***
Семинар, по мнению скучающего Мариана, не начинается уж слишком долго, и потому он, зевая, наблюдает за тем, как близнецы осматриваются в огромном диковинном зале. Учитель его уже ушёл разговаривать со своими коллегами, и Мариан неохотно встаёт, наблюдая за тем, с каким увлечением и горящими глазами Аллен спорит с мужчиной лет шестидесяти с пышной бородой. – Нет, вы только представьте, если мы сможем настолько увеличить изображение, мы разглядим самые мельчайшие частицы! А это вполне реально, зря вы так стараетесь отговорить меня от этой идеи! Мариану не нравится, что Аллен так задорно разговаривает с кем-то. Не нравится хотя бы потому, что подобной заинтересованности у Аллена в себе он никогда не видел, и потому он тихо останавливается позади его плеча, внимательно вслушиваясь в разговор. – Это невозможно, мой друг! Ваши идеи всегда отличались некоторым безумством, но… Как вы себе это представляете? Какая огранка должна быть у стекла? И что это должно быть за стекло. Аллен, не сразу замечающий позади себя Мариана в пылу спора, делает взмах рукой, и ученик мягко перехватывает его запястье до того, как тонкая ладонь успевает врезаться в его собственный лоб. Аллен вздрагивает, дёргается, а потом замирает, оборачиваясь, и выдыхает уже спокойно, только раздражённо сверкая глазами. – Я предпочёл бы, чтобы вы, мистер Кросс, больше ко мне так не подкрадывались. А затем он поворачивается к своему собеседнику. И вдруг говорит то, от чего у Мариана распахиваются глаза от полнейшего недоумения. – Это мой лучший ученик, Мариан Кросс. Не смотрите на его наглость, она удивительным образом сочетается в нём с усердием, умом и бесконечной находчивостью. Мариан так и замирает, забывая о том, что всё ещё держит руку своего учителя, и приходит в себя только тогда, когда Аллен хмурится и слабо дёргается. – Не мог бы ты уже отпустить меня? Мариан отпускает. Внимательно смотрит в глаза явно поражённого ничуть не меньше него самого деда, который хмурится и тут же спешит откланяться, а потом улыбается одной из самый своих обаятельных улыбок, глядя на Аллена. – Неужели вы в самом деле такого мнения обо мне? Аллен… Неожиданно не отводит взгляд. Краснеет, и видно, что хочет отвернуться, но выдерживает это желание. – Я всегда говорю лишь то, что думаю в самом деле. И мне странно, что ты ещё не успел заметить этого. Тупой же ты ученик. Лишь после этого Аллен в самом деле отворачивается от него и прячет лицо за волосами. – Что ж… Раз ты прогнал мистера Якова, моего собеседника, придётся нам пойти дальше и познакомить тебя ещё с несколькими светилами науки во всём этом сборище идиотов, пока не начались доклады. И Мариан ещё хочет спросить что-то о Неа и Мане, но забывает совсем обо всём, когда цепкие пальцы хватают его за рукав и ведут к следующему старичку. Так проходит примерно половина этого дня. Все знакомятся, общаются и делятся новостями, и Мариан уже начинает уставать от постоянных официантов, что с сумасшедшим усердием предлагают ему шампанское или вино, когда вдруг слышит звонкую трель колокольчика, и тут же подобравшийся Аллен хватает его за рукав. – Идём! Пора занимать места!***
Когда наконец пришла очередь Аллена выступать, Мариан смотрит на него во все глаза. Он догадывался прежде, о чём будет доклад учителя, но никогда не спрашивал об этом, и вот сейчас, когда Аллен показывает чертежи, когда рассказывает о своём изобретении с горящими глазами, Мариану кажется, что он никогда прежде не видел его таким красивым. Он рассказывает с таким вдохновением, с такой радостью, что Мариану вдруг хочется поцеловать его прямо сейчас. Немедленно. Прямо за этой чёртовой кафедрой. А Аллен, кажется, даже не замечает. Он рассказывает о стёклах, материалах, необходимых для постройки такой сложной машины, о перспективах, которые открыл бы для учёных такой вот микроскоп, не только для биологов, но и для физиков, химиков, и Мариан, уже немножечко в этой теме разбирающийся, верит каждому его слову. Верит, потому что знает, что учитель его эту машину соберёт, даже если сейчас ему не дадут грант. Соберёт просто из вредности, из любопытства, просто чтобы доказать, что он может. И что он был прав. А Аллен этот его взгляд всё-таки видит. Видит, и смущается, не знает, куда девать себя, но всё-таки говорит, говорит, объясняет. И остальные почему-то просто перестают для него существовать. Остаётся только Мариан Кросс, который почему-то совсем не собирается вылезать из головы. И который сейчас смотрит на него таким сумасшедшим и преданным взглядом. Ладонь его опять начинает гореть от недавнего поцелуя, и Аллен позволяет себе усмехнуться одними лишь уголками губ. Так глупо, так по-дурацки попасться… Этому вот наглому, самоуверенному, ехидному и бестактному Кроссу, мать его, попасться.***
Перерыв наступает лишь через несколько часов. И Мариан тут же теряет из виду Аллена, который скрывается от него за толпой страждущих и любопытствующих учёных. Он уже собирается продираться через этот лес, как вдруг его окликает приятный женский голос. – Молодой человек, позвольте познакомиться с вами? – Мариан оборачивается почти с удивлением. – Никогда не видела вас прежде. Вы, должно быть, очень способный, раз господин Аллен Уолкер сам привёз вас сюда. Тот только усмехается, склоняя голову и подхватывая изящную узенькую ладонь представшей перед ним дамы, для лёгкого, практически невесомого поцелуя. – Вам лучше спросить это у самого профессора. Я думаю, он обо мне совершенно иного мнения, госпожа… – Трисс, – она поправляет красиво уложенные чёрные локоны на плечах и чуть вздёргивает подбородок. – Вы можете называть меня Трисс. Мариан вновь мягко кивает и улыбается ей несколько отстранённо. Ему всё ещё неприятно осознавать, что он упустил из виду Аллена, и сейчас становится несколько не по себе. – Мариан Кросс. Право, не представляю, чем моя скромная персона вызвала ваш интерес, – он мягко отпускает чужую ладонь, всё так же привычно улыбаясь той самой улыбкой, от которой сходили с ума многие девушки. – Благодарю вас за такую честь, госпожа Трисс. К сожалению, я не могу уделить нашей беседе времени достаточно, чтобы получше узнать вас. Мне как можно скорее стоит найти Профессора Уолкера. Девушка лишь улыбается, наблюдая за тем, как глаза Мариана опускаются всё ниже к её декольте. – О! Что же, я понимаю. Впрочем… Вам уже не нужно искать, обернитесь! Кажется, ваш учитель пришёл за вами… самостоятельно. Мариан вздрагивает и тут же стремительно оборачивается, чтобы удостовериться в правдивости её слов, но вдруг натыкается… На стену. Ледяную, непроницаемую стену, которую Аллен возвёл между ними одним лишь взглядом. От его сияния и радости не остаётся и следа. Он подходит ближе на шаг, и Мариан готов поклясться, что ещё немного – и он разглядит слёзы, и ему хочется кинуться навстречу, однако едва он открывает рот, чтобы спросить, что произошло, Аллен, кусая губы, произносит отрывисто и очень глухо, будто слова причиняют ему боль: – Мы уезжаем. Больше нам здесь нечего делать. Он отворачивается, не позволяя Мариану сказать и слова, и опускает пышные ресницы, смахивая самые первые слёзы. Как он только посмел подумать, что его глупый, глупый ученик может измениться… Как мог подумать, что может вдруг… Нравиться ему.***
Обратно они едут молча. Сперва Мариан пытался хоть как-то заговорить с учителем, пытался зацепить его, выспросить, что произошло, но всё было попусту. Аллен лишь хмурился, смотрел на него печально и как-то зло, а потом просто сказал один только раз: – Замолчи. И больше Мариан от него ничего не добился. Да и говорить, признаться, особенно он не хотел. Всё перевернулось внутри, и он совершенно не мог понять, какого чёрта всё пошло наперекосяк. Близнецы, которых Аллен без труда увёл от какого-то старичка, что, кажется, плотно присел им на уши, были поперву даже рады своему внезапному освобождению, а затем посмотрели сперва на Мариана, потом на учителя, и тоже нахмурились, не понимая, что же между ними произошло за столь короткое время. В повозке стоит гробовая тишина. Только Мана иногда что-то шепчет на ухо брату и сильнее сжимает его ладонь, на что Неа ободряюще улыбается и пожимает плечами, мол: всё будет хорошо. Мариан смотрит на учителя, не отводя глаз. И замечает, что Аллен всё больше мрачнеет, а в уголках глаз его вот уже собрались маленькие слезинки. И больше всего на свете ему сейчас хочется хорошенько тряхнуть глупого своего учителя за плечи, чтобы спросить, заставить его сказать, наконец, что произошло. Но… Сейчас это было совсем невозможно. Ни повозка, ни близнецы, ни дорога к этому не располагали. Лишь гробовое молчание. О гранте никто не смел даже заикнуться. Впрочем, Аллену сейчас было совершенно не до того. Мариан обещает себе, что непременно расспросит его обо всём в следующий же раз, когда они смогут остаться наедине.***
Вот только случая такого ему всё никак не перепадает. Аллен, наконец, возвращается в университет и снова заменяет дружелюбного старика Тидолла, которого полюбили, пожалуй, все, кроме упрямого Мариана. Вот только что бы тот ни делал, Аллен его попросту игнорирует. Не спасают ни вопросы, задаваемые с места прямо на лекциях, ни ошибки в решениях элементарных задач у доски, ни даже контрольные, которые он начинает заваливать одну за одной специально, чтобы Аллен оставил его после пар или вновь пригласил к себе домой. Неа тоже не слишком-то выручает, когда в очередной раз хмурится, рассказывая, что ничего Аллен о нём не говорил, и никак не упоминал. И когда Аллен вновь совершенно безразличным голосом отвечает на самый тупой вопрос, который Мариан только смог придумать, не глядя в его сторону и даже, кажется, не замечая его, только мрачнея всё больше день ото дня, Мариан не выдерживает. Едва заканчивается пара, он сбегает из класса первым. Он уже заметил, что Аллен теперь старается не задерживаться в аудитории, чтобы не оставаться с ним наедине, и потому сейчас просто поджидает его возле двери в кабинет. Ему глубоко плевать на то, что их могут застукать одногруппники, плевать на то, что после подобного сделает сам Аллен, но стоит тому вышагнуть из двери аудитории, как он тут же оказывается прижат к стене с такой силой, что может только охнуть от тупой боли в затылке. Мариан нависает над ним, упираясь одной ладонью в стену возле его уха, а другой – возле талии. Сбежать становится невозможным, и опешивший Аллен прижимает к себе тетрадки и листы с лекциями, не сразу подбирая слова. – Какого чёрта происходит, Учитель?! Аллен смотрит на него ещё пару секунд, ничего не понимая, а потом словно приходит в себя. Снова ссутуливается, дёргается, пытаясь вырваться из его импровизированной хватки, и тихо шипит, когда у него это не получается: – Пусти меня. Мариан, конечно, не отпускает. – Что происходит? Почему вы опять меня игнорируете! Аллен едва только не жмурится, кусает губы, а затем дёргает головой. – Пусти меня, идиот! Нас видят ученики! Мариан не пускает. Только сильнее вжимает его в стену, едва не прижимаясь своей грудью к чужой. – Никуда я вас не пущу, – шепчет вдруг он в самые губы Аллена, и дёргает его за подбородок, заставляя поднять уже голову и взглянуть в собственные глаза. – Не знаю, что пришло в вашу голову, но никуда не пущу. И… Целует. Медленно, горячо, с наслаждением целует его. И сперва замерший Аллен хочет податься ещё ближе. Он почти подаётся, почти позволяет целовать себя, почти размыкает губы в ответ, но… Но вдруг кусает его губу, сильно, до крови, заставляя Мариана дёрнуться и зашипеть, а потом толкает его, роняя тетради и папки, и просто… Сбегает. Сбегает, не разбирая дороги, размазывая по лицу позорные слёзы обиды и злости. Сбегает, чтобы не думать, не представлять, не чувствовать на губах этого жара…