***
На следующее утро Мариан просыпается в чужой кровати, укутанный одеялом. За окном уже светло, и сперва он подрывается, забывая, что сегодня выходной день, а потом ошалело оглядывает комнату, в которой он оказался. Аллена рядом уже нет, и Мариан вздыхает несколько печально, поднимаясь с кровати. Он оглядывает свою помятую одежду и усмехается, представляя, сколько ворчания сейчас придётся услышать от своего учителя, а затем направляется вниз, на кухню, с которой уже доносится аромат блинчиков. Он замирает, когда добирается, наконец, до учителя. Опирается о кухонный косяк и просто смотрит, наклонив голову, смотрит, как Аллен, настолько домашний сейчас, в мягоньких тапочках и почему-то розовом фартучке стоит у плиты, мурлыча себе под нос какую-то песенку. Впрочем, Аллен довольно быстро оборачивается, и вдруг улыбается, оглядывая изрядно помятого Ученика. – Проснулся? Доброе утро. Мариан не знает, что и сказать. – Не стоило… У вас ведь больная нога. Я бы сделал всё сам. Аллен почему-то вдруг качает головой, улыбаясь. И отвечает так тихо, что Мариан едва может расслышать. – Я хотел сделать завтрак. Он краснеет. Но глаз, вопреки всему, не отводит. Не сейчас. И Мариан шагает навстречу. Внезапно, порывисто, а затем вдруг обнимает Аллена, такого домашнего сейчас, такого тёплого, пряча лицо на его плече. Тот тут же начинает бурчать и шипеть, что в его руках горячая лопатка, а на сковороде вот-вот пригорит очередной блинчик, но не вырывается. Просто стоит, позволяя ему делать всё, что взбредёт в эту патлатую голову. – Так и быть, можешь сегодня провести день у меня, пока не пришли Неа и Мана, – наконец говорит он, и Мариан отрывается от Аллена уже абсолютно счастливым.***
День проходит вполне спокойно, если не считать тех моментов, когда Мариан пытается зажать собственного учителя в любом уголке потемнее, чтобы поцеловать жадно и страстно, то и дело вклинивая собственное колено между его бёдер. Аллен возмущается, Аллен шипит, и под конец дня он уже заваливает ученика работой настолько, что тому просто некогда «заниматься своими глупостями». Тот, правда, делает всё без препираний, и снова, и снова лезет к любимому учителю за наградой всё более дерзко. Потому, когда приходят Неа и Мана, Аллен уже просто на взводе, весь растрёпанный и красный, он загоняет всех троих учеников на занятие, косо поглядывая при этом на Мариана, который, впрочем, ничуть этого не смущается, скорее, наоборот, выглядит, как очень довольный кот, чем бесит Аллена ещё больше. Всё занятие не складывается, Неа глядит на чересчур радостного Мариана, вальяжно развалившегося на своём диванчике, хмыкает и чуть ухмыляется, Аллен от этого начинает заикаться, хмуриться и ворчать всё больше. Наконец, когда выясняется, что в самом деле прилежно слушает его один только Мана, он взрывается. – Ты, – Аллен кивает на Мариана всё с тем же хмурым выражением лица, – Марш в лабораторию, убирать бардак, который ты там сегодня развёл, а вы двое… Он вздыхает и пытается хоть немного успокоиться, потому что по крайней мере Мана перед ним ни в чём не виноват. – Идите домой. И Неа… Если тебе хочется посмеяться и что-то обсудить – будь добр, занимайся этим не на моих занятиях. Мана, понимая, что учитель их явно взбешён, собирается быстро, затем заталкивает в свой же портфель вещи брата, и тянет его за руку, чуть краснея и прощаясь с сердитым Алленом, который их уже практически не слышит. Когда он всё-таки выпроваживает обоих близнецов и заходит в лабораторию, то оказывается тут же прижат к стене горячим, сильным и явно несколько потерявшим разум Учеником. – Какого… – Аллен пытается ещё возмутиться, но Мариан целует его, не позволяя сказать и слова. Вжимает в стену сильнее, касается ладонью груди, слыша задыхающийся всхлип, и сам уже дышит неровно, рвано, ведёт ниже, к животу… – Вы так прекрасны, Учитель… – шепчет он в самые губы Аллена, и, пока тот не успел ему ничего ответить, целует снова. Нежно и вместе с тем очень страстно, опуская руку всё ниже, оглаживая узкие бедра и чувствуя собственным коленом, как нарастает чужое возбуждение. Он выпрямляется на мгновение, и вдруг кладёт ладонь на горячий, пульсирующий уже пах, усмехается в ухо Аллена, прикусывает мочку совсем слегка, чувствуя, как плавится под его натиском любимый учитель, чуть сжимает пальцы, слыша первый тихий и прерывистой стон, и вдруг… Аллен, воспользовавшись моментом, когда ему перестаёт мешать чужое колено, с силой вклинивает уже собственное между ног Мариана, заставляя того мигом согнуться и застонать от боли. – Куда ты, мать твою, лезешь, тупой ученик! Пошёл вон отсюда! И чтобы я тебя здесь не видел, слышишь?! Пока Мариан всё ещё пытается выпрямиться и отойти от достаточно сильного удара, Аллен попросту выталкивает его за дверь лаборатории и запирает её изнутри, весь красный, смущённый и запыхавшийся. И, что самое страшное, страстно желающий продолжения.***
Больше Мариана к телу близко не подпускают. Шарахаются в сторону, шипят, раздражаются на каждом шагу, не позволяют не то что поцеловать, а даже притронуться, и Мариана это начинает постепенно бесить всё больше. Проходит несколько дней беспрерывной работы. Мариан выматывается как только может. Пары отнимают у него слишком много времени, и он начинает нещадно пропускать их, компенсируя практически все знаниями, получаемыми в лаборатории Учителя. Тот, конечно, пыхтит, ворчит, затем начинает кричать, но не помогает ничего, и Мариан продолжает прогуливать пары и всё время торчать возле него, в его доме, постоянно мозоля глаза и то и дело пытаясь дотронуться. Аллен краснеет, царапается, кусается, ругается и пытается драться. Мариан отстаёт, и его снова заваливают работой настолько, что он начинает засыпать на рабочем месте. Только вот теперь он просыпается либо самостоятельно, либо грубым окриком злого Аллена, стоящего на пороге лаборатории. – Если спишь – так иди домой! Ещё сделаешь ошибку, и провалишь мне весь эксперимент. Мариана это бесит уже до края, и он дёргается, хмурится, срываясь с места и роняя стул, а затем уходит быстро, даже не попрощавшись, без тени привычной улыбки на лице. И Аллен, побежавший было следом, замирает у захлопнувшейся двери, глядя на неё круглыми то ли от ужаса, то ли от обиды глазами. А затем обхватывает тонкими руками свои плечи и опускается на пол, закрывая глаза и едва слышно всхлипывая. – Дурак… – шепчет он, уже и не надеясь, что Мариан услышит его, что хотя бы просто вернётся назад.***
Однако тот возвращается. На следующий день приходит сразу же после пар, как всегда, и заваливается в лабораторию, раздражённый, хмурый и молчаливый. Аллен не может на него смотреть, и потому просто уходит из лаборатории, позволяя ему заниматься, чем он пожелает, и прекрасно зная, что перед каждым ответственным шагом он всё равно придёт за советом к Учителю. Когда через несколько часов он, уставший, выползает на кухню, чтобы глотнуть хотя бы чашку чая, Аллен уже сидит там. Бледный, растрёпанный и совершенно тусклый, словно из него высосали все краски. Мариан выдыхает и подходит к чайнику, стараясь на него не смотреть. Всё идёт совсем не так, как он хотел этого и планировал, всё вообще никак не идёт, и Мариан искренне не понимает, что он сделал не так, чем заслужил такое к себе отношение. И тем более он не понимает, почему же Аллен чуть не плачет сейчас, украдкой вытирая слезу и то и дело отворачиваясь, не желая даже взглянуть на ученика своего. Чай ему пить уже не хочется. – Я собрал большую часть корпуса. Остались незначительные детали. Дайте мне ещё пару дней, и всё будет готово. Он разворачивается, мрачно кусая губы, и уходит прочь. Аллен поднимает голову, чтобы остановить его, но почему-то звуки замирают в глотке и не хотят выходить. Вместо них из глаз опять катятся слёзы. – Какой же дурак! – и ему уже самому непонятно, кто же из них действительно дурак.