V3001TH

Такая тишина бывает лишь с самого утра, когда люди еще не проснулись, проклиная очередной будний день и дела, которые их ждут. Где-то собаки лают, а неподалеку от мусорки сладко спит местный бомж, любовно прижимая к себе полупустую бутылку с соджу, которую ему посчастливилось откопать для себя. Вот он действительно счастлив, ведь ему никуда в самую рань топать не надо. Какая работа? Его работа состоит только в раскопках свалок на районе. Винсент сидит у подъезда на кортанах вот уже хрен знает сколько времени, неторопливо раскуривая то одну, то третью, то десятую сигу. Соседская тетка будет опять визжать на весь двор, когда увидит бычки в клумбе под своими окнами. Ну, а хули, урны все в районе с дырявым проржавевшим дном, потому что власть нормальные выделить не может, а на окраину города вообще класть хотели, вот и мусор повсюду, в котором кайф ловят только бомжи, купаясь, как в море. Жизнь такая вот хуйня. Даже в мелочах никакого порядка. Тэхен некоторое время не без боли в слегка сощуренных глазах смотрит на свой сто сороковой и на отвалившееся боковое зеркало. Точнее, туда, где оно было еще вчера, пока Чонгук не сел за руль. Ладно, пройденный этап. Сердце уже даже не сжимается. Сонный мозг Винсента вспоминает, почему он всю ночь глаз не сомкнул. Не из-за тачки вовсе, а из-за малого, которому боль причинил. И хоть извинился тысячу раз (и столько же раз самого себя проклял), даже любимые вкусняшки ему купил, в ответ поцелуи Чонгука и объятия получил, как подтверждение того, что все в порядке, у Тэхена на душе не особо. Он продолжает злиться на себя за срыв. Еще и публичный (хотя братанам не привыкать). С приюта привычка осталась защищать свое, потому что там всегда находились мелкие говнюки, которые пытались сломать то, что Тэхену было дорого. И хоть после детдома он не остался жадным (и даже наоборот, он чересчур щедрый), внутри взрывается бомба, когда кто-то покушается на его ценное и хочет это испортить. Винсент знает, что злые дети в прошлом, а зайчонок никогда не сделает чего-то злоумышленно, но эта дурь внутрь въелась и ее трудно всю сразу оттуда выскоблить. Но он старается, и результаты уже вроде как есть. У Тэхена в жизни нет ничего дороже и ценнее Чонгука. Пусть малой хоть все его вещи сожжет вместе с тачкой, главное, сам будет в порядке и рядом (желательно всю жизнь). Вот только если кто-то станет на Чонгука быковать, тут Тэхен себя точно сдерживать не будет. Попиздиться он любит, а за свое родное — тем более. Дверь подъезда за спиной открывается с раздражающимся скрежетом, но Винсент не оборачивается. Работнички уже начали выползать из своих теплых домов, встречая прохладное и тусклое утро, с туманом которого смешивается и сигаретный дым, вытекающий из-за приоткрытых губ и ноздрей Тэхена, кутающегося в тонкую ветровку. Слышится негромкое шарканье тапочек по асфальту и знакомый вздох.  — Ну че там улицы шепчут? — Хосок садится на корточки рядом с Винсентом и достает из кармана дутой пумавской куртки сигареты с зажигалкой, прикуривая себе.  — Скоро солнце разгонит туман, — задумчивым и хриплым от долгого молчания и курения голосом отвечает Тэхен, не глядя на братана, а куда-то вдаль, поверх крыш жилых многоэтажек, рассыпанных вокруг по району. У него такой философский вид, но при этом с долей печали.  — Вы посрались с малым? — спрашивает Хосок, стряхивает пепел кончиком пальца на сырую от тумана землю. Им ведь с Джином вчера «посчастливилось» лицезреть бешенство Винсента, из-за которого Чонгук едва не остался заикой. — Час назад из окна смотрел, и ты сидишь. Я думал, мне это приснилось.  — Да не, все норм с Гуком, — устало говорит Винсент, покусывая фильтр сигареты. Стыдно вспоминать вчерашнюю сцену, если честно. — Не спится просто. Который час?  — Почти семь, — хмурится Хосок, подняв к небу прищуренный взгляд.  — Ты че так рано встал?  — Давон спать мешает, постоянно пиздит по телефону с подружками всю ночь, — хмыкает Чон. — Вчера, оказывается, вернулась из России своей. Тэхен мычит в ответ и коротко кивает. Они замолкают на какое-то время, просто глядя на медленно пробуждающуюся улицу. И Хосок, и Тэхен любят эти моменты. У них часто такое бывает, когда они вместе сидят и курят, молчат о своем или говорят о чем-то незначительном, а иногда — о чертовски значительном. Винсенту все братаны одинаково близки, но Хосок как будто знает и видит больше, молчаливо понимает и лишних вопросов никогда не задает (впрочем и остальные этого не делают). Просто Винсент не очень любит, когда в душу без разрешения лезут. За это и в ебало получить можно.  — Может, кофе хлебнем у меня? — предлагает Хосок, докуривая сигарету и разрывая затянувшееся между ними молчание. Оно лопается, как мыльный пузырь. — Холодрыга. Винс поворачивает к нему голову и окидывает коротким взглядом. Хосок совместил в себе два сезона: сверху — зима, а снизу — лето в виде шорт, которые даже колени не закрывают. Да и сам Тэхен не лучше. В домашних спортивках и ветровке, под которой только обычная черная футболка. Продрог, если честно.  — Погнали, — соглашается он без раздумий. Хосок, к тому же, неплохой кофе делает. Бариста, как никак. Как только они входят в теплую и пахнущую чем-то сладким квартиру, Винсент снимает ветровку и идет за Хосоком на небольшую кухоньку. За ним тянется шлейф резкого сигаретного запаха, растекающийся по всей квартире, от которого спящая в комнате Давон явно будет не в восторге, поэтому Винсент уже готовится получить от нее дозу писклявых оскорблений. Нет, он любит ее, как свою сестру. Она им всем ею и является, но из-за бунтарской натуры Тэхена у Давон с ним бывает больше перепалок, чем с остальными и даже с Хосоком. Привыкла она, что ее младший брат по струнке ходит (и пофиг, что лишь тогда, когда ему от нее что-то нужно бывает). А Винс как дикарь со своими правилами. Только она никак не поймет, что чужим он никогда не следовал и не будет. В любом случае, они друг друга любят, это неизменный факт. Винсент садится за стол у окна и прислоняется спиной к прохладной стене, наблюдая за тем, как Хосок возится с приготовлением кофе.  — Нихуя себе ты профессиональный, — хмыкает он, вскинув бровь. Хосок все делает очень умело и четко, не напрягаясь, как будто с самого рождения этим занимался. По кухне уже разливается кайфовый аромат хорошего кофе. Тэхен невольно тянет его носом.  — А ты че думал? Я же не зря там жопу рву, — усмехается Хосок, подходя к столу с двумя чашками кофе с красивой пенкой сверху. Винсент обхватывает свою чашку ледяными длинными пальцами и делает короткий глоток, довольно мыча.  — Бро, как насчет каждое утро мне приносить кофе? — спрашивает он, ухмыльнувшись.  — За бабло? — приподнимает брови Хосок, садясь напротив.  — За доброту, — закатывает глаза Винс. — Вот ты сучара. Мы же братаны, какое бабло, нахуй?  — Это бизнес, брат, ничего личного, — с шутливой серьезностью говорит Чон, разводя руки в стороны.  — Однажды, если я вдруг найду в своей спине нож, я точно буду знать, на кого думать, — хмыкает Тэхен, облизывая кофейные губы.  — Вот ты загнул, — возмущенно и удивленно выдыхает Хосок. — Я обычный бариста, это вы тут с Намджуном хреновы гангстеры и наркодилеры. Максимум, что я сделаю — кофе тебе на башку вылью, пидарас ебучий.  — Поверь, Хосок-и, ты из этого не вылезешь, — с притворным сожалением говорит Тэхен, вздыхая и обреченно качая головой. — Тебя все знают уже, и знают, с кем ты был и ошиваешься до сих пор. То есть, с нами, — он указывает большим пальцем на себя и скалится. — Если нам когда-нибудь крышу пробьют, тебя тоже зальет.  — Как будто я не знаю. Мы и так связаны, и дело не в наркоте. Это духовный уровень, — Хосок с теплой улыбкой закрывает глаза и накрывает сердце ладонью. — Вместе до конца.  — Это было бы миленько, если бы не звучало так, будто мы подыхать собрались, — хмыкает Винсент. Хотя, сам с Хосоком полностью согласен. Они вместе до конца, что бы ни было. — Мне щас никак. Малого в школу надо отправлять. Бля, сколько там, кстати? — он хлопает себя по карманам спортивок и тихо ругается, понимая, что опять забыл телефон на хате. Хосок достает свою мобилу и смотрит на время.  — Без десяти восемь, — говорит он, положив телефон на стол.  — Бля, надо будить Чонгука, — Тэхен жмурится и трет переносицу.  — Я подкину его в школу, а ты поспи. Нельзя тебе за руль без сна, — Хосок допивает кофе и хлопает Тэхена по плечу. — Пойду переоденусь. С мелким пока разберись. Тэхен кивает и, допив свой кофе, встает, плетясь в коридор. Он спускается на третий этаж и заходит в квартиру. Была надежда, что малой сам проснется, но никаких признаков бодрствующей жизни в доме не обнаруживается. Винсент заходит в комнату и не сразу замечает Чонгука в завале из одеяла и пледа. Он подходит и присаживается на корточки, кладя руку предположительно на плечо зайчонка, и сразу же хмурится, ощутив под пальцами мелкую дрожь.  — Чонгук, — негромко зовет и слегка трясет за плечо мелкого Тэхен. — Вставай, в школу пора пиздовать. Но в ответ не звучит ожидаемое ворчание и мученическое мычание несчастного школьника. Тэхен стягивает с головы мелкого одеяло и взъерошивает и без того взлохмаченные ото сна смоляные мягкие волосы.  — Подъем! — громче говорит Винсент возле уха Чонгука. Тот и так лежит, свернувшись калачиком, и еще сильнее сжимается, слыша раздражающий по утру голос в самое ухо. — Да ты че, Гук-и? — хмурится Тэхен и, беря зайчонка за плечи, поворачивает, укладывая на спину. Чонгук весь бледный, губы сухие и слегка потрескавшиеся, на лбу испарина, из-за чего волосинки челки слиплись на нем, и шея блестит от пота. Чонгук приоткрывает затуманенные глаза и рефлекторно цепляется пальцами за одеяло, пытаясь обратно натянуть его на себя.  — Х-холодно, — слабым, еле слышным голосом говорит он, глядя на нависшего сверху Тэхена. Тот поджимает губы и, ничего не отвечая, прикладывает свою теплую ладонь ко лбу Чонгука.  — Твою мать, у тебя жар, зая, — хмурится Винсент. — Ебать, ты ж заболел! — не контролируя свой голос, громко выдыхает он, расширяя глаза и на миг застывая в ступоре.  — Мне в школу надо, — шепчет Чонгук, приподнимаясь на локтях. Тэхен смотрит на него охуевшими глазами и резко прижимает малого обратно к постели.  — Какая, нахуй, школа?! Подохнуть хочешь? — возмущается Винсент, чувствуя, как в нем зарождается настоящая суета. — Резко ложись и не рыпайся! Он подскакивает и хватается за аптечку, лежащую на подоконнике. Швырнув крышку в сторону, он судорожно роется в ней, пока Чонгук, вновь зарывшись в одеяле, большими покрасневшими глазами таращится на него, мелко дрожа из-за прошибающего тело озноба.  — А говорил, что даже с сороковой температурой меня погонишь в школу, — хрипло говорит он, не упуская возможности нанести Тэхену ответный удар.  — Завалил, зайчонок, тебе сейчас вредно балакать, — бормочет Винсент и отбрасывает аптечку в сторону. Потому что в ней нихуя. Он не помнит, когда в последний раз болел, а с Чонгуком за время их отношений такое происходит впервые. Даже обычный аспирин уже давно валяется просроченным на дне аптечки, потому что в нем прежде не было нужды. Из полезного внутри только бинты, пластыри и средства для обработки ран, потому что им, вечно пиздящимся не на жизнь, это куда важнее. Вот, что было актуально до этой самой минуты. Тэхен хватается за телефон и открывает сообщения. «Резко тащите все свои пилюли от гриппа! Чонгук заболел!!!» Он отправляет это и Хосоку, и Джину. Братаны первой помощи. Спасибо, Господи, что они так близко живут, потому что Винсент в душе не ебет, что именно нужно было бы купить малому в аптеке. Он вообще не знает, как заботиться о ком-то, когда этот кто-то болеет. Все, что он умеет — обрабатывать раны после жестких столкновений. Этот навык он обрел еще в приюте. Жизнь с детства готовила его к выживанию, а к гриппу, блять, не подготовила! Это настоящая катастрофа, и Винсент уже мысленно корит себя (как будто за ночь было мало), что не уберег своего птенца. Он устало вздыхает и садится обратно возле малого, глядя на него тяжелым взглядом. Тот продолжает мелко дрожать и прижимать к себе одеяло.  — Это из-за пола, — вдруг говорит Тэхен мрачно, кладя ладонь на холодный пол возле матраса и поджимая губы. Как будто его вдруг осознание долбануло по затылку. — Стопудово застудил себе там…  — Н-не думаю, раньше же ничего не было, — тихо отвечает Гук, переведя болезненный взгляд на Винсента. — Тэ, выглядишь так, будто я скоро отъеду на тот свет. Тэхен резко переводит на него хмурый взгляд, заставляющий поежиться.  — Даже думать не смей о таком, дебил, — цедит он и встает, слыша, как входная дверь распахивается. Слышится топот не одной пары ног, и спустя несколько секунд на пороге комнаты оказываются запыхавшиеся Хосок и Джин с пакетами в руках. За их широкими спинами звучит знакомый писк, после чего пацанов расталкивает в сторону мелкая и рассерженная Давон. Она сразу же стреляет злобным взглядом в зависшего Тэхена, стоя с упертыми в бока руками. На ней черные брюки и белая рубашка, а на голове наспех завязанный темно-каштановый пучок. На работу собиралась.  — Ким Тэхен! — своим высоким голосочком чеканит она, направляясь к Винсенту и стуча по полу своими высокими каблуками, которые все равно не помогают ей дотянуться макушкой до плеча Тэхена. — Ты что с ребенком сотворил?! — она бьет Винсента кулачками по груди, затем отталкивает его, как мешающую преграду, и присаживается возле Чонгука. — Гук-и, как ты себя чувствуешь? — внезапно мягко спрашивает она, погладив малого по голове.  — Бывало и лучше, Давон, — Гук пытается слегка улыбнуться, но выходит довольно вымученно.  — Знала я, что кто-то из вас заболеет после вчерашней поездки, — хмыкает она и поворачивает голову к Джину с Хосоком, все еще торчащим в проеме. — Хосок! Налей Чонгуку суп и тащи сюда, — распоряжается она. Брат коротко кивает и исчезает в коридоре. Потом ее взгляд падает на Джина. — Сделай чай с лимоном, Сокджин, — Джин, мгновенно повинуясь, тоже уходит на кухню, отдав пакет с лекарствами Винсенту, впавшему в ступор.  — Я думал, он из-за пола… — мямлит Тэхен. Какой бы мелкой писклей ни была Давон, она имеет внушительный эффект и порой становится такой, что в армии бы запросто с целой ротой управилась.  — Если он продолжит на полу лежать, то из-за него тоже, — закатывает она глаза. — Господи, неужели трудно кровать купить?  — У меня пунктик насчет… — пытается ответить Винсент, подняв палец, но великая Давон одним взглядом затыкает его. Нет, серьезно, что за хрень? Чон Давон творит нечто. И как Хосок ее терпит?  — Хватит оправдываться. Тащи лекарства, — приказывает она (да, именно приказывает). — Температуру мерил?  — Не, нечем, — Тэхен отдает ей пакет и виновато чешет затылок. Почему он чувствует себя как школота перед училкой, объясняющий, почему не сделал домашку? Давон устало вздыхает.  — Как хорошо, что я прихватила градусник, — она закатывает глаза и роется в пакете. Все это время Чонгук наблюдает за ними огромными глазами. Ему, наверное, из-за болезни мерещится, что непоколебимый и бесстрашный Тэхен вдруг перед Давон выглядит совершенно беззащитным провинившимся ребенком. И смешно, и как-то странно. Она всех на свои места способна поставить. Чонгук в очередной раз проникается к ней уважением и думает, что быть младшим в братстве не так уж и хуево. — Ну и че ты встал над душой? Воду неси, — бросает Давон, даже не взглянув на Тэхена. Тот молча выходит из комнаты, все еще находясь в состоянии полного ахуя (это аут). Он вроде бы и ущемлен этой мелкой пищалкой, но нельзя не признать, что без нее все было бы хреново, потому что Винсент в душе не ебет, как нужно ухаживать за больными людьми, а Чон Давон даже не растерялась, ворвалась, как оккупантка, и резко раздала указания, че как, че почем. Тут даже и сраться с ней не хочется. Все-таки речь о зайчонке. Тэхен ради него готов молчать в тряпочку и делать все, что необходимо. Он заходит на кухню, где его припаханные братки возятся, как жуки, и хмыкает, беря стакан с верхнего шкафчика над раковиной.  — И тут я понял, что мне нужна ручная Чон Давон, — разгоняет молчание Винсент. Хосок довольно хмыкает, помешивая горячий куриный суп в тарелке (Давон сама готовила), из-за которого по кухне разливается приятный аромат.  — Я бы рассказал, как мне повезло жить в доме с женщиной… — ухмыляется он. — А вы завидуйте.  — Хосок, мать твою! Где ты застрял?! — орет из комнаты Давон на всю квартиру. Хосок вздыхает и плетется к ней со смиренным еблетом.  — О да, как же я завидую, я бы мечтал на цыпочках ходить перед женщиной и дрожать от ее голоса, — хихикает Джин, закидывая в чашку с чаем пару лимонных долек.  — Пошел нахрен, — бросает Хосок, напоследок обернувшись и закатив глаза. Винсент и Джин лишь злорадно посмеиваются в спину братана до тех пор, пока Давон не орет и им, приказывая тащить свои задницы в комнату. Картина выглядит так: четверо расселись вокруг лежащего со влажным полотенцем на лбу Чонгука, как наследники возле своего умирающего отца, ждущие, кому же он что завещает. И у всех взгляды серьезные, озабоченные. Болезнь мелкого действительно опечаливает, ведь все привыкли видеть его здоровым и энергичным, веселым и активным, а теперь Чонгук чувствует себя паршиво. Оно и понятно, ведь он больше всех плескался в воде вчера. А Тэхен находит новый повод ругать себя мысленно, пока никто ничего не подозревает. Ему нужно было понять еще вчера ночью, что зайчонок заболевает, но проебал момент, и теперь они получили то, что получили.  — Сколько температура? — спрашивает Тэхен, следя за Давон, проверяющей отметку на градуснике.  — Тридцать восемь и восемь, — вздыхает она. — Я дала ему необходимые лекарства. Все, что ему нужно, лежит тут, — она тычет пальцем на тумбу, куда кладет градусник. Давон аккуратно разложила лекарства, чтобы оставались на виду. Для этих долбачей чтобы понятно было. — В обед он должен все это выпить снова. И чай. Больше чая с лимоном и медом. Его я тоже принесла. А мне надо на работу, — она с долей вины и сочувствия смотрит на Чонгука и заботливо гладит его по плечу. — Прости, Гук-и, что приходится оставить тебя с этими неучами, но пропустить работу никак не могу.  — Ерунда, не беспокойся обо мне, — Чонгук слабо улыбается ей в ответ. — Я думаю, мы справимся.  — Уж надеюсь, — Давон зыркает на парней предупреждающим взглядом, так и говорящим: «чтобы к моему приходу не угробили малого», на что те хмурятся, все такие оскорбленные, что она совсем в них не верит. Зрительная перепалка между ними четырьмя могла бы длиться часы и тысячелетия, но Давон действительно пора ехать на работу, поэтому она, подоткнув Чонгуку одеяло по бокам, уходит. Хосок, Тэхен и Джин с облегчением выдыхают. Напряжение прям рассосалось вместе с Давон, и вдруг они все снова наполнились уверенностью, которая перед девушкой сдулась, как шар. Тэхен садится возле Чонгука и подгибает колени, внимательно на него смотря, как будто бы может увидеть больше.  — Ну че, давай теперь поспи, Чонгук, — говорит Винсент, слегка похлопав мелкого по груди через слой одеяла. Выглядит это немного нелепо, потому что при посторонних Тэхен вообще не умеет выражать заботу и нежность, это слышится и в его голосе. Но малой, конечно же, распознает там истину, которая ему нужна и которая его успокаивает. Каким бы Тэхен ни казался черствым сейчас, по нему прекрасно видно, как сильно он загнался и беспокоится о Чонгуке, и это не может не сделать тому приятно. Винсент действительно волнуется и он искренне благодарен Давон за ее помощь и наставления. Чонгук коротко кивает и, отвернувшись на другой бок, закрывает тяжелые и болящие веки. Ему действительно нужно поспать. Все тело то ли пылает от жара, то ли мерзнет, покрываясь коркой льда, и, плюс ко всему, кожа болит даже от случайного трения одеяла. Дурацкая болезнь окутала малого полностью. Засыпает он довольно быстро. Все это время пацаны сидят возле него и негромко переговариваются, после чего Винсент, убедившись, что Чонгук крепко уснул, подскакивает на ноги, хватает ключи от мерса и накидывает на плечи мастерку.  — Джин, сгоняем кое-куда, — тихо говорит он, чтобы не тревожить сон малого. — Будь с Чонгуком, мы резко, — обращается он уже к Хосоку. Тот коротко кивает, и Винсент с Джином выходят из комнаты. Спустя пару минут Хосок слышит, как под окнами рычит движок пробудившегося сто сорокового. Он вздыхает и ложится на спину прямо на полу возле Чонгука, доставая из кармана спортивок телефон и открывая первую попавшуюся игру из папки с приложениями.

🚬

Когда Чонгук просыпается, ощущения в теле дают понять, что температура понизилась. По крайней мере, малого больше не бросает то в жар, то в холод. Глаза все еще побаливают, как и башка, во всем теле слабость, но все это более терпимо, чем симптомы высокой температуры, из-за которой хотелось только проблеваться и сдохнуть. Болеть тупо, и Чонгук действительно забыл, насколько. Давно он не валялся в таком состоянии. Может, несколько лет точно. Они тут, на районе, все закаленные не только душой, но и телом. Бывало, в не отапливаемой квартире приходилось жить месяцами, потому что отец был озабочен пойлом больше, чем оплатой налогов и заботой о сыновьях. Такая вот хуйня и случалась, и в детстве к ней вынужденно привыкли. Чонгук лижет сухие губы и поворачивается на спину, замечая рубящегося в какие-то квадратики Хосока, увлеченно уставившегося на экран. Как только тот чувствует признаки жизни возле себя, сразу же швыряет телефон в сторону и широко улыбается мелкому.  — Ну, как ты?  — Уже получше, — честно говорит Чонгук, спустив одеяло до живота. Стало жарко. — А где Тэ и Джин? — хмурится он, замечая, как тихо в квартире и что никого кроме них с Хосоком больше не слышно.  — Не знаю, свалили куда-то, ниче не сказали, — выпячивает губу Чон, пожимая плечами.  — Надеюсь, не на дело какое-нибудь, — бурчит Чонгук, хмуря брови и поворачиваясь боком к Хосоку. Нет, Чонгук не о том, что его кинул Винсент, беспокоится, а о нем самом. Если Намджун опять его куда-то послал, это может быть опасно. Хотя, это нихуя не опасно никогда, вообще-то. Винсент с собой даже ствол не носит, потому что на районе на основной источник дури никто не посмеет зуб точить и пытаться задушить. Но все равно каждый раз Чонгук ссыкует отпускать Тэхена. Бизнес-то нелегальный, и если не гражданские наедут, то легавые могут запалить и повязать, а это уже реально серьезные проблемы. С законом обычным людям и без бабок тяжко тягаться. Короче, каждый раз Чонгук до дрожи очкует, что Винсент не вернется. Хосок сгибает локоть, уложив его на полу, и подпирает голову рукой. Он выгибает бровь и издает усмешку.  — У него щас только одно дело — твое здоровье. По-любому в аптеку или еще куда поехали. А Джина прихватил, потому что он из нас всех больше всего в аптечке сечет, — предполагает Хосок. Чонгук прикусывает губу и смотрит куда-то мимо Хосока, подавляя смущенную, как у влюбленной девочки, улыбку. Ему все еще пиздецки приятно и тепло внутри от мысли, что Винсент так озабочен его состоянием. Типа, да, это нормально, когда люди любят друг друга, встречаются и как бы вообще вместе живут, как какая-то супружеская парочка, но, блять. Это же Винсент. Неприступная крепость. Гук никак не осознает до конца, что этот блатной из района ему принадлежит и за него одного горы свернет, океаны осушит. Короче, любовь… она такая.  — Порубись пока в игрухи, а я тебе чай с медом соображу, — Хосок с кряхтением поднимается с пола, недоумевая, как вообще можно на нем спать, и бросает свой телефон к Чонгуку. Чону даже гадать не нужно, отчего малой завис и, несмотря на болезнь, засветился, как сраная звездочка на елке. У него просто Винсент головного мозга. Два больных педика. Чонгук в ответ мычит и берет телефон старшего, пока тот уходит делать чай, как велела Давон. Пока мелкий попивает горячий чай, они с Хосоком обсуждают всякие игры. Старший обещает, что когда Гук поправится, они опробуют новую «Need For Speed», которая вышла буквально вчера. Стопудово дорогая игрушка будет, но Чону на такие вещи вообще бабла не жаль (и пацаны вечно с этого хуеют), тем более, они с Гуком, как главные задроты их братства, обожают гонки из этой серии, и будет грехом не заценить новую часть. От этого у мелкого заметно повышается настроение и, кажется, в черных глазах появляется блеск. Такими темпами он быстренько поправится. Когда время на часах подползает к обеду, Хосок пичкает Чонгука оставленными Давон таблетками и укутывает, снова ложась рядом. Мелкий, все еще испытывая противную слабость во всем теле, отдает телефон Хосоку и сам наблюдает за тем, как старший играет в разные игры. Комментарии Гука постепенно становятся все короче, потому что даже говорить сил нет. Конечно же, болезнь не отступит так быстро, ведь она только начала расцветать, поэтому Чонгук ей пока проигрывает, несмотря на то обилие лекарств, которые в него влил Хосок. Проходит еще полчаса, и входная дверь со скрипом открывается. Из коридора доносятся кряхтение и звуки ударов о стену, старая добрая ругань Тэхена и третий голос, принадлежащий Намджуну.  — Хосок! — кричит из прихожей Винсент. Чон неохотно отлипает от телефона (он шел к рекорду) и отдает его Чонгуку, уже с интересом смотрящему в сторону коридора. — Хо…  — Да иду! — в ответ орет Хосок, выходя из комнаты. — Ебать, вот это внезапочка, — слышит Чонгук, как присвистнул Чон, и начинает ерзать на матрасе от любопытства. Что за движ там происходит? Чонгук хочет встать, но к горлу вдруг подкатывает тошнота, а голова идет кругом, поэтому он, проклиная свой ебучий грипп, решает терпеливо ждать в комнате. Десять минут кряхтений, криков, матов и психов четверых из коридора, и вот оно.  — Зайчонок, я купил тебе кроватку! — с гордой и довольной улыбкой объявляет Винсент, когда они наконец-то затаскивают немаленькую двуспальную кровать в комнату. У Чонгука челюсть оказывается на полу, как и он сам уже долгое время. Он таращится на непривычный предмет мебели, от которого успел отвыкнуть и который, вообще-то, является неотъемлемой частью в нормальной жизни нормальных людей. Но теперь малому это чуждо.  — А нахера она нам? — отойдя от шока, спрашивает Чонгук, переводя взгляд с кровати на Винсента. — Нам что, спать негде? Вот и он теперь цепляется за старье. Винсент сделал его консервативным в мелочах. Не то чтобы Чонгук не ценил то, что Тэхен срочным образом поехал покупать кровать (вообще, от осознания этого факта малому хочется кипятком ссать), когда Давон предупредила, что лежание на полу может ухудшить состояние Гука, просто…  — А как же наш пол? — с легкой грустинкой в голосе спрашивает присевший зайчонок, с нежностью и тоской проведя по матрасу ладонью.  — С этой минуты наша половая жизнь подходит к концу, — официально объявляет Винсент, хлопнув в ладоши. В комнате наступает какая-то странная тишина, а потом пацаны за его спиной не выдерживают и прыскают, а Чонгук так и таращится на пахана, недоумевая, какого хуя.  — П-половая? — мямлит он, изогнув бровь.  — Половая! — подтверждает Тэхен. — Резко прыгай в кровать, зая, не тупи. Свою больную задницу застудишь. Права голоса у Чонгука нет. Тэхен сказал, Тэхен сделал. Пацаны заправляют постель, убирают то, на чем Гук с Винсом привыкли спать долгое время, и ставят кровать на ее новое законное место, из-за чего комната вдруг стала визуально меньше. Это тоже Чонгуку не нравится. Как они теперь пиздиться будут с Тэхеном? Но Тэхен возражения слышать не желает. Он эту священную кровать искал не один час, каждую подолгу оценивал, как строгий кроватный критик, ища для своего зайчонка самое то, поэтому малой может только принять подношение и уложить на него свою драгоценную жопку. Отказы не принимаются. Тэхен сам лично берет Гука на руки, как будто тот и ходить не в состоянии из-за болезни, и аккуратно укладывает его на мягкую перину, как какую-то принцессу. Чонгук огромными глазами смотрит на Тэхена, нависшего над ним, и не может осознать, что лежит на кровати, на настоящей, мать ее, кровати. Она чертовски мягкая по сравнению с полом, но и не настолько, чтобы в ней проваливаться, как в облачке. В общем, идеально мягкая. Труды в поисках кровати окупились. И хотя малой все еще настроен скептично, да с грустью в глазах смотрит на пол, на котором провел свои лучшие ночи и дни, кровать медленно, но верно принимается им. А потом остальные решают ее протестировать и заваливаются толпой, окружив мелкого. Плюс четверых кровать на удивление легко вмещает. И теперь никто из нее вылезать не горит желанием.  — Как хорошо, что я притащил похавать и выпить, — говорит с улыбкой Намджун, прислонившись спиной к изголовью.  — Надо выпить за твое здоровье, Гук, — Джин лежит возле младшего, которого запихнули в серединку, блаженно прикрыв глаза и подложив руки под голову.  — Кайф, а то мне отправить в магаз некого было, — ухмыляется Тэхен, лежащий с другой стороны от Чонгука и созерцающий ставший ближе потолок. Чонгук на это лишь цокает, закатив глаза. И вдруг он рад, что заболел. Выкуси, Ван Гог.  — Вы че, прям на кровати поляну накрыть решили? — спрашивает малой.  — А че, можно, — задумчиво говорит Хосок, положив голову на ноги Джина и барабаня пальцами по своему животу.  — Вам только повод дай… — вздыхает Чонгук, прикрывая глаза.  — Ты еще не понял? — усмехается Винсент. — Нам повод не нужен.  — А мне пивас можно? — осторожно спрашивает малой, стараясь звучать как можно милее. Появилась надежда, что они сжалятся над больным человеком. Но хуй там. Четверо хором отвечают:  — Нельзя. Чонгук вздыхает, выдергивает подушку из-под своей головы и коротко, но довольно громко, хоть и приглушенно, орет в нее. Сука!

🚬

Вечерок подкрался незаметно. Чонгук смело может сказать, что чувствует себя гораздо лучше и больше не помирает, как было с утра. Ему еще жить и жить, еще столько увлекательных и ебанутых историй своих братанов послушать предстоит, поржать над ними, почти задыхаться от нехватки кислорода, потому что смешно до смерти. Они так и валяются весь день на кровати, и со стороны это напомнило бы оргию. Навалились друг на друга и пивасом брюхо наполняют, закусывая чипсами и сушеной рыбой. В один момент малому приходится выползти из-под Тэхена и Джина, чтобы проветрить провонявшую рыбой комнату. Но Винсент сразу его перехватывает и бросает обратно на кровать. И ведь не упускает возможности шепнуть: «вот так теперь я тебя швырять буду в порыве страсти», из-за чего зайчонок снова в краску. Хорошо, болезнью можно оправдаться, а то хрен там объяснишь пацанам, чего багровый весь. Хотя эти и без слов поймут и вряд ли подробности знать захотят. Хосок вообще сморщится и рвотные позывы будет имитировать, показывая, насколько ему мерзко от их голубизны. Но ниче, все свои, все привыкли. Не станут же они публично ебаться. Или…  — Я не верю, — хмыкает Чонгук скептично, сложив руки на груди и мотая головой. Все попивают пиво, хрустят чипсами, а малому на это все даже смотреть неохота. Аппетита нет, но один разок Винсенту удается влить в него немного бульона, принесенного Давон еще утром.  — Он не верит, Хосок! — в шоке подпрыгивает на мягком матрасе Намджун, вытаращив глаза на Чона.  — Я тебе отвечаю, у него пулевое в бедре, — машет рукой Тэхен, лениво посмеиваясь. Он вообще расслабился под действием своего личного наркотика — пива, и растекся на кровати лужицей. Золотистые волосы взлохмачены, а черная футболка задралась и открыла вид на охуенный торс, который мысленно оценивает (и облизывает) Чонгук.  — Показывай, Хосок, — требует малой, хлебнув чая с лимоном и облизав губы.  — Штаны снимать в падлу, — морщится Хосок, помотав головой и присасываясь к горлышку бутылки.  — Еще бы чуток, и в задницу всадили, — хихикает Джин, ткнув пяткой в ягодицу Хосока.  — И вы говорите, что здесь безопасно? — удивленно, с намеком на страх выдыхает Чонгук. — Хосок же просто кофе варит! Может, он что-то еще варил? — подозрительно прищуривается малой, зыркая на старших.  — Если бы что-то еще варил, весь район бы взорвал, — посмеивается Намджун, ловя недовольный взгляд Хосока. — Даже представить такое страшно.  — Поэтому он уволил меня, — мрачно бурчит Чон, уткнувшись подбородком в подушку и надув губы.  — Да потому что ты рукожопый, Хо, — ухмыляется Винсент, облизав пересохшие губы и переводя взгляд с потолка на друга, одними губами посылающего его далеко-далеко.  — Как вообще вышло, что тебе в жопу стреляли? — хмурится Чонгук, перекинув ногу через живот лежащего поперек Тэхена.  — Да не в жопу же целились! — вздыхает Хосок, покачав головой.  — Просто этот сученыш языкастый чуть не засрал мне сделку и взбесил одного человека, — хмыкает Намджун, указывая подбородком на Чона.  — Воу, а ты бесстрашный, Хосок, — Чонгук вскидывает брови и медленно кивает, раскрыв рот буквой «о». Плюс сто уважения к Чон Хосоку. — Но… Почему тебе в спину стреляли? Позор же. Значит с поля боя бежал, дезертир! — все, кроме Хосока, прыскают и ржут.  — Да нихуя! — возмущенно кричит тот, подскочив и сев в позе лотоса. — Сделку как-то заключили, вроде бы обо всем договорились, расходиться собрались. Мы к тачке, и они к своей, но этот хуесос вдруг ствол вытащил и в меня пальнул. Хорошо, я среагировать успел, — поджимает губы Чон.  — Вы не отомстили? — спрашивает не на шутку удивленный Чонгук. Он никогда не представлял Хосока в такой серьезной обстановке. Только на поле боя в шутерах, но не в реальности же, черт возьми. И ведь он умереть мог, потому что какому-то там боссу того захотелось.  — Его один из его же людей потом грохнул, — Джин чешет затылок и отпивает пива. — Так бывает, когда человек — говно, и никого, кроме себя, не ценит.  — Справедливость существует… — восхищенно выдыхает Чонгук, смотря на Хосока, как на восьмое чудо света.  — Каждому воздастся, — задумчиво говорит Тэхен, похлопав малого по ноге.  — Я хочу шрам посмотреть… — не унимается Гук. Теперь еще больше хочет его увидеть, потому что пуля, попавшая в бедро, легко могла жизнь важного Чонгуку человека забрать, и сейчас он знал бы о нем лишь из рассказов и воспоминаний остальных пацанов. Даже думать об этом больно. Ком в горле и глаза горят вовсе не от гриппа. Гук вообще не хочет думать о том, что что-то такое может случиться с кем-то из них. Как потом жить? Хосок шумно вздыхает, явно ленясь шевелиться лишний раз, но малой очень просит, и он не может отказать. Не гордится он шрамом и лучше бы вообще забыл это дебильное воспоминание. Нет ничего крутого в том, чтобы мутки такие мутить. От хорошей жизни никто не пойдет с дурью дела иметь, но им тут, в прогнившем и забытом Богом районе, другого не остается, а в ту пору Хосока жизнь сильно приперла. Давон еще не имела стабильный заработок и горбатилась за мелочь. Сестре помочь нужно было. А Намджун всех заблудших и нуждающихся обеспечивает, вот и не смог отказать. Зато потом себя корил, что важного человека и друга чуть не потерял. Но Хосок сам свою вину признал. Болтать меньше надо было. Не осознавал, как все серьезно, если углубиться. Потом, в больнице, окруженный братанами, с плачущей сестрой рядом, и понял. Хосок приподнимается, вставая на коленях, утонувших в матрасе, и тянется к резинке спортивок, цепляет пальцами и тянет вниз под любопытный взгляд Чонгука. Тэхен следит за мелким и морщится, глаза закатывает. Чонгуку как будто волшебство сейчас покажут. Или его стриптиз привлекает?! Винсент приподнимается на локтях, а штаны Хосока все ниже. Чонгук затаивает дыхание, и вдруг совершенно, мать его, неожиданно, со стороны входа в комнату слышится громкое:  — Ебать, вы че, ебетесь?! Все пятеро, развалившиеся на кровати, как тюлени, дергаются и синхронно поворачивают головы к коридору. Хосок так и зависает со спущенными штанами, находясь спиной к пришедшим, а Чонгук выдыхает тихое:  — Охуеть… В дверях стоят Джихан, Чимин и Юнги. У троих лица потерянные и слегка охуевшие от картины перед глазами. У Чимина челюсть едва не валится на пол, когда он замечает, как его мелкий брат с восторгом в блестящих глазах смотрит куда-то в сторону промежности Хосока. Но шок проходит быстро. Хосок резко натягивает спортивки и подскакивает с кровати, нервно поправляя взлохмаченные волосы и подходя к пришедшим друганам.  — Хорошо, что вы пригнали, — широко улыбается Хосок, здороваясь с пацанами.  — Чимин! — удивленно кричит Чонгук, уставившись на брата. — Хосок пулевое показывал! — восхищенно говорит он, вспоминая мимолетный взгляд на небольшой, но заметный шрам на бедре Чона.  — Блять, а то я уже подумал, что в голубую секту свернул, — с облегчением выдыхает Джихан, стерев со лба невидимые капельки пота и проходя в комнату с большим пакетом. Юнги и Чимин отмирают и заходят следом. — Стоп, че?! Пулевое? — охуевает До, выпучив глаза. А потом машет рукой и усмехается. — А, у меня таких дохуя. Все, кроме Гука, понимающе хмыкают и кивают. Плавали, знают. Кто ж тут, на районе проклятых, не огребал. У каждого из них хоть один шрам да найдется. Душевный или физический. Все друг с другом здороваются, перекидываются фразами и размещаются на кровати, садясь как можно более компактно. Ни от кого не ускользает, что Юнги с Намджуном лишь коротко друг другу кивают и быстро отводят взгляды, будто и не знакомы вовсе. Этот напряг между ними чувствовался и вчера, но никто не желает поднимать вопрос. Если бы это было необходимо, Юнги и Намджун бы сами сказали, что за хрень происходит между ними. А так вмешиваться никто не спешит. Братское уважение, все дела. Впрочем, общую атмосферу это мало портит. Джихана, кажется, тут очень не хватало. Он живее всех живых и активнее всех собравшихся в комнате. Он по новой всем раздает бутылки с холодным пивом, а Чонгуку вручает бутылочку бананового молочка и получает одобрительный кивок Тэхена. Не сказать, что Джихан очень близок со всеми собравшимися в комнате, кроме Чимина и Юнги, но кто ж о нем на районе не слышал. Они постоянно пересекаются то там, то тут, перебрасываются парочкой фраз, че как, че почем, как жизнь и все в этом духе. Ну и на тусовках, конечно же, видятся. За одним столом не раз сидели, из одной бутылки хлестали и даже в передряги, бывало, вместе встревали. Ко всему прочему, Джихан довольно авторитетный на районе, почти как Намджун. Поэтому До всем друг и все двери для него открыты нараспашку.  — Ну че, рассказывайте, как лечение идет? — спрашивает Джихан, озабоченно нахмурив брови и смотря на мелкого, прижатого с одного бока к Тэхену, а с другого — к Чимину. Родные и близкие сразу окружили малого, чтобы совместным теплом согреть больного зайчонка. Ну и любовью, конечно же. И остальные братаны близко, тоже своей теплотой делятся. Чонгук безмерно счастлив быть в их кругу.  — Уже получше, историями меня тут латают, — улыбается Чонгук, обхватив губами трубочку и с наслаждением всасывая банановое молоко.  — О, так нужно было сразу меня звать, у меня историй хуева туча, — широко улыбается Джихан, потирая руки.  — У меня тут в кармане картишки завалялись случайно, — резко встревает Юнги. Истории Джихана хоть и интересные, но надолго затягиваются, и хрен потом До заткнешь. От сказанного Юнги у всех глаза заблестели. Азартные игры им по душе. Только Чонгук слегка кривит губы и кладет подбородок Чимину на плечо с унылым лицом. Ему карты кажутся скучным занятием, которое провоцирует ненужные споры и ор на весь дом. И что-то не так. Определенно не так. Гук чувствует каждой клеточкой своего тела тяжелый, выжигающий дыру в затылке взгляд одного блондинистого диктатора, и даже гадать тут не надо, чтобы понять, почему Винсент так таращится. Чонгук предпочел плечо брата плечу пахана. Малой мученически морщится, но лишь мысленно. Снаружи он остается непоколебим, и чем дольше делает вид, что нихрена не замечает, тем больше дыра в затылке. Страшно представить, как Винсент сейчас на него глазеет. И ведь никто не палит этого. Все уже картами увлечены. Тэхену это на руку. Он, не отводя взгляда, хватает свои карты, которые раскидал Юнги, и продолжает сверлить мелкого в надежде добраться до его мозга и устроить там анархию. Зайчонок игнорит в цвет. Тэхен вдруг поднимает руки вверх и с кряхтением потягивается, незаметно пододвигаясь еще ближе к Чонгуку, буквально вжимая его в ничего не подозревающего Чимина. Гук едва не утыкается носом в ухо брата, так сильно Тэхен его вдавливает в него. И так места на кровати восьмерым мало, и мелкому хочется сказать вслух о том, каков наглец, который пытается себе больше места сделать, но не открывает рта. Он понимает, хорошо понимает, к чему этот выпад. И у Тэхена получается. Чонгук поджимает губы и отлипает от Чимина, которому явно стало неудобно от такой тесноты, и плотно вжимается в Тэхена, который бросил мимолетную победную и удовлетворенную улыбку, что заметил только зайчонок. Серьезно, он этого и хотел? Гук лишь вздыхает и закатывает глаза, кладя подбородок на плечо Тэхена. Ему кажется, что он может уснуть, но нихрена. Все орут и активно спорят, сотрясая кровать. Гук снова начинает тосковать по половой жизни, которой так жестоко лишил его Винсент. Но теперь остается только терпеть ораву крупных мужиков, плюнувших на законы физики и каким-то хером уместившихся на кровати. Приносит покой только тепло Винсента, который в этот раз старается не буйствовать так сильно (хотя обычно он бывает тем, кто даже стол перевернет во время игры). И это до дрожи приятно. Хочется прижаться к нему, обвить всеми конечностями, как коала, и целовать его красивую бронзовую шею, слушать его грудной убаюкивающий голос и… ничего больше. Но пацаны все мечты к херам посылают. После нескольких партий они решают сделать перерыв и просто сидят, разговаривая обо всем и потягивая пивко. Юнги выходит покурить и, судя по звуку хлопнувшей входной двери, он решает сделать это снаружи. Джин идет делать Чонгуку чай, а Джихан, услышав слово «чай», подрывается за ним, едва не свалившись с кровати. Чимин, детально расспросив Чонгука о самочувствии, успокаивается, поняв, что брату ничего серьезного не угрожает, и тоже уходит на кухню, чтобы наделать бутеров для пацанов. Свободного места на кровати становится больше, и Чонгук позволяет себе улечься, уложив голову на плече Тэхена, который негромко переговаривается с Намджуном и Хосоком. Малой не особо горит желанием втягиваться в разговор, поэтому просто лежит и слушает, наслаждаясь уютом, который устроили ему его братаны. Наверное, грешно так думать, но Гук немного рад, что заболел, потому что из-за него они все собрались вместе. Особенно это хорошо для сближения Чимина и Тэхена. Малой не может не заметить, как отношения его назойливого дуэта улучшаются. Он клянется, что больше не чувствует между ними двумя напряжение, от которого раньше дышать было невозможно. Их взгляды, друг на друга направленные, больше не искрятся, а убийственные молнии не мечутся от одного к другому. Смотрят не сказать что с теплом, но с пониманием и даже… немного с уважением. Этот факт Чонгука безмерно радует. Их дружба — лучший подарок для малого. И, видимо, все к этому верно идет. Юнги опускается на скамейку у подъезда и, закинув ногу на ногу, закуривает, сунув руки в карманы куртки и разбавляя холодный вечерний воздух сизым дымом. Свежий воздух вместе с никотином наполняет легкие и слегка кружит голову. Но приятно. Это приносит кайф. Юнги лучше с холоду сдохнет, чем от духоты и жары. Тут хорошо. Спокойно. И мысли собственные можно услышать. А то пацаны слишком шумные, в больших дозах их ор начинает раздражать и провоцирует головную боль. От этого отдых нужен. Только недолго этот отдых длится. Подъездная дверь скрипит, мгновенно выдергивая Юнги из раздумий. Мин открывает глаза и поворачивает голову к ней, совершенно не ожидая, что выйдет именно Намджун. Юнги, снаружи никак не реагируя, молча отворачивается обратно и стряхивает пепел на холодную землю. А внутри… соврет, если скажет, что не сжалось что-то. Но Намджун, как назло, подходит и садится рядом. Ничего не говоря, достает из кармана своей толстовки пачку мальборо и зажигалку. Прикуривает себе и выдыхает горький дым к темно-синему небу.  — Жаль, звезды не греют, — нарушает молчание между ними Намджун своим глубоким и спокойным голосом, подняв взгляд наверх. Юнги, не глядя на парня, хмыкает.  — Срок молчания истек? — язвительно спрашивает он, перебирая в пальцах фильтр тлеющей сигареты. — Снова можешь теперь базарить со мной?  — Думаешь, я специально молчал все это время? — Намджун переводит взгляд на Юнги, невольно осознавая, как скучал по виду этого красивого профиля, находящегося так близко. Только от Юнги давно холодом веет. Впрочем, иначе быть не могло после случившегося.  — Если пришел, чтобы вспомнить былые времена и поглазеть на меня этим своим упрекающим взглядом, то лучше вали обратно, — раздраженно цедит Юнги. Сигарета в пальцах ломается и осыпается на землю. Юнги не жалеет. Его вдруг все вокруг бесить начало, стоило Намджуну открыть рот. — Я тогда сказал все.  — И не собирался, — Намджун выдыхает дым и проводит кончиком языка по нижней губе. — Просто… — Ким хмурится и запускает пальцы в волосы, слегка сжимая у корней. Он вздыхает и нагибается, упираясь локтями в колени и смотря на землю под ногами. — Я проебался. На этих словах Юнги не может не повернуться к Намджуну с чуть вздернутой бровью. А в глазах вопрос застыл.  — О чем говоришь?  — Сам знаешь, — Намджун тушит окурок об асфальт и бросает в траву, поворачиваясь к Юнги корпусом, чтобы прямо в глаза смотреть. — Этот ублюдок подставил тебя. Юнги внезапно начинает смеяться и бьет себя ладонями по коленям. Намджун мрачнеет и поджимает губы. Юнги не от того, что ему весело, смеется. Если бы. В его смехе прослеживаются нервные нотки вперемешку с болью и обидой, которую Намджун держал на него не один год. Все это теперь через смех Мина выливается на него же в обратку. Заслужил. Молча терпит и ждет теперь, когда Юнги высмеет всю свою боль на того, кто заслужил.  — Я клянусь, я считал тебя самым умным человеком на свете, Намджун, — смех Юнги становится тише, но он продолжает тихонько, качая головой и зло глядя на Кима. — А тебе столько лет потребовалось, чтобы понять, что и тебя, и меня нагнули, а не я тебя, идиот! — смех обрывается, а вместо него слова льются ядовитым потоком. Юнги оскорблен и пиздецки зол, а Намджун это хорошо понимает. Несколько лет назад и сам так же себя чувствовал. Жаль только, не на того злость и ненависть свою вылил.  — Я тогда другим был, Юнги. Мы только начинали наше дело, и я был ослеплен. Дурью, деньгами, тобой. Любовью к тебе, — Намджун тычет пальцем в сторону Юнги и глотает неприятный ком в горле. Юнги на последних словах и сам чувствует, будто из легких весь воздух выкачали. Он-то хорошо помнит, как у них тогда все было. Сказка, вдруг ставшая реальностью в этом конченом районе. Чудо наяву. И любовь, и бабло реками. Но никто из них тогда и не задумывался, что с успехом приходят и те, кто этот успех захочет задушить. И у ублюдка, пришедшего за их счастьем, это получилось. Бить нужно по больному. По важному для сердца. Именно поэтому Юнги, сам того не зная, стал бомбой, взорвавшей Намджуна. Только и от него самого одни ошметки остались. Лишь время их собрало, но не объединило. Юнги оказался предателем во всех смыслах. Тем, кто якобы подорвал бизнес Намджуна и больше (ужаснее, больнее, страшнее), — сердце разбил.  — Эмоции над разумом одержали верх, — вздыхает Намджун, опуская взгляд, как проигравший. Он такой и есть. — Мне, блять, так жаль, что я не услышал тебя тогда, что верить отказался. Я был пиздецки слеп, — Ким морщится, словно от пронзившей тело боли, и трет лицо. Юнги глядит на него сверху вниз, поджав губы. Он оскорблен. И все эти годы этой боли выхода не было. После всего этого дерьма рядом оказался Чимин, спасший от падения, и именно он помог встать на ноги, показал, что любовь эта сраная может быть крепкой, что ни одна ложь ее не расколет. Он это доказывал раз за разом и ни разу не подвел. И лишь тогда Юнги поверил вновь. А Намджун, затаивший незаслуженную обиду, всколыхнул все. Но все-таки пришло облегчение. Он принес долгожданную свободу от боли, что причинил своим неверием, которое им двоим все и перечеркнуло. Юнги, если честно, большего и не надо. Он не из тех, кто долго таит обиду и заставляет человека заслужить прощение. Намджун признал свой проеб, и этого достаточно для того, чтобы дышать, наконец, стало легче.  — Хорошо, что ты не беспомощным стариком это понял, — холодно отзывается Юнги после долгого молчания.  — Я давно осознал, только не мог собраться с силами, чтобы признать, — честно говорит Намджун, откинувшись на спинку скамейки. — Да и не пересекались мы особо. Юнги хмыкает и поднимается со скамейки, стоя перед Кимом с сунутыми в карманы куртки руками, успевшими замерзнуть. Вот смотрит он на Намджуна, и нет больше того трепета, что он вызывал когда-то. Юнги теперь тоже понимает Кима из прошлого. Молод и глуп, ослеплен счастьем, свалившимся на голову. Не каждый способен сохранить здравомыслие. И поэтому так скоро способен его простить. Намджун — печальное, но приятное воспоминание о прошлом, которое не вернуть. Да и не хочется возвращать, если честно. Юнги счастлив иметь то, что у него есть сейчас. Чимин — вот, кто важнее всего. А прошлое остается в прошлом.  — Не знал, что крутой босс района у нас такое ссыкло, — беззлобно усмехается Юнги. Намджун слабо улыбается и закатывает глаза.  — Это же не кто-то там, а ты, — пожимает он плечами и встает со скамейки. Оба понимают, что надо возвращаться к пацанам. Да и у Чимина вопросы возникнут. Стопудово он уже все запалил из окна.  — Я просто Мин Юнги, — Юнги открывает дверь и заходит в подъезд. Намджун идет за ним.  — А когда-то был для меня всем, — с легкой печалью говорит Ким. И он знает, что былые чувства не вернуть. Прошлое действительно остается в прошлом, и Намджун это полностью принимает. Главное, обоим стало легко на душе, и душить ночами больше ничего не будет.  — Все, заткнись, ни слова о прошлом, — Юнги слегка пихает Намджуна в плечо и заходит в теплую квартиру, чьи стены впитали аромат пива и, кажется, уже довольно давно. Пацаны слегка охуевают, когда видят, как Намджун и Юнги вошли вместе, но, опять же, никто ничего не говорит. Они просто возвращаются к своей прервавшейся на секунду болтовне, определенно испытывая облегчение оттого, что напряжение заметно спало между ними. Это сразу же в воздухе ощущается. Да и они друг друга хорошо чувствуют. Только Чимин бросает на Намджуна недовольный взгляд, но сразу смягчается благодаря Юнги, который плюхается рядом и коротко, чтобы никто не увидел, сжимает его руку, без слов уверяя, что все хорошо, и волноваться не о чем. Чимин ему верит.  — Я хочу сказать тост! — вдруг громко говорит уже поддатый Джихан, подняв бутылку с пивом и обращая на себя внимание пацанов. — В первую очередь, за здоровье малого, — он тычет пальцем в сторону обнимающего подушку Гука. Тот смущенно улыбается и утыкается в эту подушку лицом. — Ты слишком мелкий еще, чтобы в постели валяться беспомощно. Я отвечаю, всех нас переживешь. Главное, береги себя, — До тепло улыбается и больше не выглядит глупо. Наоборот, очень даже серьезно. Его слова звучат искренне. — И вы все, пацаны, берегите себя. Меня жизнь с самого детства нагибает. Я хоть и не намного дольше вашего пожил, но повидал уж точно больше, и не особо хочется, чтобы с вами такое же дерьмо случалось. Не круто быть таким, как я. Не круто попадать в тюрьму, — на этих словах улыбка Джихана становится слабее. — Друзей не круто терять. Чонгук, не круто пулю получать. Она запросто может оборвать жизнь того, кто тебе дорог. Или твою собственную. Не думай, что это почетно. Поверь, никто из нас не гордится шрамами, этой ебучей житухой оставленными. Мы все не о такой жизни мечтали, но тому, кто нас создал, слегка похуй, вот мы и выживаем, как можем. И поэтому, если ты можешь лучше — действуй. Ты можешь быть лучше, так что будь. Никто, вообще-то, не ожидал, что Джихан выдаст подобное, и это вводит в ступор. После того, как он замолкает, никто не спешит заговорить. Его все понимают. Каждое его слово — истина. Болезненная чертова истина. С этим они живут всю жизнь. Обреченные и давным-давно бросившие надежды о высшем. Они живут так, как могут. Только бы не сдохнуть где-нибудь, чтобы потом на свалке искали. Только бы выжить, вот и все. А у Чонгука все впереди. У него стремление в глазах искрится, и каждый из них искренне мечтает, чтобы надежда на лучшее в нем не потухла со временем. Каждый из них приложит руку к тому, чтобы этого не случилось. Каждый из них поможет огоньку сохраниться. Чтобы Чонгук, их маленькая надежда, не стал таким же выгоревшим и отчаявшимся. Чтобы он увидел больше и достиг высот, о которых парни с района когда-то сами мечтали. Тэхен вытягивает руку с бутылкой вперед, и за ним следуют остальные. Чонгук чокается со всеми, держа чашку с чуть остывшим чаем, и по комнате разносится звон стекла. За всех нас, не бросающих попыток бороться с судьбой. Уютный вечер незаметно перетекает в ночь. Чонгук чувствует, что болезнь не желает отступать так просто. Снова начинает подниматься температура, а слабость завладевает телом и разумом, поэтому пацаны, поняв, что малому нужен покой, начинают сворачиваться и потихоньку собираться. Малой ослабшим голосом просит всех остаться, уверяет, что в порядке, но Винсент сразу же его пресекает, буквально закрыв ему ладонью рот и едва не обжигаясь от горячего дыхания Гука. Он весь — огненный шарик. Когда все собираются и толпятся в коридоре, ища кроссовки и куртки, Чимин задерживается возле брата и обещает приехать завтра утром и привезти его любимую еду. Гук на это только сонно кивает и, найдя в себе силы, чтобы обнять брата, ложится обратно.  — Я должен был беречь его, — совсем тихо говорит Тэхен, идя следом за выходящим в коридор Чимином. Паку сначала кажется, что ему послышалось, но он оборачивается и понимает, что нет, когда заглядывает в глаза Винсента, в которых застыла вина. Чимин останавливается и коротко мотает головой, кладет руку на плечо Кима, чуть сжав, и слабо улыбается.  — Нельзя от всего уберечь. Ты не мог знать. Вчера кто угодно из нас мог заболеть, — так же негромко говорит Чимин.  — Но я должен от всего его беречь, — твердо говорит Тэхен, слегка поджимая губы.  — Я тоже. И будем. Только не вини себя. Ты много сделал для него сегодня, поэтому хуже ему не станет, он быстро поправится, — уверенно говорит Чимин. Тэхен неотрывно смотрит ему в глаза несколько секунд, после чего коротко кивает. Что-то заставляет его верить Паку. Они все для Чонгука много сделали. Пацаны выходят из квартиры, и вдруг становится непривычно тихо. Весь день было так шумно, что теперь кажется очень странно. Тишина буквально звенит в ушах. Но и это не длится долго. Не успевает Винсент отойти от двери, как врывается Давон, недавно вернувшаяся с работы. Она едва не сносит Тэхена, сразу же идя в комнату к Чонгуку и по пути бурча:  — Этот придурок, До Джихан, кажется, только что подкатывал ко мне свои яйца, — хмыкает она, морща нос и входя в спальню. Тэхен, идущий за ней, только ухмыляется. — Не угробили ребенка? — спрашивает она, зыркнув на Винсента. Тот гордо мотает головой и складывает руки на своей широкой крепкой груди. Давон оборачивается и выдает тихое и искренне удивленное: — Оу… Ты купил кровать. Гордая и самодовольная лыба на лице Винсента становится еще шире. Давон на это цокает и закатывает глаза, подходя к Гуку.  — Это нужно было уже давным-давно сделать, Ким Тэхен.  — Привет, Давон, — слабо улыбается Гук, завидев нависшую над ним девушку.  — Привет, Гук-и. Ну как ты тут? — и снова голос старшей в семье Чон магическим образом смягчается. Зайчонок творит чудеса. Надолго Давон не задерживается, понимая, что Чонгуку нужен покой и отдых. К ночи болезнь обычно начинает проявлять себя сильнее, нежели днем. Чон снова заставляет Чонгука принять лекарства, даже делает ему укол (а вот это внезапно), снова поит чаем и, дав наставления Тэхену, уходит, пожелав спокойной ночи. Винсент закрывает за Давон дверь и возвращается в комнату. Как только Гук слышит звук его шагов, сразу же подает признаки жизни и тянет к нему лапки, вытащив их из-под одеяла.  — Я без тебя не усну… Тэхен соврет, если скажет, что его сердце не затрепетало в этот момент. Как будто он позволит мелкому когда-нибудь спать одному. Винсент стягивает с себя футболку, бросив на пол, и залезает в кровать, прижимая к себе горячий комок. Гук сам к нему весь жмется и утыкается носом и губами в обнаженную теплую грудь. Сразу становится лучше на душе. Спокойнее. Рядом с ним всегда хорошо и безопасно. Тэхен — его личный мир, в который он будто вернулся после долгого путешествия.  — Сегодня было хорошо, — тихо бормочет Гук, прикрыв тяжелые веки.  — Было бы еще лучше, если бы ты был в порядке, — вздыхает Винсент, кладя подбородок на макушку малого и массируя пальцами его затылок.  — Я буду…  — Конечно будешь, я тебя выкину, если не поправишься, — хмыкает Тэхен. — Сдался мне больной зайчонок.  — Т-тэ… — скулит Чонгук, подняв обиженные глазки на нахмурившегося Винсента.  — Да шучу я, — издает тот короткий смешок и запускает руку под одеяло, охая от того, что под ним жарко, как в гребаном аду. — Злая тетя сделала бо-бо? — спрашивает своим писклявым и всегда пугающим Чонгука голосом, скользнув рукой под боксеры малого и мягко накрыв ею ягодицу, в которую Давон делала укол.  — Ну Тэхен… — Чонгук жмурится и утыкается лицом в шею Винсента. — Не говори этим голосом…  — Моя третья личность проснулась, — не унимается Тэхен, злорадно хихикая и мягко поглаживая ягодицу малого подушечками пальцев. — Давай, я пожалею тебя, бедный маленький зайчонок.  — Тэ, ты страшный, — бурчит Гук, обиженно кусая Тэхена в шею.  — Ладно-ладно, сегодня не буду. Только потому что ты болеешь, — тепло улыбается Винсент, крепче прижимая к себе мелко дрожащее тельце. — Давай спи.  — Ты сказал «третья личность», — бормочет в шею Винсента Чонгук. — А первая и вторая?  — А что они? — хмурится Тэхен.  — А… третья меня любит? — Гук снова поднимает усталый, но неподдельно любопытный взгляд на старшего. Тэхен нежно проводит большим пальцем по лбу Гука, очерчивает висок и скулу, горячую щеку, и останавливается на сухих губах.  — И первая, и вторая, третья, и десятая. Сколько бы у меня их ни было, каждая обязательно будет любить тебя, — шепчет он, наклонив голову и оставляя на горячих губах младшего мягкий короткий поцелуй. В груди разливается ни с чем не сравнимое тепло. Чонгук закрывает глаза и засыпает с легкой (чертовски счастливой) улыбкой на губах. Большего ему не надо. Только знать о любви Винсента к нему. К маленькому глупому зайчонку.