Труд делает свободным

Тогда

Она не знала, сон это или явь, уже не различала одно от другого. Цири плыла по течению, надеясь, что благодаря её мукам Эредин позволит всем остальным страдать чуть меньше, изольет всю свою злость на нее одну. Злости этой было много, все больше и больше с каждым новым днем, не сулившим правящей партии ничего хорошего. Комендант относился к своей пленнице весьма… Необычно? Цирилла не рассказала ему про доброго доктора, не была уверена в том, что ей не привиделось его внимание, его касания. В конце концов, в этих условиях весьма недолго сойти с ума и уверовать в лишнее внимание. Цири продолжала ходить на приёмы, после которых чувствовала себя странно. Она чувствовала себя странно все время, если здраво об этом судить. Вот и сейчас, когда Эредин разбудил Ласточку рано утром, та сжалась, словно младенец в колыбели. Ей стало трудно дышать, каждая попытка набрать воздуха в легкие рождала боль в центре ее живота, боль, поднимавшуюся все выше и выше. Белые простыни под ней стали чуть липкими после их долгой ночи, ночи, в которой комендант вовсе не был жесток, а бледная кожа Цири все равно покрылась испариной. Пожалуй, именно из-за этого Эредин и насторожился, поняв, что Цирилле нездоровится. Он не стал поднимать её на руки и нести в душ, вызвал доктора по своему блестящему настенному телефону. Комендант ходил по комнате, мерял пространство шагами, шуршал ворсом ковра, мешая Ласточке засыпать. Аваллак'х провел осмотр прямо там, в спальне их квартирки. – Похоже на обычное переутомление, – поведал Креван. – Так похоже на переутомление или переутомление? Ты – точно врач? – раздражался Эредин. – Разве ты не должен следить за её здоровьем? – Нет. За её здоровьем должна следить целая армия врачей, Эредин. Ее должны кормить продуктами, проверенными миллион раз, должны содержать в стерильных условиях лаборатории, должны спрятать от всякого стресса, ее должны баловать, как королеву… И подальше отсюда, – напомнил Аваллак'х. – Но ты решил не сообщать руководству о носительнице Гена. – А ты был моим сообщником, – выдержав паузу, парировал эльф. Сигарета дрожала в его руке, спрятанной в черную кожаную перчатку. – Приведи её в порядок. – О, сколько заботы, – насмешливо ответил доктор. – Так и чувствуется твоя привязанность, теплота, и… – Она нужна мне! – крикнул Эредин, и Цири дернулась в кровати. – Она нужна мне, – повторил он чуть тише. – Делай свою работу, доктор. Если бы он только знал, какой именно работой увлекался Аваллак’х больше всей другой. Ласточка молча следила за происходящим. Она не видела света в конце туннеля, не слышала ангельского пения, не была встречена родными лицами. Цирилла лежала в кровати, чувствуя, как сохнут её губы, как скручивает лёгкой болью живот, грудь, поясницу, чувствовала, как на нее давят стены. Ласточка тяжело дышала, смотря в потолок. – Я умру? – спросила она у Эредина, когда заметила, что тот сидит у её кровати. – Вот так? Прямо здесь? В её голосе звучали слезы. Только... Откуда? В конце концов, ее участь была не самой худшей, на этой земле, за этим забором, большинство жизненных финалов приходили куда страшнее. Ласточка не боялась смерти, она часто взывала к ней, молила об избавлении, но та все проходила мимо, давала ей новый шанс, один за одним. Цири терпела изо дня в день, она открывала глаза в этой комнате и закусывала губу до крови, ощущала тепло чужого тела рядом и тяжело вздыхала, стараясь его не разбудить. Почему же сейчас она готова была заплакать? Почему сейчас, когда смерть положила руку на ее плечо, Цири не желала умирать? – Нет, – севшим голосом ответил ей эльф. – Ты не умрешь. Он выглядел уставшим, вымотанным, будто сам чувствовал себя не лучшим образом. Должно быть, Эредин просидел тут долго, Цири помнила, что видела его у своей кровати, засыпая. Неужели пробыл тут целый день, и дела оставил? Ласточка не хотела благодарить его за "доброту", Цири знала, что за нею непременно следует порыв жестокости, неизвестно откуда взявшийся в его черной душе. – Мы навсегда вместе, Зираэль. Не волнуйся, я не отпущу тебя, – говорил он, пока дым медленно покидал легкие коменданта, сизым облаком клубился под потолком. – Забавно. Эти слова и заставляют волноваться, – отвечала Цири. – Тебе сейчас многое кажется не тем, что есть, Цири, ты же болеешь. Лучше спи, не задавай глупые вопросы. Тебе следует подкопить немножко сил. – Я болею? – Ты спишь, – с нажимом ответил ей комендант. И Цири закрыла глаза, она не впервые выполняла приказы. Пленница устала, действительно устала, но даже сквозь дремоту Ласточка чувствовала: Эредин сжимает ее руку. Его холодные пальцы держат её, мягко поглаживают. Кого он успокаивает, если не себя? Цирилле стало лучше, и в груди её рождался липкий страх, мысли снова обретали под ногами твердую почву. Что, если выздороветь ей помогла его забота? Что, если Эредин... Если он действительно любит её? Цири иногда ловила себя на подобной мысли. Эльф был к ней болезненно привязан, сильно, ненормально сильно. Он звал её во сне, а утром делал вид, будто и имени Ласточки не помнит, он заботился о ней, а после тушил сигареты о её ладони, Эредин целовал её перед сном, а с утра клал ладонь на её лицо, и Цири просыпалась от удушья. Комендант действительно дорожил ею, но старательно делал вид, будто бы это не так. Она не знала, как выглядит настоящая любовь, здоровая привязанность двух людей, увлеченных друг другом. Цири не с чем было сравнить. Если это и есть то самое томление сердца, то она предпочтет смерть в одиночестве, не чувствуя чужой руки в своей. Мать Цириллы умерла очень и очень давно, она не успела застать их с отцом отношения, все женщины вокруг держались замкнуто, у многих детей не было отцов, они погибли на другой войне, прошедшей за двадцать лет до нынешней. Цири думала об этом, продолжая дремать. Когда она открыла глаза, никого рядом не было, а звук неизменно приближающихся шагов отдавался в гудящей голове эхом. Свежие белые простыни разметались по кровати, Ласточка беспокойно спала, но проснулась посвежевшей. Она не чувствовала того недомогания. Когда дверной замок щёлкнул, Цири поспешила прикрыть голые ноги, укрыть наготу. Она бы укрылась с головой в попытке спрятаться от незваного гостя, но не успела, дверь распахнулась. – Вот и она, – произнёс доктор. – Какая неожиданность, – раздраженно продолжил комендант. – Обессиленная Зираэль осталась там, где была. Цирилла знала этот голос. Креван разогнал остатки сна, и Цири чуть приподнялась, чтобы взглянуть в его аквамариновые глаза, абсолютно спокойные, лишенные милосердия или доброты. Аваллак'х закатал рукава, несмотря на то, что на улице все ещё царил холод. Цири помнила, что в жар его бросало лишь от волнения и никак иначе. – Что происходит? – спросила девушка, когда в дверях показался Эредин, бледный, бледнее, чем обычно. – Ты поедешь в больницу, милая, – нехотя ответил он. – Тебе нужно выздороветь и вернуться ко мне в более... Опрятном состоянии. – Но ведь я уже выздоравливаю, –ответила Цири. – Прямо здесь. Зачем куда-то ехать? – Там есть все необходимое оборудование, – ответил доктор, несмотря на то, что Цири обращалась не к нему, а к коменданту. Ласточка закусила губу. Она взглянула в глаза Эредину, и тот жестом велел всем покинуть его спальню, подождать там, за дверью с замком. О, сколько раз Цири мечтала оказаться на их месте, быть по ту сторону двери, сбежать из холодной темной спальни, из его кровати... А сейчас она боялась покинуть это место. Выходит, в ней ещё сохранилась жажда к жизни? – Я не хочу никуда ехать, – хрипло заговорила пленница. – А я не хочу, чтобы ты уезжала, Зираэль, – ответил ей комендант. – Но это необходимо. – Я знаю, чем заканчивают эти… Поездки, – ответила девушка, следя за реакцией эльфа. – Людей тут же списывают, заносят в графу: утилизация. – Ты не относишься к тем, кого отправляют в утиль, – улыбаясь, ответил ей комендант. – В тебе есть капля эльфской крови, этого вполне достаточно, чтобы прожить, скажем, на пять, десять лет дольше. Будь ты простой полукровкой, конечно. – Когда я смогу вернуться? – Когда полностью поправишься, Креван полагает, что через месяц или два. Так вот, в чем дело. Через месяц или два война может закончиться, Цири знала об этом. И мадам Шаро с её намёками, и вечные совещания у верхушки Aen Elle, и доктор, что прятал папки личных дел в своём кабинете все тщательнее, все говорило об одном: эльфы боятся, ждут поражения, знают, что могут лишиться всего, могут проиграть, и проиграть очень скоро. Когда это случится – всех их ждет трибунал. – Я никуда с ним не поеду, – шикнула девушка, опускаясь на кровать снова, приминая подушку. – Поедешь, – ответил комендант, сдергивая с неё одеяло. – Это не тебе решать, Зираэль. Не бойся, за твою жизнь он отвечает своей. – Аваллак'ху плевать на чьи-либо жизни, как ты не понимаешь этого! – закричала Цири в бессилии. – Он – чудовище. – Ты его боишься? Это чудовище? – Да, – севшим голосом ответила Ласточка. – А как же я? – спросил Эредин, внезапно смягчившись. – Неужели на свете существует чудовище, которого ты боишься сильнее, чем меня, Зираэль? Трудно ответить. Кто из них хуже? Кто – меньшее зло? И почему, почему Цири все ещё боится смерти сильнее, чем жизни в этом чужом ей мире, мире Aen Elle? У Ласточки не нашлось ответов, она молчала, вглядываясь в белеющий потолок, во мрак занавешенного красными шторами окна. – Послушай меня, – говорил комендант, и голос его стал привычно сдержанным. – Ты поедешь в больницу, Цири, и подождешь меня там. С тобой ничего не произойдет, ничего плохого. – Дело ведь не только в моей болезни, верно? Цири знала, о чем говорит. Дела партии плохи, это видно даже здесь, далеко от боевых действий и кабинетов вездесущих эльфских министров, от советов генералов, от всего остального мира. И даже по настроению простых солдат и служек было видно: войне скоро наступит конец. Только Цирилла, не лишенная логики, не спешила этому радоваться. Её мучили вопросы. Как передать весточку мадам Шаро до отъезда? Что будет с людьми, с теми, что были здесь, смогли пережить все ужасы Тир-на-Лиа? Эльфы позволят им уйти, а их губам – раскрыться в скомканном рассказе о ежедневной боли или же узников ждёт скорая смерть? Никого не отпустят, никому не дадут уйти или… Или эльфы попытаются вымолить прощение? Цири с ужасом осознавала: теперь она боится и за свою жизнь. – Ты же все равно уедешь, добровольно или нет, – говорил комендант, обходя кровать. Его фигура загородила окно, и свет рассеивался, на бело простыни вырисовывалась комендантская тень. – Да, я знаю. – Если ты не послушаешь меня, и не поедешь добровольно, – продолжал эльф, как ни в чем не бывало. – Те девчонки, за жизни которых ты так переживала... – Я поеду, – оборвала его Ласточка. – Не нужно ставить мне условия, – севшим, уставшим голосом попросила она. – А когда ты нагонишь меня? – Ты же знаешь, что я постараюсь как можно скорее, милая, – отвечал Эредин. От его слов сердце Цири сжалось. Да, да, он постарается, пленница хорошо об этом знала, она помнила каждый свой «отпуск». Эредин прибудет как можно скорее, и после долгой разлуки встретит её весьма... Пылко. Цири поднялась с кровати, она плотно сжимала губы, понимая, что не может ослушаться. Этот эльф… У него своя мораль, свое понимание хорошего и плохого, он отдает приоритеты весьма странным образом, и Цири, изучившая пронесенный мадам Шаро доклад о Старшей Крови, все еще не понимала до конца, почему попала в список «важных». Бред. Ей до сих пор казалось несусветной дикой глупостью то, что эльфы верили в подобную чушь. Выглядело скорее как отписка, как попытка объяснить ту страсть, что комендант таил в себе. Цирилла поднялась, Эредин помогал одеваться. Комендант любил выбирать ей наряды, он играл пленницей, будто куклой, примеряя то одно платье, то другое. Цири не сопротивлялась, знала, что приведёт это к истерике, очередной борьбе внутри него самого, и, как следствие – нападению на нее саму. Надев чёрное шерстяное платье и тёплые колготы, накинув тяжёлое твидовое пальто в тонкую серую полоску и завязав шнурки на высоких сапожках, Цирилла вышла на улицу. Каблуки, пусть и маленькие, мешали ей идти, гравий катался под ногами, смещая положение ступни то в одну сторону, то в другую. Цири оглянулась, что-то заставило ее закусить губу. Неужели она, подобно рабыне, свыклась с такой жизнью хочет остаться здесь? Комендант учтиво придерживал Цири за локоть, не позволяя ей уйти. Машина ждала у входа, неизменно черного цвета, вся верхушка Aen Elle пользовалась такими. Комендант мягко подтолкнул Ласточку вперед, пока та размышляла. Она должна, должна уехать, должна спастись, выжить… Но как же другие? Цири помогала пленникам сбегать, она, мадам Шаро и старый водитель – спасли уже сотню жизней. В масштабах вселенной это – всего ничего, но в масштабах одного человека, одной семьи, ребенка, что ждет дома… – Может, я могу увидеть их перед отъездом? – спросила Цири у самой машины, но заметила, что эльф не понимает её. – Девочек. – У нас нет времени на эти сантименты, милая, – ответил Эредин, открывая перед ней дверцу. – Это хорошо, что тебе нравятся дети. Я сделаю тебе одного очень скоро, просто подожди. Комендант улыбнулся, помогая Цири забраться в салон. Пленница не радовалась сказанному, но гримаса скорби, отражённая на лице "доброго" доктора, заставила её довольно ухмыльнуться. Аваллак'х обменялся с Эредином парой колких фраз, а после дверца закрылась с тихим скрипом. Доктор постучал по панели, отделявшей пассажирскую часть салона и водительскую, машина тронулась с места. Ворота остались позади, кованое железо и девиз, никак не связанный с реальностью... Труд делает свободным. Свободным от чего? Цири взволнованно вздохнула. Пальцы её невольно сжались в предвкушении, губы растянулись в грустной усмешке. Она ушла от лагеря всего на несколько десятков метров, а Ласточке уже казалось, будто воздух тут другой, более свежий, более сладкий. Цири смотрела в окно с любопытством собаки, взятой на прогулку после долгого заточения, а Креван смотрел на неё без всякого стеснения. – Как ты себя чувствуешь, Цири? Пленница не ответила. Цирилла надеялась, что если не замечать Аваллак'ха, тот сдастся, оставит попытки заговорить с ней ещё раз и замолчит до самого конца пути. Мимо мелькали деревья, дорога стала чуть шире с тех самых пор, как Цири была здесь в последний раз, с тех пор, как она прибыла в Тир-на-Лиа в том грузовичке, окруженная соседями. Ласточка хмыкнула, а доктор придвинулся ближе, взгляд его упирался в окно. На Креване не было халата, только пальто и чёрный приталенный костюм, выгодно подчеркивающий широкие плечи и узкую талию, однако, вид его показался Ласточке странным. Костюм тройка. Бежевая рубашка, в сочетании с его белой кожей, выглядела грязно, весьма и весьма неряшливо. Должно быть, давно Аваллак'ху не приходилось выбирать наряд для выхода в свет. – Хочешь знать, куда мы едем? – спросил он, нарушая шаткую гармонию молчания во второй раз. – В больницу, – ответила Цири, тяжело вздохнув. – Я знаю, что мы едем в больницу. – Со мной ты можешь не играть в эту игру. Я знаю, что ты давно выросла, Цири. Ты – уже не то наивное летнее дитя, и больше не веришь всему, что тебе обещают. Эредин выжег из неё эту теплую детскую наивность, все верно. Цирилла прикусила щеку со внутренней стороны, уговаривал себя молчать в ответ на вопросы. Конечно. Она – не дурочка, она знала, что Цири увозят в более безопасное место, не знала только, как далеко, на сколько дней или месяцев, вернут ли ее обратно. – Мы убегаем. Будто крысы, – говорил эльф. – Кто бы мог подумать, что богоизбранная раса будет вынуждена бросать свои... Гнезда. Срываться с места и убегать от правосудия. – Капитуляция имеет временный характер. – Неплохое утешение в сложившихся обстоятельствах. Придержи его при себе, еще пригодится. Так легче засыпать. Цири хмурилась, она не была довольна скорым бегством, даже если то означало конец войны, унесшей столько жизней. Цирилла хотела, чтобы солдаты, армия вымотанных, но полных решимости людей, ворвались в лагерь, перестреляли эльфов одного за другим, а Эредина повесили на площади, она хотела самолично видеть этот конец, помочь поставить в этой истории точку. Цири почти видела себя там, стоящей на подернутом инеем гравии, видела себя смотрящей в это испуганное лицо, слышала, как навсегда прощается с монстром, уничтожившем в ней что-то важное. – Здорово, что он уговорил тебя пойти добровольно, не поставив ни одного нового синяка, – говорил эльф. – Синяки от него же достанутся тебе, если продолжишь, – ответила Ласточка. – Ох, как грозно, – улыбнулся эльф, передразнивая её манеру огрызаться. – Я дам тебе успокоительного, когда доберёмся до места. – Меня от тебя тошнит. – А я люблю тебя, Цири, – ответил доктор, и голос его не дрогнул. – А тошнит тебя не от меня, а потому, что ты все еще не восстановилась. Любит… Это признание не было шуткой, не было попыткой сгладить углы и завершить обмен колкостями. Он признался. Цирилла заёрзала на сиденье, пытаясь не обращать никакого внимания на своего конвоира. Любит её? Как же. Цири невольно вспомнила холодную кожу эльфа, его скользкие неприятные касания, его жадный взгляд, блуждающий по оголенной девичьей коже. Тошнота подступила к горлу с новой силой, и Цири боялась, что испачкает безупречный салон. – Эредин многого не знает, верно? – говорил эльф будто сам с собой. – Ты знала, Цири, что он лжет тебе? – спрашивал Аваллак'х тихо. С тех пор, как он признался ей в любви, прошло, должно быть, полчаса. – Те девочки... Все они давно мертвы, Цири. Ласточке пришлось повернуться, она хотела взглянуть эльфу в глаза, в эти аквамариновые лишенные души озера, попытаться узнать, правда ли это. Зачем... Зачем Эредину так с ней поступать? Зачем ему убивать детей, горстку напуганных человеческих девчонок, чуть не ставших подопытными кроликами в жестоком эксперименте? – Ты врешь мне, – ответила Цири. – Не в этот раз, Зираэль, – почти смеясь, ответил ей попутчик. – Он убил их, отправил прямиком к праотцам после того, как отнял у меня. – Он бы не стал так... – Эредин забыл их имена и лица, девчонки смешались с другими такими же детьми. Они умерли от истощения на работах, выбранных комендантом, Цири. Они умерли, а потом сгорели в печи крематория. Все люди, дети, взрослые, мужчины и женщины… Для эльфов они одинаковы. Мусор, грязь, ничтожества, только инструменты, срок эксплуатации которых скоро должен был кончиться. Цири плотно сжала губы. Пальто вдруг показалось удивительно тяжёлым, воздуха стало не хватать, а машина будто ехала быстрее, чем минутой ранее. Ласточка оглянулась к окну, деревья мелькали одно за другим, одно за другим, не останавливаясь. Доктор, казалось, не врал ей. Он смотрел в окно, старательно избегал взгляда Цири, будто чувствовал себя виноватым, будто боялся, что если взгляды их пересекутся, беседа смолкнет. Ход машины будто чуть ускорился, и в салоне поселился тихий шум, гул, незнакомый доселе Ласточке. Или ей так лишь казалось? Цирилла взглянула на доктора вновь, и увидела на его лице улыбку. – Мне так жаль, – измываясь, ответил Аваллак'х. – Я бы никогда не поступил так, будь я на его месте. – Я бы не был так слеп, я бы сразу понял, что с тобой происходит, и как это… Пленница собиралась сказать что-то, перебить доктора, но не успела. Все случилось слишком быстро. Вспышка света, грохот справа, с той стороны, где сидел водитель, страшный рев. Машина, разогнавшаяся на длинной извилистой трассе, слетела с дороги, уходя от взрыва, послышался свист тормозов, а рев, слышимый Цири ранее, обрел почву. Самолеты врага. Цири впилась пальцами в ручку двери, когда машину повело в сторону, Креван же не успел среагировать так быстро. Он ударился лбом о крышу салона, Цири видела это, прежде, чем сама приложилась виском к стеклу. Последнее, что она почувствовала в то мгновение: боль. Боль от того, что один из длинных осколков вонзился в её бледную щеку.