на которые Джон зря тогда не обратил внимания. После он спас его от самоубийства, лишь прочитав свой стих, посвященный ему. При воспоминании того момента у Джона до сих пор бегут мурашки по коже. Тот стих. Кажется, никто не мог настолько хорошо понимать его. Но тот стих — обратное тому доказательство. — Напомни мне, почему ты со мной общаешься? — начал Джон после выпитого джина. — Надеюсь на ещё один поцелуй, навеянный отчаянием и алкоголем, — отшутился Диксон. — Не говори, что тебе понравилось. — Честно, понравилось. И даже больше из-за того, что я смог лучше понять тебя, прочувствовать твою боль и понять, что мы чем-то похожи. — Разве? — усомнился Джон. — Ты представительный мужчина, вполне себе обаятелен, успешен, и независим. — Это лишь обложка. На самом деле, я мальчишка, который однажды потерялся и не нашёл дорогу обратно. Пришлось пойти по другой. По кривой и опасной дороге, где по краям крутые обрывы, на которых так сложно было удержаться. Я и сейчас не так уверенно стою, как хотелось бы. Глаза Диксона наполнились невесомой печалью, и он не отрывал заинтересованного взгляда от Джона, словно впитывая каждую черту его лица. — Я увидел в тебе тоже самое. Потому мне стало интересно узнать тебя и стать немного ближе. Пусть я даже не стану для тебя важным человеком, я хочу быть рядом, чтобы подхватить тебя, когда ты будешь падать. Джон застыл от неожиданности. Он потерял дар речи, и лишь стоял на месте и безоружно смотрел в глаза Диксона. Он не мог ожидать, что кто-то так может к нему относиться. По сути, посторонний человек, которому Джон ничего хорошего не сделал, и тот интересуется им больше, чем Беллами. И как бы Джон это не понимал, он не может взять своё сердце и заставить его поменять программу, изменить роли и переписать тех, кто должен быть важен, а кто нет. Он понимает, что Беллами всегда будет разбрасываться им — то нужен, то не нужен. Отношение «отсоси, а после съеби нахуй» не изменить, но он не может просто стать равнодушным к этому человеку. Он не понимает, какие потусторонние силы заставляют любить Беллами, невзирая вообще ни на что. Иначе это объяснить нельзя. Джон любого бы давно послал нахуй за всё то, что прощает Блейку. Его чувства должны были сломаться под натиском постоянной боли, но выходит, что ломается он сам, а чувства не имеют и единого надкола. Тоска снова наваливается тяжёлым грузом. Её не залить алкоголем, не развеять ни одной тусовкой и ни одной беседой. Это осиновый кол, вбитый с размаху в грудь. И Джон не находит слов для ответа Диксону. Хочется что-то ответить на трогательные слова, но Джон и понятия не имеет что. Тогда он просто молчаливо касается его губ. Он надеется вновь раствориться в поцелуе. Ненавидит себя за это. Ненавидит себя за то, что в этот момент он снова целует Беллами вместо Диксона. Но сейчас даже похрен на эту боль, ведь это всё, чем он смог ответить Диксону. Тому, кто достоин этого ответа, даже больше, чем Беллами.***
Наутро парень проснулся с головной болью. Солнце ярко ударило в глаза, и хоть вставать не хотелось, но пришлось. Джон поднял тяжёлые веки, а после попытался встать, но не смог. Он даже не понял почему. Как будто что-то удержало его на месте. Тогда он попытался включить мозг и сообразить, что к чему. Он увидел ненавистные стены своей квартиры, и понял, где находится. Это внесло уже хоть какую-то ясность, потому что он не помнил, как возвращался домой. Он вообще мало, что помнил из вчерашнего вечера. Учитывая то, что он сильно не напивался, это было странно. Полностью придя в себя, он обнаружил Диксона, сидящего рядом с собой на кровати. И его это серьёзно удивило. — Как ты сюда попал? — С помощью твоих ключей. Ты вырубился, и я принёс тебя домой. — И решил остаться на ночь? Выбрал себе роль моего ангела-хранителя что ли? — Не совсем, — безэмоционально ответил Диксон. — У меня другая роль в твоей жизни. От холодности в его голосе стало не по себе. Диксон даже внешне стал выглядеть как-то по-другому. Немного пугающе, словно в него вселилась какая-то зловещая сущность, как в каком-нибудь хорроре. Раньше Джон не ощущал ничего подобного от людей и ни за кем не замечал таких существенных резких перемен. — Я слишком внезапно вырубился, — вспомнил Джон. — Так и есть. — Я разве много выпил? — Немного, — всё тем же отчуждённым тоном отвечал мужчина, и Джон не мог избавиться от наводящей тревожности. — Ты мне что-то подмешал в джин? — Вот чем ты нравишься, так это сообразительностью, — непринуждённо ответил Диксон. Джону потребовалось около трёх секунд, чтобы всё окончательно переварить услышанное. Охваченный страхом, он хотел подняться с кровати, но тут он осознал, что не может этого сделать, так как был прикован наручниками к кровати. — Что за нахуй? Кого хуя я в наручниках? — В целях моей безопасности. Я предусмотрел, что ты будешь агрессировать. — Да ладно, блять?! А как я ещё должен реагировать на то, что меня связывают? — Я не Беллами. Потому совсем не те ощущения, не так ли? Джон замолчал и шокировано уставился на Диксона, не понимая как тот мог об этом знать. — Прежде чем ты спросишь откуда мне это известно, — продолжил мужчина в ответ на ошеломлённое молчание парня и кучу вопросов в его взгляде. — И заодно избегая повторений одного и того же вопроса, который в последствии нашего общения возникнет у тебя ни раз, я сразу изложу по полкам всё, что мне о тебе известно. Ты тайно спал с Беллами и спишь до сих пор, будучи безнадёжно влюблённым в него, несмотря на то, что ему абсолютно плевать на тебя. А в этот момент, его девушка отбывает срок в тюрьме из-за того, что ты подкинул ей кокаин в сумку. Ты ведь работаешь на Маккрири. Он, кстати, поставляет качественный товар, так что неплохой выбор. Хотя, это же не твой выбор. Твой никчёмный умерший папаша продал тебя ему ещё при жизни, и ты разгребаешься теперь с его долгами. Проникновение в твой дом, немного копаний в твоей биографии и элементарного анализа твоего поведения хватило, чтобы всё это узнать. Не восхищайся сильно, я просто умею вскрывать людей, как консервные банки. — Что тебе нужно? — задал вопрос Джон, подавляя в себе уязвлённость и страх, рвущиеся наружу с неизмеримой силой. — Всего-то ничего. Сущие пустяки. Всего лишь ты сам. Джон даже дышать стал с осторожностью, опасаясь каждого сказанного им слова. Он совершенно не знал, что ожидать от этого человека. Он преобразился до неузнаваемости. Больше это не тот человек, который спасал его от падения и готов был безвозмездно стоять рядом. Этот человек был наполнен ужасающе разумным безумством. — Ничего не могу с собой поделать, просто люблю владеть людьми, — теперь он говорил это с неприкрытой искренней радостью, словно замышлял всего лишь детскую шалость. — И как тебя увидел, так сразу захотелось прибрать к рукам. Было видно, что тебя есть за что взять: столько тоски в глазах я не у кого не видел. В душе ты всё тот же ребёнок, который вынужден бороться со всем миром в одиночку, когда папа оставил тебя и ушёл. Тебе тяжело до безумия, а ты всё тянешь. Потому-то я и взял тебя. Я просто мог это сделать. — Ради чего? Ради власти надо мной? Серьёзно? — злостно усмехнулся Джон. — Какой от меня толк, чёрт возьми? У меня же ни хрена нет. — Власть над тобой даст ровно столько же, сколько дала бы над любым другим человеком. Я просто буду наслаждаться твоим повиновением. Это так приятно, когда людишки безоговорочно принадлежат мне, словно марионетки в моих руках. А теперь у меня ещё будешь ты. — Ты в этом так уверен? — Иначе, ты ведь понимаешь, я разрушу твою жизнь. Джон рассмеялся, укрывая в этом смехе отчаяние, и ответил: — Разрушишь мою жизнь. Это смешно. Как можно разрушить то, чего нет? — У тебя есть так мало, что ты будешь цепляться за это до тех пор, пока не сдохнешь. Теперь Джону было не до смеха. Эта самая страшная истина, которую он когда-либо от кого-то слышал. То, что это так ясно понимает другой человек, и было опаснейшим оружием против него. — Обрисую перспективу, — продолжил Диксон. — Сначала ты потеряешь Беллами, когда тот узнает, что ты подставил его невесту. Он убьёт тебя за это несколько раз, а после ещё живым отправит тебя в тюрьму, чтобы вызволить из неё любимую. А тебя там уже прихлопнут по-настоящему люди Маккрири. Печальная концовка. — Значит, стать твоим рабом, по-твоему, перспектива получше? — Однозначно, да. Я буду относительно скромен в своих желаниях. Ты будешь свободен большую часть своего времени, и будешь видеть Беллами, не ненавидящим тебя и так же периодически потрахивающим. Тот минимум, который ты имеешь, останется не тронутым мной. Я не стану вмешиваться в твоё и без того жалкое существование. Просто иногда тебе придётся кое-что делать для меня. Безукоризненно и беспрекословно. После чего Диксон провёл рукой по лицу Джона, задевая пальцами мочку уха, а после губы и подбородок. Джон оставался без движения. Он осознал, что остался совсем без оружия, без единой возможности спасения. Его тело словно бы сковали тугими цепями, а горло обмотали колючей проволокой, и он не мог и шевельнуться, или хотя бы дышать. Выбор уже сделали за него. Диксон, прекрасно понимая, что парень уже сдался ему, и не имеет и малейших сил к сопротивлению, поднялся на ноги перед ним, расстегнул ширинку на своих джинсах и достал уже колом стоящий член прямо перед лицом Джона. Взгляд Мёрфи наполнился острейшим стеклом, которым больше хотелось насмерть удавиться, а не нести его в себе. — Как банально, — разочарованно произнёс Джон. — Это подтвердит твою готовность мне подчиниться. Ну и не стану лукавить, что хочу изучить тебя ещё в глубину. У Беллами хороший вкус. Всегда хотел трахнуть того, кого трахает он. Джон всё так же бездействовал, с болью осознавая своё бессилие и соизмеряя, что он может потерять. Его мучительно разрывала на части та беспомощность, которую он ощущал, и самое болезненное непринятие происходящего, которое бьёт под дых и стегает плёткой. А всё, что может сделать Джон, сжать зубы, чтобы не выпустить крика, вытерпеть и выстоять так, словно бы его шкуру не сдирают с него и не ломают кости. Ведь именно так он себя ощущал. Прямо сейчас его собираются уничтожить, а он не может этому никак противостоять. Диксон всё ждал, когда Джон приступит к немедленному повиновению, и пытался склонить его к этому, насмешливо произнеся: — Ты же не станешь разрушать себе жизнь только из-за того, что не смог взять в рот?