***
Близнецы исчезают с пиршества достаточно быстро, за что Мариан очень им благодарен, и едва только они закрывают за собой дверь, как тот подходит к учителю сзади, ласково обнимая его за талию и опять прижимая к себе. Аллен фыркает, едва не роняя бокалы, которые взял, чтобы убрать в раковину, и щурится, скрывая улыбку. – Не тискай меня, не то я всё разобью! Иди отсюда. Прими душ, пока я мою посуду. Я скоро приду. Мариан хмурится, не очень понимая, что происходит, но послушно отпускает учителя, напоследок целуя его в плечо, и в самом деле исчезает в душе. Он успевает вымыться, дойти до спальни и даже начать читать какой-то научный журнал старых выпусков, что лежит на тумбочке возле кровати Аллена, весь в ненужных уже заметках, когда вдруг появляется сам Аллен. И Мариан обмирает, не смея отвести глаз от стройных бёдер, по которым ещё катятся капли воды. Аллен смущённо улыбается и сжимает край местами влажной рубашки – кажется, единственной оставшейся на нём вещи, и медленно подходит ближе к кровати, не смея поднять на ученика глаз. Но Мариан тянется к нему сам. Обнимает за талию, тянет, заставляя опуститься к себе на колени, и шепчет жарко и глухо: – Что же вы творите, учитель... И он совсем не ожидает услышать в ответ тихое, слегка дрожащее: –Можешь… Делать сегодня, что хочешь… И Мариан словно бы сходит с ума. Падает на кровать, тянет учителя сверху, забирается пальцами под эту рубашку, целует его, кладя ладонь на чужой затылок, перебирает волосы, жадно вдыхает аромат его кожи, шепчет с придыханием, несколько недоверчиво: – Всё..? Аллен, уже порядком смущённый и возбуждённый, мягко вжимается в его бедро, улыбаясь, и кивает совсем слабо. – Всё, что хочешь, – повторяет он, и Мариан не может сдержаться. Рывком переворачивается, подминая под себя Аллена, рычит всё-таки, кусает его в шею, от чего слышит слегка испуганный прерывистый вздох, гладит его грудь, его руки, касается пальцами твёрдых сосков, скользит губами ниже по шее к ключицам, касается их кончиком языка, шепчет, как же всё-таки прекрасен его Учитель, расстёгивает непослушными пальцами надоедливые пуговицы, заставляя Аллена отворачиваться от стыда, и ласкает его грудь, спускаясь всё ниже, гладит стройные бёдра, изводит его постепенно и ласково, и вскоре касается горячим дыханием его члена, отчего Аллен выгибается, вздрогнув, и сжимает пальцы в красных волосах. – Ты мой. Только мой, слышишь? Ты теперь лишь мой. И Аллен отвечает ему, уже намного смелее, когда чувствует чужие губы на головке своего члена: – Лишь твой, да… И тут же захлёбывается стоном, когда Мариан начинает ласкать его горячо, хоть и медленно, касается пальцами напряжённых яичек, дразнит языком щёлку уретры, обводит уздечку и заглатывает глубже, сжимая губы сильнее и заставляя Аллена под собой метаться от неизведанных новых ощущений. Он старается только не дёргаться, не подаваться навстречу слишком уж резко и дрожит, стонет, то и дело хватая губами воздух, сжимает пальцы то в волосах Мариана, то на простыне, и ему кажется, что он постепенно сходит с ума, пока Мариан вдруг не отрывается от него и не спрашивает хрипло: – Мазь… Аллен тут же краснеет ещё пуще прежнего, но вдруг достаёт из тумбочки необходимый тюбик, пихает его в ладонь Мариана и отворачивается, когда тот снова опрокидывает его на подушки. – Только… Мариан поднимает голову и смотрит на него внимательно и в то же время почти что хищно. – Прошу… Нежнее. И у того сносит крышу от осознания, что у Учителя он видимо всё-таки первый. – Да… Он снова обхватывает губами головку, снова принимается ласкать её с жадностью, пока вскрывает маленький тюбик, и мягко проводит уже влажными пальцами между ягодиц Аллена, ласкает пока ещё невесомо, чуть нажимает, отчего тот вздрагивает и снова стонет, а потом вдруг подаётся навстречу. А затем медленно вводит в горячее податливое нутро один палец, принимаясь растягивать, глушит дискомфорт ласками спереди, заглатывает уже почти полностью, слышит тихое, сбивчивое: – Не торопись так, – но продолжает ласкать его всё горячее, медленно подготавливая, добавляя второй палец и слыша тихое шипение Аллена. Тот мечется под собственным учеником, цепляется за его волосы, дрожит и извивается, когда Мариан ласкает его особенно чувственно, берет слишком глубоко в рот, и уже почти хнычет, почти просит, сам не зная чего, пытается подаваться навстречу его пальцам бёдрами, но его удерживает сильная и широкая ладонь, от чего нетерпение становится ещё ярче. Ощущения слишком сильные, почти невыносимые, невозможно приятные, и он плачет, почти умоляет, шепчет, что не выдержит больше, снова просит наконец взять его, и тогда Мариан всё-таки убирает пальцы, заставляет Аллена обнять себя ногами за талию, шепчет, что так будет легче, подкладывает под поясницу подушку, попутно стягивая с себя штаны вместе с бельём и размазывая по уже болезненно твёрдому члену остатки мази, а затем вжимается самой головкой, дразнит, пока Аллен вдруг не дёргается сам, не насаживается на него в нетерпении почти что на половину и не замирает, кусая губы, чтобы не кричать от боли, не выгибается сильнее, до хруста в спине. Мариан резко выдыхает и сам замирает в мучении. – Глупый… Учитель! – хрипит он, а затем двигается снова. Медленно проникает полностью и опять замирает, позволяя привыкнуть к себе. Из глаз Аллена катятся слёзы, и Мариан собирает их губами, шепчет что-то, успокаивает его, всё ещё не двигаясь, просто ожидая, когда он успокоится, пока сам не будет готов, пока не шепнёт наконец: – Пожалуйста… И только тогда он двигается опять. Так же медленно, уже с трудом удерживая себя в руках, но плавно, боясь причинить Учителю лишнюю боль. А тот вдруг обнимаете его, притягивает ближе, шепчет глухо, как любит его, откидывает голову, и Мариан тут же принимается вновь ласкать его шею, сперва нежно, затем всё горячее, всё сильнее и жарче, и иногда Аллен вскрикивает от слишком резкого движения или от очередного укуса, шипит, возмущается, что наутро весь будет в его отметинах, чем заводит ученика лишь сильнее. Они забывают почти обо всём. О своём триумфе, о деньгах, микроскопе, заказе, мир сужается до одной только кровати, одного лишь жара двух тел, Мариан двигается всё свободнее, почти срывается, Аллен вскрикивает, совсем переставая смущаться, и стонет так сладко, что это срывает Мариану остатки поехавшей крыши. И он двигается резко, сильно, быстро и властно, заставляя Аллена, позабывшего уже о боли, почти кричать, цепляться за его плечи, оставляя на коже кровавые борозды и пытаться впервые сжаться для него чуть сильнее, почувствовать ещё больше. Наутро оба не смогут встать сразу, и Мариан это знает. Как и знает, что Аллену придётся ещё пару дней провести в постели, а он будет вынужден заменять Учителя на лекциях и ухаживать за ним дома. Но сейчас… Им всё равно. Пока так хорошо, так горячо, так жарко внутри, им всё равно.***
Мариан просыпается от запаха свежих блинчиков, который едва доносится снизу, из кухни, и лениво открывает глаза. «Вот же дурак» – думает он про себя и потягивается, не торопясь вставать, а затем переворачивается и опускает на пол ноги, – «И кто заставлял его вставать в такую рань?» Он отыскивает где-то бельё, натягивает штаны, скинутые вчера в порыве страсти в нескольких метрах от кровати, и тихо, будто бы кот, спускается на кухню, а затем улыбается, наблюдая за Алленом, который в одном лишь фартуке стоит у плиты и искусно переворачивает тоненькие кусочки теста, всегда выходящие у него особенно ажурными, золотистыми и ароматными. Мариан подходит ближе и привычно обнимает его со спины, прижимая к себе. Аллен уже даже не вздрагивает. Лишь хмыкает и шепчет едва различимо сиплым после вчерашнего голосом: – Доброе утро. – Доброе, – глубоко и бархатно мурлычет Мариан, а потом улыбается, мягко сжимая ладонь на его заднице. Аллен хмурится и слабо ударяет его ладонью по запястью. – Я и так едва хожу уже из-за тебя, тупой ученик! Сделай-ка лучше нам кофе. Мариан усмехается и пожимает плечами. Он послушно идёт доставать турку. – Хорошо, что получилось собрать эту машину. Теперь не приходится стоять у печи едва ли не целый день. Аллен улыбается и поворачивается к нему как раз вовремя для того, чтобы поймать мягкий и нежный поцелуй. – Мне уже тридцать с лишним, а я всё ещё ученик. Никакого карьерного роста. Аллен смеётся и пожимает плечами. – Что уж поделать. Если ты продолжаешь думать не головой, а чёрт знает чем, то тебе и учеником быть уже хорошо. Мариан глядит на своего Учителя. Прошло уже десять лет, а он, кажется, ни капли не постарел. Глаза его горят огнём ясным и тёплым, а когда он улыбается, кажется, что вокруг становится светлее от его радости. – Какой же вы красивый, Учитель… – шепчет он, забывая и о турке, и об обещании сварить кофе. Аллен улыбается и целует его ещё раз. – Займись уже кофе, Мариан. И тебе снова придётся мазать мне спину. Ты был вчера совершенно не сдержан. Тот улыбается. Извиняется уже в который раз, и знает, что всё равно не выдержит снова и снова. И снова и снова будет ухаживать за своим глупым Учителем из раза в раз. Впрочем, обоих это устраивает. Абсолютно.~END~