***
Когда они подходят к квартирке, что снимает Мариан Неа уже на пределе. Он вбегает в подъезд многоквартирного дома и начинает долбить в необходимую ему дверь кулаками и носками ботинок. Долбить приходится долго. Очень долго. И Мана, который в общем-то не собирается уходить, просто садится на пол, грустно усмехаясь. – Представь только… Кто бы мог подумать… Наш Аллен, и вдруг влюбился… Наша-то гарпия, которую весь университет боялся, и вдруг… С ума сходит, плачет… И вот тут дверь открывается. От Мариана веет алкоголем, но на ногах он стоит на удивление твёрдо. – Чего? Неа от неожиданности едва не вваливается в грязную комнатушку, раскрывает рот, чтобы начать орать, но Мариан отодвигает его в сторону одним движением руки. – Что ты сказал? – он поворачивается к Мане, уже поднимающемуся с пола, и буквально вздёргивает его на ноги за плечи. – Плачет? Глаза у Мариана сейчас почему-то бешеные и горят огнём, будто у чёрта. А Мана выглядит на удивление спокойным. – А ты разве не заметил, как он осунулся? Глаза красные, сам смотреть на тебя не может. А ты даже не пришёл сегодня. Он выгнал нас, едва успев закончить урок. Совсем думать не может ни о чём другом. Мариан ухмыляется, глядя в его глаза. – Что же тогда он так меня ненавидит, что всякий раз от себя отваживает, отталкивает, бьёт, работой только заваливает, как мальчишку какого-то… Неа снова хочет открыть рот, но на этот раз подчиняется поднятой руке Маны и опять умолкает. – Потому что, идиот ты, он даже поверить не смеет, что понравился вдруг такому красавцу разумному! А ты никак этого понять не можешь, лишь бы в постель его затащить, кретин! Мариан смотрит на него всё такими же бешеными глазами ещё с минуту. А затем разворачивается и уходит прочь, на улицу. В чём был. В домашних тапочках. Растянутых штанах и заляпанной вином рубахе. Неа лишь удивлённо смотрит ему в след, а Мана довольно улыбается и ласково целует брата в щёку. – Не переживай. Он придёт, куда нужно.***
Мариан вваливается в дом Аллена, даже не заметив того, что двери оказываются так и не заперты, хотя на дворе уже глубокий вечер и темнота становится почти непроглядной. Он просто захлопывает её за собой, особенно не обращая внимания на то, что с ней может случиться. Аллена в холле нет. Нет его и в гостиной, и на кухне, и в спальне. Нет нигде, а значит, остается лишь одно место. И Мариан ругается на себя за то, что не смог понять сразу. Он дёргает ручку двери в лабораторию, и та, на удивление, поддаётся. Только вот Аллена Мариан с первого взгляда и не находит. Ему приходится пройтись по разбросанным листам, инструментам, болтикам и шестерёнкам, прежде чем, наконец, заметить на кресле бесформенную кучку из серых тряпочек, пледа и чего-то ещё. По всей видимости, ещё живого, потому что вся эта кучка словно бы дышит, то поднимаясь слегка, то опускаясь. Недолго думая, Мариан хватает то, что запрятано под тряпками на руки. Аллен тут же просыпается внутри своего кокона, высовывает голову, смотрит огромными глазами на Мариана, и сам не может произнести и звука трясущимися губами. Он хочет то ли плакать, то ли ругаться, но всё вместе не получается, потому он просто кусает губы и смотрит, смотрит, смотрит до тех пор, пока Мариан не уносит его на второй этаж, в спальню, и не принимается распаковывать этот кокон. Тут Аллен начинает сопротивляться. Молча, но резко и агрессивно, и Мариан впервые повышает на него голос: – Успокойся! Я ничего не буду делать с тобой, пока ты не хочешь, я просто хочу уложить тебя спать по-человечески! И вот тут Аллена прорывает. Он начинает плакать, прятать лицо в ладонях, ругаться, кричать и пытаться ударить ученика в грудь ослабевшей рукой: – Я ждал! Я тебя ждал, а ты даже не соизволил явиться, я думал… Думал, что ты даже не придёшь больше, а тебе… Тебе лишь бы взять меня, да? Лишь бы сломать, подчинить, как свою игрушку, ничего больше. Ещё один, да? Ещё один в коллекции? Я же вижу всех их! Я вижу, как они хотят тебя, тебе стоит только… Мариан вздыхает и просто зажимает его губы ладонью, осторожно откидывая на подушку. – Я ложусь с вами, Учитель. А завтра мы начинаем снова работать над вашим проектом. Нам стоит поторапливаться, сроки истекают. Аллен, кажется, даже не знает, что сказать, хотя ему очень хочется, а Мариан просто обнимает его и в самом деле ложится рядом, прямо в одежде. И крепко прижимает к себе. – Я хочу лишь вас, глупый Учитель. Вы всё ещё этого не поняли, всё ещё! Я люблю только вас, я наслаждаюсь лишь вашими руками. Мне не нужен никто другой. Аллен постепенно замолкает. Перестаёт дрожать, биться и сопротивляться. Слёзы бегут по его щекам, и он успевает произнести слабым шёпотом лишь несколько слов, прежде чем провалиться в спасительный сон: – Не смей больше так уходить… Мариан ухмыляется и прижимает его ближе к себе. – Не уйду.***
Проходит несколько месяцев, прежде чем им вдвоём всё-таки удаётся собрать самый первый их микроскоп, способный увеличить изображение в несколько тысяч раз. От него есть пока что только корпус и линзы, но он уже работает, и Аллен едва не вскрикивает, глядя на препаратном стекле на кровь из только что порезанного кухонным ножом пальца. – Ты посмотри на это! Мариан подбегает почти сразу. – Смотри. Смотри! Вот эти, маленькие! Биологию Мариан тоже успел изучить довольно неплохо, и теперь с изумлением таращился на неизвестные ему структуры. – Что за… Аллен вскакивает и хлопает в ладоши. – Ты понимаешь? Ведь я предупреждал, всем говорил, что мы увидим с этим изобретением, но… Мы можем! Мы можем предъявить его! На следующем же семинаре предъявить! Представь, какой это будет прорыв! Он вдруг кидается на шею Мариана и обнимает его так крепко, что у него хрустят рёбра. И смеётся. Радостно, задорно и весело смеётся, целуя ученика то в щёку, то в лоб, то в подбородок. Он постепенно сдаётся. Медленно позволяет ученику прикасаться к себе всё больше, гладить, касаться бёдер, смотрит на него огромными глазами, дрожит, губы кусает, но разрешает изо дня в день всё больше, и улыбка у него всё более яркая, светлая, искренняя. Отчего Мариан и сам готов смеяться так же беспрестанно и радостно. Мариан вдруг подхватывает его на руки и кружит быстро, с силой прижимая к себе, отчего Аллен ахает и кладёт голову на его плечо. – Прекрати, прекрати! Отпусти меня, я тяжёлый! Тот лишь фыркает в ответ на это и опускает его на пол возле стены, тут же вжимая в неё и целуя ласково, очень медленно, чтобы не спугнуть такого счастливо сейчас Аллена. Тот отвечает. Отвечает смело и нежно, обнимает его за шею, выгибается, сам тянется к чужой тёплой груди, и позволяет жёстким ладоням ученика скользить по его животу, мягко забираться под рубашку, гладить бледную кожу, скользить ниже и ниже, легко разводить бёдра, позволяет всё это, даже сам этого не понимая, подаётся ближе, всхлипывает в поцелуй и вдруг вжимается в него пахом. Мариан аж распахивает от удивления глаза, но опускает ладонь ещё ниже и мягко сжимает возбуждённую плоть, а затем переводит взгляд на совершенно красного и запыхавшегося учителя. – Я… Он хочет сказать что-то, но мысли разбегаются тараканами. Перед глазами снова встают горячие сны, в которых он отдаётся жарко и страстно, и от этого Аллен краснеет ещё больше. – Мариан… Тот улыбается, понимает всё сам и словно читает его мысли. А затем целует Учителя снова. Мягко стягивает домашние штаны чуть ниже, ласкает легко сквозь хлопковую ткань белья, и усмехается довольно, слыша самый первый и тихий несдержанный стон. – Я ничего не сделаю без вашего желания, Учитель. – Да… – тихо шепчет в ответ Аллен и выгибается, прижимаясь ещё ближе, доверяясь ему полностью, без остатка. И стонет снова, краснея и кусая губы, когда член его сжимают чуть-чуть сильнее и двигают кольцом пальцев вниз, обнажая головку. Ему хочется плакать, всхлипывать и прятать лицо, но вместо этого Аллен только жмётся ближе к своему наглому ученику, стараясь не слишком громко стонать. А тот ласкает его невесомо, тепло и нежно, покрывает поцелуями его шею, чуть прикусывает кожу, так, чтобы не оставить слишком ярких следов, хотя ему хочется, до ужаса хочется как следует укусить вредного учителя, чтобы показать, что Аллен принадлежит лишь ему. Только ему. Никому больше, кроме него. Но он всё ещё сдерживается, даже когда собственное возбуждение становится довольно болезненным и Мариан вжимается пахом в чужое бедро. Даже когда чужие тонкие робкие пальцы забираются под его бельё и обхватывают, пытаясь повторять те же ласки, что дарит ему ученик. Мариан снова целует искусанные уже губы. Жарко, настойчиво и чуть грубовато. А затем отстраняется и смотрит в мутные теперь серые глаза своего Учителя. – Не стесняйтесь. Дома нет никого, кроме нас. И слышит наконец стон. Ничем не приглушённый, сладкий и такой долгожданный стон. Аллен уже мало что понимает, зарывается лицом в его волосы, сам ласкает его, всё ещё несколько робко, и жмурится, стонет в плечо Мариану, то и дело всхлипывает и подаётся вперёд к его ладони, весь дрожит и начинает вдруг что-то шептать, тихо-тихо, просить, умолять, снова кусать и без того истерзанные губы, а потом шепчет в самое ухо ученика: – Пожалуйста… Я скоро… не выдержу… пусти… Но Мариан только крепче сжимает ладонь и двигает ею сильнее, отчего Аллен распахивает глаза и стонет ещё громче, содрогается всем телом, замирает… И обвисает, обнимая Мариана за шею одной рукой и прижимаясь к нему всем телом. Мариан рычит. Вжимается в его ладонь, с силой двигает бёдрами сам, заставляя бедного Аллена краснеть ещё больше, и вскоре тоже пачкает его пальцы липким и белым, а затем подхватывает едва держащегося на ногах Аллена, чтобы опустить его в ближайшее кресло, то самое, из которого месяц назад доставал дрожащий ворох тряпья, в который укутывался тогда такой несчастный и глупый учитель. – Теперь придётся стирать одежду, – хмурится Аллен, будто бы приходя в себя ненадолго. – Вы совсем дурак у меня, Учитель… – тихо шепчет он, и опускается рядом, прямо на пол, закрывая глаза и устраивая голову на чужом колене. Аллен не против. Он даже умолкает, чтобы не тревожить сейчас так мирно сидящего у его ног дерзкого ученика, и касается чистой ладонью его волос. – Тебе… было хорошо? В ответ он слышит лишь ещё один хмык. Затем Мариан поднимает голову и лениво целует его ладонь. – Иначе и быть не могло.