Carte blanche 3. Nightmare beginning

Идиотка. Глупая, упёртая идиотка. Сименс был прав, когда сказал мне это. Он был прав всегда и во всём, вот только меня жизнь ничему не научила. А ведь я наивно полагала, что только я нужна этому уроду. По крайней мере, ему удалось меня в этом убедить. Но, как оказалось, всё это было лишь продуманным планом, и он как будто знал, чем всё закончится. Быть может, он следил за моими действиями ещё с самой школы и смог понять, что я всегда иду вразрез с логикой. И мою идиотскую самостоятельность он тоже предвидел, поэтому и не спешил с действиями. Кто знает, может он даже знал, что мы в его квартире под кроватью прятались, просто виду не подал. Потому что при обычном раскладе логичнее было бы перестрелять нас всех одним махом, но эта история не про его больную голову... Он, похоже, из тех, кто предпочтёт лёгкому пути извращённую манеру запереть меня где-нибудь в подвале, и каждую неделю скидывать туда по трупу, чтобы я мучалась ко всему от осознания того, что даже покончить с собой не могу, лишь бы не испытывать этого ужаса. Мы соблюдаем чёртовы правила скоростного режима, но мне хочется уложить свою ногу на его ступню и вжать педаль в пол, только бы двигался побыстрее. — Наступит день, и ты ещё явишься у меня на пороге, чтобы сказать спасибо. Эта фраза воспоминанием колит прямо в самое сердце, и сейчас я готова просто разрыдаться оттого, как хочется всё это вернуть. Потому что сейчас, когда не самый лучший исход так близко, мне хочется явиться к нему больше всего. И не просто сказать спасибо, а прижаться и сказать, что никогда теперь не отойду от него ни на шаг. Потому что если бы не он, я бы наверняка была бы уже мертва давно. Неважно, от чьей-то руки или же от унылости обыденной жизни. И вообще я удивлена, как он выносил меня столько лет. Любой другой уже придушил бы, но он стойко терпел все мои выходки, находя на каждое моё "но" своё изысканное "пизды получишь". Чёрт. Ухмыляться с заплаканным лицом и с дулом у виска — это же нормально? Правду, наверное, говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Потому что сейчас я с усмешкой вспоминаю даже то, что когда-то отравляло жизнь. Эта нелепая вечеринка у Депо, когда Миронов ещё был абсолютным уродом в моих глазах. Ещё более нелепая поездка на природу, круассанчик и совместные палатки с ночной пробежкой по лесу, которая закончилась подвёрнутой ногой. Моя попойка в баре и то, как он вытолкнул меня из-под колёс автомобиля, после чего, кажется, у меня впервые в жизни что-то ёкнуло. Ведь я особо не помню своего детства, да и никто особо не заступался за меня никогда. Отец бросил, а мать волновало только бухло. Единственным актом защиты был тот момент в подворотне, когда стаю хулиганов от меня отпугнул мой, как я тогда считала, ангел хранитель. Единственное, о чём я тогда и подумать не могла, что этот ангел окажется моим персональным дьяволом, которому я отдам душу. И снова улыбаюсь, стоит мне вспомнить, как этот дьявол прикинулся больным с амнезией. А я ведь, дурочка, велась на каждую его уловку. И велась снова и снова, утопая в нём с каждым шагом всё больше, пускай он временами за руки сам вёл, заставляя делать эти шаги. Надеюсь, он и без моих слов знает, что я ни о чём не жалею. Разве что о том, что "финального босса" не удалось победить. Но могу с уверенностью заявить, что пройденные этапы того стоили. Эти несколько лет стали для меня вечностью. — Красивое место, правда? — даже тишиной не даст насладиться перед варевом в адском котле из его садизма. Это место, кажется, из какого-то фильма ужасов, и красивым оно будет только для больных психопатов. Вроде него. Не могу даже толком понять, где мы находимся, потому что он достаточно быстро ретируется со своего места и уже открывает мою дверь, выталкивая меня из машины. И ещё один толчок в спину, который едва с ног не валит, но мне удаётся держать равновесие и идти дальше, хоть я и совсем не осознаю, куда. Потому что вижу перед собой лишь открытую местность с непонятным колючим забором, которому сто лет в обед. А ещё труб тут не сосчитать, как и вопросов в моей голове. Темень кромешная, хоть бы один фонарь светил. Ну, кроме того, что метрах в пяти от нас, потому что он явно с часу на час кони двинет. — Где мы? — спрашиваю, как будто его ответ мне что-то даст. Да хоть на даче депутата, мне от этого теплее не станет. — На твоей могиле, — скалится этот недалёкий, направляя на меня пушку сразу же, стоит мне повернуться к нему лицом. Это всё, наверное. Ни последнего желания, ни банального просвещения. Подумать только... Такой путь к счастливой жизни, чтобы так банально сдохнуть от руки какого-то долбоёба, которому когда-то насолил мой горе-папаша. Интересно, он мне пулю прямо в лоб пустит, или изощрённо выстрелит так, что я буду несколько часов кровью истекать? А может, просто отстрелит что-нибудь и будет высылать меня друзьям по частям? Давай же, Кескевич, воспроизведи что-нибудь, кроме дурацких мыслей, хотя бы напоследок... — За что? — выдавливаю из себя максимум в последний раз, но уже замечаю по его лицу, что отвечать он не собирается. И не собирался, наверно. Такой вот способ заставить меня даже умереть в неведении, зная, что я это больше всего ненавижу. А не знать, за что тебя сейчас пристрелят — худшее, пожалуй. — Просто уничтожу всё, что было дорого тому, кто однажды уничтожил всё, что было дорого мне... Наверное, у меня нет времени на осознание сказанного. У меня есть считанные секунды, поэтому я просто закрываю напоследок глаза, надеясь умереть хотя бы с улыбкой на лице. — Я люблю тебя... — шевелю губами едва, разбрасывая слова по ветру в надежде, что они дойдут до адресата. И в полной готовности услышать выстрел, я крепко зажмуриваюсь, но слышу только свист тормозов. Какое-то мгновение, и на известной только спидометру скорости вижу вылетающий за поворотом авто, щурясь от света ударившего по глазам ксенона. И как никогда наглядно вижу то, как какая-то секунда может разрешить человеческую жизнь. В данном случае та, которая определяет главный момент. Потому что эффект неожиданности всё ещё никто не отменял, и Нефёдов разворачивается в недоумении, потому что моментом ранее был преисполнен уверенности, что за нами нет хвоста. Это и меня поражает не меньше, вот только я стою, как истукан, а Макс не опускает ствол, начиная палить по лобовому, по дверям, по колёсам, да по всему, чему придётся. Не успеваю и заметить, как открывается пассажирская дверь, и совсем не успеваю понять, как произошёл ответный выстрел. Это становится ясно из пронзительного крика Нефёдова, который падает на землю, хватаясь за ногу. Пытается отползти, но подоспевший к нему Миронов со стволом в руках быстро соображает, что к чему, пиная того под дых и выбивая из его рук пистолет. — Ублюдок долбанный! — рычит оглушающе, заставляя меня выпучить глаза, потому я сейчас, мягко говоря, просто в ахуе от всего происходящего. Снова удар, на этот раз по простреленному колену, чтобы наверняка. Шипящий вой, и его нога у Макса на горле, пока подоспевший Депо не пытается не дать Глебу всё-таки сделать это место чьей-то могилой. — Он нам живым нужен! — хватает Глеба под руку, но не справляется, пока на помощь не приходят Вишну с Лазиным, поспешно выбегая из второй машины. Второй? Когда я успела, блять, это пропустить? Хотя, я сейчас и бомбу атомную пропустила бы, потому что способна смотреть только в одну точку. — Тише, брат, — вступается Богданов, помогая оттащить Миронова от задыхающегося Мефа. — Мы им займёмся. Наверное, это хорошо для Нефёдова. Но нехорошо для меня. Потому что теперь Глеб переключает своё внимание на мою персону и надвигается на меня с таким лицом, что я на секунду забываю про то, что хотела броситься к нему в объятия. Сейчас я, наверное, больше бы хотела умереть... — Как...? — только и успеваю вымолвить, когда ему остаётся до меня от силы три шага. — Твой телефон, Нина! — шипит, рычит, всё в одном флаконе. Понимаю. — Когда ты напилась и уснула, я взял твой телефон и установил слежку, потому что чувствовал видимо, что твоя задница мало в огне побывала по твоему мнению! — Я... — Вот только я об этом успешно забыл в самый подходящий момент, и, как мы видим, в последнюю минуту вспомнил! А если бы нет? — вот что мне сказать на это? — Если бы нет!? — он уже огнём на меня дышит, хватая за локоть и дёргая на себя так, что я чуть с ног не валюсь. — Прости... — только и могу выпалить, безучастно наблюдая, как парни скручивают Мефа и волокут в багажник. — О чём ты только думала? — снова дёргает, заставляя смотреть на него. А я не могу. Могу только мечтать о том, чтобы на минуту стать черепахой и спрятать все свои конечности в панцирь. Кошусь на Наташу, которая молча стоит возле капота, доедая пальцы на руке. Она также неотрывно смотрит на меня и мотает головой, мол, не рассчитывай на меня, тут тебе разве что Господь Бог поможет. — Я вообще-то с тобой разговариваю! — последний раз он разговаривал со мной в такой интонации примерно никогда, и я попросту теряюсь, не в силах больше ответить ему ничего. И он понимает, наверное, резко меня отпуская и показывая пальцем на авто. — В машину, — наверно, действий ждёт, а у меня сейчас ноги трясутся так, будто в меня вибратор на полной мощности вставили и забыли. Не могу я с места сдвинуться. — Живо! — хотя, и с вибратором между ног можно бегать, оказывается, если жизнь дорога... Поджав уши и, на всякий случай, хвост, я бегу по направлению к Наташе, кивая ей единожды. Залезаю на заднее сидение, наконец выдыхая и теперь с ужасом разглядывая лобовое стекло, которое не пощадила пуля. Следом забирается Натали, как назло выбирая для своей задницы место впереди, рядом с Артёмом. Миронов же садится рядом, излучая какую-то бешеную энергию, которая окутывает по щелчку, обездвиживая и заставляя не дышать, стоит пострадавшей от пуль двери за ним закрыться. Меня всё ещё трусит, и я не могу думать ни о чём. Чего мне стоила моя ошибка? И правда, о чём я думала, когда надеялась, что убив меня, этот придурок успокоится? Как я могла не подумать о Линаре, у которой ещё вся жизнь впереди? Ладно на свою я наплевала, но она... Мне бы и на том свете покоя не было, я это чую. Уж с моей-то удачей ворота в рай бы заклинило, а кипящий адский котёл отказался функционировать. Боюсь представить, с какой скоростью они за нами неслись. Да и светофоры, очевидно, были проигнорированы. Единственное, что хоть как-то успокаивало, так это то, что я видела, как Лазин одним ударом вырубил Нефёдова, а это значит, что тот сейчас мирно посапывает в багажнике, не представляя собой угрозу. Не знаю, чем мы руководствуемся, но и задавать вопросов лишних не хочу, когда вижу в окно двор своей квартиры. Признаться, я думала, что мы вывезем его в более безлюдное место, но сейчас мне остаётся смириться с тем, что думать — не мой конёк. Поэтому я послушно выхожу из машины и топаю к подъезду с остальными, представляя, как ещё совсем чуть-чуть, и я закроюсь в ванной комнате лет на двадцать, пока всё не утихнет. Эх, мечты... Заботу о психе парни берут на себя, пока я вваливаюсь в свою комнату и просто стою возле шкафа, как истукан. Что сейчас делать? Что говорить? Как просить прощения за то, что в очередной раз решила разрешить конфликт в одиночку, подставляя при этом всех остальных. Но мне ведь правда казалось, что так будет лучше. А дальше что? Что мы с ним будем делать? Пожалуй, хоть какое-то участие в этом вопросе отвлечёт от неминуемого самокопания, и спустя вечность я наконец выползаю из своей комнаты к остальным, вслушиваясь в разговор. Вижу Леру, наблюдающую за всем с чашкой кофе в руках. Морта, не перестающего размахивать руками в попытке что-то сказать. Макса, как всегда молчаливого и задумчивого, который греет пятую точку, оперевшись на батарею. Вишну, о чём-то спорящего с моим братом. И Миронова, чей взгляд уже дыру во мне просверлил. Надо покурить. Срочно. Но стоит мне подойти к входной двери, над ухом я слышу чёткое и пугающее: — Куда? Даже вздрагиваю, быстро оборачиваясь и также быстро оправдываясь, обутая в один кроссовок. — Покурить. Ни словом больше не обмолвившись, Глеб накидывает куртку и обувается вслед за мной, кивая нашим, что скоро вернёмся. И по его лицу становится ясно, что идея объяснить ему, что хочу покурить в одиночестве, даже без Наташи, является изначально провальной. Времени для неловкой тишины не находится, потому что стоит мне подкурить сигарету, он вновь вываливает на меня то, что не до конца вывалил. Пожалуй, в каком-то смысле я была к этому готова. Вот только ответить по-прежнему было нечего. — Ты хотя бы на минуту задумывалась, какого это, быть с человеком, который в любой момент свернёт с вашего общего пути просто потому, что ему в голову что-то ёбнуло? Я уже с таким человеком, Миронов. Ты уже умирал на несколько лет без моего ведома, забыл? Хотя, сейчас это аргументом не является, если учесть все мои косяки. — Я просто не могу понять, тебе настолько надоело жить, или тебе надоело жить со мной? — выпучиваю и без того удивлённые глаза и хочу сказать, что он не прав, что ошибается, но кроме мычания с сигаретой во рту сейчас ничего не выходит. — Я уже не раз показывал своё отношение к тебе своими действиями, я всегда и всюду за тобой следовал, и я не за что в жизни от тебя бы не отказался, если бы не одно "но". — Какое ещё, блять, "но"? — Если тебе это не нужно, ты могла бы сказать об этом прямо. И если ты собираешься продолжать бегать, то прости, но я пас. — Это вот серьёзно сейчас? — Я больше так не могу. Если ты готова бросить меня вот таким дурацким способом, закончив жизнь под чьей-то пулей, то можешь впредь больше не стараться. Пепел с моей сигареты давно упал под ноги самостоятельно, потому что я, как изваяние, просто стою, вылупившись на Миронова, без каких-либо действий. По дороге к смерти я так много хотела ему сказать, хотела просто быть рядом и дышать с ним одним воздухом, но абсолютно всё, до последней капли сейчас колом стало в горле и не могло вырваться наружу. Мне будто язык отстрелили вместе с руками, потому что за такие слова очень хотелось пройтись ему по морде, но часть меня, сохранившая один грамм разума, говорила о том, что мои действия и подвели его к таким словам. И мне не оставалось ничего, кроме как сглотнуть и... смириться? Пожалуй, он слишком много дерьма со мной хлебнул, поэтому, может даже лучше, если так? Хотя, это по сию минуту в моей голове уложиться не может. Он что, оставляет меня? — Как только мы решим, что делать с приёбнутым — разбежимся. Хочешь — оставайся здесь, хочешь — на край света беги. Я не буду тебе мешать. Ты это, блять, серьёзно? — Напоследок могу дать тебе контакты друга, который поможет тебе уехать, не оставляя следов. Если захочешь. Сейчас я хочу заплакать, наверно. Но вместо этого ритмично дёргаю бровью против своей воли, замечая, что даже губы атрофировались, и я нормально докурить не могу. Я, чёрт возьми, ничего нормально в этой жизни не могу. Даже эмоций своих выразить. Они позже меня с головой накроют. — Кури быстрей, дождь начинается. С мнимой заботой он кидает эту фразу перед тем, как зайти в подъезд. А мне сил хватает лишь на то, чтобы повернуть голову в сторону двора, и только потом поднять взгляд к небу. И правда. Дождь... Не знаю, сколько я так стою, залипнув в одну точку. Как и не знаю, сколько мне понадобится времени для того, чтобы понять, насколько жестоко меня наказали. Вечность, наверное... Но даже её не хватит, чтобы понять, что моя жизнь окончательно перевёрнута с ног на голову. — Кескевич? — снова скрип подъездной двери, и я с большим усилием поворачиваю голову, вновь наблюдая лицо блондина. Он донельзя серьёзен ещё секунды три, а потом, как по щелчку, его злобную физиономию сменяет насмешливое выражение, когда он облизывает кончиком языка пересохшие от волнения губы. — Опять повелась, что ли? Долбаный. Кусок. Индюка. Как же я тебя, блять, ненавижу... Сердце, которое до того словно в тиски зажато было, наконец могло пропустить хотя бы один нормальный удар, и я не справляюсь с волнением, сглатывая ком в горле и закрывая глаза, выпуская две подобравшиеся слишком близко слезы. Хочется плакать до рассвета, пока всю боль из себя не вырыдаю, но разве я тут господин своей воли? — Пиздуй домой, демон, — нарочито выдыхая, он всё же немного усмехается, когда берёт меня за руку и толкает перед собой в подъезд. Наверное, если я и умру, то уж точно не от пули психбольного. Хотя, в заголовке какой-нибудь газеты это звучало бы куда красивей, чем "Умерла от инфаркта, не дожив и до тридцати. Потому что Миронов".