***
— Неплохая берлога для человека, который бывает в стране по паре месяцев в год! — Дазай пробежался взглядом по закрытым дверям квартиры. Судя по планировке, тут можно бы было свободно разместить пару многодетных семей. — Это корпоративная, — Чуя пожал плечами и повесил пальто на вешалку у входа. — Я живу в другом месте. Ты же не думал, что я приведу тебя в свой настоящий дом? — Это который в районе Аоба или в Мидори? — невинно осведомился Дазай. Не то, чтобы он специально узнавал про место жительства бывшего напарника. Так, просто спросил пару раз у Рампо от нечего делать. Судя по взгляду Чуи, тот уже подсчитывал стоимость переезда на новую сверхсекретную квартиру. Святая наивность, как будто в этом городе есть действительно тайные уголки. Настроение мгновенно улучшилось, Дазай выудил из пакета бутылку темного вина. — Приступим? Так много сплетен, так мало времени!***
Чуя начал отрубаться на четвертой байке. Дазай вдохновенно рассказывал о пылкой поклоннице, приславшей ему в подарок бомбу, когда увидел, что Чуя клюет носом. — Ты так и не научился пить, крошка, — насмешливо укорил он, забирая из ослабевшей руки бокал. Теплая кожа перчаток мазнула по пальцам, но Чуя не стал его удерживать. — Сам ты крошка, — через силу пробормотал он, откидываясь на диван. — Потому и женщины тебя не любят. — Вот это точно было предложение раздеться, — Дазай засмеялся, раскачиваясь на пятках. Чуя пробормотал что-то сердитое и перевернулся на бок, подложив под голову локоть. Яркие волосы почти сверкали на темной обивке, узкая спина притягивала взгляд, но Дазай уже сейчас мог представить, как адски будет болеть тело после нескольких часов в такой неудобной позе. — Ты никогда не умел о себе позаботиться, — шепнул он, глядя как Чуя в полусне пытается оставить место для кого-то рядом с собой. Один этот бездумно-заботливый жест говорил больше, чем любые рассказы о любовных победах: Чуя явно привык спать не один. Дазай почувствовал, как поднимается из холодной глубины желание причинить ему боль. Чуя не имел права быть счастливым без него. Чуя не мог принадлежать никому другому, даже если они полностью разрушили все связи друг с другом. Дазай поднял руку, не вполне осознавая что делает, — Чуя перехватил ее не оборачиваясь. Запястье щелкнуло, стиснутое жесткими пальцами. — Опять надумал какую-то херь? — хриплым спросонья голосом спросил Чуя. — Терпеть не могу, когда ты треплешься, но когда замолкаешь — это совсем беда. Ложись или вали, а я уже двое суток на ногах. Хочу спать, а не караулить твои метания. Он ослабил захват, но не убрал руку с запястья. От обманчиво мягкого прикосновения расходилось успокаивающее тепло. Дазай точно, наверняка бы ушел, если бы Чуя отпустил его, но тот, кажется, не собирался облегчать ему выбор. — Неужели ты не боишься, что я нападу на тебя во сне? — спросил он, отступая на последний рубеж своей обороны. Старое доброе «мы же теперь враги» почти никогда его не подводило. Чуя фыркнул. — Как-нибудь переживу твою дурь, не маленький. — Чуя, это было слишком легко. — Дазай высвободил руку и скинул плащ, чтобы свернуть его в подобие подушки. — Мог бы подставиться как-то оригинальнее. — Нет уж, развлекай себя сам... — Чуя душераздирающе зевнул и еще немного сдвинулся, позволяя Дазаю разместиться рядом. Дазай втиснулся между ним и диванной спинкой, неловко вытянув руки по швам. Нижняя немедленно начала затекать, пришлось перекатиться ближе к Чуе, чтобы стало удобнее. Не дождавшись возражений, Дазай положил ладонь на острое бедро, погладил пальцем выступающую косточку. Голодный пес в мясной лавке, очень верно. И злой мясник уже спешит огреть его палкой. — Если не уберешь руки, я выброшу тебя в окно, — как по заказу пригрозил Чуя, не открывая глаз. — И у тебя будет всего несколько секунд на смакование своей одинокой смерти. — Но Чуя, ты же сам пригласил меня в свою постель и сказал развлекаться. — Дазай сдвинул ладонь ему на ягодицу, желая проверить, как далеко ему будет позволено зайти. — Это диван, придурок. Для того, чтобы снова попасть в мою постель, тебе придется что-то сделать. — Что? — Вопрос вышел слишком поспешным. Оставалось надеяться, что Чуя слишком устал, чтобы это заметить. — Что-нибудь. Прояви инициативу, я затрахался делать все за тебя. — Чуя распахнул глаза и выжидающе уставился Дазаю в лицо. Он пальцем не пошевелил, чтобы избавиться от прикосновения. — Спокойной ночи. — Дазай отдернул руку так быстро, словно тело Чуи его жгло. Прямо сейчас у них не было никаких оправданий для близости, которыми можно будет успокаивать себя завтра. Без этого все происходящее казалось слишком реальным, слишком опасным для и без того шаткого мира, который Дазай с трудом для себя нашел. — Идиот. — Чуя снова зевнул и обнял его за пояс, явно не собираясь отпускать. — Лежи тихо. Не хватало, чтобы ты шлялся по дому, пока я сплю. Дазай замер, язвительный ответ застрял у него в горле. Он послушно лежал, замечая, как синхронизируется их дыхание, как начинают подстраиваться друг к другу засыпающие тела. Он знал, что к утру даже их сердца начнут биться в такт, словно они с Чуей действительно были одним существом, по жестокой случайности разделенным на две половины. И Дазаю явно досталась при разделении большая часть. Когда он поднял голову, чтобы рассказать Чуе о своем открытии, тот уже уснул. Открытое лицо смягчилось, лишенное привычной гримасы. Исчезли даже складки у губ, которые, казалось, давно должны были превратиться в неизгладимые морщины. Чуя выглядел почти подростком — Дазаю не следовало видеть его таким. Он не заслуживал того уровня доверия, которое позволяло Чуе показывать ему себя в моменты беззащитности. Дазай столько раз предавал это доверие, что давно потерял счет. Даже сейчас у него не хватило духу на простое признание, что ему хочется близости. И если у Чуи были силы вести себя как ни в чем ни бывало, это не значило, что ему не было больно. Даже несокрушимое сердце можно ранить. Он протянул руку, чтобы коснуться лица спящего, но смог лишь убрать в сторону мягкую прядь волос. Дазай больше не был главарем мафии, который мог брать что хочет и делать что вздумается. Он больше не был половиной самого страшного дуэта в истории, и согревающее пламя объятий Чуи больше ему не принадлежало. Дазай пытался быть хорошим человеком, это значило, что ему нельзя пользоваться чужой добротой, если он не готов на нее ответить. Он опустил голову, утыкаясь Чуе в грудь. Нужно было уходить прямо сейчас, но Дазай не мог заставить себя это сделать. Еще немного он разрешил себе побыть в стальном кольце объятий, вслушиваясь в ровный стук чужого сердца, которое никогда его не подводило. Была причина, почему Дазай так плохо спал по ночам. Наедине с собой голоса внутренних демонов звучали слишком громко, если не заглушать их алкоголем или усталостью. А в постели с кем-то другим он не мог отделаться от страха, что лежащий рядом узнает о нем слишком многое, пока Дазай не может контролировать себя во сне, и использует это знание против него. В глубине души Дазай панически боялся людей. Но Чуя и так знал про Дазая самое худшее — не было ничего, чем его можно было бы ужаснуть. И демоны Чуи звучали ничуть не тише, чем его собственные. Их голоса сливались в единый убаюкивающий шум, словно разорванная мелодия темной колыбельной вновь сплеталась в неделимое целое и обретала давно потерянную магию. Под звуки этой неслышимой колыбельной Дазай спал как ребенок, которым никогда не был.***
Он проснулся от щекотки. Потянулся почесать зудящий нос и уткнулся рукой во что-то мягкое. Сверху недовольно замычали. Дазай мог даже во сне распознать каждый оттенок недовольства в этом голосе: сейчас Чуя злился, потому что ему мешали выспаться. Дазай осторожно убрал лезущие в лицо рыжие волосы и взглянул на окно. Судя по солнцу и уличному шуму, было уже около одиннадцати, Дазай редко просыпался так поздно. Пора уходить. Он осторожно отодвинулся и попробовал выбраться из постели. Чуя в ответ сильнее сжал руки — за прошедшую ночь его хватка ничуть не ослабла, хотя руки наверняка ужасно затекли. — Чуя. — Дазай подался вверх и шепнул прямо в горячее розовое ухо. — Мне пора. Выпусти, иначе я сделаю лужу прямо на твоем диване. — Мгхм, — то ли согласился, то ли возразил Чуя и придвинулся ближе, недвусмысленно притираясь бедрами. — Эй-эй, это не было эвфемизмом для утреннего секса. — Дазаю понадобилось как следует напрячь волю, чтобы не поддаться желанию немедленно вжать теплое, податливое после сна тело в диван. Он почти слышал скрип намокающей от их пота кожаной обивки и хриплые стоны Чуи, перемежаемые руганью и требованиями продолжать. — Мне пора, — повторил он, ведя пальцем по нахмуренной золотистой брови. Чем ближе было пробуждение, тем недовольнее становилось лицо Чуи. — Это ты? — Чуя приоткрыл один глаз, словно проверяя, не показалось ли ему. — Я думал, приснилось. Уже обед? — Еще нет, досыпай. — Дазаю совершенно не хотелось общаться с утренним Чуей: от момента пробуждения до завтрака тот был совершенно невыносим. Чуя на удивление покладисто кивнул и разомкнул объятие. — Третья дверь налево. И только попробуй выкинуть какую-то гадость перед тем, как убраться, — пробормотал он, укладываясь поудобнее. Дазай, поколебавшись, решил не рисковать разбудить Чую окончательно, пытаясь вытащить плащ у него из-под головы, и отправился в ванную. Немного поплескавшись в холодной воде, он мельком взглянул в зеркало — и остановился. Оттуда на него смотрел хмурый тревожный человек с резкими складками у губ и глубоко засевшей в глазах тоской. Не слишком приятный, но совершенно обычный человек, а не приветливая маска, которую он встречал в зеркалах каждое утро. Дазай годами не видел у себя человеческого лица, но Чуя как-то ухитрялся заражать его человечностью, как будто это была обычная простуда. Однако, без очага инфекции эта болезнь быстро проходила. Несколько секунд Дазай изучал собственное лицо, пока одолженная человечность не скрылась под привычным пустым выражением, как прячутся под водой острые камни, невидимые во время прилива. Внутри Дазая этот прилив длился почти всю его жизнь, лишь на короткие моменты отступая перед неодолимой силой гравитации. Закончив сборы, Дазай немного постоял в коридоре, раздумывая, не вернуться ли все-таки за плащом. Яркое осеннее солнце било в окна, день казался теплым и безветренным. Дазай давно не встречал новый день так хорошо отдохнувшим. В конце концов он решил не беспокоить Чую из-за пустяка, но прихватил по дороге к выходу его вчерашнюю шляпу. Не уходить же с пустыми руками. Когда он вышел на улицу, время уже близилось к полудню. Прохладный ветер продувал рубашку, но холодно не было — просто свежо. Как раз пора появиться на работе: в агентстве, наверное, уже соскучились. Конференция медиков заканчивалась завтра, но им еще предстояли финальные доклады, включая обещанную сенсацию, и торжественное закрытие — кошмар и головная боль всех служб охраны, как любая вечеринка. Дазай вернул телефон в карман жилета, лихо заломил набок трофейную шляпу и двинулся в сторону метро.***
Поезд убаюкивающе покачивало, но Дазая совершенно не клонило в сон. Он устроился в углу полупустого вагона и погрузился в переписку. Дразнить Чую на расстоянии было не так весело, как лицом к лицу, но зато этим можно было заниматься, не отрываясь от повседневных дел. После очередного остроумного сообщения Чуя прислал ему короткое «пошел ты!» и надолго умолк. Занятно, обычно он не бежал от перепалок, даже если проигрывал, что случалось почти всегда. Решил еще поспать? Вряд ли. Чуя слишком следил за режимом, чтобы сбивать его без серьезного повода. Тело было его рабочим инструментом, а Чуя никогда не пренебрегал уходом за оружием. Дазай поднял глаза на рекламный экран посреди вагона — и мгновенно забыл о переписке. На него смотрели знакомые синие глаза, сверкающие холодом, как старые ледники. На следующем кадре Чуя с непокрытой головой — судя по ракурсу, снимали прямо из вчерашнего микроавтобуса — стоял над телом убитого мальчишки, а под его стиснутыми губами бежала строка заголовка: Портовая мафия заметает следы? Дазай запоздало открыл ленту новостей — от снимков Чуи рябило в глазах. Каждое издание от желтых газетенок до национальных гигантов уделило ему место на страницах. После ареста Мори и то было меньше шумихи. Дазай наугад пробежался по нескольким статьям: большинство из них явно перепечатывали вариации одного и того же источника. Согласно этому источнику, пожелавшему остаться неизвестным, во всем был виноват Мори Огай, которого власти подозревают в связях с мафией и причастности к недавним убийствам. После ареста он запаниковал и в ужасе перед неизбежной казнью попытался свалить вину на уважаемого медика, с которым когда-то работал во время войны. В паре изданий поплоше упоминались некие связи в правительстве, которые позволили Мори провернуть эту схему, но ничего конкретного. Это могло быть как намеком на детективное агентство и лично Дазая, так и на особый отдел, который засветился на месте преступления. К большому удовольствию и облегчению анонимного источника, вышеуказанный уважаемый медик уже давно находится под покровительством дружественных США и сумел избежать несправедливого суда. Он не боится также расправы мафии и намерен продолжить свою научную деятельность. Так, завтра он непременно выступит в «Йокогама Пасифико», предоставив долгожданный доклад о методах изучения способностей эсперов, разработанных им и его коллегами во время войны... Чуя везде фигурировал в роли обычного головореза, который неловко избавился от свидетеля, когда неизвестные, но наверняка добропорядочные граждане попытались вырвать того из рук мафии. Его судьба была понятной и никого не интересовала. В раскручивающейся интриге Чуя был всего лишь статистом. Как и мэр Исикава со своей смешной местью, и мертвые мальчики с вырезанными сердцами. В голове Дазая с холодным лязгом сошлись части пазла. Он поднялся с сидения и шагнул к выходу, не обратив внимание на название остановки. — Дядя, вы уронили, — сидящая рядом девочка протянула ему упавшую с головы шляпу. Дазай взглянул, будто видел этот предмет впервые и считал оскорбительным само предположение, что ему может принадлежать такая уродливая вещь. — Это не мое.