Призрачное счастье

      Думаю, вам не стоит объяснять, почему я мчался домой на всех парах. Чтобы добраться быстрее, я поехал через ресторанную улицу. Что не удивительно, едальни были забиты до отказа народом и даже не думали закрываться. У входов в кафе стояли небольшие лотки с различными сладостями и выпечкой или барбекьюшницы с капающими соком на горячие угли нежными стейками из телятины и лосося, распластавшими клешни румяными лобстерами, окорочками и птичьими грудками.       Рядом с элитными ресторанами дразнили запахами жарящихся на грилях морепродуктов приморские таверны, уютные французские кафе манили нежностью круассанов и пикантностью сыров, пиццерии соревновались тонкостью теста и разнообразием начинки своих круглых шедевров, кавказская шашлычная курилась мангалами, на которых зарумянивались разновидные ароматные шашлыки.       Украдкой посматривая на проносящиеся мимо рестораны, я представлял как там, на кухнях, в печах и духовках запекались целиком молоденькие ягнята, козлята и поросята с луком, чесноком и пахучими травами и специями; представлял как в китайских ресторанах в котлах и казанах кипели и булькали все разновидности пельменей, мантов и равиолей; думал о бесчисленных противнях с расстегаями, пирогами, кулебяками, лазаньями, учпочмаками и бурритами, названия которых покоятся в меню итальянских и мексиканских харчевен; капал слюной на гамбургеры, чизбургеры и фишбургеры, которые скрываются за дверьми просторных Макдональдсов; и рисовал себе соблазнительные картины только-только приготовленных суши, свеже наструганную мороженую рыбу, искрящуюся кристалликами льда, золочённые блюда с маринованными угрями, муренами и осьминогами в японских забегаловках. Я ехал и всё больше для себя понимал, почему Париж считают самым развитым городом по части разных кухонь.       Забыв про всякую боль и кровоточащие раны, я со скоростью ветра миновал ресторанную улицу, свернул в переулок и рванул по узенькому проходу между рядами двух домов. Они возвышались надо мной, как мрачные башни непомерной высоты, построенные в стиле замка в Трансильвании. Их стены с облупившейся от возраста штукатуркой и покрытые немалым количеством граффити, казалось, постепенно сдвигались, готовые задавить меня. У их подножия валялись разбитые в щепки ящики и смятые в квадратные лепёшки картонные коробки, на которых гордо восседали, высоко задрав морды, уличные коты, и их глаза в темноте светились зловещим желтоватым светом, как значки на груди вражеских дозорных. Разогнав пару таких пушистых бродяг рёвом своего мотоцикла и нечаянно наехав на уже мёртвую тушку крысы, я наконец выехал в свой круглый двор, к своей парадной.       Я поставил свой байк на подножку возле фонарного столба и, закрепив на нём противоугонку, со спокойной душой вошёл в парадную. В глазах почему-то было темно и я с ужасом подумал, не разлягусь ли я прямо тут, на лестнице, не дойдя пару шагов до квартиры. К счастью, бог меня от этого избавил. Я зашёл в квартиру, едва ли справившись с замком, и сразу, не снимая куртки и ботинок, камнем повалился на диван. Было двенадцать ночи; могучие деревья за окном, подправленные сумрачными чернилами, отчётливо вырисовывались на фоне неба, по которому, открывая усыпанную звёздами синеву, скользили последние тучи – остатки недавней грозы. Мне оставалось только лежать и ждать, максимально правдоподобно строя из себя жертву.       Уже спустя часа пол в квартиру позвонили. Я пошёл открывать дверь, но света в прихожей решил не включать, чтобы не шокировать свою гостью прямо с порога. Звонок раздался снова. – Кто? – Конь в пальто, - ответил такой знакомый, тёплый голос. – Я это, кому ты ещё кроме меня то нужен? Наша встреча уже стартовала с остроты. Я не знал, откуда у неё это пристрастие оскорблять меня каждый раз, когда она меня видит, но спуску я ей давать не собирался. – А вот за это я могу и не открыть. И будешь ты торчать на лестнице, пока сторож тебя не спровадит. – Такого счастья, спасибо, мне не надо. Открой, будь любезен. Я молча усмехнулся, выдвинул засов из щеколды и отошёл в сторону, освобождая проход. – Да ты метеор, скажу я тебе. – Благодарю, стараюсь, - Анели улыбнулась и зашла. Куртка была небрежно накинута ей на плечи, а в руке она держала пакет из «Карфура». – Вот, я принесла тебе кое что. Уверена, ты ничего ещё не ел. – Какая забота, - растрогался я без единой нотки сарказма. – Не стоило, честно. Я очень ценю твою любезность, но это слишком. – Заткнись, - она протянула мне пакет и кинула куртку на вешалку. – Лучше помоги разобрать пакет, чем языком чесать. Не понесу же я продукты обратно в супермаркет. – Не понесёшь, конечно. – Вот именно. Тем более я готова поспорить, что у тебя в холодильнике пустота похлеще, чем в твоей голове. Про голову звучало обидно, но на деле это было очень недалеко от истины. Анели прошла за мной в комнату. Там горел верхний свет, поэтому я старался не поворачиваться к ней лицом, но она об этом заговорила сама. – А теперь иди сюда, дай мне взглянуть на свои увечья. – Это точно необходимо? – Я для этого приехала, поэтому уже поздно откашивать. Поздно пить боржоми, когда печень отказала, не слышал такого выражения? – Не слышал, - честно признался я. – Ну и ладно, чёрт с ним. Подойди ко мне. Я нехотя подошёл к ней и поднял голову, давая ей осмотреть моё лицо. Судя по испуганно вспыхнувшим глазам, она ожидала от случившейся драки каких-то менее существенных повреждений. – Да уж, - протянула она, выдыхая. – Знай я что всё так плохо, приехала бы раньше. – Всё совсем не плохо, - возразил я. – Так, пара царапинок и только. Анели покачала головой, но ничего не ответила, и молча ушла в ванную, оставив меня одного сидеть на диване. Вернулась она спустя пару минут с двумя смоченными горячей водой полотенцами. Одно она протянула мне и сказала приложить к заплывшему глазу, а другим осторожно обтёрла моё лицо, дабы смыть с него запекшуюся кровь. Это было больно, но я забывал об этой боли сразу же, как только вспоминал, что меня касаются именно её руки. – Ты чем-то мазал? Кровь сама свернулась? – Ничем не мазал. Только по приезде перекисью обработал. – Слава богу, хоть до чего-то додумался, - Анели полезла к себе в сумочку и достала оттуда тюбик какой-то антибиотической мази. – Посиди немного, подержи полотенце у синяка. Я сейчас тебе что-нибудь быстро приготовлю, а потом смажу раны. После моего одобрительного кивка она ушла на кухню. Я нащупал пульт, на котором сидел, и включил первый попавшийся канал. Это, как ни странно, оказались мультфильмы. Я не без удивления смотрел на прыгающих и бегающих на экране анимированных очеловеченных зверей и всё диву давался, неужели подобного рода убожество действительно считается чем-то ещё, помимо ночного кошмара? И почему это вообще показывают на детских каналах? Безусловно, эти мультики могли бы составить неслабую конкуренцию немецким сказкам, от которых дети орут по ночам. Потому что может ли быть что-то ужаснее тигрёнка, прозванного Даниэлем и носящего красную худи, красный Converse и наручные часы от Gucci, но не носящего при всё этом штаны? Кстати, в этом мультфильме, как я заметил, штаны вообще носят только представительницы женского пола, так что это практически сексизм.       Пока я пытался найти, к чему бы ещё придраться, с кухни вернулась Анели, неся в руках тарелку с жаренной картошкой, щедро политой кетчупом, с кусочками нарезанной колбасы и веточкой укропа. От еды распространялся такой соблазнительный и вкусный аромат, что я непроизвольно повернул голову в сторону своей гостьи. – Смотришь высокоинтеллектуальную передачу? - пошутила она, приземляясь рядом со мной на диван. – Вроде этого, - я тоже усмехнулся и принял протянутые мне тарелку с вилкой. – Это «Тигрёнок Даниэль и его соседи». – Понятно, - Анели саркастично кивнула и открутила крышечку от тюбика с мазью. – Ты ещё мне их по именам перечисли. – Имён ещё не выучил. К счастью. Не мешая мне наслаждаться нормальным ужином, она принялась за работу. Я долго ел, с наслаждением смакуя каждый кусочек, а она долго молчала, выдавливая мазь себе на палец и аккуратно размазывая её по моим царапинам, но наконец задумчиво заговорила: – Знаешь, у тебя очень неправильный подход к жизни, приятель. Жди худшего, и никогда не разочаруешься – не самый позитивный девиз. – Не правда. Мой девиз: жди самого плохого – тогда, может, разочаруешься не так сильно. – Да ты у нас философ, - она усмехнулась и продолжила возиться со смазыванием ран. Пока она усердно меня выхаживала, я рассматривал её новый, весьма необычный для неё прикид. Она оделась в облегающие, сужающиеся книзу светло-лиловые брюки и светло-розовую блузку на пуговицах, заправленную в брюки. Волосы у нее не были по обычному уложены в тяжёлую косу, а были зачесаны коком и причудливо повязаны шелковым платочком в цвет брюк. Блестящие глаза «со слезой» она чуть подвела фиолетовым и мазнула губы розовой помадой. Контуры же губ обвела более темным оттенком розового, что создавало впечатление, будто они у нее очень пухлые. В этом наряде Анели мне напоминала бабочку. С крыльями, кажущимися нежно-стеклянными, чуть подёрнутыми сетью тёмных прожилок. Такая бабочка, в своей прозрачной наготе вьющаяся под сумеречными кронами деревьев, зовётся Hetaera Esmeralda. У неё на крылышках только один красочный блик – лилово-розовый, и этот блик, единственно видимое на невидимом созданьице, делает её похожей на подхваченный ветром лепесток.       Ещё бывает листовидная бабочка; её крылышки сверху блещут полнозвучной триадой красок, с нижней же стороны дьявольски точно воспроизводят древесный лист, не только формой и прожилками, но ещё и скрупулёзным повторением мелких шероховатостей, даже будто бы капельками росы или бородавками грибка. В ветвях дерева это лукавое существо, стоит лишь ему высоко поднять крылышки, так плотно сливается с листвой, что её не отыскать и самому алчному врагу. Но это описание, скорее, подошло бы Мелани. Она всегда относилась к тому типу девушек, который в компании незнакомых предпочитает не выделяться. Я рассказал о своих мыслях Анели, да вот только безуспешно я пытался передать ей свою растроганность лепидоптерологией и мимикрией, повторяющей всё – вплоть до мельчайшей ущерблённости. Она лишь усмехнулась и выдала остроту про то, что, похоже, у меня поднялась температура. – Ничего у меня не поднялось, - я фыркнул. – Это, можно сказать, был своего рода тонкий комплимент, который ты даже не оценила по достоинству. – Ну извини уж, я же не знала, что помимо литературного критика, фармазона и философа ты ещё и лепидоптеролог. Сарказм. Это была очередная жестокая насмешка, задевшая меня прямо за живое. После каждой такой острой фразы я задумывался о том, почему я никогда не могу ей ответить той же монетой? Почему мне всегда так стыдно и неловко её оскорблять и почему она не познаётся в том же чувстве, что и я? Ко мне в голову начинали закрадываться щекотливые догадки о том, что я подминаюсь под женщину и веду себя как последний подкаблучник. – А что это? - вдруг спросила меня Анели, беря с тумбочки лежащий на ней блокнот. – Это мой личный дневник. Точнее, не то чтобы он прямо личный, но иногда я в него кое-что записываю, ну или просто делаю какие-то зарисовки. Особенно когда делать нечего он спасает от скуки. – А дашь мне что-нибудь почитать? Мне всегда было интересно, о чём ты думаешь в некоторые моменты. Я не думал ни о чём постыдном, да и о ней почти ничего не писал. А если и писал, то только хорошее, упоминая какая она добрая, заботливая и бла-бла-бла. При жизни Джори мне как-то посоветовал: «Девушки ревнивы, все поголовно, как Геры. Поэтому когда у тебя появится девушка, ты вместо одного личного дневника начинай вести два. В одном пиши всё в розовом свете, про птичек, цветочки и про то, как ты любишь свою девушку, какая она у тебя замечательная и прелестная, и оставляй его всегда на видном месте, чтобы она, если что, могла в любой момент прочитать его. А во второй пиши все свои истинные чувства и мнения, но его прячь где-нибудь под подушкой. Желательно, чтобы оба дневника внешне ничем друг от друга не отличались». Девушки у меня пока так и не появилось, но его совету я непроизвольно последовал. – Ладно, читай. Но если ты надеешься вычитать оттуда что-то новое для себя, то не хочу тебя расстраивать. Анели пожала плечами, раскрыла блокнот на самой первой странице и с упоением погрузилась в чтение. Она читала долго и сосредоточенно, но вдруг откинулась на спинку дивана и захохотала, не в силах совладать с собой. Я наблюдал за ней с недоумением, пока наконец её экспрессия не поутихла. – Извини, не сдержалась. – Считай, ты уже прощена, - я невозмутимо пожал плечами. Я так толком и не понял, что у неё вызвало такую бурю эмоций, но меня обрадовало то, что я, хоть и невольно, смог её рассмешить. – Твоему дневнику определённо чего-то не хватает. Можно я кое что в нём напишу? Я смутился. Предложение было заманчивое, но весьма непредсказуемое и даже, я бы сказал, азартное. Но, недолго думая, ответил: – Пиши. Если это не какая-нибудь пошлая шутка или очередной еврейский мат, то you are welcome. – Какой там еврейский мат, о чём ты. Я уже давно решила не использовать его больше. Аж с сегодняшнего утра. Анели взяла с тумбочки ручку и размашистым почерком написала на чистой странице: Это абсурд, вранье: Череп, скелет, коса. «Смерть придет, у неё Будут твои глаза». – Это что? - немедленно поинтересовался я, глядя на плавно скользящий по бумаге грифель. – Стихи, - ответила она. – Бродский. Ты читал его? – Впервые слышу, честно. – Эх ты, темнота, - она дала мне лёгкий щелбан в ухо, так как помнила, что лоб у меня до сих пор весь ноет. – Он был русским и американским поэтом. На мой взгляд, одним из самых великих. Его стихи сейчас переведены на более чем семь языков. – Мне это ни о чём не говорит. – Il pauvre petite, es malheureuse comme les pierres,{Бедняжка, ты несчастен, как камни, - от франц.}- протянула Анели с наигранной жалостью в голосе. – С чего ты взяла, что камни несчастны? Они лежат себе на дороге и лежат, и никто их не трогает. Она покачала головой и уже который раз за вечер не удостоила меня ответом. – Может, ты не наелся? Тебе приготовить что-нибудь ещё? – Конечно! - я сразу оживился, когда дело снова зашло о еде. Раз уж мне выпала такая возможность поиграть в больного, то почему бы не воспользоваться ею как следует? – Пожаришь мне мяса с бальзамическим уксусом? У меня в морозилке лежит свинина, только её разморозить надо. – Ишь какой хитрый. А хрена с маслом, случайно, не желаешь? – Нет, хрена с маслом не желаю. Желаю мяса. Знаешь, такой сочный кусок мясца. Анели улыбнулась, положила блокнот обратно на тумбочку и на выдохе встала с дивана. – С такими темпами завтра тебе придётся меня выхаживать. – И выхожу, - я спокойно улыбнулся. – Око за око, зуб за зуб, как говорится. И услуга за услугу. Сегодня – ты, а завтра – я. – Да, только «завтра» то это никогда и не наступит, - она наклонилась и я почувствовал её мягкие губы, коснувшиеся моей макушки. – Пока я вожусь на кухне, помажь ещё раз раны мазью где-нибудь через минут двадцать, о'кей? – О'кей, - я кивнул и, смущённый, наблюдал за ней, пока она не скрылась в дверном проёме кухни.