Труд делает свободным

Тогда.

– Ты будто бы выглядишь грустной, – со смехом заметила эльфка, она потрясла в руке бутылку, пытаясь понять, сколько в ней осталось жидкости. – Надеюсь, ты грустишь об ушедшей эпохе, а не о чем-то еще. От Искры пахло ромом. От Цири, как и от всех остальных, впрочем, тоже, ведь сегодня каждый позволил себе хотя бы пару глотков. Ласточка слабо улыбнулась, смотря за тем, как подруга ее смеется, как глаза ее переливаются в розовом свете захватившего небосклон заката. Искра сидела на высокой ржавой бочке, краска с которой облупилась много лет назад, собеседница улыбалась, показывая миру свои маленькие ровные зубки. Если Цири и выглядела хмурой, то не потому, что грустила о чем-то утерянном. – В это почти невозможно поверить, – ответила Цирилла Искре. – Они… Они действительно казались непобедимыми, знаешь? В том лагере погибли сотни людей, и это казалось нерушимым порядком нового мира. Будто так будет всегда, – Цири подняла к подруге свои бездонные зеленые глаза, но та отвернулась. – Можешь не объяснять, – прервала эльфка. Уж она-то Цириллу хорошо понимала. Вместе девушки прожили уже четыре месяца, и, конечно же, не в гробовой тишине. Цири рассказывала о лагере мельком, вспоминать подробности не хотелось, Искра же поведала об ужасах войны здесь, на гражданской стороне. Обмен опытом оказался интересным, полным печали и горечи, но разговоры помогали понять друг друга как можно лучше. Следующие поколения никогда не узнают подобного… Если небеса смилуются над смертными. Режим пал, Aen Elle проиграли войну. Пришедшие этим утром солдаты рассказали местным о том, что случилось. Освободители шли дальше, к центру страны, они уже миновали Тир-на-Лиа. Цири слышала, что одного из командиров поймали и повесили прямо там, но она не смела надеяться, не могла ждать, что именно его… Это было бы слишком хорошо, ведь правда? – Удивительно, что нас не забрали в ваш лагерь. Двигали сюда, дальше от границы, ближе и ближе к столице. Зачищали с краев, – рассказывала эльфка одним из вечеров. Людей привозили партиями, наверняка хотели начать с той стороны, что ближе к линии фронта. Чтобы люди не оказали поддержку врагу и не придвинули неминуемое поражение. Цири старалась не думать о том, почему её забрали в лагерь, а соседей Искры – нет, все это больше не имело значения. Война закончилась, за это нужно выпить. Цири осушила очередную стопку рома, не отрывая взгляда от собеседницы. Вокруг все равно ничего хорошего нет, здесь не на что смотреть. Прошедший мимо незнакомец взглянул на круглый живот Ласточки, после – на осушенную рюмку в её бледной руке, и в чёрных глазах мужчины на минуту зажглось негодование. Новенький. Местные давно поняли, что к чему. Цири пыталась избавиться от ребёнка всеми доступными ей способами, она давилась микстурами от местных травниц, пила сильнодействующие таблетки, срок годности которых оставался загадкой, падала на раздувшийся живот, и ничего. Всё напрасно. Жизнь внутри неё продолжала питаться, расти, крепнуть, Цири уже чувствовала, как ребёнок движет руками или ногами, как он забирает из ее истощенного тела все необходимые ему соки. «Он растёт слишком быстро», – заметил сосед, когда-то давно работавший доктором. «Я никогда не сталкивался с подобным. Я бы подумал, что ты обманываешь меня и на самом деле сейчас на восьмом месяце, если бы не осматривал тебя месяц назад, решив, что ты только на четвёртом». Цири знала, что то, что поместили в неё в этом лагере – не могло быть ни человеком, ни эльфом. Чудовище. В ней росло настоящее чистое зло. – Болит? – Искра кивнула на живот Цири, когда девушка положила ладонь поверх пупка. – Говорят, больше всего болит спина и ноги. Потом грудь. – У меня больше всего болит голова, – грустно усмехнувшись, пожаловалась Цирилла. – От всех этих мыслей. – Теперь-то они разбавятся радостными волнениями, – улыбнулась Искра, поднявшись с места. – Только подумать, все кончено, – вздохнула эльфка, не сознавая глубину своих же слов. – Тебе бы нужно пойти полежать, милая. – Да, пожалуй. Если я понадоблюсь, позови меня. Искра поправила подтяжки собственных штанов, коротко кивнув Цири, и отвела взгляд. Трудно найти одежду, что будет сидеть по фигуре, в Тир-на-Лиа у Цириллы с этим не было проблем, а здесь, когда могущественных покровителей нет и никто не заказывает одежду у личной портнихи... Приходилось самой добывать и одежду, и продукты, и место под крышей. Цири работала наравне со всеми. Она намеревалась уехать подальше от Тир-на-Лиа, но задержалась на месяц, не успев запрыгнуть в последний фургон. К прибытию следующего же Ласточка просто не захотела покидать поселение. Она чувствовала себя в безопасности рядом с новой подругой, помогала скромной колонии беженцев всем, чем могла, и успела подружиться с окружающими. С юга приходили все новые люди, колония росла, и домиков из обломков и гнилой черепицы становилось все больше. Вокруг крепких, пусть и старых домиков, росли хлипкие хибары, трущобы – как звали их все вокруг. Голодные бледные люди окружали Цири со всех сторон, одежда с них спадала так же, как с узников Aen Elle, а все же эти беженцы выглядели совсем иначе. В их глазах, во взгляде каждого свободного соседа Цири видела надежду, искру жизни, с каждым днем становящуюся лишь жарче и ярче. Там собратья Ласточки существовали, а здесь, под этими шаткими гнилыми крышами, они – жили, пусть и испытывая трудности. – Я принесу тебе воды к вечеру, – вдогонку Цирилле бросила её подруга. До чего она добра. Цири почти отвыкла от такого обращения, от искренней заботы, от сочувствия. Сейчас, когда худшее осталось далеко позади, она только-только начинала осознавать, что вообще происходило за забором Тир-на-Лиа. Через сны, через обрывки воспоминаний, через шрамы, оставленные на долгую память, Ласточка анализировала произошедшее, копалась в себе. Эредин не всегда был жестоким, но ласка, получаемая из его рук, только дразнила... Он всегда отмерял ровно столько, чтобы Цири захотелось еще и еще. В голове Ласточки давно уже поселилась скорбь о прошлом, но вокруг царило счастье. Война закончена, теперь это официально, Aen Elle разгромлены, полевые командиры убиты, те сотрудники верхмата, что не успели покончить с собой, почти все взяты в плен. А Цири все чувствовала во рту горечь. Будто у победы, этой дивной, долгожданной победы, был слабый неприятный привкус гнили. Вернувшись к себе, Ласточка легла. Искре удалось раздобыть где-то соломенный матрас, колючий и жёсткий, но все же лучше, чем холодный пол из фанерных досок. На этой кровати Цирилла спала вместе с эльфкой, так гораздо теплее, а тепло – вещь важная. В холодных бараках лагеря Цири успела осознать, что тепло иногда куда важнее и вожделеннее, чем пища. – Черт, – шикнула девушка, когда ребёнок в её животе задвигался. – Успокойся там. Но к словам Цири тварь предсказуемо не прислушалась. Девушка закусила губу. Да. Живот её рос быстро, отчаянно быстро, и даже работавший полевым врачом дезертир, появившийся в лагере недавно, не мог с точностью определить срок жизни плода, что говорить об Искре или местном враче, давно не имевшим практики. Цирилла оставалось прикидывать, надеяться, что эта тварь все же соизволит выйти из неё естественным путем. Однажды ей приснилось, будто ребенок, высасывавший из неё все соки, прогрыз себе путь наружу, вырывая из Ласточки куски плоти, с наслаждением поглощая ее кровь. Это существо, оно уже было с зубами, зубами острыми, как бритвы... Но не это напугало Цириллу сильнее всего, нет. В том кошмарном сне она видела Эредина, и вот, что было самым страшным теперь, когда комендант остался позади. Она видела его, слышала голос, узнала твердую решительную походку. Цири проснулась в слезах, понимая, что эльф пришёл забрать и её, и дитя, растущее в этом мерзком животе, даже если Цирилла должна умереть с минуты на минуту. Цири смотрела в потолок, и разум её медленно успокаивался, мысли об Эредине покидали ее рассудок. Алкоголь хорошо помогал. – А где они собираются жить? – спросил кто-то, проходя мимо жилища Искры, и голос незнакомца проник в окно комнаты Ласточки. – Здесь и без них нет места. – В такое время нужно держаться поближе друг к другу, Джон, даже если места нету, – упрекнул говорившего собеседник. – Ты только представь, как близко мы были к смерти. Разве это не должно нас сплотить? – Да, – подтвердил ещё один участник беседы. – Пара месяцев ещё, и нас бы тоже... Того, в лагерь этот... Цири криво улыбнулась, услышав. Ей повезло куда меньше, чем этим ребятам, но куда больше, чем тем, кто нашёл в Тир-на-Лиа свой последний кров. Удивительно, насколько это печально... Расстаться с жизнью за колючей проволокой концлагеря, забыв о том, кем ты был, о том, как вообще выглядит жизнь, забыв, что мир – это не серые холодные бараки, а палящее солнце и цветы на зелёном лугу. Луг. Губы Ласточки скривились в вымученной грустной улыбке. Интересно, а отец её похоронен на лугу? Может, для него нашли уютное тихое место под каким-нибудь могучим деревом, обозначили могилу хоть камнем, хоть крестом, воздали последние почести… Приятно было это воображать. Конечно, в глубине-то души Цири сознавала, что отца просто сбросили в братскую могилу и прикрыли холодной землёй, что никто и не вспомнит место его упокоения, вернувшись домой этим летом. На войне часто нет места сантиментам, особенно там, на передовой. – Много их прибыло? – будто извиняюсь перед товарищами, спросил тот из собеседников, что не желал принимать новеньких. – Прилично, человек пятнадцать. Всё в шапках, бледные, будто в них крови совсем нет... – Из лагеря? – поинтересовался неизвестный. – Да, да, оттудова. Вот черт. Цири распахнула свои бесконечно зелёные глаза, взглянула в потолок, медленно обрастающий мраком. Она на секунду задумалась, правильно ли расслышала слова, прозвучавшие не для ее ушей. Из лагеря, сюда прибыли новенькие из лагеря. Что, если они из Тир-на-Лиа? Ведь скорее всего так и есть, он ближе всего к импровизированному поселению... Может, они смогут чем-то поделиться, рассказать последние новости? Цири закатала рукав, посмотрела на цифры, отпечатавшиеся на её некогда безупречной бледной коже. Интересно, в будущем, том светлом далёком дне, когда все ужасы этой бессмысленной войны останутся далеко позади, узники Тир-на-Лиа будут узнавать друг друга лишь по этим цифрам, не по испугу во взгляде? Хорошо, если так и будет, если чернильное пятно на запястье – все, что останется ей на память потом. Цири не знала, чего ей хотелось больше всего: услышать, как из лагеря вывели еще живых и дышащих детей или как Эредина распяли на главной площади. Ласточка поднялась с внезапно ставшей жёсткой кровати. Она не могла уже просто лежать здесь и слушать чужой разговор. Когда Цири выглянула из дома, желая спросить, где ей искать новеньких, болтунов уже не оказалось рядом. Цири огляделась по сторонам, чувствуя, что вечер принёс с собой холод. Не тот, что пробирает до самих костей, вызывает дрожь в ослабленном теле, нет... Но все же Цирилла поежилась. Она укрылась старым шерстяным платком, все ещё пахнущим козой в стойле. Положив ладонь на круглый живот, Цири отправилась на поиски людей, что делили с ней одно горе. Может, она даже увидит знакомых. Только хорошо ли это? Сердце Ласточки пропустило удар, когда она осознала всю опасность своего положения. Она ведь беременна, глубоко беременна, вот-вот родит, такое не скрыть от любопытных незнакомцев... А люди, жившие с ней за одними стенами, должны знать, кто ребёнку отец. Вернее, они будут строить самые неутешительные догадки, как и сама Ласточка. Ее обвинят в пособничестве врагу, ее выгонят после всего, что случилось, никто и не подумает разбираться… «Черт», – прикусила губу Цири. Алкоголь виноват или любопытство, а все же она должна их увидеть, услышать, узнать все, что только сможет. Никто другой не поймёт её, никто и никогда не осознает всего. Даже если эти несчастные люди отвергнут Ласточку, она должна попытаться. – Удивительно теперь думать о тех проблемах, что занимали наши головы до войны, – говорила когда-то Искра. – Раньше мне было очень обидно от того, что соседка меня обругала... Теперь я думаю только о том, выживу ли завтра. Что скажут соседи? Мне плевать, бывали дни, когда я могла бы свернуть им шеи за кусочек хлеба, Цири. Это верно. Сейчас не так важно, как тебя примут и что скажут, главное – узнать, что война закончилась, что новая жизнь вот она, рядом с нами, главное – получить надежду. Надежда – пища для души. Эта мысли и заставила Ласточку шагать дальше, отбросив все сомнения. Земля шуршала под ногами, и звук этот до боли сильно напоминал Цири о том, как камешки гравия лязгали под ее ногами там, в Тир-на-Лиа. Белый гравий, слепящий глаза, белый и чистый… Он так хорошо пачкался кровью, проливаемой почти на каждом построении. Сердце Цири забилось чаще, странное предчувствие заставило ее тяжело вздохнуть. Тук-тук-тук, сердце стучало о хрупкие ребра. В ушах звенело. В воздухе послышался запах, неприятный запах пороха, будто кто-то только что выстрелил из пистолета. Старого, таким пользовались только показушники да богачеи. Ласточка прикусила губу, ладонь ее, покоившаяся на вздувшемся животе, сама собой сжалась в кулак. Нехорошо, это – нехорошо. На мгновение все звуки смолкли, но лишь для того, чтобы зазвучать в стократ громче потом. Где-то закричала женщина, послышался выстрел. Один, второй, третий… Цири не успела осознать, что стряслось. Пьяные веселые люди кинулись врассыпную, те, кто смог справиться с собой, ползком добирались до ближайших домов, пытаясь найти убежище. Люди кричали, кто-то плакал, выстрелы раздавались тут и там, хаос поселился в этой деревне. Мимо Цири пронесся бледный человек, стягивающий шапку на ходу, в попытке избавиться от дискомфорта. Даже в полумраке, накрывшем пространство, Цири смогла разглядеть его уши, острые, почти колючие, длинные. Эльфы. Цирилла почувствовала, как земля уходит из-под ее ног, как размываются границы пространства. Кто-то сжал ее руку, обхватил запястье мощной стальной хваткой, потянул на себя в знакомой властной манере. Цири закрыла глаза, в носу ее уже стоял знакомый запах: табак и кожа, дорогой парфюм и жажда крови, вот, как пах ее комендант. Это он, он вернулся. – Цири, уходим! Уходим скорее! – кричала Искра ей на ухо. Нет. Это ее ладонь оказалась такой хваткой, ее реакция спасла жизнь Цириллы уже во второй раз. Скинув минутное оцепенение, Цири распахнула глаза, наскоро кивнула, бросившись за эльфкой вслед. Мимо узких переулков, меж домов, ползком по камням и земле, падая на объёмный живот, хранящий в себе еще живого ребенка, Цирилла выбиралась из гущи событий, страстно желая спастись. – Эльфы, они в нас стреляют, они прибыли не пойми откуда, они делают это… Я не знаю, зачем, Цири. Война кончена, – сетовала Искра. – Чего они добиваются? – Хотят забрать за собой как можно больше народу, – отвечала Цирилла. Бедная Искра. Она не знала их, совершенно не знала, не могла понять, что движет Aen Elle. Но Цири… Нет, Цири хорошо знала ответ. Эльфы проиграли, но они понимали, что это – не конец. Пока жив хоть один националист, пока взгляды Эредина, Аваллак’ха и других приверженцев расовой теории будут жить хоть в одной голове, миру не будет покоя. Это не закончится. «Он никогда не оставит меня», – поняла Ласточка. Искра тянула ее за собой, подала руку, запрыгивая на нижнюю ступеньку кабины. Фургон, старый, но все еще живой, заводил незнакомый Ласточке мужчина, в кузове уже ютились несколько человек, жмущихся друг к другу от страха. Влезло бы больше, но ждать нельзя, выстрелы гремели все ближе и ближе, враг подходил. Краем глаза Цири видела, как эльфы стреляли по трупам, потому она хорошо понимала, оставшимся в лагере не удастся уйти живыми. Если они сейчас же не сорвутся с места, сами лягут рядом, в одну могилу без креста, без надгробия. – Давай! – закричала Искра, ударив по руке водителя, хлопнув дверью перед носом очередного беженца. – Давай, давай! – Помогите! – жалобно закричал не успевший на рейс мужчина. Машина сдвинулась с места. Столб песчаной пыли накрыл пространство, беженец, так стремившийся спастись, упал перед машиной, послышался рев мотора… А дальше все происходило будто в замедленной сьемке. Люди кричали, эльфы забирали их жизни, пыль столбом поднималась в воздух. Цири увидела его сквозь темноту, сквозь пыль, сквозь страх и смятение. Эти высокие скулы, тени, залегшие под глазами, хищный острый оскал. Она встретилась с Эредином взглядом, на мгновение вновь оказалась на коленях перед ним, вновь была его пленницей. Но после пространство вокруг вновь окутал мрак, нервная дрожь заставила Цириллу упасть на пол водительской кабины. – Воды отошли, – поделилась Ласточка. – Я рожаю.