🚬
Чимин с кряхтением приподнимается на локтях и не без усилий разлепляет сонные глаза. Голова тяжелая, будто сделана из стали, едва держится на плечах. После бухича хочется только сдохнуть. А еще кофе. К счастью, солнце своими навязчивыми лучами не раздражает глаза, — Юнги, наверное, сообразил зашторить. А его, кстати, рядом нет. Двуспальная кровать оккупирована одним Чимином, развалившимся в центре. Недавно Джихан спрашивал, неужели два пацана спят в одной постели? Пришлось отмазаться, что вечерами они сидят и играют в камень-ножницы-бумагу, чтобы решить, кто в этот раз ляжет на кровати, а кто, как лох, на диване. Джихан без лишних раздумий поверил, подметив, что такой вариант очень неплох. Гении, мать вашу. Чимин встает и зачесывает рыжие волосы назад, поднимает с пола свои домашние спортивки и выходит из комнаты. О вчерашней попойке напоминают лишь сложенные у стены пустые бутылки. Штук тридцать. Пак заглядывает в гостиную и щурится. По башке молотом бьет осознание. Забыл. Забыл, что брата привез вчера, что в честь него и устроил это все. Чимин заходит на кухню и застает там одинокого Юнги, сидящего за столом с сигой в пальцах. Одна его нога согнута в колене и уперта в край стула, на котором он сидит. — А где Чонгук? — сонно спрашивает Пак, включая электрический чайник и засыпая себе в стакан растворимого кофе. — Малой еще вчера ночью съебался, — спокойно отвечает Юнги, стряхнув пальцем пепел в тарелку. Чимин резко оборачивается и округляет глаза. — Куда съебался? — В душе не ебу, я не спрашивал, — пожимает плечами Мин. — Он по телефону с кем-то базарил и так вышел на улицу. Чимин садится напротив и поджимает губы, уставившись на стол задумчивым взглядом. С кем мог базарить Чонгук, ему уже сразу становится ясно, но от этого нихуя не легче. Только хуевее от того, что малой мог все кинуть только ради одного человека, которому Чимин с удовольствием разбил бы ебало. — Со своим уебком он, — хмыкает Чимин, повернув голову к закипающему чайнику. У него сейчас внутреннее состояние тоже что-то вроде этого. К потолку начинает подниматься пар. — Бля, точно, — кивает Юнги, делая затяжку. — Чонгук как маленькая влюбленная девчонка, когда дело касается Винсента. Что в этом отморозке его могло зацепить… — И знать не хочу, — Чимин встает и выключает чайник, подливает кипятка себе в стакан и шумно размешивает содержимое, долбя ложкой по его стенкам. — Это начинает переходить границы. Внутри как-то паршиво. Стремно признаваться самому себе, но это начинает быть похожим на обиду. Чимин чувствует себя отвергнутым родным братом. Это чувство грызет изнутри, раздражает и накаляет. Неужели его мелкому реально отшибло мозги? Юнги прав: Чонгук похож на влюбленную девочку, окрыленную любовью. А сколько эта любовь будет продолжаться? Чимин хочет надеяться, что недолго. Но месяцы, эти гребаные месяцы сводят с ума и поражают. Какого хрена у них все так серьезно? Пак был уверен, что Винсент, о котором он знал понаслышке, кинет Чонгука в первый же месяц их отношений. Как бы жестко это ни звучало, но именно таким и кажется этот дерзкий на язык прямолинейный мудак. Что Чимин проморгал? — Поедешь искать его? — спрашивает Юнги, вскинув бровь и туша окурок. — Не знаю. Надо уже разобраться, — Чимин прислоняется поясницей к кухонной тумбе и делает короткий глоток горячего кофе. — Чонгук походу меня готов променять на него. — Да хуйня, — отмахивается Юнги. — Не променяет он тебя. Ты ему братан, всегда будешь. А ебарь этот у него не навечно. Чонгук малолетка еще, а таким свойственно непостоянство. Ну или выловим где-нибудь Винсента и отхуярим, чтоб отъебался от малого, — ухмыляется Мин. — Да не, ты че, — Чимин хмурится и мотает головой. — Как бы я этого ни хотел, Гук меня возненавидит тогда. Сучонок мелкий. — Да я шучу, — Юнги встает со стула и подходит к Чимину, обхватывает его руку, держащую стакан, и подносит его к своим губам, делая глоток. — Наиграется он, не кипятись из-за этого, — светло-розовых губ касается легкая улыбка. Чимин, глядя на нее, расслабляется. Он берет Мина за подбородок другой рукой и целует в кофейные губы, жадно посасывая нижнюю и несдержанно кусая. Юнги выдыхает в поцелуй и обвивает руками голый торс Пака, прижимаясь к нему всем телом. — Надеюсь, — шепчет Чимин, поставив стакан на тумбу и прижав к себе Юнги. Его поддержка всегда рядом, всегда успокоит и даст поверить в лучшее. Это не причина любви к Юнги, а приятный бонус к чувствам к этому человеку. С ним Чимин сможет все.🚬
Чонгук выгребает из кармана мелочь на проезд, отдает водителю и спрыгивает с автобуса на остановке неподалеку от отцовской хаты. Старые скрипучие дверцы закрываются, и автобус трогается с места. Несмотря на то, что район один и тот же, в этой округе как будто бы в разы мрачнее. Все вокруг серое, тусклое и безжизненное. Чонгука охватывает тоска и неприятные воспоминания. Теперь, когда он сумел вырваться, они действительно заполняют голову, и возвращение в эти края сравнимо с возвращением в Ад. Подходя к задрипанному подъезду, Гук начинает жалеть, что не дождался, пока Тэхен выспится, и не приехал с ним. Так было бы спокойнее. В этом месте только Винсент и Чимин способны разогнать мрак и хоть немного осветить. Без родных людей тут находиться неприятно. Поднимаясь по лестницам в темном подъезде, Чонгук удивляется, как выживал тут. Еще несколько дней назад возвращался сюда из школы, жил и существовал в этой никчемной квартирке, провонявшей перегаром. Гуку порой казалось, что он и сам пропитался им уже. В это место он не вернется ни за какие деньги. Здесь не было лучшей жизни ни для самого Чонгука, ни для Чимина. Входная дверь ожидаемо открыта. Внутри все так, как и бывает всегда: серо, сыро и тоскливо. Гук кладет свои ключи от этой проклятой квартиры на тумбу, чтобы больше никогда их не брать. Единственным островком спасения всегда была лишь маленькая комнатка, которую делили братья. В ней свой уют, который им самим пришлось создать для себя же, чтобы хоть как-то укрыться от негатива, который в полной мере дарили им родители. Когда их мать умерла, отец стал в разы хуже, взяв на себя и ее плохое, теплившееся в падшей душе. Чонгук опускается на колени и нагибается, заглядывая под пыльную кровать, хранящую кучу нужных и ненужных вещей. Наверное, теперь малой снова может понять Винсента. Под такой «кроватью», как у него, ничего не будет пылиться годами. Гук вытягивает руку и ощупывает пол в поисках своих наушников. Под пальцами что только не ощущается, только не заветные шнуры. Трусы, кажется, носок, по классике, какая-то тетрадь, тюбик чего-то… Гук обхватывает его пальцами и достает, с прищуром читая надпись. — Фу, блять! — морщится мелкий, брезгливо отбросив тюбик со смазкой в сторону. С ароматом мяты, черт возьми! Это точно принадлежит Юнги и Чимину. Бросив попытки искать под кроватью, чтобы еще на что-нибудь не напороться, Гук поднимается на ноги и подходит к своему столу у окна, начав копаться в шкафчиках. Малой сразу вынимает книги и тетради, в общем, все, что пригодится для школы. Такое приятное чувство — сваливать отсюда навсегда. На душе становится легче, как будто обрезаешь толстую веревку, которая долго держала огромный камень в уставшей душе. Вытащив со дна шкафа большой рюкзак в армейской расцветке (чиминовский), Гук начинает туда напихивать свои вещи, не заботясь об аккуратности. Рюкзак, лежащий в центре комнаты, с каждой секундой становится все больше. Туда же летят и фигурки супергероев. Малой их ни за что не оставит в этом Богом забытом месте. Напихав все самое важное, Чонгук возвращается к столу за оставшимися тетрадями. Под одной из них находятся наушники. Мелкий с довольной улыбкой быстро сует их в карман и прихватывает тетради. Развернувшись к рюкзаку, он застывает каменной статуей и широко распахивает глаза. В их черноте мелькает страх. В дверном проеме стоит отец, перекрывший своим крупным телом проход. В таких же черных затуманенных алкоголем глазах поблескивают огоньки злости. — Куда собрался? — спрашивает мужчина, вскинув густые с проседью брови и бросив взгляд на рюкзак. Его хриплый скрипучий голос звучит так, будто затаил какую-то угрозу. Чонгуку не по себе. Пару недель он не контактировал со своим отцом, успешно избегая любых пересечений, и надо было ему именно сейчас быть в состоянии стоять на ногах и адекватно разговаривать. Ничего хорошего от него не ждать. — Куда-то, — отвечает Гук, поджав губы и подходя к рюкзаку. Может, удастся по-быстрому съебаться, протолкнуть его проспиртованную тушу в коридор тараном. Меньше всего малому хочется с ним диалоги вести. — В себя поверил, гаденыш? — рычит мужчина. Его глаза будто вспыхивают алым блеском. На лицо падают отросшие патлы, придавая ему еще более грозный вид. Лицо с двухнедельной щетиной краснеет и искажается в страшной гримасе. — Когда отец спрашивает, ты должен отвечать! — От тебя подальше сваливаю! — повышает голос Гук. В нем мелькает дрожь. Ненависть, страх и злость к этому человеку, копящиеся внутри годами, пробуждаются, как по щелчку. Несмотря ни на что, он останется чонгуковым кошмаром. Мужчина, чуть пошатываясь, входит в комнату. — Что у тебя там? — спрашивает он, указывая пальцем на рюкзак. — Есть че ценное? Ну конечно, ему опять нужно на бухло. Никто и не удивлен. — Нет там ничего, — поджимает губы Чонгук, хватая рюкзак и закидывая на плечо. Он подрывается с места и спешно идет к выходу из комнаты, но отец резко хватает мелкого за плечо и толкает назад. От тяжести рюкзака Гук не удерживается и падает, ударившись затылком об пол. Из глаз искры посыпались. — Ты из этого дома ничего не заберешь, щенок, — шипит мужчина, брызжа слюной. Пока он наклоняется, Чонгук резко подскакивает, выскользнув из лямок рюкзака. В затылке болезненно пульсирует, а в глазах на секунду темнеет. Гук не успевает прийти в себя, как отец хватает его за грудки и бьет по лицу так сильно, что Чонгуку кажется, будто он на секунду потерял сознание. — Пусти, блять! — кричит Чонгук, стараясь игнорировать боль и брызнувшие слезы, и толкает мужчину в грудь, но тот, несмотря на свое вечно пьяное состояние, даже не сдвигается. Он всегда был сильным и крепким. Этим сыновья пошли в него. Хоть что-то нормальное он сумел от себя дать. — Забыл, с кем разговариваешь? — отец злится все сильнее. Ему хватает реакции, чтобы вновь перехватить попытавшегося выскользнуть Гука и нанести новый удар. — Я тебе покажу, как надо к отцу обращаться, маленький… — Не отец ты мне! Кусок дерьма! — кричит Гук, ослепленный пеленой горячих слез. Кто этот человек перед ним? Почему именно сейчас вспомнил, что у него есть младший сын, не успевший получить хоть каплю любви от своих ничтожных родителей, не сумевших справиться? Почему он встал на пути в самый важный момент? Чонгуку хочется выть от обиды и боли. Кажется, ненавидеть этого человека можно еще больше. — Отвали от меня! Чонгук бьет мужчину кулаком в глаз, и пока тот на секунду теряет бдительность, выскальзывает и начинает колотить крепко сжатыми кулаками по широкой груди, всхлипывая и стискивая зубы до скрежета. Если это тот самый момент, когда можно выплеснуть свою боль и обиду, то Гук его не упустит. Он в каждый удар вкладывает ненависть, самому себе помогает освободиться, чтобы дышать стало легче. Человек, который должен отдавать, всю жизнь лишь забирал. Вместо любви и заботы он дарил боль и разочарование, а вместо улыбок — злобный оскал. Отец перехватывает чонгуково запястье и крепко сжимает, собираясь вывернуть. Чонгук вскрикивает и бьет мужчину коленом в живот, дергает руку на себя, но понимает, что так легко с отцом не сможет справиться. Тот в разы сильнее. Как бы не убил. А ведь наверняка может. Чонгук впервые дает такой жесткий отпор, поддавшись эмоциям. Нужно было просто сбежать. Гнаться бы он точно не стал. — Никуда ты не выйдешь отсюда, пока не научишься уважать своего отца, — рычит мужчина, швыряя сына на кровать и давая оглушительную пощечину. У Чонгука лицо уже раскраснелось, а из носа потекла горячая алая струя, смешиваясь со слезами. Он внутри отчаянно кричит и проклинает себя за слабость. Беспомощный, даже постоять за себя не может. Как тряпка. Чонгук всхлипывает и из последних сил упирается ладонями в грудь отца, который осыпает сына самыми обидными оскорблениями и добавляет сверху порцией ударов. Кажется, впервые все так жестко. Прежде он мог лишь пару раз ударить ни за что и свалить, а сейчас будто лишился тормозов. Окончательно ебанулся. Чонгук думает о Тэхене, о том, что он спит там и ждет его возвращения с вещами. Они наконец-то заживут вместе. Большего счастья для Гука и быть не может, но он лежит в своей старой кровати и сквозь слезную пелену глядит на искаженный образ отца, который выбивает из него жизнь. Обидно вот так заканчивать. Винсент будет злиться, что Чонгук задержался. Гук стискивает зудящие от боли челюсти, сжимает руку в кулак до побеления костяшек и бьет отца в лицо, пяткой заезжает в пах и резко подскакивает с кровати, сдавленно простонав сквозь стиснутые зубы от боли по всему телу. Отец хватается за промежность и рычит разъяренным зверем, продолжая оскорблять последними словами, теперь добавляя к ним угрозы. — Иди нахуй! — орет Чонгук, ударив мужчину ногой в живот. Тот не удерживается и падает на пол. Гук хватает рюкзак и пулей вылетает из квартиры, громко хлопнув дверью. Дрожащие ноги едва не подкашиваются, когда он спускается по лестницам. В не до конца утихшем страхе оглядывается: вдруг отец все равно решил последовать и убить к чертям собачьим? Чонгук шмыгает носом и утирает лицо ладонями, на которых остается кровь и слезы. Как же он устал быть слабаком. Несмотря на боль, которая не дает даже вздохнуть полноценно, Чонгуку на душе становится чуточку легче. Он больше не оглядывается на дом, в котором так неудачно родился. Больше его с этим местом ничего не связывает. Там остался чужой человек, которому в жизни Чонгука места нет и никогда, видимо, не было.🚬
Винсент прикрывает глаза и выпускает вверх сигаретный дым, приоткрыв губы. Прохлада приближающегося вечера приятно гладит кожу. Где-то шумит город, оживает, а здесь монстры выходят из своих нор в поисках новых жертв. Напротив, сидя на корточках, курит Хосок, глядя куда-то вдаль задумчивым взглядом. Оба уставшие после тяжелого рабочего дня и мечтающие о расслабоне. Но пока не скурят по одной сиге у подъезда, не разойдутся. Это традиция у них такая. — Давай ко мне сегодня с мелким? — предлагает Хосок, подняв взгляд на Тэхена. — Можно, че, — пожимает тот плечами, слегка покусывая зубами фильтр сигареты. — А Давон где? — К подружке свалила, не будет нам мешать, как тогда, — Хосок хмыкает, вытягивает руку вперед и щелчком ногтя стряхивает с кончика сигареты пепел. — Бухло есть, хавчик скажу Джину купить. — Зайчонку пусть чипсов побольше возьмет, бухать я его все равно не пущу, — Тэхен лижет кончиком языка нижнюю губу и поднимает голову, глядя на окна квартиры. Свет не горит. Неужели опять к брату съебался? Или не вернулся еще с хаты отца? Тэхен хмурит брови. — Ага, хорошо он вчера накидался, — хохотнул Хосок. — Я видел из окна, как ты его тащил домой. Не сильно отпиздил? — Да так, немного в чувства привел, — пожимает плечами Винсент, бросая окурок в клумбу. Хосок тоже докуривает и встает, отряхивая колени. — Ну пиздец, — ухмыляется Чон, двинувшись вместе с Тэхеном к подъезду. Они в ленивом молчании поднимаются по лестницам, обтираясь друг о друга плечами. На третьем этаже расстаются. Хосок напоминает о посиделке и поднимается дальше. Винсент дергает ручку двери и с облегчением открывает. Чонгук дома. И, конечно же, снова спотыкается об его кроссы на самом пороге. — Ебаный нахуй, — ругается Ким, отодвигая обувь ногой к стене и закрывая за собой дверь. Несмотря на наличие вечной преграды в виде чонгуковых кроссовок, в доме как будто никого нет. Везде темно и тихо, ни единого звука. Тэхен разувается, снимает куртку и идет в комнату, нащупывая у двери выключатель. Спальню осветил желтый свет единственной лампочки. Винсент замечает на кровати спящий под одеялом комочек и идет прямо к нему. Опускается рядом и аккуратно тянет одеяло вниз, чтобы взглянуть на сонную мордашку мелкого. — Тэ… — тихим слабым голосом сразу же отзывается комочек, повернувшись к Винсенту. Тот, как только замечает избитое лицо своего ребенка, мгновенно приходит в ярость, на это уходит меньше секунды. — Кто? — спрашивает Тэхен ледяным тоном, тяжелым от злости взглядом скользя по разбухшим на лице Чонгука синякам и кровоподтекам. — Да фигня… — отмахивается Чонгук, присаживаясь и откидывая одеяло в сторону. — Кто, я спрашиваю, — повторяет Винсент, осторожно беря малого пальцами за подбородок. Глаза у него красные, а ресницы местами склеены. Плакал. — Твой отец-ублюдок? — спрашивает Тэхен. Тут не нужно долго думать, чтобы понять. Чонгук ездил домой, а вернулся побитым щенком. Тэхен в курсе, что его блядский отец способен на такое, не раз видел следы его агрессии на Чонгуке, но так — впервые. — Тэ… — Это он был? — злится Винсент, убирая руку. Раздражает, когда Чонгук пытается умолчать непонятно, зачем, ведь все равно правду выдать придется. Бессмысленное геройство. Малой опускает глаза и коротко кивает. Винсент резко встает, подходит к шкафу и начинает рыться в нем, что-то ища. Гук прикусывает губу и наблюдает за ним. Тэхен снова в ярости, это прослеживается в каждом его действии, в его напряженном молчании, разряжающем воздух. И ярость вчерашняя ничто по сравнению с тем, что происходит прямо сейчас. — Тэ, нахуй его, главное, я больше не вернусь туда, — тихо говорит Чонгук, надеясь немного усмирить Тэхена. Тот оборачивается, бросает на мелкого колючий взгляд и возвращается с небольшой аптечкой в руках. — Почему раны не обработал? — спрашивает он, кладя коробочку на чонгуковы колени. — Обработай так, как мне обычно делаешь. Я сейчас приеду, — не мешкая, он идет обратно к коридору. — Тэхен! — зовет Гук обеспокоено, заставляя того обернуться. — Пожалуйста, не натвори ничего… — Я быстро, — бросает Винсент, исчезая в темноте коридора. Чонгук шумно вздыхает, прикрывает руками лицо и болезненно шипит, сразу же их убирая. Сидеть теперь и подыхать от волнения и неизвестности, да и телефон все еще у Тэхена. И не выйти никуда. Снова запер, малой слышал щелчок двери. — Блять, — Чонгук опускает голову и слегка дергается, слыша дикий рев мотора сто сорокового и визг шин под окнами. Такое случается крайне редко, потому что Тэхен к своей машине относится бережно. Чонгуково сердце начинает биться быстрее, а в животе скручивается узел от волнения. Это значит одно. Тэхен очень зол.🚬
Мерс с визгом тормозит у подъезда, к которому приезжал чуть ли не каждый день в течение пяти месяцев. Но теперь то важное, что он забирал отсюда, в надежных руках и сюда не вернется. Дело другое. Винсент вылетает из машины и идет в подъезд. Его в цепких руках держит такая всепоглощающая ярость, что на всю Вселенную хватит. Чтобы каждую планету и звезду взорвать, превратив в пыль. Всю дорогу перед глазами стоял образ его избитого мальчика. И сотворил это человек, посмевший назваться ему отцом. Пока Тэхен ехал сюда, представлял всевозможные пытки для ублюдка, скрипя крепко стиснутыми зубами, чуть ли не в порошок их стирая от растущего бешенства. Он врывается в квартиру. Точно так же вчера приходил, но и долю того, что сейчас, не испытывал. В доме тихо, не слышно даже храпа со спальни. Винсент на всякий случай заглядывает на кухню и выходит из квартиры, жалея, что биту не прихватил, чтобы каждую гнилую кость в сраном теле, которому сегодня точно не поздоровится, раскрошить. Винсент вылетает из подъезда, как ужаленный, и озирается вокруг бешеным горящим взглядом, напоминая психопата. Две сидящие у подъезда женщины, которых он не заметил в порыве ярости, глядя на него в страхе, съеживаются, боясь попасть под горячую руку, но Тэхен на них даже не обращает внимания. Он женщин никогда не бил и не будет. Да и за что? Осмотр местности дает положительный результат. Тэхен замечает какой-то движ у гаражей и, не мешкая, идет прямиком туда. Местная алкашня снова пирует, а во главе ублюдок, по чью душу и пришел Винсент. — О, пацан, ты вовремя, — мямлит один из пьяниц-дружков заплетающимся языком, едва стоя на ногах. На лице беззубая довольная лыба. Отвратно. — Сгоняй за водкой, можешь даже за свои деньги… Винсент грубо толкает его в сторону, отчего тот бьется спиной о стенку гаража, и твердым шагом (тем самым, когда идет кого-то пиздить) направляется к отцу Чонгука. Тот оборачивается и не успевает даже среагировать, как получает в красную рожу. Кажется, все окружающие слышали хруст сломанного носа. — Какого хуя?! — ревет мужчина, коснувшись рукой пострадавшего носа. На ладони остается кровавое пятно. Глаза Пака округляются от удивления и неожиданности. — Ты, блять, кто такой, нахуй?! Винсент меньше всего настроен на диалоги. Он сбивает его с ног и валит на землю, хватает за грудки одной рукой, а другой бьет по роже, как обезумевший. Дружки-алкаши отходят в сторону, поняв, что разбитое ебало им ни к чему. Напороться на гнев этого психованного парнишки — это последнее, что им нужно в и без того хуевой житухе. А Тэхен, как художник со своеобразными взглядами, намалевал на охуевшем лице чонгукова отца кровавую картину. Ебаный шедевр. Каждый удар за Чонгука, за каждый его синяк на теле, который это мудло посмело оставить своему же ребенку. Чудовище. Тэхен сам на себя кричит мысленно, заставляя остановиться, хотя очень не хочется. И еще один смачный удар, как вишенка на торте. — Хоть посмотришь в сторону Чонгука, и твои останки даже с собаками не найдут, — цедит Тэхен в разукрашенную морду, вытерев окровавленные костяшки о его же рубашку и поднявшись. Сплюнув на землю, он сует руки в карманы куртки и идет к мерсу, всеми силами держа себя, чтобы не вернуться и не закончить с ублюдком. Но зайчонок же ждет.🚬
Чимин подъезжает к отцовскому дому ровно в тот момент, когда мимо с рыком на весь район проносится знакомый сто сороковой мерс. Пак тормозит у подъезда и выходит из машины. У гаражей он сразу замечает небольшое скопление людей и поджимает губы. Ничего хорошего эта суета не предвещает. Обычно отец там обитает. Алкаши над кем-то склонились, как падальщики над дохлой тушей, аж позабыли о своем главном деле. Чимин бросает взгляд на окна квартиры и идет к гаражам, узнать, что происходит. И сразу узнает. — Чимин, твоего папашку избили! — в ужасе говорит соседский мужик. Чимин грубо расталкивает пьяниц и подходит к лежащему на земле отцу с окровавленным лицом. Из сломанного носа хлещет кровь, окрашивая алым лицо, землю и его рубашку. — Съебитесь, — хмыкает Чимин, зыркнув на мужиков серьезным, предупреждающим не лезть взглядом. — Чимин… — хрипло и едва различимо произносит мужчина, глядя на сына, нависшего над ним. — Что ты сделал с Чонгуком? — спрашивает Чимин, поджав губы и разглядывая избитого отца. В первую секунду в груди что-то екает. Детская память хранит светлое об этом человеке, но оно тут же омрачается. Чимин видел больше плохого и переживал это вместе с братом, которому не повезло родиться в такой семейке. И вот он. Перед ним отец, который столько лет не дает им спокойной жизни и отбирает гроши, только бы на выпивку хватило. Чимин даже и не сомневается, что отец снова что-то сделал Чонгуку. Подтверждение только что с шумом газануло отсюда на всех скоростях. — Этот мелкий выродок не умеет разговаривать со старшими, я… наказал его за это, — отец вмиг меняется, из жертвы перевоплощаясь в того дикаря, которым был днем перед младшим сыном. Лицо Чимина мрачнеет, а челюсти сжимаются. — Что ты сделал? — цедит он, чеканя каждое слово. — То, что с отцом твоим сотворил какой-то сукин сын, тебя вообще не ебет? — рычит мужчина, выпучив на Чимина страшные злющие глаза. Чимин поднимается на ноги, трет пальцами подбородок, оглянувшись, и, коротко кашлянув, бьет мужчину носком кроссовка в живот. Тот кряхтит, кашляет и сгибается пополам, выдавливая из себя проклятия. Чимин наклоняется и говорит так, чтобы никто вокруг не слышал: — Забудь, что у тебя есть сыновья, — и еще тише: — А такого, как Чонгук, ты вообще не заслужил. Чимин выпрямляется, окидывает мужиков нечитаемым взглядом и идет к своей бэхе. — Чимин! Стой! — слышится за спиной отцовский голос, но Пак и не думает оборачиваться. Давно пора было сделать это. Чимин знает, что уже завтра утром отец забудет о том, что случилось, и продолжит бухать, как черт. Таких конченых людей, падших и ищущих счастье в таких низменных вещах, ничто не изменит. Только могила. Чимин лишь ждет, когда у отца печень откажет. Этот человек давно безвозвратно потерян. И вроде бы печально, а вроде и плевать. За Чонгука Чимин не простит его никогда.🚬
Как только Чонгук слышит звук открывающейся входной двери, от сонливости и следа не остается. Он выныривает из сразившей его дремы и подскакивает, потирая глаза и сразу же об этом жалея. Синяки дают о себе знать. Гук болезненно шипит и открывает глаза. Из ванной доносится шум воды, а когда прекращается, в дверном проеме появляется хмурый, как грозовая туча, Винсент. Вид у него изнеможенный. Но не физически, а морально. В глазах искрится не до конца утихшая ярость, а губы все еще плотно поджаты. — Ты убил его? — тихо спрашивает малой, скользнув взглядом вниз, к опущенным рукам с разодранными костяшками. — Да, — кивает Тэхен, заходя в комнату и стягивая с себя футболку. — Труп сжег за гаражами, никто не найдет. — Что?! — в ахуе вскрикивает Гук, вытаращив удивленно-испуганные глаза. — Тэхен! — Да жив мудак, — ухмыляется Винсент, садясь возле мелкого и сразу же становясь строгим. — Ты почему не обработал раны? — Мне до них, что ли, было? — возмущается Гук. — Тебя тоже обработать надо. Ты переусердствовал, он не стоил того, — вздыхает он, мягко касаясь подушечками пальцев тыльной стороны ладони Тэхена. — Он стоил того, чтобы я сжег его трупак за гаражами, — хмыкает Винсент, перехватив руку Чонгука и разглядывая красное запястье. Гук готов отдать душу высшим силам, когда тэхеновы губы мягко касаются покраснения на коже и приятно обжигают ее. По телу пробегают мурашки. Малой всеми силами сдерживает тяжелый вздох. — Я тебя пока обработаю, — говорит Тэхен, быстро поцеловав запястье мелкого, а у того в голове от слова «обработаю» совсем другие картинки, из-за которых в спортивках тесно становится. Так и хочется ответить: «Да, Тэхен, обработай меня как следует!» Ебучий пубертат, снова ты?! — Я волновался, — бурчит Гук, наблюдая за тем, как Тэхен смачивает ватный диск какой-то жидкостью и подносит к лицу малого. Гук слегка дергается, но больше от того, что кожи коснулся холодок, чем от боли. — За отца или за пахана? — Винсент бросает усмешку и осторожно протирает ватой покалеченные участки чонгукова личика. — За пахана, — зайчонок смущенно опускает глаза и рефлекторно хочет отвернуть голову в сторону, но Тэхен успевает схватить за подбородок и не дать повернуться. — Я думал, что ты его убьешь, и тебя повяжут. — Я за него сидеть не собираюсь, сбежал бы, а потом вместе с тобой скрывался в каких-нибудь джунглях, — хмыкает Тэхен. — Кстати, еще раз кетчупом мне засрешь что-нибудь, я тебе его в нос залью, — вдруг угрожающе произносит он. — Но я же убрал! — сразу же оправдывается Чонгук, вскинув брови. — Да, сучка, я понял, почему ты тут вылизал все, — ухмыляется Тэхен. — Не хочешь кое-что другое вылизать? Тогда стопудово прощу. — Я ранен, ты не видишь? — возмущается Гук, выпячивая нижнюю губу. — Ну и хули ты такой жестокий? — Потому что воспитывался в жестких условиях, — серьезным низким голосом говорит Винсент, налепляя на скулу малого пластырь. — В лунных условиях? — не сдерживается Гук, тихонько хихикнув. — Сегодня ты спишь на полу, — холодно отвечает Винсент, сверля малого непроницаемым взглядом. — Да мы и так на полу! — Чонгук не перестает хихикать и тычет пальцем на матрас. — На этом полу, — хмыкает Тэхен, тыча пальцем на деревянный пол возле «кровати». — Ой все! Дай сюда руки, — улыбается Чонгук, беря ладони Винсента и кладя на свои колени. — Теперь я тебя обработаю. — Ты халатик медсестры забыл, обработчик, — усмехается Винсент, толкая язык за щеку. — Сегодня и ты спишь на полу, — смущенно бурчит Чонгук, вспыхивая румянцем. Ну и нахрена так делать, Тэхен?! — Кстати, Хосок звал к себе, — теперь Винсент внимательно следит за тем, как Чонгук копается в аптечке и выискивает нужное. — Но можем не идти, если хочешь. — Сейчас будет жечь, — предупреждает Гук, обрабатывая раны на костяшках Тэхена и яростно дуя, чтобы снизить жжение. — Бля, печет, я бы сказал, — шипя, подмечает Тэхен. Но подувашки Чонгука определенно помогают. — Я хочу пойти к Хосоку, — закончив, возвращается к последней теме Чонгук. — Было бы по кайфу немного отвлечься. И тебе, и мне. — Базару нет, зайчонок, — Винсент растягивает губы в довольной улыбке, напоминая нажравшегося сметаной кота. Чонгук забинтовывает его костяшки и толкает аптечку в сторону, отчего она скользит по полу к стене. В эту секунду Тэхен валит малого на постель и удобно располагается меж его разведенных коленей. — Отвлечемся. — Я знал, что так будет, — смеется Чонгук, жмуря глаза. Винсент целует его под нижней губой, прямо в маленькую родинку, а затем в шею. — Охуенное отвлечение, — уже не до смеха. Слова вырываются с шумным вздохом, потому что Тэхену похуй на сбитые в кровь костяшки. Он залезает ладонями в чонгуково белье и сжимает в длинных пальцах мягкие ягодицы, грубо сминая и разводя их в стороны. — Тэхен… — не сдерживается и хрипло стонет Чонгук, вцепляясь пальцами в крепкие плечи. — Хосок нас поймет, — шепчет Винсент куда-то в пупок малого, стягивая с него мешающую одежду. Чонгук уже готов кончить.🚬
— Вы что, ебались? — стоит входной двери распахнуться, Хосок бесцеремонно бросает вопрос в лицо пришедшим голубкам, смотря то на одного, то на другого, как какая-то мамашка. А обратить внимание есть, на что. Один с гнездом на голове и с алыми пятнами по всей шее, с припухшими раскрасневшимися губами и бегающим виноватым взглядом, будто и правда мать спалила за чем-то непристойным. Другой наоборот, как будто под кайфом, довольный жизнью, любящий все и вся, а в расслабленном затуманенном взгляде полнейшее удовлетворение. Помимо всего этого, один побитый, второй как будто бы бил. — Это ты его? — задает Хосок второй вопрос уже Тэхену, кивая на Чонгука и хмурясь. — Скорее, за него, — пожимает плечами Винсент и проходит внутрь, слегка толкнув друга. Нехуй три часа стоять на пороге и тратить драгоценное время, когда можно выпить пива. — Охуеть, — усмехается Хосок, забирая у Чонгука небольшой ящик с бухлом и проталкивая малого внутрь. — Джин уже тут? — спрашивает малой, скинув кроссы прямо на пороге. — Да, уже половину чипсов схавал, — хмыкает Хосок. — Кстати, у нас с тобой сегодня важное дело. — Какое? — хмурится Гук, идя за Чоном в гостиную. — Пизделки на приставке! — внезапно весело выдает Хосок, поставив ящик у стола, заваленного бухлом и закусками, и садится перед телеком, включая игровую приставку. — Отлично, я готов, — согласно кивает Гук. — Привет, Джин-и, — улыбается он, заваливаясь на диван и садясь между Джином и Тэхеном, который уже успел открыть себе бутылку холодного пиваса. — Здорова, малой, — улыбается Джин, потрепав Гука по волосам. — Что с лицом? Тэхен… — Ким переводит строгий взгляд на Винсента. — Почему все думают, что это я его отпиздил? — вздыхает Тэхен, глотнув пива. — Я, вроде как, не практикую домашнее насилие. Малой прыскает и хватается за пачку чипсов, пряча в ней лицо и громко хрумкая, как настоящий зайчонок. Винсент следит за ним и резко вцепляется пальцами в его колено. Гук бросает тихое «ай» и хлопает Тэхена по ладони, чтобы не задеть бинты, которые после… пришлось, короче, заново перевязывать. Винсент ухмыляется и снова припадает губами к горлышку бутылки. — Да любой бы так подумал, глянь на его лицо и на свои руки, — прыскает Хосок, подключая контроллеры. — Чонгук-и, он тебя обижает? — с шутливой обеспокоенностью спрашивает Джин, обняв малого за плечо. — Ты только дай знать, если… — Щас я тебя обижу, — ухмыляется Винсент, предупреждающе поиграв бровями. — Давай сюда, Гук, — зовет Хосок, не отрываясь от экрана, на котором пошла загрузка игры. Гук сползает с дивана и садится рядом, прихватив со стола бутылку колы. — Я не пойму, че, сегодня будем задротить? — спрашивает Тэхен, хмурясь. — Да мы немного, — Гук машет рукой и ставит колу рядом с собой, вцепляясь в контроллер, весь наготове, чтобы рвать. С Хосоком вообще трудно играть. Он рубится с тех пор, как Давон на свою первую приличную зарплату, так удачно совпавшую с днем рождения Хосока, купила ему Плейстейшн. — О, ну пиздец… В коридоре раздается короткий звонок входной двери. Джин и Тэхен переглядываются, а два задрота даже не моргают, уткнувшись в экран, как тупой и еще тупее. — Кого еще ждем? — спрашивает Винсент, вскинув голову. — Открой и узнаешь, — быстро отвечает Хосок, уже вовсю увлеченный игрой. Тэхен с кряхтением старика встает с дивана и, шлепая босыми ногами по паркету, идет открывать дверь прямо с бутылкой пива в руке. Чонгук яростно жмет на кнопки и, не моргая, таращится в экран телевизора, высунув кончик языка и отвлекаясь лишь на периодические глоточки колы. Когда входная дверь открывается, Гук коротко отворачивает голову от экрана. Не может любопытство подавить. Из коридора слышится тэхеновское довольное «Намджун-и», затем шаги двух пар ног в сторону гостиной. — Раз Намджун тут, то будет точно не до задротства, — усмехается Джин, расчищая поляну для подношений пришедшего Намджуна. — Привет, малой! — Джун сразу же широко улыбается (аж до ямочек на щеках), увидев увлеченного игрой Гука. К малому особое отношение, прямо как к ребеночку или младшему братику, о котором все охотно заботятся. — Привет, Намджун, — отзывается Гук, махнув рукой и продолжая пытаться грохнуть персонажа Хосока. — Я сейчас заберу твои припасы, — угрожает он, слегка пихая старшего в плечо. — Я твою базу взорву, я знаю, где она, — угрожает в ответ Хосок, быстро пожав Намджуну руку. — Хосок! — ноет зайчонок, хмуря брови так, как будто очень сильно обижен. — Я твою армию расстреляю, — бурчит он, поджимая губы. Хосок злорадно хохочет. — Дайте им выпить, — усмехается Намджун, плюхаясь в кресло и вытягивая свои дохуя длинные ноги вперед. — Как мама, Джин? — Как всегда, — кивает Джин, протягивая Намджуну бутылку пива и делая глоток из своей. — Оставил ее с соседкой. — Я завтра заскочу к ней, она мне хотела одну книгу посоветовать, — с улыбкой говорит Джун, открыв бутылку. — Удивлена, что среди нас кто-то любит почитать. — Да, говорит, что рада, что ты не из тех, кто может только обертку на бутылке пива прочесть, — смеется Джин, согласно кивая. — Я тоже обожаю читать, — кто-то в эту секунду хохотнул. — Но миссис Ким все равно смотрит на меня всегда как-то странно, — возмущается Винсент, закуривая сижку и сползая на пол. Он сам не замечает, как начинает следить за игрой этих двух и садится поближе к Чонгуку. — Дай глоток сделаю, — говорит он, протянув руку к мелкому и забирая у него колу. — Она говорит, что ты ебанутый, — усмехается Джин, отправляя в рот горстку чипсов. Все начинают угарать, а Гук тихонько хихикает. Ну, а кто тут не согласится? Мама Джина истину глаголет. Тэхен закатывает глаза (не удивлен, вообще не шокирован), делает один огромный глоток колы и возвращает бутылку Чонгуку. — Эй, ты полбутылки выпил! Это один глоток называется? — негодует малой, уставившись на остатки колы чуть ли не на самом дне стеклянной бутылки. Винсент довольно ухмыляется и слегка пинает Гука ногой в задницу, вызывая у того тихое шипение. — Ебало на ноль, зайчонок, — говорит Тэхен, откинув голову на диван и прикрыв глаза. В уголке губ тлеет сигарета, под пальцами приятная мягкость смоляных волос, которые еще час назад в порыве дикого желания сжимал в кулаке. Друганы на фоне что-то обсуждают и ржут. Намджун делится событиями дня и оказывается атакованным вопросами мелкого (что-то его уж очень наркобизнес заинтересовал). Что может быть лучше? А потом они бухают. Все, кроме малого, которому в руку вручили новую бутылку колы. Хосок держится до последнего, но когда в игре начинает побеждать Чонгук, становится понятно, что и этот боец сражен алкоголем. А малой удивляется, какие разные у него вечера в последние дни. Вчера бухал и даже косячок пробовал, а сегодня игрушки на приставке и кока-кола с чипсами. И Гук даже не знает, что лучше. Там был брат, а здесь есть Винсент. Сравнивать невозможно и вообще глупо. Главное, Гук счастлив в этот самый момент. Сегодняшний день не омрачился тем, что случилось днем, а лишь приобрел краски и яркие эмоции благодаря самым лучшим пацанам, которые окружают малого. Осадок, несомненно, останется (в самой глубине души), но он будет едва ощутимым и жить в кайф ни за что не помешает. Жить с легкостью в сердце.🚬
Чонгук сжимает кулаки в карманах толстовки и нервно жует губу, и так уже минут пять. На той стороне, через дорогу расположено небольшое футбольное поле, в котором он когда-то любил зависать с Чимином. Там сейчас и находится брат. Чонгук все смотрит на него со стороны, с восторгом и гордостью замечая, что тот владеет мячом все лучше и лучше. Если бы не эта их тупая жизнь, наверняка стал бы известным футболистом. Между множеством подработок он всегда находил время прийти сюда и погонять мяч. Это что-то типа успокоительного и хобби в одном флаконе. Чимин футбол обожает. К нему он стал приобщать и Чонгука. Гук решил, что нужно поговорить. Весь день на уроках он только и делал, что думал о брате и о том, как все ему объяснит. Гадал с тревогой: поймет Чимин или за шкирку потащит к себе. Чонгуку стремно. Не отпускает легкое ощущение вины, но по-другому он не хочет. Жить с Тэхеном — лучшее, что могло произойти. Гук натягивает на левое плечо вторую лямку рюкзака и решается. Перебегает дорогу и перелезает через ободранную сетку, попадая на футбольное поле. Вокруг больше никого, кроме них с Чимином. Брат стоит спиной и не замечает, как к нему идет Гук. Малой стягивает с головы капюшон и подходит. — Ты все круче это делаешь, — заговаривает он, кивая на мяч, который Чимин успешно набивает ногой уже минуты три. Увидев брата, тот сразу же прекращает и берет мяч в руку. — Тренировки никто не отменял, — отзывается Чимин, хмуро разглядывая усыпанное синяками лицо брата. Больно так, будто Чимина самого разукрасили. — Отец тебя больше не тронет. — Знаю, — кивает Гук, сунув руки в карманы толстовки. — Ви с ним потолковал. — Я видел, — сухо усмехается Чимин. Чонгук глядит на брата вопросительно. — Вчера приехал туда, когда этот уже уезжал. Хорошо наподдал отцу. И я чутка добавил, — Чимин бросает мяч на землю и садится, подогнув разведенные колени и повесив на них локти. — Зачем ты туда приезжал? — спрашивает Гук, плюхнувшись рядом и кинув рюкзак на коротко стриженную траву. — Тебя искал, — пожимает плечами Чимин. — Я понял, что ты к нему свалил, но была надежда. — Это случайно вышло. Я не мог предупредить, прости, — вздыхает Чонгук, виновато кусая губу. Как же паршиво чувствовать это. Гук решает, что медлить больше нельзя. Нужно сказать все сразу. И он говорит: — Чим, я хочу с ним жить. Это не значит, что мне с тобой не нравится, просто… — малой вздыхает и опускает взгляд. — Ну блять, вот ты же любишь Юнги? Тебе же хорошо с ним жить? Да, я это знаю, можешь не отвечать. Короче, вот у меня так же. Чимин глядит на брата с прищуром и вскидывает одну бровь. — Шмотки твои уже у него? — спрашивает он. — Ну… — Гук тянет виноватую улыбку. — Да? — Блять, ну, а хули ты еще разрешения просишь, если все уже сам организовал, — закатывает Чимин глаза. — Да блять, Чимин, ну официально, все такое… — хмурится Гук, дергая травку и рассыпая зелень на землю. Чимин слегка поджимает губы и переводит взгляд на свои красно-белые бутсы. Вчера он видел то, что многое в его понимании изменило. Винсент чем-то даже на самого Чимина похож. Он озабочен тем, чтобы Чонгук учился (что очень удивительно для такого, как он), Винсент тоже заботится о нем так, как Чимин (и вообще-то Чимина это слегка бесит), и он так же готов рвать за малого глотки. И плевать, если это окажется глотка отца Чонгука. — Официально, — издает смешок Чимин. — Забьешь в мои ворота три гола, и можешь жить хоть на свалке, — говорит он, кивая подбородком на футбольные ворота. Чонгук растягивает губы в широкой счастливой улыбке и подскакивает на ноги, отряхивая брюки от травинок. Чимин слегка бьет по мячу ногой в сторону брата и идет к воротам, разминая на ходу ноги. Гук прекрасно понимает, что как вратарь Чимин нихуя не лучший игрок, и забить ему — раз плюнуть. Самого лучшего брата на свете заказывали?