***
Луна проходила пустые коридоры своей тюрьмы с лёгкой улыбкой на губах. Она осталась здесь. У неё ещё есть шанс что-то изменить. Есть шанс побороться. И ещё она была бесконечно рада, что хоть какая-та проблема разрешилась. Она была рада, что Беллами и Октавии больше ничего не угрожает. И возможно, Луна в скором времени решит ещё одну насущную проблему. Останется лишь то, что не разрешаемо. С любовью нельзя бороться. Можно лишь бороться за неё. Девушка направилась на склад, в надежде застать там Эхо. И её надежды оправдались, только Эхо была не одна. Она со страстной нежностью и с упоением целовала другую девушку, забравшись рукой в её каштановые волосы. Луна, как только осознала, что происходит, сразу же вышла из комнаты, но Эхо успела заметить её. В скорости из склада вышла Эмори, которая просто прошла мимо неё, отправляясь в прачечную. Луна была немного шокирована тем, что вышла именно Эмори. Она вновь зашла в комнату, где Эхо осталась в одиночестве раскладывать вещи. — Извини, что помешала. Я просто не знала… — растерянно начала Луна. — Ничего страшного, — коротко ответила девушка. — А вы давно с Эмори…? — Полгода. — И об этом никто не знает? — Вот ты знаешь, — отвечала Эхо ничего не выражающим тоном. — Почему вы скрываетесь? — Мы не скрываемся. Просто не афишируем. — Рейвен и Харпер тоже ведь не в курсе? Что-то не совсем похоже на то, что вы не скрываетесь. Эхо на это ничего не ответила, и Луна поняла, что нужно отстать от неё с расспросами о личном. Хоть Луне было очень интересно узнать подробности личной жизни своих подруг, но решила, что Эхо сама рассказала бы об этом, если бы хотела. — Тебя-то куда забирали? — Хотели выпустить на волю. Девушка серьёзно озадачилась ответом, отвлёкшись от своих дел. — Реально? Так тебя можно поздравить? — Можешь конечно, но я остаюсь. — Не говори мне, что ты сама так решила. — Придётся тебя разочаровать, — с дураческой улыбкой произнесла Луна. — Тебя здесь Рейвен шлёт на все четыре стороны, и у тебя с ней нулевые шансы, а ещё тебя хочет прикончить самая опасная психичка этой тюрьмы. И когда у тебя появился шанс выйти на свободу, ты его проебала? — Ну да, иначе ведь неинтересно, — продолжала усмехаться Луна. — Мда, недооценила я твою ёбнутость. — Но теперь у меня появилось это. Луна протянула подруге лист бумаги, который дал ей Беллами. Эхо прошлась глазами по тексту, а после посмотрела на Луну с сомнением в своих догадках. — У меня появилась возможность избавиться от Лексы. Но без твоей помощи, у меня ничего не выйдет. — Выкладывай план, — с уверенностью заявила Эхо, и на лице Луны засветилась довольная улыбка. Луна не боялась. Она ожидала. Её сердце билось быстрее в предвкушении ответного удара. Ведь теперь отвечать собиралась она. И она не боялась, потому что нечего больше бояться. Когда человек лишается всего самого дорогого, он готов на безумные поступки. На которые при других обстоятельствах никогда не решился бы. Осталось ждать недолго. Эхо заманит её прямо в ловушку, в которой уже поджидает Луна. И тогда уже будет всё в её руках. Дверь на склад открылась, и в эту же минуту Луна напряглась всем телом. Всё пошло по плану. Онтари пришла одна. Как только девушка прошла к середине комнаты, пытаясь найти кого-либо взглядом, Луна бросилась на неё со спины. Онтари попыталась вырваться из её рук. Но Луна крепко удерживала девушку. Во время борьбы девушки упали на пол, но и тогда Луна не отцепилась от неё, а залезла на неё сверху, придавив ту к полу. Теперь Онтари могла видеть нападавшую глаза в глаза, и в её взгляде отобразились испуг вперемешку с удивлением. Луна же смотрела на девушку совершенно ледяным взглядом Лексы, пока обхватывала её горло и душила её. Она не спроста выбрала именно Онтари. Эта девушка — главная вышибала Лексы. Она резала глотки только потому, что Лекса ей так велела, и именно она вонзала заточку в живот Луны в душевой. Она — любимица Лексы, её правая рука. Она — одна из самых жестоких и беспринципных заключённых этой тюрьмы. Поэтому Луна выбрала её. Это покажет её серьёзную готовность сражаться за себя. Это не позволит усомниться в её силе к противостоянию. Лицо Онтари уже начинало синеть, и она беспомощно цеплялась в руки Луны. Её взгляд начал мутнеть и терять ориентир, в то время как Луна всё ещё оставалась беспристрастной. Словно бы ей когда-то уже приходилось душить человека. Как будто это обычное дело для неё. Когда Луна разжала руки, вспыхнувшие огнём от напряженной хватки, Онтари обессиленно закашлила, громкими урывками вбирая воздух в лёгкие. Луна подождала с минуту, когда та хоть немного придёт в себя, а после наклонилась над её ухом и равнодушно произнесла: — Передай Лексе, что я хочу поговорить с ней один на один. А чтобы она не задумывалась о том, чтобы отказаться, произнеси ей лишь одно слово — Эйден. После того как Онтари покинула склад, Луна не спешила сделать тоже самое. Она знала, что Лекса не станет медлить с тем, чтобы прийти к ней. В этом Луна была уверена. Она пыталась сохранить холодный рассудок и не поддаваться никаким эмоциям. С Лексой можно бороться только её же методами. Эта девушка, как зверь — она не должна почуять страх. Уже хотя бы поэтому Луна не позволяла его себе. Как и предполагалось, долго ждать не пришлось. Лекса зашла в комнату с неистово разъярённым взглядом. Один только этот взгляд пронзал Луну с ног до головы острейшими иглами насквозь. И это только придало больше уверенности девушке. Она ударила туда, куда нужно. По самому слабому месту Лексы. — Что ты о себе возомнила, тварь?! — прошипела Лекса, едва сдерживая свой гнев. — Я лишь хотела по-человечески всё обсудить с тобой. Но как я поняла, тебе понятны только такие способы общения. Я вот приспосабливаюсь, — совершенно беспечно отвечала Луна ровным тоном. — Я уничтожу тебя раньше, чем ты успеешь пикнуть! — Может тогда сделаешь это прямо сейчас? — отбила Луна. — Нет? Или ты всё-таки послушаешь меня для начала? А то мало ли что может случится в последствии. — Откуда ты знаешь о нём? — Ты задаёшь не тот вопрос. Ни откуда я знаю, а что я знаю. Эйден — мальчишка 13-ти лет. Учится в школе на 38 авеню. Живёт в пару кварталах от своей школы. Хорошо учится, и с дисциплиной проблем нет. Родители в нём просто души не чают. Что нельзя сказать о старшей дочери. Они всегда были слишком не справедливы к ней. Что уж говорить о том, как сейчас они к ней относятся, когда она в тюрьме. Ведь даже не навестили ни разу. И Эйдену запретили звонить. Которого она вырастила, кого любила больше всех на свете и всегда оберегала. Но она уже не видела его больше пяти лет. Он уже почти и не помнит свою сестру. Глаза Лексы наполнились слезами. Впервые душа девушки так отчётливо читалась, не была спрятана за напускным холодом. — Я думаю, ты и сама всё понимаешь, — продолжила Луна. — Но на всякий случай, я поясню. Ты же понимаешь, что раз я смогла это всё узнать, значит у меня есть серьёзные связи вне решёток. Помимо поиска информации, они могут так же предпринимать радикальные меры. Одного моего слова будет достаточно, чтобы они начали их предпринимать. А если ты решишь убить меня, то у нас с ним на памятниках будет стоять одна дата смерти. — Ты сможешь убить ребёнка? — с едва ощутимым сомнением произнесла Лекса. — Ты жалкая и ни на что не способная сука. — Это сделаю не я, а кто-то более способный на убийство ребёнка. По моему указанию. Ты и сама знаешь, как это делается. Лекса прожгла девушку ненавидящим взглядом, но и слова против не сказала. Она была загнана в угол, и ничего не могла сделать в этой ситуации. — Ты пойми, Лекса. Я не хочу доходить до такого, но я к этому готова. И всё что прошу, так это неприкосновенность. Просто забудь, что я существую. А я забуду, что где-то существует твой брат.***
Когда Луна шла по коридору тюрьмы, её трясло после тяжёлого разговора. Ей хотелось ликовать от того, что она смогла одолеть Лексу. Ну или хотя бы обезопасить себя от её влияния. Луна гордилась собой. Она смогла сделать то, чего бы никогда не сделала ещё в начале своего тюремного срока. Она, конечно, и сама не одобряла такой метод борьбы, но ничего другого ей не оставалось. Либо так, либо Лекса бы уничтожила её. На войне нет места сочувствию. И от части, Луна теперь понимает, от чего все в этой тюрьме такие жестокие и эгоистичные. С этого момента Луна такая же, как и все заключенные. Сегодня она окончательно приняла тюрьму и своё место в ней. Ведь она добровольно отказалась от свободы и осталась здесь. А значит приняла то, что тюрьма — это её дом ещё на ближайшие три года. Девушка забежала в камеру Эхо по пути, и та сразу же обратила на неё всё своё внимание. — Получилось? — Да, — с довольной улыбкой ответила Луна. — Охренеть! Ты и вправду это сделала! — Да, и если бы не ты, у меня бы ничего не вышло. Спасибо тебе, Эхо. Ты не представляешь какую поддержку ты оказала мне, какую уверенность вселила в меня. Ты даже не побоялась перейти дорогу Лексе ради того, чтобы мне помочь. Я таких людей даже на свободе не встречала. Знай, что у меня не было друзей лучше тебя. Никогда. Луна поддалась эмоциональному взрыву из-за всего накопившегося за долгие мучительные дни стальной выдержки, и у неё накатывались слёзы от переполняемой благодарности. Эхо была так тронута её искренностью и крепко обняла подругу. Луна в этот момент почувствовала себя не одинокой. У неё кто-то есть. Она не брошена воевать со всем миром в одиночку. Это состояние облегчения, чьей-то близости и поддержки было очень ценным и редким в её жизни, потому она утопала в нём с головой. В этот самый момент в камеру с уверенностью зашла Рейвен, и как только увидела Луну, обнимающую Эхо, резко остановилась. Она смотрела на них с острой растерянностью, недоумением и презрением. Луна в ответ смотрела девушке в глаза с непоколебимой любовью и теплотой. Эхо, как только почувствовала, что в камере кто-то есть, разорвала объятия и с лёгкой насторожённостью посмотрела на Рейвен. После чего Рейес покинула камеру, так ничего и не сказав. — Как думаешь, как она это поняла? — спросила Эхо у Луны. — Она считает, что я отбираю у неё друзей. Я бы не хотела этого делать. — Да не парься. Никого ты не отбираешь. Мы по-прежнему любим Рейвен, просто оставили её в покое, как она того и просила. Мы не лезем в её жизнь насильно, чтобы лишний раз не ранить её. Но когда она сама к нам приходит, мы принимаем её, как и прежде. — Может стоит влезть насильно? Вдруг ей это всё-таки нужно? — Нет, мы давно знаем Рейвен. Ей проще закрыться и пережить боль наедине с собой. Она не любит поддержку. Считает, что это делает её только уязвимее. — Но если когда-нибудь перед вами будет стоять выбор: я или она — выбирайте её. Помните, что я сама так хотела. — Ты так любишь её. Как сумасшедшая. — А ты так кого-нибудь любила? — Вот так, как ты Рейвен — думаю, нет. Но не уверенна, что хотела бы так кого-то любить. Это похоже на самоуничтожение. — Да, так и есть. Но в этот момент кажется, что в жизни так много смысла. Жизнь становится такой ценной и наполненной. Словно бы становишься целым. — С Беллами было так же? — Беллами был слишком независим. Тогда и мне приходилось быть независимой. Я, конечно, любила его, но эти чувства были контролируемы. Я умела отпускать его, даже когда не хотела этого. А с Рейвен не могу. — Знаешь, может быть, я просто умею отпускать Эмори, — задумавшись, сказала Эхо. — Я не схожу по ней с ума, могу даже контролировать своё желание её увидеть, но это ведь ещё не значит, что я её не люблю, так? — Совершенно верно, — с умиляющейся улыбкой ответила Луна. Она не ожидала услышать подобное откровение от Эхо. Значит, она не могла понять своих чувств, не могла в себе разобраться, как она относится к Эмори, и возможно сейчас Луна хотя бы чуточку помогла ей в этом.***
— Вы же сейчас не шутите, верно? — с удивлением восклицала Харпер. — Сова поставила Лексу на место? — Ты только по тише об этом, ладно? — попросила Луна, поедая свой завтрак. — Почему? Ты же типа крутая теперь. Так зачем об этом по тише говорить? — Я не хочу излишнего внимания к своей персоне. В мои планы не входило гасить влияние Лексы в этой тюрьме или выдавать её слабые места. Не это мне нужно. А только, чтобы она ко мне не лезла. — После всего, что она с тобой сделала, ты не хочешь ей отомстить? — Нет. Почему-то, я совершенно не злюсь на неё за это. Скорее, наоборот. Мне её жаль. Она хочет быть счастливой, но у неё это не получается. — И потому она портить счастье другим, — язвительно произнесла Эмори. — Да, так и есть. Злые люди — это несчастные люди, — подтвердила Эхо, глядя на Эмори. Это был совершенно обычный взгляд, как и всегда. Но Луна теперь знала больше о них двоих и потому коротко улыбнулась, глядя на них. Совсем ненадолго, и увела взгляд. Чтобы никто ничего не заподозрил. — Рейвен теперь злая, — с грустью произнесла Харпер, и тогда Луне стало совсем не до улыбок. — Она изменилась, — согласилась Эмори. — Но она с этим справиться, а вот Лекса — не думаю. — А ты и правда сказала своим людям убить брата Лексы, если с тобой что-то случится? — тихо спросила Харпер, наклонив голову над столом ближе к Луне. — Своим людям? — усмехнулась Луна. — У меня и людей своих нет. Только Беллами. Думаешь, я попросила Беллами убить 13-летнего мальчика? — Так это блеф? Вы же понимаете, как это рискованно? — спросила Эмори у девушек, сидевших напротив неё, а после обратилась только к Эхо. — А тебя-то как угораздило на это согласиться? — Просто очень хотелось хоть раз надрать зад Лексе, — отшутилась Эхо, не взирая на строгий взгляд Эмори. — Тебе спокойно не сидится, да? — высказала девушка, разозлившись. — Всё ведь удачно прошло, — успокоила её Луна. — Паниковать больше не о чем. — Это только пока. — Не нагнетай, а! — сказала Харпер подруге. — Занудство Эмори активировано. — Ты мозги занудством называешь? — Всё хватит! — остановила их Эхо. — Что сделано, то сделано. Думаю, у нас есть темы для обсуждения и поинтереснее Лексы, так? Например, ближайший тест на IQ. Кто не хочет свалить из этого дерьма по раньше? Ну кроме Луны. Ей, по ходу, нравится в этом дерьме. — Ты, пожалуйста, завали тест, — попросила Харпер Луну. — Наложай там по-полному. Отвечай на вопросы, не думая. Дай шанс тем, кто хочет выйти отсюда. Луна усмехнулась краем губ и ответила: — Не переживай, Харпер. Я не выиграю. — А вы в курсе, что решающими будут психологический тест и социальный, — оповестила Эмори. — Если у этих тестов результат будет неположительный, то будь ты хоть сто раз умной и талантливой, никто не выпустит тебя раньше срока. — Да мы вроде не в психушке находимся, чтобы тест на психику не пройти, — сказала Харпер. — Необязательно иметь серьёзные беды с башкой, чтобы результат был отрицательный. Нам нужно будет не проявить ни каких признаков хоть малейшей агрессии или неадекватных суждений. — Они надеются найти в тюрьме совершенно здорового адекватного человека? — усмехнулась Эхо. — Скорее всего, выберут лучший результат из всех полученных, — прокомментировала Луна. — А социальный тест о чём будет? — поинтересовалась блондинка. — Там будут вопросы о планах на твоё будущее, о твоих интересах, чем планируешь заниматься, когда выйдешь из тюрьмы, кем пойдёшь работать, и всё в таком духе, — ответила Эмори. — А этот тест можно провалить? — Этот тест покажет насколько ты готова быть полезной обществу и насколько ты исправилась, находясь в тюрьме, — пояснила Луна и насмешливо улыбнулась. Девушки рассмеялись в ответ. — Ага. Тюрьма очень меня «исправила», — усмехалась Эхо. — Прямо-таки человека из меня сделала. Подруги так увлечённо заговорились, что и не заметили, как Рейвен подошла к их столу с разносом в руках. Она неодобрительно обвела их взглядом и остановилась на Луне. Девушки перестали улыбаться и говорить, обратив на неё своё внимание. — Ты сидишь не на своём месте, — с холодом и упрёком произнесла Рейвен. — Извини. Я думала, ты не придёшь, — оправдалась Луна, собираясь встать и покинуть своё место, пока не заговорила Харпер. — Нет. Она находится на своём месте, — твёрдо заявила она. — Если ты с ней поругалась, это совсем не значит, что мы не имеем право общаться со своей подругой. Луна с удивлением посмотрела на Харпер. Другие девушки молчаливо поддерживали Харпер. Это было видно по их лицам. Луна совсем не ожидала такого. Как и сама Рейвен. — Ты права, — произнесла она. — Тогда уйду я. Рейвен так быстро ушла, что Луна даже не успела остановить её. Она смотрела ей вслед и очень жалела о том, что так получилось. Ведь когда стоял выбор между ней и Рейвен, подруги выбрали её. А она этого так не хотела. Луна с сожалением смотрела вслед Рейвен, пока та не подошла к столику Лексы. Все, кто сидел за столом, и сама Лекса с удивлением посмотрели на девушку. — Для меня местечко найдётся? В эту же секунду, обе девушки, которые сидели к Лексе ближе всего поднялись и уступили место Рейвен. Тогда девушка села возле Лексы, и та не могла оторвать своего взгляда от неё. Как и Луна. Ей стало чертовски больно, словно бы внутри неё вспыхнул разрушительный пожар. Да, Рейвен сделала это специально. Она демонстративно ушла к Лексе, когда могла сесть куда-угодно. И даже прекрасно это понимая, Луна не могла этого вынести. Словно бы её надежда — когда-нибудь вернуть Рейвен — начинает угасать с каждым днём и едва ли не тухнет под тяжестью её тоски.***
Пока Луна перебирала вещи, её мысли были окутаны туманом. Она не могла думать ни о чём другом. Только о Рейвен, сидящей за одним столом с Лексой. Она не могла знать точно, насколько далеко это зайдёт. Чтобы Луна не делала, выигрывает всё равно Лекса. И она не могла с этим спокойно мириться. Девушка не заметила, как кто-то вошёл в прачечную, но услышала голос за своей спиной: — Если Лекса догадается о том, что ты блефуешь, то тебе конец. Луна обернулась и увидела перед собой Эмори. — Значит она не должна об этом догадаться, так ведь? — Не впутывай больше Эхо в свои проблемы, — строго предупредила Эмори. — Я и не впутывала её. Она сама предложила мне помочь. И когда мне понадобилась помощь, я пришла к ней. — Эхо слишком благородная, чтобы не помочь своим друзьям. И слишком бесстрашная для того, чтобы её хоть что-то остановило. Она и не задумывается о том, что может потерять, когда в её силах кого-то спасти. — Значит, тебе очень повезло с ней, — ответила Луна. — Я не хочу, чтобы ты ещё и её погубила. — Ещё и её? — с горечью и упрёком повторила Луна. — Ты имеешь ввиду, как и Рейвен? — К сожалению, это так. Я бы не хотела так говорить… — Тогда бы лучше не говорила, — оборвала её девушка. — Я не могу потерять её, — произнесла Эмори подрагивающим голосом, а её глаза блеснули подступающей влагой. — Она — это всё, что у меня есть. Тогда Луна забыла о своей ядовитости. Она не ожидала от Эмори чего-то подобного. От кого угодно, но не от этой холодной девушки, чьи истинные чувства и эмоции находятся под надёжным замком. — Ты любишь её? — Да, — уверенно заявила Эмори. Она и не задумалась перед тем, как ответить. В то время как Эхо прибывает в сомнениях. Видимо, что девушки скрываются не только от всех вокруг, но и друг от друга. Они не говорят на тему своих отношений. Возможно, потому что каждая из них боится оказаться обманутой и ненужной, после того как покинет тюрьму. Но в то же время нельзя во всём винить место. Тюрьма — это не решётки на окнах. Настоящая тюрьма находится внутри. Она не даёт людям открыто любить без страхов и предрассудков. Доказательством чему является Мёрфи. Он находится в клетке будучи свободным. И выглядит куда более загнанным в угол, чем любой из заключенных. — Тогда почему она об этом не знает? — А ей это нужно? — задала скорее риторический вопрос Эмори. — Молчание не находит ответов. Пока ты молчишь, вопрос будет актуален вечно. Стоило Луне договорить, и в прачечную зашли остальные девушки. Они сразу заметили, что вмешались в разговор. По крайней мере, Эхо заметила это. — Мы помешали? — Думаешь, они тут ублажать друг друга собрались? — шуточно спросила Харпер. — Нет, я так не думаю, — серьёзно ответила Эхо, не сводя глаз с Эмори и Луны. Эмори сложила оставшиеся вещи на каталку со словами: — Пора топать. Здесь всё собрано. Харпер пошла вслед за ней, а Эхо остановила Луну перед выходом. — О чём она говорила? — О тебе, — ответила Луна. — Она беспокоится о тебе. — Из-за Лексы? — Да. Но почему ты с ней это не обсудишь? — Мы с ней как-то не говорим на подобные темы, — Эхо даже уводила взгляд в момент таких разговоров. — На темы, касающееся чувств? — Да, эти самые. — Знаешь, мне ваши отношения кое-кого напомнили, — подметила Луна. — Беллами не любит говорить о том, что чувствует. Считает, это ненужным, пустым сотрясанием воздуха. Он считает, действия куда важнее слов. Я с этим как-то свыклась, понимала его и без слов. Хоть это было не всегда просто. Но недавно я увидела такой особенный взгляд в своей жизни. Такой убитый взгляд, настолько наполненный болью, что мне стало страшно. Этот человек любит Беллами. И я прекрасно понимаю, от чего у него был такой взгляд. С ним Беллами гораздо холоднее, чем был со мной. И я представляю, как это тяжело вынести. Я просто не хочу увидеть этот взгляд у кого-нибудь ещё. — Кажется, твой взгляд был не лучше, когда ты смотрела на Рейвен, уходящую к Лексе. — Вы выбрали меня. Я просила выбрать её, когда придётся выбирать, — с печалью сказала Луна. — Мы никого не выбирали. Потому что мы не хотим выбирать. Вы обе нам нужны. Вы можете делать с вашими взаимоотношениями, что хотите, только нас не впутывайте в это, и не принуждайте делать выбор, который мы вообще не хотим делать. — Извини, но мне придётся быть дальше от вас, — произнесла Луна с тяжестью на сердце. — Будем общаться только на работе. В остальное же время я не буду подходить, даже когда её нет. — Это бред, — возразила Эхо. — Она гордая, и всё равно уже не вернётся. Но это её решение, в котором ты неповинна. — Но будет лучше, если я отступлю. Я не хочу ранить её ещё больше. Я хочу исправить наши отношения, а не нагнетать их. И у меня ничего не получится, если я буду всё больше злить её. — Ты всё ещё надеешься что-либо исправить? Она не простит тебя, чтобы ты не делала. Извини, но я слишком хорошо знаю Рейвен. Тебе надо отпустить её и продолжать жить дальше. — Я слишком много отпустила ради неё, — жалобно опровергла Луна. — Я не могу отпустить ещё и её. — Но придётся, — настаивала Эхо. — Слушай, я и сама хочу, чтобы у вас всё было по-другому, чтобы вы обе стали вновь счастливы, и чтобы я могла видеть ваши сияющие улыбками лица, как раньше. Но я понимаю, что не бывает так «как раньше». Прошлое остаётся в прошлом, каким бы прекрасным и желанным оно не было. Рейвен слишком много теряла, чтобы вновь прощать. Она потеряна. Но ты можешь ещё спастись, и начать новую жизнь, если не будешь держаться за прошлое. Рейвен утянет тебя на дно вместе с собой. — Лучше уж в аду вместе с любимой, чем в раю без неё, — с печальной улыбкой ответила Луна. — Это, конечно, всё красиво звучит, но в реальности всё не так романтично. — Я знаю. Но я к этому готова. И это моё решение, в котором никто неповинен. Я не брошу её. Больше нет.***
После всех пройденных этапов тестирования в скорости объявили о конкурсе талантов. Заключённые должны были проявить себя с самой лучшей стороны и доказать, что они способны на что-то хорошее, а не только на криминал. Конечно же, многие девушки волновались. Борьба за победу была недетской, и все были серьёзно воодушевлены на эту борьбу. Ведь каждая хотела поскорее вернуться домой. Кроме Луны. Она была спокойна и никуда не стремилась. — Я не знаю, что показывать на конкурсе! Я ничего не умею! — паниковала Харпер. — Покажи им, как ты трахаешься тогда, — усмехалась Эмори. — С чего ты взяла, что я в этом мастерица? — Предположила, — ответила та, пожав плечами. — И я вообще-то серьёзно! Мне позарез как нужно выйти. Моя судьба возможно решается прямо сейчас. Что если Монти, мой человек на всю жизнь, а я его упускаю, находясь здесь. — Ты чем-нибудь увлекалась, когда училась в школе, например? — подключилась к разговору Луна. — Или может есть что-то, что у тебя неплохо получалось, и тебе ни раз делали комплименты по этому поводу. — В колледже я ходила на танцы. Мне очень нравилось. Меня даже хвалил мой хореограф. Говорил, я способная. — Ну или ему нравилась твоя задница, — продолжала шутить Эмори. — Определённо, нравилась! Но это не значит, что я плохо танцую. — Кто ж спорит-то? Эхо как и всегда, усмехалась с их перепалки, а Луна была поглощена проблемой и поиском решений. — Станцуй на конкурсе. — Это было так давно. Я уже и не помню движений. Я вообще не знаю, как ставить танец. Как его красиво преподнести. Опозорюсь только, да и всё, — расстроенно произнесла девушка. — Ты хочешь увидеть своего китайца? — настаивала Эмори. — Тогда тряси своей красивой задницей, да пободрее. А будешь ныть, будешь и дальше свою красивую задницу просиживать в тюрьме, а не на его невеликом агрегате. Как только Эхо вдумалась в фразу, не сдержалась от смеха. Но Харпер была не подкупна и даже не улыбнулась. — Я помогу тебе, — сказала Луна. — Я поставлю танец, и мы отрепетируем. — А ты можешь? — воскликнула Харпер с мгновенно наполнившимся счастьем взглядом. — Не скажу, что я профи. Но я ставила сценки и танцы в школе. Всем нравилось, и все вокруг думали, я пойду в режиссуру, но как-то не сложилось. — Ты же моё спасение! Тогда я согласна выступать с чем угодно! Я уверенна, что с тобой у меня есть все шансы на победу! Когда приступим? С того момента Харпер с Луной постоянно занимались подготовкой. Луна полностью забила на себя и даже не планировала готовится к конкурсу, потому она всё своё время уделила подруге. Девушки репетировали на работе, пока никто не видит, и ходили по вечерам в специальный зал, в котором перед конкурсом разрешили заниматься подготовкой. Никто не мог ни заметить, что Луна находится рядом с Харпер постоянно, и сама ни к чему не готовится. Потому на девушек часто обращали внимание. Но им ничего не мешало. Они словно бы мир вокруг не замечали, и обе целиком и полностью были погружены в работу. — О вас уже всякое поговаривают, — сказала Эмори, подойдя к девушкам на репетиции. — Они завидуют. У них же нет такой сексапильной наставницы, как у меня, — улыбаясь, ответила Харпер. — А где Эхо? — спросила Луна. — Она репетирует в отдельном зале. Она играет на гитаре. — Они выдают гитары? — Кто-то из охранников принёс, и ей разрешили брынькать, только отдельно от других заключённых. — Это круто, — обрадовалась за неё Луна. — Я вновь услышу живой звук гитары. От предвкушения аж скулы сводит. — Мне тоже интересно услышать, как она играет, — с милой улыбкой произнесла Эмори, глядя Луне в глаза. — Говоришь, как втюханная, — произнесла Харпер, скорее отшутившись, чем восприняв это всерьёз. Но Луна с Эмори тактично отмолчались, неловко опустив взгляд. — Ну ладно, не буду вам мешать, — сказала Эмори, собираясь уходить. — А ты что готовишь? — остановила её Луна. — Я сочиняю стихи. — Увау! — воскликнула Харпер. — И давно ты рифмаплётка? — Вам покажется странным, но с тех пор как я села в тюрьму. До этого я не знала, что умею. — Не терпеться уже услышать, — ответила Луна. Эмори улыбнулась, а после продолжила: — Сюда кстати заходила Рейвен. Ты не видела? — Нет, — с сожалением ответила Луна. — Видно, мы с Харпер увлеклись. — Она смотрела на тебя, пока ты этого не видишь. Довольно долго. Но потом ушла, решив не оставаться здесь.***
На конкурсе талантов царила совсем другая атмосфера. Луна почувствовала себя как в школе перед концертом. Только на окнах были решётки, а на людях тюремные формы. Но всё равно внутри оставалось ощущение праздника. Хоть что-то яркое и необычное за все эти долгие месяцы. Луна ужасно хотела разделить свои эмоции с Рейвен. Если бы они были вместе, они бы прямо сейчас сидели рядом друг с другом, и говорили бы обо всём, что пришло в голову. Они бы точно улыбались в этот день и держались бы за руки. От этой мысли щемило в груди. Потому что на самом деле сейчас всё не так. И Луна не знала точно, будет ли так когда-нибудь ещё. Это её страх номер один — потерять Рейвен навсегда, и вместе с тем потерять возможность всё исправить. Луне нравилось смотреть на каждую из выступающих. Все эти девушки не были похожи на заключённых в тот момент. Они были просто девушками со своими мечтами и планами на жизнь. Некоторые из них имели очень хорошие задатки в своём направлении, а кто-то и вовсе был достаточно талантлив. Луне так хотелось каждой из них дать возможность на второй шанс. Жаль, что второй шанс — это непостижимая мечта даже для неё самой. Когда на сцену вышла Рейвен, Луна смотрела на неё, затаив дыхание, не отрывая взгляда от её лица и на долю секунды. Она хотела насладиться каждым мигом, пока она имеет возможность прямо и открыто смотреть на девушку дольше пары секунд, и не прятать от неё свой взгляд. Луна забыла о существовании мира, забыла о всех радостях и страданиях, забыла о решётках на окнах. Весь мир — это Рейвен. И Луна поглощала этот мир, как единственный воздух, которым она дышит. Она смотрит только на Рейвен, думает только о ней, и ни о чём другом не мечтает. — Меня зовут Рейвен Рейес, — представилась девушка комитету. — Я работаю механиком в тюрьме. Мне нравится моя работа. Так как я могу приносить реальную ощутимую пользу обществу, и я просто обожаю быть крутой сучкой. Зал заметно повеселел, и даже члены комитета заулыбались. Луна всё это заметила и проговорила у себя в голове: «Она им понравилась». В ней это вызывало противоречивые чувства. Она была бы рада, если бы Рейвен победила, но её пугала мысль о том, что та может выйти раньше. И тогда Луна потеряет её навсегда. Рейвен вынесла самодельного механического таракана, который был сделан из подручных средств. Движения этого робота очень напоминали настоящего таракана. Он так легко ползал по поверхности и мог немного подпрыгивать. Но вокруг такой простой безделушки собралось много восторженных глаз и возгласов. Всем заключённым очень понравилась такая игрушка, хотя бы потому что они понятия не имели как такое можно сотворить своими руками. Луна тоже восторгалась с улыбкой на глазах, а её сердце забилось ещё сильнее. Её девочка сотворила невозможное. Она собрала робота в тюрьме. Пусть маленького и абсолютно простого, но от того ещё более необычного и гениального. Она следила за каждым его движением, словно за своим собственным творением, и была переполнена радостью от всего, что творило это создание. Но вскоре Луна ощутила на себе взгляд. Она посмотрела на Рейвен, и та сразу же увела свой взгляд от неё в сторону. К сожалению, Луна больше не вернула её взгляд себе, но сам факт того, что он существовал её переполнил чувствами. Рейвен смотрела на неё, пока Луна этого не видит. Она хотела увидеть эмоции Луны, хотела узнать её мнение по поводу своей работы. Луна засияла только от одного лишь осознания того, что сейчас произошло. Такая мелочь, но столько значения. Хотя непреодолимое расстояние между ними, которое выстроила Рейес, всё больше стало причинять боли. Потому что в такой момент хотелось подойти и обнять её, сказать ей на ухо: «Твоя работа удивительна». Но это по-прежнему невозможно. После неё выходили ещё девушки, но Луна уже не могла так глубоко вникать в то, что они представляют. Из головы Рейвен не уходила, а из сердца все эти громоздкие чувства. Но её снова вернула к реальности Харпер, когда она вышла на сцену. Луна стала волноваться так, словно бы это она стоит на сцене, и ей придётся сейчас танцевать. Включилась музыка, и Харпер стала плавно двигаться. Всё как по задумке, как поставила Луна. Она следила за каждым её движением, и была в восхищении. Харпер сделала всё безупречно. Долгие вымученные тренировками дни прошли не зря. Луна смотрела на Харпер, и от неё не хотелось отводить взгляд. Она это сделала только на пару секунд, чтобы посмотреть, как на танец реагирует публика. Все вокруг замерли, и все с упоением следили за каждым её движением. Луна была довольна своей работой, ещё больше была довольна своей ученицей. Она передала всё: красоту движений, эмоции, твёрдость и женственность. Когда девушка уходила ей громко аплодировали. Зал поддерживал всех участниц, но сейчас они были ещё громче. Видимо, никто из них просто не ожидал такого увидеть. И Луна в этот момент почти что заплакала от переполняемых чувств. Харпер, поражённая овациями публики, в изумлении и восторге смотрела на всех вокруг, и потом обратила взгляд на Луну. Этот взгляд был наполнен благодарностью. А Луна будто бы хлопала громче всех и сияла самой яркой улыбкой. После девушка ещё не успела отойти от эмоций после танца, как на сцену вышла Эхо с гитарой, а за ней и Эмори. Луна удивилась, что они вышли вдвоём. Но она поняла, что сейчас будет песня. Одна играет на гитаре, другая сочиняет стихи. А Луна ведь и не подумала сначала, что это может быть дуэт. Как только зазвенели струны гитары, Луна провалилась в ностальгию. Ей казалось, что она сейчас сидит в ночном лесу перед костром, и вокруг так запахло свободой. Но потом начала петь Эмори, и тогда уже было не до воспоминаний. — Тебя не вытравить из моей головы. Ты въелась в кровь как будто самый дешевый дым. Ты моя девочка, красивей всяких фотографий. Насилуй мою душу, не закапай кафель. Ты в ссоре матом посылаешь далеко пойти. Больная дура, все равно нам по пути. Ликуй и смейся: погибать — так рука об руку. Лежим в заброшенной квартире как на облаке. На заре, на расстрел, От воды, от огня Я умру, я умру, я умру за тебя Я умру, я умру за тебя Выводишь маркером простые слова. Ты ими разрисуешь всё мое тело. Держаться за руки, встречая рассвет. Держаться за руки во время расстрела. Моя любовь, сегодня нам придётся умереть, А смерть придёт и будет в карие глаза смотреть. И будет гром, кислотный ливень, ядовитый мрак — Когда в тебя влюблялась, было всё примерно так. Мне небо давит на ладони в невесомости, И если упадёшь, я буду на руках нести. Ты моя девочка, красива, как последний выстрел. Прошу, не бойся, ведь от пули умирают быстро. На расстрел, на заре От воды, от огня Я умру, я умру, я умру за тебя. Я умру, я умру, я умру за тебя. Луна замерла на месте и почти что не дышала. Она не заметила, как слезы уже скатывались по её щекам одна за другой. Ей казалось, она никогда не слышала ничего более проникновенного и подходящего ей, чем эта песня. Эти девушки сотворили с ней чудо. Она была так эмоционально переполнена, что ничего бы не могла сказать, только плакать. Эхо и Эмори были просто великолепны. Они обе выглядели так величественно в том, что делали. Они чувствовали всем сердцем то, что передавали в своём творчестве. Они были так прекрасны вместе. Луна была на многих концертах самых крутых популярных музыкантов, но никто из них не был так прекрасен в своей музыке, никто и никогда не оставлял в её сердце такой сильный отпечаток. Она лишь убедилась в том, как ей повезло, что она сейчас находиться здесь, и она слышит эту песню, она знает этих девушек. Без них её жизнь была бы совсем другой, и Луна не хотела такой жизни. Следующая очередь была Луны. Подруги вообще не ожидали, что она выйдет, но она вышла. Заставила себя собраться, и вышла на сцену, даже ничего не готовив. — У меня есть пять минут, чтобы показать в чём я талантлива. Но правда в том, что я больше ни в чём не талантлива. Я была. Я много чего умела до тех пор, как попала сюда. Но в этом месте всё это обесценилось. Прежняя Я стёрлась, и осталась только та, что стоит сейчас перед вами. Думаю, это каждый испытал. Потерю себя. Это нетрудно испытать, когда твою «индивидуальность» запирают в тюремную форму, в которой ты просто сливаешься с толпой как серая масса чего-то единого. По началу это сложно принять. Сложно понять, что ты не особенный. Я, как только попала сюда, думала, это конец света. Я и представить не могла, что я буду здесь делать, как выживать, как я найду здесь с кем-то общий язык. Но знаете, какого-то хрена мои ожидания не подтвердились. В этот момент где-то в зале послышался поддерживающий смешок. Всё это время её внимательно слушали, и никто и не думал проявить неуважение. — Да, я здесь встретила таких людей, каких в моей жизни не было. В них так много души и света, который они могут прятать от окружающих, но он всё равно прорывается. Благодарю их свету я стою здесь, несломленная, и могу говорить сейчас. И знаете? Нигде на свободе я не видела столько людей, неравнодушных к чужим проблемам. Там все несутся куда-то по своим делам, у каждого своя запара, там даже грусть близкого человека не замечают. А здесь у всех одна беда, и тебя не оставят. Когда меня отправили в тюрьму, я думала, что попаду в зверинец. Но потом я поняла, что животные бродят вне решёток. А здесь сидят люди. Девушки, которые были ранены и нашли в себе силы противостоять целому миру, обернувшемуся против них. И которые решились на то, чтобы освещать своим светом дорогу другим. Глядя на них, я обретаю надежду. И сегодня, глядя на всех вас, я поняла как никогда, что я рада здесь находиться. Конечно же, я мечтаю о комфорте и свободе, как и все. Но то, что подарило мне это место, комфорт и свобода заменить не могут. Здесь я избавилась ото лжи, избавилась от толстой защитной оболочки себя, которая делала меня эгоистичнее и равнодушнее. И я обрела искренность внутри себя, искренность других людей. Разве это не лучше свободы? Я желаю каждой из вас захватить отсюда всё лучшее. Не забывайте людей, который вам здесь встретились. Они не принесут зла с собой вашу жизнь. Знайте, они вас будут понимать лучше всех. Никто из людей, не побывавших в тюрьме, не даст вам такого понимания. Помните, мы здесь серая масса чего-то единого, и этим мы должны гордиться. Луна нашла взгляд Рейвен, и больше не отрывала его от неё. Рейвен тоже не отводила взгляд. Она слушала и смотрела прямо на неё. — Я горжусь. Я горжусь тем, что знаю каждую из вас. Теперь даже не представляю, какой бы была моя жизнь, если бы я так и не узнала. Я сама была бы другой. Я не жалею об этих изменениях. И вы не жалейте. Главное, сохраните любовь. Она всегда спасает. Боль не вечна, пустота не вечна. Потухший свет вновь загорится. Только теперь я должна зажечь его. Настал мой черед светить тому, кто заблудился. И я ни за что не перестану этого делать. Я не брошу того, кто нуждается в моём свете. Я вышла на сцену, чтобы сказать о том, что я утеряла прежние таланты, но я обрела здесь самый важный — ценить каждый миг своей жизни, даже если он не совсем радостен. Мне кажется, нам всегда есть за что ценить свою жизнь. Когда Луна закончила говорить, зал воодушевлённо зааплодировал. Они приняли её речь. Луна и ожидать не могла. Ведь они могли бы не пропустить эти слова через свою броню и выпускать насмешки. Но все как одна хлопали в ладони, а во взглядах светил свет. Кто-то из них даже плакал, кто-то улыбался, а кто-то просто смотрел с поддержкой в глазах. Даже во взгляде Рейвен не было привычной злости. Она была лишь немного растеряна.***
Кажется, этот конкурс изменил Луну. Это всего лишь конкурс талантов в тюрьме среди заключенных. Казалось бы, что в нём может быть удивительного? Но там всё было удивительным. Луна полностью изменила своё мнение обо всех, кто находился в заключении. И она увидела своих подруг такими другими, настоящими. Она увидела, какими она являются глубоко внутри. Этот конкурс стал толчком, от которого снова хотелось жить. Возможно, это ещё потому, что она смогла высказаться перед всем залом, прямо Рейвен в глаза. И Рейвен выслушала, не ушла. Это давало надежду. Может быть, ещё не всё потеряно, и она постепенно сможет донести до девушки свою искренность. Луна вышла из своей камеры, планируя, как и обычно, направиться в столовую на завтрак, а после на работу. Но произошло то, что она совсем не ожидала. В коридоре собралось много заключённых, которые ничем толком не занимались, и все что-то бурно обсуждали. И как только Луна появилась среди них, все стали с громкими радостными возгласами встречать её. Они кричали её имя, аплодировали ей, и все как одна смотрели только на Луну. Девушка была шокирована. Она абсолютно ничего не понимала, и даже решила, что она всё ещё спит. Она нашла Рейвен среди толпы. Она единственная, кто просто смотрела на Луну, не выражая всеобщей радости. Пытаясь разобраться с тем, что здесь происходит, она подошла к Рейвен и спросила у неё: — Что здесь происходит? Что я сделала? — Харпер выпускают досрочно, — сухо ответила та. У Луны перехватило дыхание от удивления и восторга. Она не успела до конца ещё всё осознать, как к ней подлетела Харпер и вцепилась в неё крепкими объятиями. — Спасибо! Спасибо! Спасибо тебе! Это всё твоя заслуга! Только благодаря тебе я смогу начать новую жизнь. Ты такой подарок мне сделала, я никогда не забуду! Вслед за Харпер подошли Эхо с Эмори с очень счастливыми лицами, в то время, как Луна до сих пор выглядела очень растерянной. — Ты уходишь? Прямо сейчас? Харпер оторвалась от неё и, глядя ей прямо в глаза, радостно воскликнула с накатившимися слезами на глазах: — Да! Меня выпускают уже сегодня! И это всё ты. — И поэтому, они все кричат моё имя? — Да, это всё тебе. Все видели, сколько ты времени мне уделяла. Ты бескорыстно помогала мне, забив на своё выступление. И все этим просто восхищены! Как и я! Ты, считай, подарила мне жизнь, право на свободу и право на любовь. Я смогу быть счастлива. Я до сих пор не могу поверить, что это правда. Девушка уже не держала слёз радости. А Луна расплылась в растерянной улыбке. Она и сама не верила, что смогла так сильно помочь кому-то. — Ты теперь здесь местный герой, — с улыбкой сказала Эмори. — Это да, — подтвердила Эхо. — Считай, что ты заслужила уважение всей тюрьмы. Луна была этому очень поражена. Если бы она сделала что-то подобное на воле, максимум чтобы ей обломилось, то это «спасибо», которое бы развеялось в воздухе через пару минут и не оставило бы и следа. А здесь это — героический поступок. И как после такого можно думать, что в тюрьме находятся люди менее нравственные? — Нам будет тебя не хватать, — сказала Эхо счастливой подруге. — О боги, я уже представляю, как буду скучать по вам! — Ну конечно. Наверное, и вспоминать не будешь, — с шуточным укором начала Эмори. — Будешь тусоваться со своим китайцем, объедаться вкусной едой, смотреть фильмы. Какое тебе будет дело до нас? — Я не забуду никого из вас. Я так хочу туда в нормальную жизнь, и в то же время мне бесконечно грустно, что не передать! — со слезами говорила Харпер. — Грустно, что оставляю вас здесь. Знайте, что я только здесь обрела настоящих друзей. Все эти фифы, которые на свободе, мне не нужны. Я буду ждать вас. — Смотри, не вздумай выходить замуж до того, как мы выйдем! — предостерегла её Эхо. — Да. Мы тоже хотим гульнуть на твоей свадьбе, — продолжила Луна. — Ты вообще будешь моей свидетельницей, — пообещала блондинка Луне. — Так что без тебя никуда. И без всех вас тоже. — Заключённая Макинтайр, на выход! — отдал приказ один из охранников. Девушка бросилась обнимать каждую из подруг, и всем обещала ждать их на свободе: — Как только вы выйдете, мы пойдём в пиццерию и закажем столько пицц, чтобы не подняться с дивана. А потом мы пойдём в клуб и будем танцевать, пока не попадаем с ног. Всё так и будет. Я обещаю! Рейвен стояла неподалёку, но всё не решалась подойти, постоянно поглядывая на девушек. И потому Луна часто обращала внимания на неё. Она не хотела, чтобы Рейвен была отдельной частью их дружбы, но не знала, как это исправить. Харпер сама подошла к Рейвен, после того как попрощалась с девочками, и крепко обняла её. Рейвен вцепилась в неё обеими руками с облегчением. Было видно, она этого очень хотела. Но почему-то боялась сделать первый шаг. — Я так рада за тебя, — тихо прошептала Рейвен подруге. — Моя хорошая девочка, мне будет очень тебя не хватать. У Рейвен появились слёзы на глазах, и она только крепче прижала Харпер. — Прошу, сделай так, чтобы и я была рада за тебя, — продолжила блондинка. После она попятилась спиной к двери, впитывая взглядом каждый миг, пока она ещё видит лица подруг, с тяжёлым сердцем прощаясь с ними. — Я забронирую в пиццерии столик на пятерых. На три года вперёд. Я так люблю вас, чертовки! Девушки рассмеялись. Им всем было одинаково грустно и радостно на душе. Это реально сложно отпускать кого-то, к кому так привык. Луна и представить не могла, как они теперь здесь будут без Харпер. Она так часто осветляла эти серые стены. Она была веселее и позитивнее всех в этой тюрьме. А теперь она понесла этот свет в свободную жизнь. Харпер исчезла из виду. И на душе стало до дикости грустно. Луна смотрела на дверь, за которой скрылась подруга, и пыталась осознать, что она больше не увидит её лица, не услышит её лучезарного смеха. Харпер больше не будет жаловаться за завтраком на дурной вкус еды, спорить с Эмори, и беспрестанно рассказывать про Монти. Возможно, они ещё увидятся в будущем. Но это будет только через 3 года. И многое к тому времени может поменяться. Даже если Харпер придёт навестить их, то это будет совсем не то. Да и увидеть всех сразу ей никто не даст. Она сможет приходить только к одной в день, так как время ограничено. А каждый день она сюда приезжать не сможет. Потому придётся смириться, что у них ещё три года разлуки. Это сложно осознать, когда ты человека видел каждый день и практически целый день. А теперь он так внезапно исчез. И в голове застыло: «Три года». Для тюрьмы это целая вечность. — И ты этому виной, — с улыбкой сказала Эмори, подойдя к застывшей у двери девушки. — Лишила нас подруги. Но всё равно ты молодец. — Я и не думала, что это нас разлучит. Как-то до слёз грустно, хоть мы и должны за неё радоваться. — Главное, что рада она. Это она мчится на свободу строить новую жизнь и новую любовь. А мы остались здесь. Всё, что для нас изменилось, так среди нас теперь ещё и нет Харпер. Это понятно, что нам грустно. Весело будет, когда и мы тоже сможем покинуть это место. А пока… наша тюремная история ещё продолжается. — Твоя песня, — вспомнила Луна. — Это было признание? — Да. — Эхо поняла это? — Она поняла, — с улыбкой ответила Эмори. Луна тепло улыбнулась, найдя хотя бы какой-то повод сейчас себя ободрить. — Рейвен тяжело далась такая внезапная потеря Харпер, — сказала Эмори, глядя на девушку. — Хоть они и не общались нормально последний месяц. На ней просто лица нет. Возможно, ей нужна твоя поддержка. Луна тоже так решила. Рейвен нужна поддержка. Но вот примет ли она её? Но кажется, более удобного случая для того, чтобы поговорить у них не представится. У них есть для этого общая тема, и общая грусть. Рейвен не должна так яростно отнестись к Луне. Наверное. — Жаль, что это произошло так быстро, — начала Луна, подойдя к Рейвен. — Мы даже не успели нормально проститься. От того, наверное, в сердце словно острый кол забили. — Не знала, что у тебя оно есть, — тихо ответила Рейвен. — Послушай. Я знаю, что ты не готова меня простить. Я и не прошу относиться ко мне так, как и прежде. Но я осмелюсь просить, чтобы ты стала благосклонней. Хотя бы минимум общения. Ничего больше от тебя не прошу, просто позволь мне быть рядом. — Это слишком много для тебя. — Тебе ведь не избавиться от меня насовсем. Я сблизилась с девочками. И я знаю, они тебе тоже дороги. Мы не сможем не видеться с тобой. Они не станут выбирать между нами. Потому ты не сможешь от меня избавиться насовсем. — Ошибаешься, — произнесла Рейвен и с болью посмотрела на девушку. — Тебя и вправду стало слишком много. Поэтому я попрошу о переводе в другую тюрьму. Финн мне с этим поможет. В этот момент у Луны словно бы остановилась кровь в венах. В её горло вонзился колючий ком из слов, молящих Рейвен остаться здесь. — Нет, Рейвен, прошу! Не делай этого. Ты больше не заметишь меня. Я стану невидимой. Но только не исчезай! — Я всё решила. И ты никак не повлияешь на это. Я так жду уже, когда не увижу тебя больше и не услышу даже твоего имени, — с дрожанием в голосе произнесла Рейвен и оставила Луну в ужасающем одиночестве. Луна словно бы вернулась ко сну, в котором всё теперь не так как было раньше. Море взбунтовалось. Ветер взмывал волны в небо и разбивал их о камни у ног Луны. Теперь не осталось прежнего спокойствия и лёгкости. Порывы ветра словно бы ломали кости по полам, а волны сносили её с ног ледяным потоком. Лес позади лишался деревьев одно за другим. Они надламывались в стволах и улетали в сторону. Луна осталась совсем одна в целом мире. Ненужная самой себе.Глава 12.1. Добро пожаловать на Маскарад!
— Им никогда не понять, чем ты отличаешься от них, — произносил Диксон сквозь музыку и шум разговоров. — А я отличаюсь? — с сомнением спрашивал Джон. — Да. Ты отличаешься. Ты хорошо чувствуешь границу между тем, кем пытаешься казаться, и тем, кто ты есть на самом деле. Все мы притворяемся. Это необходимость, чисто формальность. Но в отличии от тебя, другие заблудились, потеряли себя во лжи. Они уже не помнят, какие они настоящие. Спрятали своё истинное лицо от других, и от самих себя. После выпитого джина и недолгого разговора с Диксоном Джону стало несколько легче. Он уже меньше думал о Беллами, о том, что вновь стал выставленным за дверь за ненадобностью. Хотя и забыть такое на совсем не особо-то получалось. До сих пор никакого иммунитета. Но то, что Диксон помог хотя бы немного растворить эти неприятные чувства, уже можно считать чуть ли не чудом. Этот разговор состоял в тот последний вечер, когда Джон ещё не знал о неприятных сюрпризах Диксона, но на утро он их узнает. — Посмотри вокруг, — продолжал Диксон. — Видишь всех этих людей? Видишь, как они старательно делают вид, что довольны своей жизнью? Но они пришли на эту вечеринку, чтобы залить свою пустоту алкоголем, найти кого-нибудь на ночь, чтобы им казалось, что они не одиноки. Как будто бы секс или выпивка сделают их счастливыми. Никто ещё от этого счастлив не стал. Для счастья нужны совсем другие вещи, но у них не хватает на них смелости. У каждого столько страхов. Мы попали в мир трусов и лжецов. Они нацепили на себя маски и чувствуют себя защищёнными. Смотри, как гордо они их носят. Добро пожаловать на маскарад. — Ты думаешь, мы с тобой другие? — Ты прав. Все мы носим маски, иначе бы уже были мертвы. Искренность здесь воспринимается, как слабость. Если ты покажешь им, кто ты есть, раскроешь свои секреты, тебя раздавят, не задумываясь. Ты не имеешь право любить, не имеешь право говорить, не имеешь право эмоционировать. Здесь все улыбаются, скорее даже корчат гримасы. Весь мир — грёбанный цирк. И мы все живём по правилам цирка. — Может быть, это даже к лучшему. Мы не можем быть уверенны, что истина не уродлива. — А разве ложь бывает прекрасна? — Временами, — отвечал Джон и попытался запить алкоголем горечь от своих слов. Диксон задержал на нём внимательный взгляд, словно точно знал, о чём тот говорит. Словно бы от него уже ничего не утаить, и он видит Джона на сквозь. Но по какой-то причине Джон не чувствовал от него опасности. Ему казалось, что Диксон — один из немногих, кто не собирается его уничтожать, а словно бы наоборот: пытается понять его и помочь. Только какое ему дело до Джона и до того, чтобы помогать ему? Но почему-то он всегда рядом в самую трудную минуту. И он был слишком несправедливо недооценён Джоном. — Знаешь ли, мир так устроен, что абсолютно точно понять нельзя, что прекрасно, а что уродливо. Человек, творящий для тебя добро, может оказаться твоим убийцей. А тот, кто топит тебя, может привести тебя к свету. Людей ведь сбрасывают с окна из горящего здания. Мы не знаем, что стоит за чьими-то действиями. Таковы трудности жизни на маскараде. Сложно разобраться, кого опасаться, а кому верить. Потому никто никому не верит, и маскарад продолжается из года в год, от одной жизни к другой. Это заразно. Люди заражают друг друга равнодушием. Они убивают любовь, превращают её в мусор под ногами. А потом те самые «убитые» становятся точно такими же и убивают кого-то другого. Замкнутый круг, из которого выбраться удаётся лишь единицам. — Это возможно изменить? — спрашивал Мёрфи, наполнившись едва ли весомой надеждой. — Смотря, что ты готов для этого сделать. — Кажется, я уже готов на всё. — Люди не всегда осознают, что значит «всё». Почему-то никто не подразумевает под этим пожертвовать самым важным. — Наверняка, и я этого до не конца понимаю. — Когда маски будут сняты, ты уже не сможешь вернуть всё, как было. Ты увидишь, кем на самом деле являются люди, которыми ты дорожишь, и это всё изменит. Пути назад не будет. Ты сам не захочешь возвращаться. Это будет тяжело, даже очень. Но в конечном итоге, ты поймёшь, что это того стоило. — Только могу ли я это сделать? Я не имею никакого значения. Что я могу изменить? — Любой может изменить мир. Хотя бы вокруг себя. Мы каждый день это делаем, только не замечаем этого. Но мы можем сделать так, чтобы другие заметили. Не ты, не я не обязаны быть пешками. Мы сами можем решать какой сделать ход. Ты не обязан жить по чьим-то правилам. У тебя нет царя. Ты свободен. Ты не игрушка, Джон. И ты способен изменить всё. И я прекрасно осознаю, что подразумевает под собой «всё».***
Давящие стены тюрьмы перед глазами. Они точно такие же, как стены в его квартире. Собственная квартира для Джона была тюрьмой на протяжении всей его жизни. Единственным отличием было то, что он мог покидать её время от времени. Вся жизнь в заточении. Разве можно было бояться реальных решёток тюрьмы? Что они изменят? Джон не то, чтобы не боялся их, он всем сердцем желал остаться здесь. Он хотел спрятаться за решётками, чтобы больше он не обманывал себя тем, что он имеет какое-то влияние на свою жизнь. Чтобы больше не было этой губительной надежды на то, что всё ещё можно изменить. Всё, что ему теперь было нужно — конец его жизни. Не важно какой. Пусть даже совершенно бессмысленный и жестокий. Главное, чтобы всё закончилось. Но Луна внезапно решила свихнуться. Джон стоял возле кабинета, где Беллами остался с ней наедине, и всё ещё не мог поверить, что то, что происходит, реально. Когда Луна признала себя виновной, Джону показалось, что он бредит и слышит то, чего на самом деле нет. Он даже выбрался из того полуживого состояния, как будто слова Луны электрошоком заставили Джона ожить, начать думать и путаться в собственных мыслях. Беллами вышел из кабинета вместе с моральной опустошённостью во взгляде и во всём своём виде. Он подошёл к адвокату и произнёс: — Закрываем дело. — Она осознаёт свои действия? — спросил тот. — Она осознаёт. После этих слов Беллами перевёл взгляд на оживившегося Джона. Потому что тот пристально смотрел ему в глаза. Впервые после того, как пришёл к нему в квартиру с признаниями. Взгляд Джона был наполнен непониманием и безысходностью. Хотя глупо было искать ответы у Беллами. Он и сам теперь ни черта не шарит. Теперь он совсем не тот Беллами, который всё знает и всё контролирует. — Это неправда, вы же понимаете это! — активно запротестовал Джон, впервые подав голос за долгое время. — У вас есть моё признание, что ещё вам нужно? Беллами с опасением посмотрел на Джона, явно не ожидая такой реакции от него. — Её уже осудили, — принялся объяснять адвокат. — Если заключённая не желает подавать на апелляцию, никто не может сделать это за неё. — Но виновен я, а не она! — Это уже никого не волнует. — Я убил человека. Это тоже никого не волнует? Беллами сразу же включился и влез в диалог: — Джон, замолчи, пожалуйста. — А после он обратился к адвокату: — У него от стресса крыша поехала. Несёт всякий бред. — К нашему делу это всё равно не имеет никакого отношения, — твердил адвокат. — Признателен Вам за помощь. Пусть даже она и не пригодилась, — ответил Беллами, тем самым проводив адвоката. Они остались с Джоном одни. Только охрана тюрьмы маячила на фоне. Джон вновь поник, сдерживая внутри вырывающийся взрыв из разочарования, несогласия и отчаяния. Его будто бы вновь раздавили. Вытащили из ада на пару минут, чтобы вновь растоптать его. Это именно то, чего Джон больше не хотел испытать, к чему больше не был готов. Он думал это вот-вот закончится. Но снова нет. Снова в его жизни всё обернулось против него. Почему только? Почему, когда Джон готов был принять расплату за свои действия, то даже здесь он не получил желаемого? — Поехали домой, — сказал Беллами застывшему на месте Джону. Мёрфи проходил по коридорам тюрьмы, неистово цепляясь взглядом за стены и за остающихся в ней людей. Он с ужасом покидал это место, и каждый шаг становился всё тяжелее с каждой секундой приближения к выходу. Его всё ещё держал шок в своих тяжёлых руках. Джон не понимал, почему он сейчас уходит, и куда он уходит. Неужели назад в тот ужасный свободный мир, где свобода — это лишь прикрытие, красивое словцо, иллюзия. В этом свободном мире не существует свободных. Все давно заточены в собственноручно выстроенные стены, одеты в искусственные маски, произносят заученные фразы, называя это «девизом» своей жизни. Неужели его решили обратно выкинуть в этот мир? Джону сдавило горло от переполненности нежеланием возвращаться туда, пробовать жить, начинать всё с начала. Он не хотел больше бороться, не хотел что-то строить, не хотел чего-то хотеть. Он шёл по коридору вслед за Беллами и всматривался в лица попадающихся по пути охранников и людей, пришедших навестить заключённых. Все они пытались выглядеть непоколебимо. Так, как будто их всё устраивает. Их устраивает их жизнь, их работа. Они считают, что у них всё под контролем. Но какого тогда хрена невиновная девушка сидит за решёткой, а тот, кто виновен, выходит сейчас на свободу без каких-либо последствий, смотря им прямо в глаза?! Они позволили себя одурачить. Они живут той реальностью, которую выдумали, выдавая её за действительность. Вокруг, в самом деле, столько лжецов. Надели свои маски, и думают, что их никто не видит. Но Джон теперь видит. И от этого ему ещё более тошнотворно. Они думают, что они защищены. Но от кого им приходится защищаться? От жестокости мира, которую сами создали? Они бояться быть теми, кем являются. Они обманывают себя, своих друзей и родных, и даже незнакомых людей, пытаясь казаться лучше, чем есть на самом деле. Они говорят о том, что никто никому ничего не должен, и сами же от этого страдают. Говорят, что любить — это уже не модно, а цинизм и «здоровый» эгоизм смогут заменить счастье. Они кричат о том, что вокруг одна ложь, и сами лгут, продолжая жить в том, что им так ненавистно. Никто ни исключение. Это система. Никто не решается выделиться и что-либо изменить. Поэтому люди принимают психотропные, принимают алкоголь и наркотики, ходят на приёмы к психотерапевту и кончают жизнь самоубийством. Это всё намного проще, чем пойти против течения. Проще обмануть соседа и даже самого себя, чем открыть своё истинное лицо. Так ведь проще, не так ли, Беллами? Джон вышел на улицу. Тюрьма позади. А впереди Беллами, ведущий к своей машине. Впереди самый главный демон его жизни. Один из управляющих этим всеобщим адом. И именно он сейчас ведёт Джона в свой ад обратно, чтобы домучить его там и добить. Такой расклад Джона пугал больше. Лучше уж сесть в тюрьму, чем в автомобиль Беллами снова. Джон и так едва терпел эту ужасающую реальность, доезжая до тюрьмы. Он терпел это ради Луны, но больше ему это делать не зачем. Он не готов провести с Беллами и секунды своего времени. Это слишком мучительно. Потому что появляется обманчивое ощущение, будто бы что-то возможно исправить и вернуть назад всё то, что было утеряно. Но это не так. Маски сняты, и теперь уже ничего не вернуть назад. Джона просто выворачивало наизнанку от того, что придётся сесть к Беллами в машину. Он хотел бы лучше провалиться под землю или умереть на месте, лишь бы не делать этого. Блейк уже открыл дверь своего автомобиля на переднее сидение, дожидаясь Джона. Но в эту же секунду Мёрфи замечает спасительное такси совсем рядом, и быстро заскакивает внутрь, чтобы Беллами и слова не успел произнести. Джон не взглянул на него напоследок, чтобы даже не знать, как он там смотрит, и что чувствует. Он с облегчением выдохнул, когда смог отъехать от тюрьмы на другой машине, оставляя Беллами позади.***
Дома капающий кран. До сих пор. Джон сидел на кухне и просто смотрел на эти капли. Как падает одна за другой, и как каждая их них разбивается об поверхность раковины. Как же Джон хотел сейчас стать этой каплей. И разбиться. Он понимал, что совершенно не хочет вставать сейчас и чинить этот грёбаный кран. Зачем ему кран, когда собственная жизнь теперь не нужна? Дома теперь реально пусто. Мало что осталось целым. Вокруг только в хлам разбитая мебель. Джон не собирался возвращаться домой. Поэтому он застрял в тупике. Что дальше? Что ему делать дальше? Он не планировал дальше жить. Но его насильно выпихнули в эту жизнь обратно, чему он совсем не рад. То, что случилось в тюрьме, выходило за все рамки его понимания. Что нашло на Луну? Почему она взяла всю вину на себя? Для Джона это навсегда останется загадкой. Или может быть она настолько влюбилась в какую-то заключённую, о которой говорил охранник по имени Финн. Но как она объяснила это Беллами? Джон абсолютно ничего не понимал, да и не особо-то хотел понимать. Его больше волновала своя собственная жизнь. Ведь всё пошло не по плану, а другого плана у него не было. Он не планировал возвращаться в эту квартиру, но он снова здесь. Его должны были сегодня-завтра убить какие-то незнакомые ему заключённые, но он сидит в этой ёбанной квартире с полным непониманием, как дальше с этим всем справляться. Он так этого не хотел. У него больше не было сил продолжать борьбу за свою жизнь. Не было желания выживать дальше. И уж тем более он не мог мириться со всем, что сделал. Такая жизнь ему не нужна. Жизнь, в которой всё теперь сломано. У него ничего не осталось. Даже мебели. Только капающий кран. Джон с трудом вытерпел всё то время, пока они добирались до тюрьмы, чтобы освободить Луну. Он хотел закончить всё как можно скорее. Он как смог, вытерпел это. Потому что задолжал Луне свободу. Но теперь ему приходится терпеть это дальше. Зачем-то. Можно было просто сигануть из окна. Но даже на это сил не хватало. И эмоций. И он не хотел уходить именно так. Он не хотел бы оставаться даже безжизненным телом в памяти людей, которые его знают. Он бы хотел исчезнуть насовсем. Так, чтобы и следа его не нашли. Так, чтобы стереть себя с лица Земли. Чтобы никто и не вспомнил о нём больше. Ему было настолько тошно, что не хотелось даже того, чтобы о нём помнили. Пусть даже имени не произносят. Будто бы его и не было. Джон всегда был призраком. И теперь он хочет быть им окончательно. Всю жизнь Джон стремился к обратному. Он хотел обрести значимость в чьей-то жизни. Стать для Беллами не пустым местом. А теперь он хочет раствориться. Чтобы всем стало похрен на него. Даже Беллами и Октавии. Даже Атому, если тот очнётся. Джон был бы рад, если бы у них отшибло память, и абсолютно всё, что было связано с Джоном, было бы стёрто. Теперь он поставил себе новую цель. Это хоть что-то за последние несколько часов пустого всматривания в капающий кран. Теперь он знает, что ему делать. Хотя бы примерно. Ему нужно исчезнуть. И они все забудут, что он когда-то существовал. Потому что больше не увидят его и ничего о нём не услышат. — Что ты готов сделать, чтобы всё изменить? — Джон задал себе вопрос вслух. Диксон словно бы остался жить в нём самом, и никуда не делся из его жизни. — Теперь я полностью осознаю, что подразумевает под собой «всё».***
Стук капающего крана сменился на звук аппарата жизнеобеспечения. Такой же монотонный и веющий безжизненностью. Октавия словно бы приросла к стулу. С тех пор как Атом в коме, Джон не видел её вне больничных стен. Она сидела и ждала. Для неё словно бы жизнь остановилась. Ничего больше в ней не происходило, кроме этой палаты перед глазами и монотонного звука аппарата. Октавия смотрела на Атома, как совсем недавно Джон смотрел на капающий кран и не хотел жить. Скорее всего, Октавия тоже не хочет. Она живёт лишь одной надеждой, что Атом вновь откроет глаза. Это всё, что ей нужно — увидеть его взгляд. Джон прекрасно понимал её. Словно читал её мысли и проносил её чувства через себя. И от этого ему было ещё паршивей. Ведь он чувствовал себя так, словно бы это он стрелял в Атома, словно бы он заставил сделать это Октавию — неважно как, но он был причастен к этому. Он допустил этой ситуации случиться. Из-за того, что он позволил себе так безрассудно любить, поломались жизни. Столько людей вокруг пострадало, и ради чего? Ради того, чтобы до Джона наконец допёрло, что он Блейку нахрен не сдался? Как будто раньше он об этом не знал. Джон всегда это знал, но позволил себе надеяться на обратное, из-за чего всё вокруг рухнуло и придавило тех, кто был рядом с ним. Получается так, что Диксон вовсе не подставлял его. Джон и вправду был его соучастником, сам того не ведая. Осознавая всё то, что было разрушено из-за него, становилось слишком тяжело нести на себе этот груз. Тем более что мотивации это делать больше не осталось. Потому Джон и хотел исчезнуть. Чтобы больше не разрушать людей вокруг себя. И потому что он сам уже полностью разрушен. Когда-то это должно было случиться. — Сижу тут как в заточении, — медленно заговорила Октавия потухшим безжизненным голосом. — Сутками напролёт смотрю на него, и ничего не происходит. Лишь звук его сердцебиения на аппарате. Только этот звук и говорит о том, что он ещё живой. А о том, что я живая, что докажет? Я сама уже — кома. Я себя не чувствую. Не замечаю, как проходят часы. День за днём напролёт. Не замечаю. Как проходит жизнь. И что там в мире происходит. — Ничего хорошего там не происходит. Только с этим в мире стабильно. — Стабильность. Я люблю неизменные вещи и неизменных людей. Девушка повторяла эту фразу уже во второй раз. Джона унесло в воспоминания к первому разу. Когда она спустя три года своего исчезновения вновь объявилась и стояла в его комнате, наполненная радостью от того, что снова находится рядом с Джоном. Зря она этому радовалась. — Люблю, потому что сама я очень изменилась. Не в лучшую сторону. Я озверела. Возненавидела родного человека. В упор стреляла в парня, которого люблю. А есть люди, которые всегда остаются собой. Как ты. С тобой такое делают, а ты не наполняешься ненавистью. Я поняла, что это и есть сила. Долго не понимала. Думала, что смирение — это трусость. Но оказалось совсем наоборот. Для этого нужна такая несгибаемая стойкость и мужество. Взгляд Атома перед выстрелом дал мне это понимание. Это очень сильно — остаться человеком после войны. — Атом и на мою жизнь повлиял в лучшую сторону. Мало кто до этого мог это сделать. Ты умеешь выбирать парней. — Это только ему со мной не повезло. — Думаю, что во всём этом безумии, мы можем спастись, только если будем крепче держаться друг за друга. Меня это вряд ли спасёт. А вот вас с Беллами… — Джон говорил теперь с самым нерушимым спокойствием, чем отличался от себя самого за последние несколько месяцев. — Всё рушится и ломается. Ничего неизменного нет. И вам обоим нужен стимул, чтобы начать снова что-то строить. По отдельности вы не сможете. — Это с ним мне ничего не светит. — Возможно, именно ты способна изменить это в нём. Он же сам себя топит и даже не видит этого. — Я не спасатель. Мне бы самой выкарабкаться. — Это поможет тебе в первую очередь. Ты пойми, ведь всё, что он делал, он делал для того, чтобы уберечь тебя. Он совершил ошибку, и может даже не одну, но его целью не было навредить тебе, он хотел уберечь. Да, у него не получилось, но это ведь не делает его сволочью. Беллами слишком тяжело даются чувства. Потому что, когда он любит, он возлагает на себя слишком много ответственности. Теперь он стал таким равнодушным, чтобы уберечь себя от боли. Но это — не выход. Когда-нибудь его это убьёт, а я не хочу, чтобы он умирал. К сожалению, я здесь ничего не решаю. Только ты способна изменить его и его жизнь. Подарить ему свет, а то он слишком глубоко заблудился в темноте. Он просто заблудившийся, а не какой-нибудь монстр. Сильного человека легко спутать со сволочью. Я повидал сволочей в своей жизни. И Беллами не из их числа. Октавия обратила более внимательный взгляд на Джона и слегка оживилась по сравнению с тем, какой безжизненной она выглядела до этого. — После того, как он решил, что тебя можно подвергнуть опасности и сделать из тебя наживку для долбанутого маньяка, ты просишь у меня за него? После всего, что было, тебя всё ещё волнует, что будет с ним, и ты обеспокоен тем, чтобы его спасти. Я же говорила. Тебя ничто не способно сломать. Я бы на твоём месте, наверное, побежала бы разрушать весь мир в отместку. А ты стоишь здесь и просишь меня простить Беллами. Как ты так можешь? — Я так устал от этой войны. Я потерпел поражение, и у меня элементарно нет сил кого-либо ненавидеть. У меня осталась лишь тяжёлая пустота на руках. Словно бы я потерял всё, что у меня было, за один вечер. Так оно и есть. Но искать виноватых и вовсе глупая, бесполезная затея. Я не желаю никому зла. И не считаю, что Беллами этого заслуживает. — Это называется выйти человеком после войны? — Не знаю. Человеком я себя особо не чувствую. Скорее, пушечным мясом, по которому уже отстреляли. — Считай, мы весим на одном крюке. — Я не хочу, чтобы ты висела рядом со мной. У тебя всё ещё может сложиться по-другому. Я пришёл не просто так. Я набрался наглости, чтобы попросить тебя кое о чём напоследок. Прости Беллами. Дай ему ещё один шанс. Может быть, не всё ещё потеряно для него. — Что значит напоследок, Джон? — встревоженно обратилась к нему девушка. — Ты меня пугаешь. — Ничего такого. Просто уезжаю. — Куда? — Куда-нибудь. Не знаю. Ещё не решил. Просто соберу вещи и съебу туда, куда дорога поведёт. Лишь бы подальше отсюда. — Это не спасёт тебя, Джон, — попыталась отговорить его девушка. — Ты будешь там совсем один. — Одиночество — моё второе имя, — с грустной усмешкой произнёс Джон. — Я и здесь один. — Я буду с тобой здесь. — Тебе есть с кем быть, Октавия. Ты полностью растворена сейчас в Атоме. Ты можешь возобновить общение с Беллами. А я здесь лишний. И по-другому никак не могу. Я не смогу его видеть. Не смогу жить здесь, зная, что он есть где-то в городе. Я не хочу даже случайно услышать о нём. И не хочу, чтобы он случайно услышал обо мне. Поэтому не говори больше с ним обо мне. Как будто бы меня и не было. — Это невозможно. Ведь ты был. И всегда будешь… — слёзно опровергала Октавия. — В моём сердце, уж точно. А теперь ты меня оставляешь. — И ты оставила меня, когда бежала от него. Тебе было так больно, что ты не могла быть рядом, и до сих не можешь. Тогда ты должна понимать меня. — Я понимаю, — с сожалением произнесла девушка. — Только я не хочу ещё и тебя потерять из-за моего брата. Мне и так очень паршиво, ещё и ты уходишь. — Поэтому, я и прошу тебя простить Беллами. Не только для него. Для тебя. Чтобы ты не осталась одна. Я хочу, чтобы легче стало, в первую очередь, тебе. Ненавидя его, ты только себя разрушаешь. А смысл то в чём? Если ты готова выстрелить в Атома, но не в него. Ты ведь его любишь на самом деле. И как бы ты не прикрывалась своей ненавистью, больнее всего ты делаешь себе. Ты запираешься с этой ненавистью наедине, ты с ней остаёшься один на один. Ты взращиваешь её, и в итоге она занимает всё место в твоей жизни, вытесняя из неё любовь. Вот и вытеснила Атома. Мы обычно просто не обращаем на это внимание — на «мелочи». И находим виноватых. Если у человека руки в крови, значит он — убийца, он — виновен. А если посмотреть дальше своего носа, то можно увидеть нюансы, способные всю ситуацию обернуть по-другому. Не всегда виноват тот, чьи руки в крови.***
Когда Джон уходил, Октавия его крепко обняла, с трудом в итоге заставляя себя отпустить его. Она просила, чтобы он позвонил. И он пообещал, что позвонит, хоть и врать ей совсем не хотел. Но иначе бы она его точно не отпустила. Джон не собирался звонить. Он не собирался брать с собой и малейшую частицу прошлой жизни. Никто из них не узнает где он, и жив ли. Также и Джон больше не узнает, как у них пойдёт жизнь дальше. В том, что Атом очнётся, Джон очень сомневался. Может, он разучился верить в то, что случается иногда что-то хорошее. Но теперь он даже никогда не узнает, поправиться Атом или в итоге его отключат от аппарата. Октавия, если когда-нибудь прислушается к Джону и простит Беллами, обретёт семью и сможет вынести все трудности. Если нет, то она уже не оправится после потери Атома. Ей было тяжело терять Линкольна, но тут ещё и Атом. Она уже никогда не станет той светлой доброй девушкой, которую Джон когда-то знал. А Беллами будет и дальше проёбывать жизнь. Он будет считать, что он — владелец своей жизни, и всё идёт именно так, как он того хочет. Он будет напиваться после работы с друзьями, пытаться не думать, что никому из этих друзей он на самом деле не нужен. Он найдёт себе ту, которую можно будет не любить. Он останется в безопасности. Его сердцем так никто и не завладеет, поэтому оно останется целым. Он будет говорить, что ловит от этого кайф. Только кайф — это мимолётное удовольствие, которое испаряется и оставляет на своём месте пустоту. Потому доза кайфа должна увеличиваться, пока не наступит смертельная. Как и в наркотиках. Чтобы умереть однажды от передоза, не обязательно долбиться наркотой. Своё же будущее Джон нарисовать не может. Даже примерно. Он даже не знает, захочет ли он дальше тянуть своё бессмысленное существование, или же он выберет пулю в лоб. Вообще никаких планов. Абсолютнейшая пустота впереди. И ему как-то всё равно, что там будет дальше. Главное, больше не оставаться здесь, и никогда больше не видеть Беллами, не вспоминать о нём, не произносить его имени даже мысленно. Возможно, со временем, такими усилиями он сможет избавить себя от этой язвы. Только зачем? Джон не видел впереди светлого будущего и больше не верил в него. Тогда зачем эти усилия? Зачем забывать? Зачем вообще оставаться? Когда Джон вышел из больничной палаты, он увидел в коридоре Кларк. Она обратила острое внимание на парня и не отводила от него глаз. А Джон лишь рассчитывал поскорее смыться, чтобы не оставлять хоть какой-то след даже в её памяти. — Джон, — остановила его девушка. — Ты только что от Атома? Я пришла его навестить. — Заходи. Там только Октавия. — Слушай, я хотела узнать у тебя кое-что о Беллами. Вы и правда с ним не вместе? Мы не так давно говорили с ним, и он предлагал мне стать его девушкой. Но меня всё-таки беспокоят сомнения на счёт него. По живым болезненным остаткам чувств Джона словно прошлись тяжёлыми сапогами. В очередной раз его бьют по больному. Ничего нового. Он привык, что раны никогда не затягиваются. Но он попытался скрыть горечь, и ответил, совсем не выражая никаких эмоций: — Мы с Беллами никогда не были вместе. Ты со спокойной душой можешь начинать делать его счастливым. Если, конечно, сможешь. — Прости, что влезаю. Мне просто показалось при прошлой нашей встрече, что ты был расстроен. А Беллами сказал мне, что у тебя просто были проблемы. А я не совсем поверила ему. Джон внутри себя с горечью усмехнулся. У него были проблемы. Это только вот у Беллами проблем никогда нет. В его понимании. — У меня просто были проблемы, — подтвердил Джон и покинул девушку. Возможно, стоило бы поступить по-другому, и не дать бедной ни в чём неповинной девочке хлебнуть этого дерьма, которым Блейк всех кормит на убой. Но почему-то Джон решил, что он не имеет право влезать, и убивать на корню возможность Беллами стать счастливым. Вдруг эта девушка способна всё изменить. Может быть хотя бы у неё получиться то, чего не получилось у Джона, или даже у Луны. Может быть, именно с ней Беллами научиться любить, и именно она его вытащит из трясины лжи, в которой тот погряз. Ну или же она станет очередной его жертвой — не первой и не последней. Джон решил, что не хочет оставлять после себя следов в их жизнях, потому и не влез, ничего не поменял. Джон продумал всё. Он оставил все свои вещи в квартире, и не взял с собой ничего, даже телефон. Так, чтобы его точно нельзя было найти. И он не стал пользоваться междугородним транспортом, чтобы уехать из города. Он взял автомобиль на прокат, который можно будет оставить в пункте другого города. А дальше автостоп, или он воспользуется другим пунктом авто проката. Да хоть пешком проползёт в какую-нибудь глушь, минуя бесконечные километры автотрасс. Беллами вряд ли станет его искать. Но если вдруг вздумает, то он не найдёт его. Джон всё для этого сделает. Пора валить с этого ёбанного маскарада!