Тупой ученик и глупый Учитель

Мариан гоняется за ним вот уже несколько недель. Ловит в аудиториях, в коридорах, пытается поймать даже на улице и подкарауливать по утрам возле дома. Всё без толку. Учебный год уходит, а Аллен ускользает от него, как бы старательно Мариан ни готовил засаду. Сколько бы ошибок он ни делал в контрольных или как бы идеально их ни писал, Профессор Уолкер не обращал на него ровным счётом никакого внимания, лишь тусклым голосом озвучивая оценки. Он мрачнеет на глазах, и Неа хмурится, отмечая в очередной раз, как же осунулся их дядя, а Мана кусает губы и толкает локтем в бок Мариана: – Он тебя всё ждёт, а ты не приходишь. Мариан от этих слов только бесится ещё больше и с размаху запускает портфелем в стену. Неа ухмыляется несколько злобно, а Мана вздыхает и тихо качает головой. – Да я постоянно только и делаю, что пытаюсь пробиться к нему! Каждый ёбаный день только тем и занимаюсь, ловлю его на каждом шагу. И что?! И теперь оказывается, что я недостаточно стараюсь?! Да я даже не знаю, чем так провинился перед ним, что он… Мариан осекается, замечая испуганный взгляд какой-то девицы, и резко умолкает, мрачнея. Неа тут же хмурится и наклоняет голову, наблюдая за тем, как он собирает выпавшие тетради обратно в портфель. – Неужели дошло? – грубо усмехается он, и Мариан оборачивается, скрипя зубами. – Что это до меня должно было дойти? – тихо шипит он, и Мана тут же цепляется за локоть Неа, качая головой. – Не надо. Разве ты не видишь… – но уже поздно. Неа шагает навстречу Мариану всё с той же страшной ухмылкой. – Ты заигрываешь с девушками, сам не замечая этого. И тогда, на семинаре… Ты, чёрт тебя дери, после того, что ты сделал в повозке, так легко… Так легко, даже сам того не замечая, начал флиртовать, и с кем! Мариан сжимает кулаки. Ему мерзко, ему невероятно противно, хотя бы потому, что флиртовать ни с кем он в самом деле не думал. – А сейчас ты ноешь, что Аллен никак не желает тебя заметить, хотя сам же совсем недавно разбил ему сердце своей глупостью в очередной раз! И тут он не выдерживает. Размахивается и с силой въезжает кулаком по челюсти Неа, всё ещё продолжающего что-то говорить. Мана охает и кидается их разнимать, однако Неа просто отталкивает его в сторону и ударяет следующим. Оба падают на сырую весеннюю землю, и начинается какая-то дикая схватка, клубок рук и ног, который Мана безуспешно пытается растащить в стороны. Наконец, когда ему это окончательно надоедает, он останавливается. – Да прекратите вы уже наконец! – кричит он, притом кричит настолько пронзительно и глубоко, что друзья замирают в мгновение ока, отшатываясь друг от друга. Мана хмурится, сводя тонкие брови на переносице, и даже Неа кажется, что таким он не видел близнеца ещё никогда в своей жизни. – Два идиота! Неужели вы не понимаете, что дело тут вовсе не в Мариане, не в женщинах, и твои, Неа, обвинения совсем никак не помогут! И мордобой этот дурацкий – тем более! Всё дело в Аллене! В Аллене и ни в ком больше! Почему никто из вас не думает по-настоящему о нём! Неа открывает рот, но Мариан ударяет его ещё раз. Совсем слабо, всего-то тычет локтем в бок, утирая другой рукой разбитые в кровь губы. – Ты… Ты хоть раз пытался поговорить с ним, Мариан? Без насмешек, без вечных твоих нападений, без того, чтобы зажать его где-то у стенки! Мариан молчит. Молчит, и слушает его очень внимательно. А потом вдруг сводит на переносице брови, кивает то ли Мане, то ли самому себе, когда тот выдыхается и речь его замирает, подхватывает портфель, хлопает по плечу такого же удивлённого и, пожалуй, даже очарованного братом Неа, и уходит. Уходит, сам не зная, куда. Да и не думая даже о том, что ему хочется, и что ему теперь делать.

***

Мариан сидит за столом своей маленькой кухоньки и курит. Разбитые губы щиплет, и он то и дело облизывает их, от чего тут же становится ещё хуже. Мысли в голове путаются дымными струйками, Мариан не понимает уже практически ничего, и думать ему не хочется, но Аллен почему-то не выходит из головы. Злобы уже нет, осталась только досада и дикая усталость. Сигара кончается, и Мариан по ошибке тушит её в стакане с виски, вместо пепельницы, под которую он приспособил стопку. Голова болит, и Мариан чешет виски с тихим стоном. – Какого же чёрта, тупой ты учитель… Какого же блядского чёрта… Он поднимается, чуть пошатываясь, и смотрит в окно. Уже темнеет, и на небе собираются тучи. Мариан снова тихо матерится себе под нос, и натягивает пальто, попутно вползая в ботинки и просто запихивая шнурки внутрь, чтобы не тратить время. – Неужели, чёрт возьми, вы всё ещё ни черта не поняли, глупый учитель! Женщины, девушки, все эти вертихвостки, которые постоянно находятся рядом… Как ему вообще только пришло в голову ревновать его ко всем этим размалёванным глупым девицам, когда Мариан не видит уже совсем никого, кроме учителя, когда так помешан на нём, что готов отдать всего себя, а он… Как можно вбить это в его дурацкую голову?!

***

Аллен возвращается домой лишь к позднему вечеру. Он и сам не помнит, где бродил всё это время после окончания пар, где прятался, снова и снова от надоедливого студента, которого он до сих пор не может прекратить называть учеником, и знает, что домой его вынудил идти разве что начавший накрапывать дождь. Больше всего ему хочется свернуться в клубочек и исчезнуть. Не видеть ни Мариана, ни близнецов, что вечно напоминают ему об ученике, не вспоминать девушек, что постоянно вертятся вокруг него. Хочется просто забыться. Хочется просто не существовать, чтобы не чувствовать постоянной боли, постоянной тоски, чтобы не вспоминать постоянно его лицо, его улыбку, его тёплые губы… И почему-то Аллен не может выкинуть всё это из головы. Как бы сильно он ни устал, как бы ни вымотал самого себя, Мариан постоянно стоит у него перед глазами. И никак не понятно, почему же он не может прекратить над ним издеваться! Почему он постоянно лезет, почему ему так нужно задеть, подцепить, обратить на себя внимание. Неужели он не понимает, что Аллен просто… Не может. Ни как учитель, ни как человек. В конце концов, если уж ему так нравятся девушки – почему бы ему просто уже наконец не отстать! По крайней мере – скоро начнутся каникулы, а это значит – несносного ученика в его жизни станет намного меньше. К воротам особняка он подходит уже практически полностью мокрый, и щурится, стараясь разглядеть хоть что-то в стене ливня. На самом пороге его встречает уж слишком знакомый человеческий силуэт. Силуэт обхватывает себя руками, дрожит, мёрзнет, и, кажется, даже слабо улыбается, замечая, наконец, Аллена. И тот останавливается, так и не доходя до карниза. – Ты…Какого чёрта ты тут стоишь?! – для полного счастья ему не хватало только самого Мариана, продрогшего и такого же мокрого, как он сам, под дверью его дома. Но, видимо, судьба решила над ним посмеяться. Мариан улыбается шире, хотя и несколько виновато, и пожимает продрогшими плечами. – Жду вас, Учитель. У Аллена уже нет никаких сил, чтобы сопротивляться. И чтобы разговаривать, ругаться, противиться… Он лишь вздыхает, поднимаясь по скользким ступеням, и открывает дверь. – Заходи. Почему-то в голове нет почти никаких мыслей ни о девушках, и о чём, лишь о том, что тупому ученику холодно, мокро, и он конечно простынет, будет чихать, сопливеть и жаловаться, и всё это надо будет выслушивать конечно же самому Аллену. Мариан не теряет времени даром, ныряя в тёплое помещение холла, и жмурится от слепящего его света, кажется, начиная дрожать ещё сильнее. Аллен тем временем стягивает с себя полностью мокрую куртку и бросает её прямо на пол. – Ты просто неисправимый тупица! Немедленно раздевайся и иди в душ. Полотенце и одежду я принесу, так что не закрывай дверь на замок. Почему-то думать о девушках сейчас хочется меньше всего, и Аллен наконец-то рад, просто по-человечески рад его видеть. Наверное – это просто из-за усталости. Да. Всё потому, что он невероятно устал.

***

Говорить не хочется обоим. Мариан, замотанный в плед, сидит рядышком с учителем, который укутался в собственный халат и поджал ноги. Мариан смотрит на дымящуюся от горячего чая чашку в его ладонях и думает о том, как Учитель умудряется не ошпарить себе руки. Аллен молчит ещё примерно минуту, прежде чем поднять голову и посмотреть на Мариана. – Скажи мне, какого чёрта ты забыл возле моего дома в одиннадцать часов вечера? Тот выдыхает и осмеливается взглянуть в глубокие серые глаза. – Ждал вас, Учитель. Аллен тихо хмыкает и отворачивает лицо, делая новый глоток безумно горячего чая. Мариан смотрит на это почти с ужасом, а затем позволяет себе слабо улыбнуться. – Я хотел с вами поговорить. Аллен фыркает, поджимает губы и слабо качает головой. – Разве нам есть о чём говорить? Тут Мариан уже не выдерживает и осторожно вынимает из его даже не сопротивляющихся ладоней кружку. А затем разворачивает его руки и мягко целует каждую в самый центр – О нас. У Аллена нет никаких сил сопротивляться ему. Он только сильнее наклоняет голову, пряча глаза, и подозрительно всхлипывает. – Не о чем здесь разговаривать. И прекрати уже… Играться. Хватит меня доводить. Он всё-таки отнимает у Мариана свои ладони и тускло добавляет: – Если ты хочешь – я буду продолжать учить тебя, можешь даже приходить ко мне домой вместе с Неа и Маной, но только… Хватит уже. Просто… Хватит. И Мариану становится плохо. Он вдруг хмурится, подаётся вперёд, и крепко обнимает Аллена, пряча лицо в изгибе его плеча. – Учитель, вы… Идиот. Непроходимый идиот! Неужели вы до сих пор не поняли… Я не издеваюсь ни капельки. Я люблю вас. Люблю. Аллен, кажется, вздрагивает. А потом будто ломается в его руках, тихо всхлипывает и сгибается пополам, закрывая глаза окончательно. – Если это правда… Зачем же тогда ты… Ты… – ему сложно спросить обо всех этих девушках, о Трисс, разговору с которой он сам был свидетелем, но Мариан вдруг перебивает: – Мне не нужен никто, кроме вас. И если вы думаете, что я заигрывал с кем-то – это вовсе не так. Он обнимает Учителя ещё крепче и сам тяжело вздыхает. – А вы… Ушли, молча, без слов, даже не показывались мне на глаза! Я думал, мне уже не удастся с вами поговорить, объясниться… Никогда. Аллен снова молчит. Напрягается, хмурится, а потом вдруг кладёт ладонь на его мокрые спутанные волосы. Легко, почти ненавязчиво и очень нежно. – Дурак… Какой дурак… – шепчет он, уже почти срываясь на слёзы. Мариан почему-то и не думает с ним спорить. Он только поднимает голову и очень осторожно касается его губ ещё раз. В поцелуе практически невесомом, всего лишь касание губ. А Аллен… Не отшатывается от него. Позволяет сейчас совершенно всё, и когда Мариан, наконец, отстраняется сам, усмехается немного устало и грустно. – Останешься на ночь здесь. Я постелю тебе в гостиной. Сейчас слишком поздно куда-то идти.

***

Мариан и сам не замечает, когда начинает проводить в доме Аллена практически всё свободное время. С началом нового учебного года выяснилось, что грант ему всё-таки не дали, посчитав его изобретение слишком сложным, затратным в исполнении и не стоящим вложений в него, и теперь Мариан, приходя к нему, то и дело заставал Учителя в лаборатории за чертежами, какими-то запчастями, заявками, письмами и бумагами. В такие моменты Аллен сам мало что волновало, а потому присутствие Мариана он не то чтобы не замечал, скорее – просто принимал его как должное, и бессовестно им пользовался. Мариан таскал ему чай, то и дело находил разбросанные заметки, карандаши, бегал за недостающими бумагами в кабинет на втором этаже его особняка, а потом быстрым, но невероятно аккуратным для себя почерком успевал делать заметки на краешке какого-то очередного письма, которые Аллен проговаривал про себя и тут же забывал. Потом, правда, Аллен ругался. Что это всё равно нечитабельно, и его почерк разберёт разве что курица, но Мариан лишь усмехался, прекрасно понимая, что тот ворчит только ради ворчания. Учителя, кажется, всё устраивало в его нынешнем положении. Он снова встречал у себя вечером троих друзей, объясняя кому-то уже пройденный материал, кому-то выдавая новый, да такой, которого в университетской программе попросту не было. В большой науке пока ещё не было тоже. И очень скоро Кросс, в отличие от флегматичного Неа, стал неплохо разбираться не только в химии, но и в физике, черчении, да и вообще во всём проекте Аллена. Неа посмеивается над ним иногда, щурит свои золотые глаза, и явно хочет что-то сказать, но Мана успевает утащить его за локоть из дома Уолкера раньше, чем тот открывает рот. Мариан начинает в свою очередь замечать, что Неа становится всё послушнее перед своим братом, и подкалывает его в ответ. Аллен всего этого будто бы и не замечает. Не замечает того, что Мариан частенько остаётся у него до позднего вечера, не замечает, как засыпает в лаборатории над проектом, а потом вдруг просыпается, укутанный пледом и с подушкой под головой, когда Мариана уже нет дома. Не замечает, как его ученик смотрит на него то и дело, как старается угодить ему, и не замечает, как тот постоянно хмурится, изучая бумаги, чертежи и письма, в которых Аллен пытается достать для своего изобретения денег любыми доступными ему способами. А потом Уолкеру приходит анонимное письмо. В котором лежит чек на такую огромную сумму денег, что Аллен ещё долго не может прийти в себя. Мариан улыбается и ничего ему не говорит. Да и не спрашивает. Лишь под конец дня, когда они вдвоём пьют чай на кухне, а Аллен до сих пор сияет как начищенный самовар, он тихонько и аккуратно интересуется: – Что-то произошло? Вы слишком уж весёлый сегодня, учитель. Аллен снова позволяет ему называть себя учителем. И Мариану это невероятно льстит. Тот поднимает на него сверкающие счастьем глаза и пожимает плечами. – Кто-то прознал про мою затею. Видимо, после того семинара, или через сми… Теперь у нас есть деньги для того, чтобы сделать такую машину! И Мариан радуется вместе с ним. Радуется, надеясь, что Аллен никогда не узнает о том, кто есть отец его наглого и непоседливого ученика. И сколько у него денег. – Допивай чай. Кажется, тебе пора собираться домой. Уже очень поздно. Мариан лишь грустно вздыхает и кивает послушно, но вдруг опять подаётся вперёд через весь стол, чтобы коснуться горячих и пряных губ в поцелуе. Уже не таком лёгком, как тот, предыдущий, но таком же нежном и ласковом. Аллен на несколько секунд замирает, распахивая глаза, а потом дёргается чуть резковато и снова хмурится, а от сияющей его улыбки не остаётся и следа. Впрочем, в глазах его нет сейчас ни боли, ни тревоги. Лишь какое-то странное озорство. – Тупой ученик! Разве я разрешал тебе… Он не успевает договорить. Потому что довольный донельзя Мариан просто поднимается на ноги и уходит, оставляя после себя лишь пустую чашечку. – До свидания, глупый учитель! Он уже не слышит возмущённого ответа Аллена. Он, кажется, знает его наизусть.