Carte blanche 3. Nightmare beginning

Как бы мне сейчас не хотелось абстрагироваться от всего на свете и остаться наедине с Сименсом, чтобы просто говорить всё, что я о нём думаю, суровая реальность по ту сторону двери напоминала, что проблема с Нефёдовым пока что не решена. И вопрос о том, почему он жаждет мести, остаётся открытым. А ещё проблема заключалась в том, что мы не имели на него никаких рычагов давления. Не знали, с кем он водится, о ком заботится, кто ему дорог. Если вообще дорог. Точнее сказать, если его вообще волнует что-то, кроме одержимой идеи отомстить нам. Нам — это детям одного человека, который ему когда-то, по всей видимости, очень сильно насолил. Ему было всё равно на угрозы, на побои, и на какую-то минуту мне даже показалось, что он готов был умереть, просто сдавшись. Ну а куда ему, подстреленному бедолаге в одиночку против нашей своры? Медленно истекая кровью, он сидит перед нами, привязанный к стулу, исподлобья глядя на каждого из нас по очереди. И я едва держу себя в руках, чтобы не вырвать ствол из рук брата и закончить его страдания. Уж слишком долго он мотал нам нервы, заставляя каждый день нашей жизни думать лишь об одном: его больном сознании. Но если я опять пойду на поводу у своих желаний, то рискую снова быть непонятой и окажусь виноватой перед всеми, в том числе — перед ним. Глеб стоит слева от меня, изредка подёргивая скулами и перебирая в пальцах связку ключей. Богом клянусь, если бы не мы все, он бы лишил Мефа жизни голыми руками, причём делал бы это с особой изощрённостью, смакуя каждую секунду его мучений. — Я упеку тебя в такое место, что день ото дня ты будешь жалеть только об одном: что мы тебя тут не пристрелили, — Депо шипит звонко, в присущей для него манере, медленно выписывая шаги к тому, с кем я однажды в одной постели себя могла представить. Подумать страшно... — А ты прям копия этого старого гандона, — скалится Меф, наконец поднимая глаза, — лишь бы стволом помахать направо и налево. — Хватит ходить вокруг да около! — судя по тому, что мой брат переходит на крик, эту шарманку Меф заводит не впервые. — Ты либо говоришь, в чём дело, либо я затыкаю тебя раз, и навсегда! От этого крика Морт даже подпрыгнул слегка, Нефёдов нервно сглотнул, выпучив глаза, да и я, признаюсь, чуть в штаны не приспустила, потому что Шатохин имел отличное свойство вселять страх. — Меня заебал этот детский сад! — отбросив пистолет, Артём достал из кармана раскладной нож, в два шага оказавшись рядом с Максом и силой надавив тому на челюсть, чтобы он рот раскрыл. — Не собираешься разговаривать, значит язык тебе нахуй не нужен. Брат, по всей видимости, был настроен решительно, и впервые за всё время я наконец увидела в глазах Нефёдова настоящий страх, что тот протестующе замотал головой, пытаясь освободиться из цепкой хватки. — Нечего... — попытался промычать он, пока Депо не отставал, убрав руку лишь немного погодя. — Нечего тут рассказывать! Наши отцы были друзьями, но от этого громкого определения осталось лишь название, когда между ними встала наркота! — он начал выпаливать всё с такой злобой и скоростью, что я не успевала хватать этот поток слов. Уже молчу про то, что нужно было успевать всё это осмысливать на ходу. — У моего старика дела тогда в гору не шли, и он задолжал твоему... — он на секунду остановился, окидывая взором меня с Оксаной, — вашему ублюдку денег. Всего лишь, блять, за несколько грамм! — он не говорил, он буквально рычал, и сейчас мне казалось, что с этими словами он плюётся в нас всей той злобой, что копилась годами. — Отец велел мне спрятаться в шкафу, когда в квартиру начали ломиться. И сквозь мелкую щелку я видел, как этот урод хладнокровно убивает моих родителей. А теперь ответь... — его грудная клетка вздымается с бешеным темпом, а сам он практически задыхается от собственной речи, но заканчивать на этом не думает. Только стреляет глазами в Миронова, да в Артёма, а у самого желваки ходуном ходят, — можете ли вы, избалованные родительскими деньгами ублюдки, хотя бы на секунду представить, каково это, когда на твоих глазах убивают родителей? Каково это, оказаться в детдоме и хлебать дерьмо лопатой на протяжении многих лет, пока вы спокойно ходите по Земле и наслаждаетесь этой жизнью, имея всё? — лицо Шатохина сейчас каменное, но я то знаю, что это означает одно: ему ответить нечего. А если и есть в запасе пара фраз, то говорить он их в ответ явно не желает. Потому что отчасти Нефёдов прав. Никому из нас не дано решать судьбу других людей. — Он забрал всё, что у меня было. И в тот день я поклялся себе сделать то же самое, пускай он уже и трижды сдох! Я ненавижу его и всё, что с ним связано! Так что лучше выколи мне глаза, чтобы я ваших ебальников не видел, — говоря уже более спокойно, он кивает на нож в руках Артёма, завершая свою речь смачным плевком брату под ноги. Но Депо молчит. Молчит и поджимает губы, переводя взгляд на Миронова, чьё выражение лица по сию минуту не отражает ничего, кроме полного недоумения. А это значит, что искать помощи в этом человеке сейчас немного так бессмысленно. Очень долго он смотрит на Лазина, выдерживая тишину всё это время. Затем на Наташу, как будто та уже вышла из какого-то персонального транса и может быть хоть чем-то полезной. А в конце — на меня. И всё, что я могу — это отрицательно покачать головой из стороны в сторону. Возможно, я всё ещё хочу его убить, но то, что сидит глубоко внутри меня подсказывает, что я не такой монстр. В конце концов, себе-то я должна признаться, что вспомнила его. Правда, видела я его всего лишь пару раз, когда он был ещё шестилетним мальчуганом с густыми прямыми волосами, которые пушились вечно в нелепой стрижке под горшок. И пускай как таковой родительской любви я не помню, но я отчётливо запомнила то, что сказала мне мать ещё в моём далёком детстве, когда прижимала меня к себе в слезах после того, как отец принял окончательное решение бросить нас. Она говорила, что люди порой чересчур жестоки, и нам нужно научиться быть сильными, чтобы уметь постоять за себя. А сила, порой, заключается в том, что нужно уметь прощать. Жаль только, что сама она сильной так и не стала, но на меня эти слова сейчас подействовали с удивительной меткостью. И, возможно, за мной бы даже не постояло попросить у Нефёдова прощения за то, что сделал мой отец, пускай это и не понесёт за собой ничего абсолютно. Но сил у меня хватает только на то, чтобы развернуться и выйти из этой комнаты. Не могу. Просто не могу... — Выйдите все, — слышу за спиной голос брата, а после — как все выходят вслед за мной, оставляя их наедине. О чём они там говорят — известно только им обоим, да и знать я сейчас про это особо не хочу. Всё равно рано или поздно узнаем, не до конца жизни же держать здесь этого... ну, того самого. Даже язык не поворачивается его оскорбить, пускай и ненависть к нему всё ещё не остыла. — Мне нужно пройтись, — ни кофе, ни общество ребят, ни отвлечённые разговоры... мне сейчас ничего из этого не нужно. Только я, асфальт под ногами и дождь, до которого мне нет никакого дела. Мимолётно я кидаю взгляд на Сименса, кивая и давая понять, что не избегаю его, и что он может следовать прямо за мной. Что он и делает, стоит мне накинуть куртку и покинуть пределы этой квартиры. Я иду просто прямо. Долго, медленно, не замечая лужи под ногами и даже не содрогаясь от холода, хотя всё, что меня согревает — это лёгкая куртка и широкий бледно-розовый шарф, купленный мной в модном припадке. Глеб идёт позади меня на несколько шагов, и я просто всецело отдаюсь этому моменту, вдыхая запах мокрого асфальта снова и снова, пока тучи из мыслей обволакивают голову и постепенно заставляют верить, что теперь наконец-то всё, возможно, будет хорошо... *** Я иду неспешно и немного даже улыбаясь собственным мыслям, потому что радуюсь такой мелочи, как отсутствие ветра в дождливую погоду. С момента моей последней пешей прогулки после эпопеи с Нефёдовым прошло уже примерно три недели, а я помню этот день, как будто это было вчера. И я не хочу отпускать его из памяти. Хочу лишь только попросить у времени идти как можно медленнее, чтобы восполнить пробелы прошлых лет и наслаждаться каждым днём. Я даже спать стала ложиться не раньше трёх ночи, потому что хотелось выиграть у уходящего дня ещё хотя бы часок. Миронова, правда, за моей спиной сейчас нет. Он примерно где-то в центре города, ибо Наташа чуть ли не силком затащила его в торговый центр, чтобы выбрать подарок для Артёма. Ну а на мне был закуп продуктов, потому что, как никак, близился День Рождения брата. — Оу, ты ещё не помер со скуки? — выдаю в трубку вместо обыденного "Привет", когда мне входящий от Глеба поступает. — Просто пристрели меня в следующий раз, ладно? — вымученно выдыхает блондин, чем вызывает мою усмешку на его ярое негодование. *** — Что смешного? — рычит Миронов, слыша откровенную насмешку. — Если бы я знал, на что подписываюсь, то предпочёл бы просто лечь поперёк дороги. Потому что даже это куда интересней, чем шоппинг с шумоголовой, — а именно такой Натали становится перед каким-нибудь важным днём. — Ты привыкай, скоро ещё у Морта праздник... — серьёзно, но с долей издёвки мурлычет в трубку блондинка, пока Сименс закатывает глаза, ускоряя шаг по парковке к автомобилю. — Надо было умереть, когда у меня был шанс... — бубнит он, закидывая пакеты с купленным барахлом в багажник. И снова блондин слышит отчётливый смешок с другого конца провода. А вот чего он не слышит, так это шагов Нэт в пределах парковки. — Давай быстрее, — разворачивается он, не отнимая трубку от уха и желая уже поторопить девчонку, потому что жажда мучает. — Наташ? — но замученный вид быстро сменяется на испуганный, когда он видит брюнетку, лежащей без сознания в нескольких шагах от него. — Наташа!? — бросаясь к ней, Миронов даже игнорирует встревоженные вопли Нины. Трясёт девчонку за плечи, уже ненавидя себя за то, что был настолько занят собственной усталостью, как не заметил, что девушка упала в обморок. — Наташа! — безответно зовёт её в последний раз, прежде чем собирается с мыслями и берёт на руки, аккуратно укладывая на заднее сидение машины. Авто в ту же минуту тронется со стоянки, оставляя за собой клубы дыма и одинокий пакет, из которого на землю россыпью выкатятся свечи к праздничному торту. Их, кстати, Наташа выбирала дольше всего с присущей ей дотошностью на столь важный для неё, и не только, день.