Carte blanche 3. Nightmare beginning

Пасмурный день — как подарок свыше, потому что в машине трястись довольно долго придётся, и жара тут была бы не в тему далеко. А ещё, кстати, ничего так не олицетворяет дальнюю дорогу, как купленные хот-доги и кофе в стаканчиках на заправке. И в тишине первые полчаса, потому что оба думают молча, что говорить будут, когда увидят главную причину суматохи. Они знали, они даже на все сто были уверены, что просто так с рук им это не сойдёт, что Нина будет до последнего брыкаться и, возможно даже, бойкот объявит, но к этому готовность своеобразная была. Потому что они знали, что это для её же блага, и что в какой-то прекрасный момент им удастся это вдолбить в её прелестную голову. Возможно, они немного затянули, признают. Но видеть, как из раза в раз её жизнь становится лучше и проще, было уже попросту несправедливым по отношению к ней рушить этот покой. Но ещё несправедливей было таить правду. И так, мелкими шажками, но всё это зашло слишком далеко. Три года покоя, за которые теперь им придётся заплатить. — О чём думаешь? — чавкая сосиской, Наташа поворачивает мордашку к Артёму, не переставая набивать обе щёки. — О том, что не хочу ни о чём думать... — вздыхает тот, отпивая горячий кофе. Пристально на дорогу смотрит и будто морально готовится к предстоящей встряске, потому что Кескевич всю плешь проест. Нэт не отвечает, вздыхает только. Громко и томительно, олицетворяя всю суть своего состояния. И стыдно отчасти, потому что кто его знает, каково Нине сейчас. Что она вообще сейчас делает? Говорит с ним? Дерётся? Бежит куда-то? Ну а может просто в обмороке лежит, потому что не усложнять решила? Сложно. Сложно это всё. Но этот момент не перепрыгнуть, и оба, к сожалению, понимают, что через это им придётся пройти. *** Стуки в дверь поутихли вроде, но подойти всё равно страшно. Страшно открыть, страшно понять, что это не плод фантазии. Конечно, нервы могли выбить настолько, что я могла бы начать видеть то, что когда-то очень хотела и даже готова была спуститься к адскому котлу, чтобы заключить сделку с Сатаной. Но сейчас... сейчас мною правит страх, сковавший моё тело стальными цепями. И только через силу мне удаётся встать спустя какое-то время. Правда, не очень хорошо удаётся. Ноги всё ещё безбожно трясутся, лицо уже, кажется, распухло от влаги, поступающей из глаз в режиме бесконечности, ну а глаза эти самые не переставая сверлили дверь. И в голове даже мысль родилась: как, всё-таки, плохо, что в спальной двери нет глазка. — Нина? Словно чуя мои шаги, мой персональный сгусток страха подаёт голос, и я автоматически делаю шаг назад. Отступаю. Стою. Секунд десять, наверное, пока вновь не беру себя в руки. Беру и снова неуверенно топаю, боязливо касаясь трясущейся рукой ручки этой злополучной двери. Задерживаю дыхание, чувствуя уже, как слеза медленно щекотит щеку. А после несмело тяну на себя. И будто в слоу-мо передо мной появляется объект моей незапланированной, и такой неожиданной истерики, как яркое доказательство того, что я всё же не сошла с ума. Он медленно поднимает опущенную до того голову, поднимая вместе с ней и свой взгляд. И теперь он смотрит мне в глаза прямо, будто стараясь настроить зрительный контакт и заставить меня прочитать в них что-то. Что-то, что даст мне понять, что я не сплю, и он не игра моего больного воображения. И что если я протяну руку, то я обязательно его почувствую, потому что он здесь, рядом. Живой, сука, и невредимый, и я даже не знаю, если честно, радоваться мне этому, или нет. Мне, очевидно, сейчас сказать нечего, да и он будто язык проглотил. Смотрит в упор, очевидно не понимая, с чего начать. А с чего он начнёт? Вот он я, перед тобой, давай сделаем вид, что ничего не было? Прости, Миронов, но мне было больно настолько, что мозг попросту заблокировал доступ к тем чувствам, без которых я не могла чувствовать себя живой. Потому что все до одного твердили, что мне нужно продолжать жить дальше. Кстати о всех... — Оксана знает? — несмотря на слёзы, голос даже не дрожит. Спрашиваю уверенно и холодно, он же молча кивает. — Килиан? — ещё один кивок, и я уже начинаю жалеть, что в том кафе не выдрала волосы обеим. — Макс? Вишну? — с каждым именем голос всё ниже, потому что он уже не кивает, он просто смотрит сочувствующе, поджимая губы. И тогда я глаза закрываю, делая глубокий вдох и наступая себе на горло, но всё же спрашивая, потому что ответ боюсь услышать, хоть и догадываюсь. — Артём и Наташа? — медленно, очень медленно открываю глаза и едва набираюсь смелости посмотреть на него. Как статуя, не шевелится, просто смотрит глазищами своими, которые внутри меня только переворачивают всё, но никак не дают понять, какие же на самом деле чувства я испытываю. — Послушай... — Они знали, — резко обрываю, понимая, что он хочет сказать, — они все знали... — мотаю из стороны в сторону головой, абсолютно не контролируя свою мимику. Губы, кажется, в пляс ушли, потому что они то дёргаются как-то странно, то в какой-то ненормальный смешок уезжают, а ещё они искусаны сильно, но это не предел. — Нина, — хочет было шаг сделать и, видимо, сказать что-то, но я отскакиваю, выставляя впереди себя руки и испуганно выкрикивая: — Нет-нет-нет, не трожь меня... Почему? Хуй его знает. Потому что вся ситуация в целом могла находиться только в разделе фантастики, на полке с надписью 'Архиебический перепиздец'. А ещё я и понятия не имею, как мне на всё это реагировать, но я точно знаю, что сейчас мне нужно всё это через себя пропустить. Понять, в конце концов, что передо мной действительно тот, кого я считала всё это время мёртвым. Понять, что скоро здесь будут брат с моей лучшей подругой, и что нужно будет каким-то образом выдержать весь их трёп о том, почему всё так. И вообще, для начала понять следует, как теперь всей этой блядской компашке смотреть в их блядские глаза. В голове ничерта, кавардак и каша. Мне определённо стоит провести какое-то время наедине с собой и подготовить себя к тому, что это, возможно, последние спокойные часы моей жизни. Соображать сейчас следует быстрее обычного, посему я просто руку выставляю вперёд и указываю пальцем на дверь. — Уходи, — желательно, как можно быстрее, пока моя голова от перенапряжения не лопнула. — Но... — Пожалуйста, уйди! — чуть голос повышаю, чтобы доходчивей было, не сразу даже замечая, как очередная порция слёз, скатываясь, краешки губ щекотит. — Пожалуйста... — теперь тихо и даже с каким-то надрывом, потому что я уже не хочу давать волю эмоциям, пока не останусь одна. Он, кажется, понимает это. Понимает, что мне время нужно. Понимает также и то, что я не денусь никуда. Поэтому и кивает единожды, шагая к выходу спиной. И где-то на полпути он всё же разворачивается, слышимость его шагов отчётливая, как и хлопок входной дверью. А я стою, как истукан, первые пару минут ещё боясь пошевелиться. Ступор спадает постепенно, позволяя уже высунуться в коридор, дабы убедиться, что сейчас я точно одна. Ноги едва перебираю, потому что колени всё ещё дрожат, но до двери-таки добираюсь, глядя в глазок и убеждаясь, что площадка пуста. Когда перестаёт трясти, я прикладываю все усилия, чтобы выдохнуть. Чтобы убедить себя, что нужно собрать остатки воли в кулак и провести эти несколько часов так, как будто это моё последнее время на воле перед заключением. Поэтому я и отключаю телефон, как только до него добираюсь. Поэтому без стыда достаю и вскрываю бутылку любимого Айс Вайн, хоть и зарекалась беречь его до особого случая. Просто не предполагала, что случай может быть настолько особым. Ещё достаю старенький плеер и затыкаю наушниками оба уха. Во-первых, потому что музыка помогает хоть как-то отойти в иное мышление, а во-вторых, чтобы стуков в дверь не слышать, если последуют. После любимого Саперави нахожу в холодильнике ещё какую-то настойку, сладкую, как компот, подаренную Бог знает кем Бог знает когда... А там и остатки рома, и немного Мартини, и чуточку текилы, стащенной с прошлого корпоратива. Признаться, после всего этого я и не помню даже, как отрубилась. Зато помню, что проснулась с наушниками в ушах, и пустой бутылкой под боком. Которую я ещё и обнимала, как бы странно это не выглядело. Гудела голова, взгляд еле фокусировался на чём-либо, зато вот мозг проснулся раньше всех и уже напоминал, что это не простое похмельное утро, или день, чёрт его разберёт. Это тот самый день, с приходом которого я понимаю, что спокойно, как прежде, уже не будет. Что предстоит встреча с братом, который наверняка уже телефон оборвал. С Наташей, которую больше всего я хочу задушить собственными руками. С ним... И он отступит едва ли, потому что навряд ли он заявился на моём пороге, чтобы просто показать себя, а после в закат упиздовать. Всё не так просто, на подкорке мозга это чую. Вот только в чём, собственно, причина этого всего хаоса, мне пока лишь предстоит узнать. — Блять! Вдруг спохватываюсь, вспоминая, что сегодня понедельник, и что телефон проверить всё же следует. Десяток пропущенных от Наташи, ещё больше от Артёма, и просто хренова туча от Тимура. А ещё от моего начальника, который скромно позвонил мне дважды, а после просто сообщение отправил. — Почему не вышла на работу? Потому что прошлое обдало кипятком, и я теперь лежу тут вся в ожогах без возможности даже пошевелиться. Ну а вообще, по хорошему счёту мне следует извиниться, написать и напиздеть с три короба о том, что я отравилась, теперь лежу с температурой и частенько бегаю проведать белого друга, дабы извергнуть из себя остатки роскоши. И я, как школьница нерадивая, трясущимися руками стараюсь набрать боссу сообщение, нервничая и чертыхаясь, потому что экран расплывается. Но я пишу, настырно клацая по буквам и перечитывая написанное трижды, дабы убедиться, что мой пиздёж достаточно достоверный. А перед тем, как клацнуть по заветному 'Отправить', я выдерживаю довольно долгую паузу. Потому что внутри меня всё кричит, и мне до жути хочется стереть весь этот постыдный текст, и отправить короткое, но ёмкое: — Потому что, блять, Миронов...!