Carte blanche 3. Nightmare beginning

— Ч-ч-ч-ё-р-т... — первое, что я произнесла медленно и плавно, когда попыталась открыть хотя бы один глаз. Это оказалось нелегко, признаю. Нелегко было и вспомнить, какой бес мною вчера овладел, что захотелось вот так вот напиться, и вообще не легче было догонять, как я оказалась на кровати. Ведь уснула я... а где я, кстати, уснула? И как? После пятиминутных размышлений, которые практически и не привели ни к чему, я удосужилась опустить глаза. Я не без одежды, уже хорошо. Да и логично предположить, что в моём-то состоянии я раздеться вчера была не в силах. Что уж говорить про лестницу, которую я бы точно не преодолела. Значит, меня принесли сюда. И если уж и дальше следовать логике, то принёс меня сюда тот, с кем когда-то мы эту комнату делили. Подумать только, тут ничего и не изменилось даже. Ничего не тронуто. Всё стоит так, как и стояло, все вещи лежат на своих местах. Вот только со мной рядом никто не лежит. И это, признаться, не может не радовать. Ведь тот, благодаря кому я провела ночь в тёплой постели, не воспользовался моим состоянием. Но это, к слову, не мешает мне сейчас выйти из этой комнаты, и продолжить относиться к нему также. Исключая вчерашний день, естественно, потому что помню только обрывки своих фраз, которыми я бросалась в него довольно резко. И то, что я помню, никак меня не утешает. Наверное поэтому мне сейчас проще не идти на кухню, не делать себе кофе, не просить у него таблеток, и не делать вид, что я продолжаю изображать к нему полное безразличие. Почему? Да потому что на больную голову получается не очень. Поэтому мой маршрут по этому дому ограничивается ванной, где я чищу зубы. А дальше я просто непринуждённо одеваюсь и покидаю пределы дома, потому что мне нужен свежий воздух, нужно хоть какое-то движение. Шарф, кстати, натянут практически на половину лица, поэтому вряд ли меня тут узнает кто-то из недоброжелателей. Да и наплевать сейчас как-то. Удивляет только одно: почему, хлопнув дверью, я не услышала за собой шагов? Неужели сон настолько крепкий, что кое-кто упустил возможность гавкнуть на меня перед выходом, чтобы дома сидела? На телефоне заряд все сто, в ушах наушники, а в плейлисте – любимая музыка, под которую я даже забываю, куда держу путь. Просто шагаю, отдаваясь воле своих ног, несущих в Бог весть каком направлении. Я даже глаза нет-нет прикрываю, наслаждаясь свежим воздухом и качая головой в такт битам. Но это во дворах, разумеется, на дорогах я отчего-то сверхосторожна, по три раза оглядываюсь по сторонам, даже если мне горит зелёный свет светофора. А когда я останавливаюсь спустя, примерно, минут тридцать ходьбы, то даже не нахожу удивительным то, какой финишной точкой оказался мой маршрут. Наоборот, наушник один из уха вынимаю, вновь таращась на большое пошарпанное здание. Старое, унылое, но такое родное... Даже улыбка лёгкая появляется на лице, когда пытаюсь понять, почему ноги принесли не к родному дому, а к школе. К той самой, которая и определила мою жизнь, как бы нелепо это не звучало. Пытаюсь вспомнить число, день недели, но с трудом это даётся. Вижу во дворе небольшую толпу школьников, которые разбредаются потихоньку кто куда. Кто-то на стадион, кто-то в курилку. А кто-то... — Пусти меня! — вдруг вскрикивает какая-то девчонка, привлекая моё внимание. Она голосит тогда, когда её под руку останавливает парень, выше неё примерно на голову. Та лишь гривой трусит, пышной такой, длинной, цвета тусклой пшеницы. — И не подумаю, пока мы не поговорим, — не уступает блондин, не отпуская девчонку из своих рук. И сцена эта отчего-то настолько завораживает, что я наблюдаю за ними, не сходя с места. За их движениями, за эмоциями... За тем, как худенькая старшеклассница в короткой юбчонке старается освободиться, но не сильно, для вида, скорее, придавая ситуации щепотку драматизма. За тем, как её парнишка в тёмно-синем балахоне пытается ей что-то чётко проговаривать прямо в уши, игнорируя её упёртость. Улыбаюсь снова, когда ему всё же это надоедает, и он насильно уводит её куда-то за руку, а подружка бунтарки лишь стоит себе в сторонке, театрально закатывая глазки и вымученно усмехаясь. — Назад в прошлое? — и вдруг голос над ухом, что улыбка на лице сменяется внезапным изумлением, что я чуть не вскрикиваю, оборачиваясь. — Только не говори, что эта картина ничего тебе не напомнила. Позади меня стоит Сименс, смотря туда же, куда и я с несколько секунд назад. Интересно, как долго он тут? И как вообще меня нашёл? — Не сложно было догадаться, куда ты пойдёшь. Я не знала, куда я пойду. Я даже вопрос не озвучила, он успел промелькнуть лишь в моей голове. Но Миронову, насколько я помню, не обязательно озвучивать то, что приходит в мою голову. Он сам достаёт оттуда всё, что пожелает, и с этим я давно смирилась. — Спорим, они переспят сегодня? Возможно даже в одном из кабинетов... — он кивает в сторону той самой парочки, которая недавно скрылась где-то в пределах школы, а я лишь обречённо закатываю глаза, выдавая фирменное: — Аргх! — которое означает, что в некоторых вещах он просто неисправим. Ситуация, правда, неловкая, и на месте сейчас стоять не прельщает, поэтому я не нахожу ничего лучше, кроме как зашагать в сторону школы. К двери, если быть точной, хоть я и понятия не имею, куда пойду дальше, что буду делать, когда коридоры этого заведения снова опустеют, и мы останемся один на один. Сименс идёт за мной, мне и оборачиваться не нужно, чтобы это понять. Поэтому на ходу я придумываю себе легенду, что хочу быть здесь по той простой причине, что за учителями соскучилась. Хотя кто его знает, осталось ли тут хоть одно знакомое лицо... Чёрт, тут даже запах в коридорах тот же. Та же суета, те же заляпанные окна. Даже наша надпись чёрным маркером на стене возле лестницы, ведущей на второй этаж. Помню, как Наташа своим почерком эту надпись выводила. "4ever", а я это корявое произведение искусства в сердечко обводила. Стёрлось, правда, маленько, но всё ещё отчётливо можно прочитать. По этажам сейчас снуют школьники, едва с ног не сбивая, и на данный момент мне сложно сказать, точно ли позади блондин, или же его толпой смыло? Но если честно, то неважно. Потому что я знаю, что его и стадо лосей обезумевших не остановит, если тот будет куда-то целенаправленно шагать. Вот и спокойно дохожу до второго этажа, пытаясь набраться смелости и заглянуть в первый попавшийся кабинет. А когда набираюсь, то тихо стучу, дверку приоткрывая. За столом явно давно не проветривавшегося кабинета сидит дама чуть за сорок, с короткой стрижкой, в очках, смотрит на меня изумленно. А я же, в свою очередь, быстро извиняюсь, закрывая дверь. Нет, этого учителя я тут ранее не замечала. Второй кабинет уже даётся более легко, но там я вообще никого не нахожу, только ветер гуляет. И нет, это не кто-то всё-таки решился проветрить помещение, просто окно было разбито, что не удивительно. Хочу попытать удачу и дальше, но мой взгляд снова приковывает одна парочка. Та самая, за которой мне довелось наблюдать на улице. Только сейчас становится ещё интереснее, поскольку эта девица стоит спиной к тому самому шкафчику, который когда-то на протяжении одиннадцати лет принадлежал мне. А рядом, как ни странно, к ней практически вплотную стоит тот самый блондин, бурно жестикулируя и выводя девчонку на эмоции. — Да что ты взъелся?! Это всего лишь подарок! По-да-рок! Меня что, не имеют права с Днём Рождения поздравить? — она прикрикивает, а потом внезапно ёжится, когда парень вдруг ударяет ладонями по бедному, видавшему жизнь шкафу, подходя ещё ближе. — Твой бывший не имеет права даже к тебе приближаться, и если уж на то пошло, я объясню ему это лично! — он медленно опускает руки, и, немного погодя, выпрямлется в полный рост, гордо заявляя. — Что бы там за подарок ни был, — грозно вещает старшеклассник, что даже мне не по себе становится, — я засуну ему это в задницу без каких-либо прелюдий. Девчонка молчит, только щёки закусывает и злостно поглядывает на бойфренда. Но держится, дабы лишнего не ляпнуть. И в какой-то момент я вдруг вижу в её глазках тот самый отблеск, который означает вовсе не злость. Нет. Это, скорее, на любовь больше похоже. А за возмущением она прячет ничто иное, как ликование от простого факта, что её парень готов глотку перегрызть за неё любому. Потому что минуты не проходит, как она начинает смиренно топать за блондином, скрываясь вскоре за поворотом, ведущим в другой коридор. В тот отсек, кстати, где туалеты находятся. Но я улыбку стараюсь сдержать. Лишь отвлекаю себя ненадолго, когда звучит предупредительный звонок, вещающий, что скоро будет ещё один, главный, и он то и будет означать, что всем уже пора быть на своих местах. А отвлекаю я себя тем, что медленно подплываю к тому самому шкафчику, у которого недавно были эти двое. Ученики потихоньку начинают рассасываться, а я стою и смелости набираюсь, пытаясь понять, нахрена мне упала моя любопытность. Ну уж очень интересно, из-за чего был весь этот их сыр-бор. Девчонка явно прячет подарок тут, за дверцей, а я... я всего лишь любопытная задница, которой нечем себя занять. — Время идёт, привычки остаются... — снова голос из ниоткуда, снова подскакиваю на месте и оборачиваюсь, чуть касаясь спиной металлической дверцы. — Нехорошо лазить по чужим шкафчикам, — с ухмылкой произносит тот, о присутствии которого я на минуту позабыла. Несколько учеников ещё остались на этаже, и я не знаю, почему, но так чувствую себя чуть спокойней. Хотя, кому я вру... Мне нихрена не спокойно. — А ты следишь втихую, не желая признать, что эта слежка не всем может нравиться? — и вокруг того, что даже не пахнет спокойствием, я пытаюсь напшикать мнимой уверенностью, даже руки на груди скрещиваю для убедительности. — Это не я не признаю очевидных вещей, — ухмыляется родственник самого Сатаны. Он вот скажет пару слов, а ты потом стой и придумывай ответ, на который уйма времени уходит. — Что плохого в том, чтобы просто побыть одной? — не можешь придумать ответ – включай дуру, вот мой девиз. — Стольких лет для этого не хватило? — говорит он эту фразу тише, чем предыдущую, потому что ещё немного времени, и коридор этот опустеет, оставляя меня с ним наедине. И его медленные шаги в мою сторону уже не кажутся такими медленными, потому что я и понять не успела, как он оказался от меня на расстоянии вытянутой руки. Его взгляд вдруг на мгновение бросил в прошлое, и мне захотелось головой удариться об этот несчастный шкафчик лишь потому, что спустя столько лет я и правда кое-что не могу от себя отпустить. Точнее, кое-кого. И я не могу назвать это дуростью, или же тупой привычкой, которая никак не покинет моё больное сознание. Нет. Тут нечто большее. То, что я чувствую где-то глубоко, на подсознаеии, но никак не могу объяснить. Но помимо всего этого, я также не могу объяснить свой внутренний протест, который заставляет сейчас вести себя так, будто я до сих упрямая школьница, боящаяся собственных чувств. Оттого и мотаю головой из стороны в сторону, фыркая, уйти порываясь. — Пф, знаешь ли... — пытаюсь закатить глаза – не выходит. Не выходит и отойти даже не сантиметр, покуда он делает шаг... всего лишь один чёртов шаг в мою сторону. Ему не нужно сейчас делать никаких лишний манипуляций, кои совершал тот светловолосый парнишка несколькими минутами ранее. Просто один шаг по направлению ко мне, и я стою, не смея двинуться с места. Подбородок почему-то чуть вибрировать начинает, с довольно большой периодичностью. Но этот процесс усиливается, стоит Миронову оказаться совсем рядом. Совсем... Стоит ему коснуться уже практически онемевшего подбородка подушечками пальцев и приложить чуть-чуть усилий, чтобы я подняла на него голову. Голову, но не глаза. — Почему... — его губы в опасной близости, а мои тем временем уже в пляс просятся, начиная дрожать в паре с неслушающимся подбородком. А ещё я всё также смотрю ему куда-то в шею, боясь поднять взгляд выше. Осмеливаюсь только успевшими вспотеть пальцами схватить его запястье. Эдакий предупреждающий жест, но сейчас он ничтожен. И снова с его губ слетает тихое, доводящее до мурашек: — Почему нет, Кескевич? Потому что я идиотка. Глупая, упёртая идиотка, не способная сама принять решение. Не способная понять, чего хочу. Не способная признать что-либо до тех пор, пока не возьмут за шкирку и не ткнут в это лицом. Наверное, именно поэтому я столько времени пробыла именно с тем человеком, который упорно ломал эти границы, стойко выдерживая время, сколько бы его не потребовалось. Ну а пока у меня медленно заходится дрожью абсолютно каждая мышца, и не только на лице. Руки уже давно висят вдоль туловища, подобно макаронинам, ноги и вовсе держать отказываются, а губы вот-вот онемеют, покуда я чувствую на них его мятное, обжигающее дыхание. Он не торопится, очевидно, давая мне то самое время, за которое я смогу проводить свою крышу в недолгое плавание. А ещё небольшая встряска, именуемая громким звонком на весь этаж. Это заставляет меня открыть глаза и встретиться с его взглядом. Это заставляет понять, что в коридоре мы теперь совсем одни. Жаль только, что это не служит поводом как в старые добрые времена оттолкнуть его, прикрывшись тем, что я на урок опаздываю. Потому что опаздываю я сейчас только с одним: с решением, которому отведено не так уж и много времени. И которому отведён лишь один чёртов миллиметр, разделяющий сейчас наши губы. Слова уже тут явно лишние. Чёрт...