Carte blanche 3. Nightmare beginning

— Сквозь землю, что ли, провалился? — Тим нервничает, и это заметно. Особенно его выдаёт метание из комнаты в комнату, но в какой-то момент его выбор падает на кухню, где он приземляет пятую точку на краешек стола, не переставая листать телефонную книгу, судорожно клацая вспотевшим большим пальцем по сенсору. Нину он успешно уложил на диван в гостиной, не спеша совать девушке под нос нашатырь. Сначала, скажем так, прояснение ситуации лично, а потом уже спасение утопающих. Утопающий, кстати, был не таким уж и утопающим. Так, скорее, беззаботно плывущий по течению, выполняющий свою роль жертвы. К слову, Окс была не без сознания вовсе, просто актёрское мастерство о себе знать давало. В конце концов, просто так явиться в дом Тимура и начать допрос было бы крайне скучным занятием. А обойтись без чужих потрёпанных нервов – не по части Оксаны, оттого и родилась сия идея в голове сразу, стоило её возлюбленному вырубить преследователя. И сейчас девушка в полной тишине лежала на диване с закрытыми глазами, навострив ушки и пытаясь расслышать, о чём же будет Мефедов трепаться с тем, кому дозвонится. Но никакой речи пока не следует, и блондинка легонько улыбается самой себе, вспоминая, как ей достались все эти ссадины. Точнее, больше она вспоминает метания бедного Вишну, который уже должен был смириться с пылом своей девицы. Но та его поражать не переставала. — Теперь осталось вытянуть из этого ублюдка всё, что только можно, — вытягивая ремень и перетягивая им же руки неизвестного пока им типа, Гоша намерен взвалить того на плечо, но нахлынувшие фантазии Оксаны явно идут вразрез с его желанием. — Я думаю, есть более действенный способ, — улыбается она, пока Вишну уже чует запах чего-то недоброго, — и более интересный, — обреченный на слушание очередного запредельного, парень смотрит на девчонку с опаской, пока та выдаёт план явиться к Тимуру вот в таком вот виде. Дескать, дабы узнать, причастен ли он к этому. А до Богданова всё доходить не желает, каким образом Оксана с разукрашенным лицом останется. И только тогда мысль ясная свет видит, а вместе с тем расширяется и пара глаз, в них недоброе отражается. — С ума, блять, сошла!? Я на тебя руку не подниму! — фыркает Вишну, хотя сам готов уже к её голове приложиться, дабы мозги на место встали. — Не кричи! — шикает Окс, опасаясь пробуждения связанного. — Тряпки я сама порву, просто приложи об стену и всё, потом рассчитаемся, — ещё подмигивает, однако, распаляя в Гоше нечто, что редко белый свет видит. — Ты совсем головой ебанулась? — ему до сих пор не дано познать, что она не шутит, и что сейчас ценна каждая минута. Об этом свидетельствует её спешка. — Нет, — вполне уверенно заявляет та. — Но если ты не возьмёшь себя в руки и не сделаешь этого, то мне придётся кинуться под какую-нибудь машину, — машинально пожимая плечами, Окс тут же разворачивается, а спустя уже секунду на лице появляется ухмылочка. Она знала, что радикальные меры помогут, как знала и то, что Гоша не медля остановит. Так и вышло, парень дёрнул её на себя достаточно грубо, заставляя едва не рухнуть, но сам же послужил опорой, притянув к себе достаточно близко. — Ты ведь и сам об этом фантазировал, признайся, — ядовитая улыбка, приглушённый тон и острый взгляд: именно то, что заставляет его сейчас молча съедать эту неугомонную волчьими глазами. Он знает, что она не шутит, а она знает, что перед её стремлением к очередной отбитой идее Гоша вряд ли может стать стеной. От этого и издевается, с каждым разом проверяя его на прочность. Точнее, на то, сможет ли он в очередной раз прогнуться. — Я потом с тобой такое сделаю... — шипит сквозь зубы, недоволен, но времени на раздумья остаётся всё меньше. Да и от этого Окс не передумает, всё равно ведь сделает по-своему. Поэтому Вишну качает головой тихонько, делает неуверенный шаг назад. А после зажмуривается, и наотмашь ударяет Оксану так, что та довольно резво отлетает к стене, очевидно сдирая при этом нежную кожу и отчаянно шипя. Но таков план, и отступать – не по её части. На результаты своих трудов он смотреть не намерен, он сделает всё, как нужно, но немного позже. А пока он взваливает бессознательного парня себе на плечо, слыша позади себя только удаляющиеся шаги. — Наглухо отбитая... — произносит шёпотом себе под нос, уже заведомо зная, как отыграется на этой девице за убитую нервную систему. — А я откуда знаю, этот придурок недоступен! — Окс вдруг слышит рык с кухни, тут же отвлекаясь от воспоминаний. — Не могу же я сейчас просто сорваться и оставить её! Тем более, как это будет выглядеть!? — недовольно вздыхая, до Оксаны доходит один простой факт: она упустила часть разговора. А тут уже одно из двух: либо она настолько в воспоминания погрузилась, что упустила к чёрту самое важное, либо Тимур говорил до этого настолько тихо, что услышать было невозможно. И, естественно, вторая версия для неё подходит больше. — Ладно. Позвони, если что-то узнаешь. После небольшой паузы его голос становится чуть спокойнее. Да и шаги теперь слышны, они всё ближе. И, пожалуй, именно сейчас ей и следует, так сказать, очнуться, слёту примеряя свой актёрский наряд. — Нина? — видя, как девушка за голову держится и пытается подняться с дивана, Тим подлетает мгновенно, поддерживая и помогая. — Знакомое место... — голос едва слышен, мордашка сморщена, она слабо опирается на Мефедова, пытаясь привстать. — Ты у меня, — пытается улыбнуться хозяин квартиры, хоть и выглядит жутко потерянным. Что сейчас делать, говорить? Почему он отнёс её на диван, а не вызвал скорую? Почему нашатырь не сунул и от крови не оттёр? — Ты прости, — и он спешит извиниться, списывая всё на шок, — я в такой ситуации впервые, и я растерялся. Давай скорую вызову? — в надежде на отказ, он смотрит ей прямо в глаза, уже спустя пару мгновений понимая, что фортуна на его стороне. — Не нужно. Можно лучше в ванную? — проводя пальцами по щеке, она снова морщится, понимая, что досталось ей всё же неслабо. — Да-да, конечно, я принесу полотенце! — в дороге за которым и сформировывается вопрос, не дающий покоя. — Что с тобой произошло, кто это сделал? С опаской глядя на девушку, он старается изобразить заботу, хотя отчасти и изображать не приходится. Ведь он всего лишь попросил проследить за ней, и ни в коем разе не хотел, чтобы её и пальцем трогали. И в голове сейчас кавардак, а девчонка всё с ответом медлит. — Я через дворы шла, и я поклясться готова, что за мной следили, — глаза в пол, дрожь в руках, потому что Оксана мастер изображать невинную овечку. — Когда я прибавила шаг, этот тип в капюшоне не отставал, и тогда мне пришлось перейти на бег, — пряча глаза за ладонями, Окс изображает всхлип, дескать, уже слишком сложно ей даются эти воспоминания. — Кто это был? — пытается встрять Тим, но безрезультатно. — Не знаю, я ничего не знаю... — блондинка всхлипывает ещё больше, шикая каждый раз, когда пальцы ненароком касаются ссадин. — Мне просто было очень страшно, он следовал за мной! И я, забыв про все правила осторожности, выбежала на дорогу во дворе, и совсем не заметила машину, — ситуация не менее печальна, но у Тима словно камень с души падает, что руки напарника не имеют к её ранам никакого отношения. — Скорость у неё небольшая была, меня всего лишь откинуло и по земле покрутило, но водитель, кажется, испугался не меньше, дав дёру со двора. — Она даже губы скосила так, что через этот жест была видна вся неприязнь к несуществующему горе-водиле, и это не оставляло Тимуру никаких шансов. Ведь он и впрямь понятия не имел, что перед ним сидит далеко не Нина, а потеря МХАТа. — Я не знала, что делать, и поплелась дальше, потому что в таком виде этому типу в капюшоне было бы проще что-то со мной сделать. И я не знаю, какие высшие силы благодарить за этот адреналин, благодаря которому я добралась до тебя. Ей удалось даже слезу уронить, после чего она легко коснулась головой его плеча. А Тим, в свою очередь, не упустил шанса выступить успокаивающим компонентом, аккуратно прижимая к себе девушку, касаясь её волос. — Всё хорошо, ты в безопасности, — шептал он тихо, пока Окс мелко дрожала. — Давай я помогу? — он уже было хотел взять девушку на руки, чтобы до душа донести, но там воспротивилась резво, тут же объясняя это тем, что менее всего ей бы хотелось выглядеть беспомощной. Правда, на Тимура положиться всё-таки пришлось, потому что ватные ноги и дохлую походку изображать оказалось не из лёгких. — Ты уверена, что тебе не нужно в больницу? — Уверена, — с улыбкой ответила Окс, — я чувствую прекрасно своё тело, просто испуг дал о себе знать. Успокоив наконец Мефедова, она любезно приняла полотенце из его рук, благодаря за помощь и закрываясь в ванной. Смыть с себя всё это и правда хотелось, да и щипали кое-какие ранки, поэтому погружение в воду показалось чем-то блаженным. Немного откиснув, она достала из кармана свой тонкий мобильник, спеша уже набрать сообщение Гоше и сообщить, что всё прошло по плану. Оставалось лишь узнать, как дела обстоят у него самого. *** — Просыпайся, упёртая, — этого я хотела меньше всего, но пришлось, — утро уже. Первым, что мне пришлось увидеть, это спускающегося по лестнице Миронова, натягивающего на себя майку. А уже потом я обнаружила себя в гостиной на диване. И, честно сказать, несказанно была этому рада. Пускай и затекло всё, что могло, зато чувство собственного достоинства сейчас ликовало. Ещё бы, я бы и не подумала в здравом уме лечь с ним в одну кровать. Хорошо, что хоть занята была вчера этими мыслями не где-нибудь за столом, а то учитывая, как безбожно меня вырубило, уснула бы прям там. — Да хоть день, — бурчу в ответ, и плевать, что тихо, один хрен услышит. — Или я не имею права выспаться? — И всё же я потягиваюсь, спуская ноги на пол и отчего-то недоумевая, почему он так следит за моими движениями. — А это чтоб теплее было? — кивает он на мои ступни, и только сейчас я понимаю, что всю ночь спала в кедах. — Ох ёб... — спохватываюсь, не понимая, что делать. Разуваться глупо, придумывать отмазки поздно. Поэтому иди в жопу, Миронов. — Слава солнцу! — и Лере, которая вылетает к нам, разбавляя ситуацию. Теперь можно преспокойно себе встать и чай заварить. — А то у нас погода вечно пасмурная... — бухтит, но радостно, надевая огромный нюдовый шарф в ожидании Морта, который еле плетётся по лестнице с мелкой на руках. Кажется, он тоже не выспался, как и я. — У нас много планов на сегодня, поэтому рано не ждите, — очевидно, Морт себя-то с трудом на ногах держит, поэтому она забирает Элю из его рук, снова ожидая, пока тот обуется. — С такой-то скоростью, думаю, к завтрашнему дню должны вернуться, — головой покачивает, а мне и смешно и жалко Морта. Представляю, что он, бедняга, терпит. — Не скучайте, — и на этой ноте чета Михайловых покидает дом, а я задумчиво гляжу наверх, думая, как бы мне свалить из белобрысого общества. — Пойду предложу завтрак, — и вот она причина, по которой я ветром проношусь мимо него, как можно быстрее топая на второй этаж. Даже стучу, приличия ради. А копошение за дверью вещает мне, что Натали и брат не спят, посему я смело отворяю дверь. И как по щелчку лёгкое приподнятое настроение исчезает вместе с улыбкой, когда я вижу их активные сборы. И, судя по выражению лица Наташи, ничего нигде не горит. Наоборот. Такое чувство, что меня все тактично решили слить. — Вы-то куда? — руки по бокам, брови к переносице. Воплощение строгости. — Я наконец смогла договориться о встрече, — откладывая сборы, Нэт подходит ко мне, даже руки мои берёт в свои ладони, глазами улыбаясь. — Та женщина, врач, она наконец вернулась в Россию и нам удалось выйти на неё. Она уже стольким девушкам помогла по части гинекологии! — Готова поклясться, у неё слёзы в глазах стоят, ну а мне ничего не остаётся, кроме как мгновенно оттаять. — Я поеду с вами, — тут же включаюсь в суть, — хочу быть рядом с тобой... — по глазам вижу, Наташа не против. Против кое-кто другой. — Ты больше нужна здесь, — раздаётся голос Артёма, убивающий нахуй весь энтузиазм. — У Оксаны с Вишну может всё пойти не так гладко, как полагается, и тебе сейчас не желательно быть за тысячу километров от них. А я ведь рот хочу открыть. Сказать хочу что-то. Но в то же время понимаю, что есть и другая чаша весов, на которой мой близнец собственной персоной. И она, между прочим, сейчас наверняка очень рискует, изображая там меня, пока я тут прохлаждаюсь. Если это, конечно, можно так назвать. Твою же мать... — Я буду на связи, обещаю, ты узнаешь первой о каких-либо новостях, — Нэт поджимает губы, не решаясь спорить с Шатохиным. И правильно, наверное. Переспорить этого твердолобого даже Сатана не в силе. К слову, они даже завтракать отказываются. Мол, перекусят в пути, и это заставляет меня напихать Наташе панамку наставлений о том, что как бы она не спешила попасть в пункт назначения, пусть не мешает брату соблюдать скоростной режим. Провожаю их уже на улице. Сначала лично, а после – взглядом, до последнего смотря вслед автомобилю, медленно исчезающему из поля зрения. Вздыхаю томно, но в дом всё же возвращаюсь, намереваясь уже накинуть пальто и пойти подышать свежим воздухом. — Куда ты? — ну да. Миронов. Тоже здесь. — Прогуляться, — коротко и сухо. Не тот настрой. — Серьёзно? — а вот теперь настрой повернуться и послать его глазами. Или он хочет, чтобы я проторчала весь день с ним в одном доме!? — Мало ли, где могут быть глаза и уши определённых личностей, я бы не советовал высовываться дальше окна. — Стоит себе, руки в карманы, губы скошены, и тон такой, будто если я сейчас выйду за эту дверь, он попросту пожмёт плечами и скажет: "Ну, я сделал всё, что смог." Недолго раздумываю, что мне делать. Только воздух перед этим вдыхаю достаточно глубоко. Ну а потом уже хлопаю открытыми передо мной дверями так, что стены дома, казалось, содрогаются. Чтоб тебя... А он только лишь ухмыляется. Победитель, тоже мне. Благо, хоть все и слили меня успешно, зато комнат больше освободилось. И я, недолго думая, гордо гриву откидываю, шагая по лестнице чётко в комнату Артёма. Потому что там, насколько я помню, самое богатое изобилие спиртного. И поскольку мне придётся торчать в этом доме весь один на один с Сименсом, то я максимально расслаблю своё сознание, и пусть хоть слово скажут. Когда я уже оказываюсь у цели, то долго выбираю между вином и мартини, прикидывая, что убьёт меня быстрей. Вот только выбор делает не здравый смысл, а душа, отдавая балл в пользу белого полусладкого. Осталось только найти, чем закусить, иначе развезёт к чёрту, а там и здравствуй, головная боль. — Опять за старое? — ох уж этот ехидный голос из дверей. Дайте-ка угадаю, кого нелёгкая принесла? — Нет, что ты, даже не думала за тебя браться, — язвительно мурлычу, нахально отодвигая блондина рукой, потому что выход загораживает. — Ты и впрямь пить с утра собралась? — кстати, я уже двигаюсь прямиком на кухню, а он не отстаёт. Но его нотации дня мне не испортят, я так решила. Даже гавкать на него не буду, а то назло доставать будет. — Должна же я как-то прийти в себя после того, как тебя самым первым спросонья увидела, — без всяческих сомнений управляюсь с открывашкой и винной пробкой на раз-два, доставая лёд и кусочек сыра. Внушительный такой кусочек. Грамм пятьсот. — Я, знаешь ли, тоже не Джоли с утра увидел первым делом, так что мне тоже полагается, — ну чудесно. Он достаёт стакан и на стол ставит, к бутылке поближе. Хотя, чего я ожидала? Что он так просто свалит к себе в комнату, не докучая? Звон льда об стекло, фирменный 'чпок' пробкой, и я разливаю вино практически до краёв нам обоим, при этом не переставая смотреть на Миронова. — Если тебе интересно, буду благодарна, если возьмёшь стакан и уйдёшь, — ну а что? За спрос не бьют. — Если тебе интересно, — он старательно думает над ответом, даже куда-то глаза отводит в его поисках, но потом всё же падает своей тощей задницей на стул, очевидно, клеймив поиски безуспешными, — не уйду. Ну а мне ничего не остается, кроме как сесть напротив. Я даже стакан подставляю, чтобы чокнуться, произнося до жути глупое и нелепое: "Ну, за встречу". Отпиваю только треть, хотя хочется залпом всё выпить, только бы побыстрей оказаться там... за гранью трезвости. Ну а пока мы только неспешно напиваемся, изредка выходим покурить на задний двор, разговаривая ни о чём и обо всём сразу. Наверное, то, что рассказываю я, он уже слышал. Точнее, он об этом знал. Он знал каждый мой шаг, каждое моё действие, и это одновременно забавляло и пугало. — Я тогда ещё боялась жутко, что директор приставать начнёт. Уж более хорошая должность и зарплата, подозрительно... — Не начал бы, он был геем, — улыбается Глеб, продолжая за меня мысль. Блять, есть вообще вещи в моей жизни, которыми его можно было бы удивить? Он даже этот блядский случай в транспортной компании знает! А я ведь, дурочка, побоялась похотливого директорского взгляда! Постепенно темы иссякли, что не удивительно, а я так и не решалась задать главный вопрос. А ведь он так и рвался, и я, решив масла в огонь подлить, совершила самую большую ошибку. Вечерело уже, кстати. В ход пошла вторая, а то и третья по счёту бутылка, и я за каким-то магическим хреном решила переступить черту. Знала ведь, что ещё один стакан, и у меня язык развяжется. И я клянусь, это сам Сатана управлял моей рукой, которая и подлила эту ненужную дозу. Несколько глотков, и да здравствует пиздёжь. — А ты, — бросая следом в рот кусок сыра, который, к счастью, всё никак не кончался, я упираюсь взглядом в его стакан. — Где всё это время был ты? Молчит. Не отвечает. Но и ответа на дне стакана не ищет. Просто глазами своими в моей макушке дыру сверлит. — Ты перехотел со мной разговаривать? — чуть было не включаю бычку, потому что эта тишина начинает порядком надоедать. — Нина... — наконец-то голос подаёт, а ещё зачем-то руку протягивает, касаясь пальцами моей ладони. И на этот внезапный жест я реагирую весьма неоднозначно. — Не трогай, — руку одёргиваю, и сама чуть не отскакиваю, как будто током ушибло. А он больше попыток и не предпринимает, не глупый. — Я задала ведь простой вопрос! Откидываюсь на спинку стула и теперь уже нахально смотрю прямо на него. Ну, может косо немножко, потому что сейчас наступает уже та самая кондиция, когда логика меня нахуй пошлёт, а вслед за ней правый глаз пошлёт туда же левый. — Рядом, — уже посылает. Что? — Я всегда был рядом. Веришь ты этому, или нет. Господи, мило-то как, блять. Так мило, что я снова прикладываюсь к стакану, окончательно себя убивая. — Прям уж так всегда, — кажется, я ещё и заикаться начинаю. Но это не точно. — Даже тогда, когда ты пошла за матерью, а натолкнулась только на быдло в подворотне. — На какое ещё быдло? — пытаюсь усмехнуться и отпить ещё вина одновременно. Вот только голос его невольно опускает вдруг куда-то далеко, в давно уже позабытое прошлое. Держа чуть вспотевшими пальцами стакан, я упираюсь взглядом в остатки в нём вина, пока в голове происходит какая-то нелепая борьба за попытку ухватиться за тонкую ниточку из ушедших лет. А когда поднимаю глаза на блондина, то резкая смена кадра заставляет видеть его смутный образ сквозь пьяную пелену, за которую в ответе лишние глотки алкоголя. И я в том числе. А ещё я непроизвольно хватаюсь за ветку событий, которым уже сто лет в обед. Ведь и правда, я помню один из дней, когда собралась искать мать по дворам. Помню, что это была отнюдь плохая затея и чего мне это стоило. Нервов. Очень больших нервов. Я тогда считала, что на всю жизнь закрепила в голове тот самый страх, с которым боялась за исход событий, повстречав в одной подворотне парней. Хамоватое быдло, они тогда меня окружили, не давали шагу сделать, не хотели отпускать. Богом клянусь, я тогда мысленно с жизнью попрощалась. Потому что лучшего девушка, встретившая в довольно безлюдном месте троих отбитых хулиганов, и сделать не могла. — Капюшон... — на автомате выдаю, окунаясь полностью в тот день и вспоминая парня, чей силуэт оказался в тот день спасительный. Я тогда ещё про себя его крестила ангелом-хранителем, потому что кто знает, сидела бы я тогда здесь живая и невредимая, если бы не он. — Это был ты? — туманная завеса будто расплывается перед глазами, и теперь я вижу перед собой Сименса более чётко, механически сопоставляя образы. Он знает. Знает про тот день, он намекал про первую встречу, и сейчас он просто молчит, не выдавая никаких эмоций. Разве что взгляд глубокий, будто мысленно говорит со мной. А мне остаётся разве что снова замотать башкой из стороны в сторону, только осторожно очень. Сейчас мне резкие телодвижения противопоказаны. Чёрт. Наваждение какое-то... Зачем я только села пить с ним? — Ты и правда был рядом всегда, — выдаю наконец, а сама не могу переварить тот случай. Ведь для меня он – тот самый парень, грозный голос которого я впервые услышала возле ювелирки. — Всегда, кроме тех моментов, когда, мать твою, был так чертовски нужен! — я себя знаю, теперь не заткнёшь... — Моментов, когда я выла волком, не желая жить! Моментов, когда моя жизнь оборвалась ко всем хуям, и я стала похожей на грёбаное растение, абсолютно не вдупляющее, какого хрена оно существует на этой грёбаной планете! — Нина... — И дня не было, когда я бы не хотела броситься под проезжающий авто... Я только Бога молила о том, чтобы он мои кости медленно по одной ломал, лишь бы не чувствовать этой боли, которая уничтожила меня к чёртовой матери, и не переставала уничтожать! — а он просто смотрит... смотрит, исподлобья, но с сожалением глядя, как меня разрывает на куски в потоке этой боли, которая вылетает со словами наружу. — Но я по-прежнему не пожелала бы тебе пережить и доли того, что пережила я. Ты хотя бы знал, что человек, которого ты любишь, жив, здоров и дышит. Знаешь, я бы пожелала это пережить всем, кого ненавижу. Кроме тебя. Знаешь, почему? Ещё мгновение, ещё секунда, ещё один звук, что слетит с уст, и я себе на утро этого точно не прощу. И затыкаюсь вовремя, потому что слёзы, как ни странно, появляются очень кстати. Сопутствует этому его взгляд, которым он впивается в меня окончательно. И взгляд этот говорит о многом. О том, например, что он всё прекрасно знает и без моего на то ответа, просто принимает эту мою позицию отстранённой дурочки, изображающей из себя девицу с другой жизнью, другими вкусами и другим увлечением. Чушь собачья. Просто ему делать больше ничего не остаётся. — Пойду покурю, — успеваю сказать на выдохе, едва всхлипнув. Но до выхода не дохожу. Только сворачиваю в ванную и тут же закрываю за собой дверь. Не хочу... Не хочу сейчас обнажать эмоции ещё больше, хотя и так я перед ним уже обнажена больше некуда. Не хочу потока слёз, но их всё-таки приходится скрывать в потоке журчащей воды, когда кран открываю, чтобы хоть как-то скрыть то, что, готова поспорить, он видит сквозь эти двери. Стук... За ним ещё один, и моё имя, которое он произносит. Выключаю кран, поднимая глаза на зеркало перед собой. Хорошо, что тушь сегодня не мой напарник, иначе претендовала бы на первое место в конкурсе двойников панд. Только короткие всхлипы. — Прости меня... — он не стучит больше, не просит открыть дверь. Только шепчет сквозь стены, вопрошая меня только за одним. — Пожалуйста... Я не знаю, клянусь, не знаю, что мне делать. Всё, на что я сейчас способна — это усесться на пол и сверлить стену пьяными глазами, потихоньку настраивая себя на то, что бегать от самой себя я могу очень долго. Вот только в какой-то момент я ведь всё равно выдохнусь, так? Не знаю, сколько времени провожу на полу, но знаю, что лимит идиотских поступков на сегодня не исчерпан. Уверенно хватаюсь ладошкой за стену, помогая себе встать. И уже менее уверенно открываю дверь, выглядывая. Никого. В гостиной, как и на кухне, царит абсолютная тишина. Разве что одна из лампочек мерцает и стрекочет изредка, напоминая, что вот-вот её придётся проводить в последний путь. На столе всё ещё мой недопитый стакан и практически пустая бутылка, которую в данный момент я оставлять не намерена. И пускай утром голова хоть на осколки разломится, сейчас я просто обязана успокоить свою душу, которая так и требует быть добитой последними глотками. *** — Что ты с ней сделал? — вернувшись с прогулки, Морт заглядывает в спальню к Сименсу, устало улыбаясь. — В смысле? — недоумевает блондин. И вид у него, будто вовсе и не пил с утра, а спортом занимался. — Мы будить не стали. Хотя, её ядерный взрыв сейчас вряд ли разбудит, — не переставая усмехаться, Михайлов тонко намекает про состояние той самой, которая внизу сам на сам с бутылкой осталась. — Ты бы это... забрал её, что ли, а то замёрзнет. Не дожидаясь ответа, Морт исчезнет из поля зрения, не мешая Сименсу принять решение. А тому и принимать не нужно, он только головой покачивает, поднимаясь с кровати и даже не удосуживаясь надеть майку, которую снял с себя недавно. Греют градусы и бурлящая в жилах кровь. И наличие первого просто вынудило его оставить Нину там одну, иначе эмоции взяли бы верх. Сейчас правда легче чуть, да и вода ледяная помогла, которую он как за здрасте себе на голову из черпака вылил. Ну и картина с первого этажа сейчас немного дух поднимает, потому что такого зрелища он, признаться, не видел уже давно. Лампа едва отдаёт концы, мерцая ровно над тем местом, где стоит уже пустая бутылка вина. Рядом, опустив тяжёлую голову на наверняка затёкшую вытянутую руку, сладко сопит Нина, криво сидя на жёстком стуле, жёсткость которого её сейчас, очевидно, не очень-то и волнует. Он подходит всё ближе, с каждым шагом погружаясь в ту самую мысль, что причина всей этой развернувшейся картины – он сам. Ни Наташа, с которой она не смогла уехать, ни Оксана, за благополучие которой волноваться вряд ли стоит, ни Тимур, провались он пропадом. Причина только лишь в нём самом, да об этом и догадываться не нужно. Об этом и так вещал её пьяный развязанный язык, за который она себя корить ещё долго будет. — Чудо... — короткий смешок себе под нос, и Сименс старается как можно аккуратней взять её руку, дабы положить себе на шею. А как только задача оказывается выполненной, он поднимает девушку на руки, как в первый раз удивляясь тому, что та и ухом не ведёт, только болтается себе, отдаваясь чужой воле без всяких пререканий. Шаг. Ступенька. Шаг. Ступенька. Он будто назло тянет время, словно согреваясь теплом её тела. Ногой открывает комнату, занося пьянчужку вовнутрь. И с такой же заботой укладывает на кровать, снимая с неё обувь и укрывая пледом. И хочется, право, хочется сейчас лечь рядом, обнять, соприкоснуться с её телом снова. Соблазн велик уж слишком, но если девчонка эту игру в неприступность затеяла, то ему не очень хотелось бы проигрывать. Он знает, ещё будет время, и будет момент более подходящий. А пока он только поправляет плед, наблюдая, как она на автомате сжимает его краешки пальцами, кутаясь, будто холод сейчас собачий. — Знаешь, Кескевич, — она спит мёртвым сном и не слышит, а ему это только на руку. И он склоняется к чуть торчащему из волос ушку, легко так улыбаясь, — самые знаменитые бегуны финишируют там, где начали. — Мягкий голос ложится ровно, накрывая, стараясь не тревожить остатки сна. — И мне повезло, что это – твоё любимое занятие.