Труд делает свободным

Тогда.

– Знаешь, я мог бы избавить тебя от этого, – говорил с нею доктор, заискивал, надеясь на отклик. – Забрать хоть на неделю. Можно назвать это отпуском. Ласточка не отвечала ему. Она мягко сжимала и разжимала пальцы, наблюдая за природой в окно. Ей редко представляется возможность вот так посидеть, отдохнуть, глядя в небо. Время текло так медленно, оно вовсе и не было водой, больше походило на патоку. Зима кончилась, весна дошла до середины, и первые почки начали лопаться на ветках деревьев, кое-где показалась зелень листвы. Цири видела макушки древ, далеко-далеко, там, где нет этих чертовых заборов под высоким напряжением. – Я мог бы сказать Эредину, что ты слишком слаба, чтобы… – Замолчи, – ответила ему Цири, почти прорычала. – Ты слишком много болтаешь, когда коменданта нет рядом. Казалось, что ее реакция не удивила Аваллак’ха, он получал такую ровно раз в неделю, во вторник, когда Цири приходила на очередной прием. Не удивила, но все же расстроила. Цири сидела на высокой кушетке, она уже привыкла к капельницам, привыкла и к тому, что доктор сам вводил ей катетер. Аваллак’х говорил, что Цири не хватает железа, а лучший способ получить его – как раз вот он, прямиком в вену. Витамины кололи уколами, кололи больно, на ягодицах у Цири оставались синяки. Синяки покрывали ее бледное тело, и доктор видел это, потому вновь и вновь предлагал избавление, столь желанное, столь далекое. Жаль, что Ласточка хорошо знала: он врет, избавления нет. Эредин не оставит ее ни за что на свете, даже если Цири ляжет в постель при смерти, комендант будет кружить вокруг нее, будто ястреб. Аваллак’х плотно сжал губы, услышав, как вдалеке открываются двери лифта. Он уже знал, что комендант явился забрать ее, свою Зираэль. Цири взглянула доктору в глаза, не то с вызовом, не то с сожалением, сейчас она и сама не могла понять, что чувствует. В металлическом подносе загремели инструменты эльфа, Аваллак’х, недовольный происходящим, отошел. Тело пациентки медленно наполнялось силами, но желание бороться ушло, Цирилла хотела только одного – слушаться. Слушаться, чтобы не приманить новые проблемы. – Клянусь, Зираэль, иногда мне кажется, что ты этому рада, рада его обществу, – прошипел Аваллак’х наклонившись к ней ближе. – Иногда мне кажется, что тебе нравится, что он обращается с тобой, как с собакой, – Цири заметила, как доктор жадно втянул в легкие воздух, пытаясь насладиться запахом ее кожи. – Когда он в хорошем настроении, его даже можно терпеть. Эредина Цири ненавидела всем сердцем, во снах она видела, как выкалывает его красивые, мшисто-зеленые глаза, как снова и снова пробивает ножом его сердце, терзает эту плоть, используя самые изощренные муки. Только эта ненависть никогда не сравнится с той, что Ласточка питала к нему, доброму доктору, игравшему свою роль гораздо хуже других. Аваллак’х отпрянул, двери открылись, и в комнату вошел комендант. В своей повседневной форме, ботинки его сверкали в свете весеннего солнышка, Ласточке часто приходилось чистить их самой, пока комендант смотрит сверху... Цири не улыбнулась, но эльф все равно наклонился вперед, чтобы губами коснуться ее холодных губ. Словно она этого хотела, словно ей делали одолжение. – Больно, любовь моя? – спросил он, и краем глаза Ласточка заметила, как поморщился доктор, услышав. – Ты выглядишь несчастной. – Это потому, что ты снова вернулся, – произнес Аваллак’х, покидая комнату. – Она надеялась, что ты сгинул по дороге. Цири сдержалась от смеха, зная, что это не кончится хорошо. В последнее время Эредин вел себя… Будто недолюбленный ребенок. Нет, это всегда проглядывалось в его поведении, Цири заметила жажду внимания давно. Сейчас она отражалась особенно ярко. Должно быть, что-то произошло, что-то важное, слишком важное, чтобы сообщить ей. Эредин считал, что Цири – хорошенькая глупышка, что ей, как человеческой самочке, не стоит знать этих вещей. Он начинал доверять ей чуть больше, но не потому, что привык к своей игрушке, нет. Цири знала, что Эредин понимает: Ласточке просто некому рассказать, некому донести на него, некому пожаловаться. Она скорее умрет, чем даст Аваллак’ху костыль, что поможет сместить коменданта и захватить власть в Тир-на-Лиа. Пусть и на краткий миг, пока руководство не выберет нового коменданта. – Не очень больно, – ответила Цири осторожно. Ласточка пыталась распознать, в каком настроении Эредин пришел за ней. Когда эльф злился, он плотно сжимал губы, лицо его не выражало ни единой эмоции, а губы бездумно тянулись в улыбке, будто она могла обмануть хоть кого-то. Нет, не похоже, чтобы сейчас комендант был чем-то расстроен, скорее… Скорее взволнован. – Что-то случилось? – спросила Ласточка, пытаясь изобразить участие. – Да, – спустя несколько секунд ответил ей Эредин. – Нам с тобой нужно явиться на ужин. Ужин с командованием, – уточнил он, мягко погладив Цириллу по щеке. Медсестра, словно голодная полевая мышь, прокралась в комнату, чтобы освободить вену Цириллы от иглы, продезинфицировать рану и заклеить ее пластырем с плотно прижатой к порезу ваткой. Цири делала вид, что не замечает ее, чтобы Эредин понял: все внимание уделено именно ему, ему не с кем соревноваться. Комендант мягко поглаживал щеку своей пленницы, будто поощряя ее за послушание. Иногда Ласточке хотелось узнать напрямую: ненавидела ли «несчастного» эльфа мать, бил ли его собственный отец… Откуда эта жажда любви и полное непонимание, какими путями любовь заслуживают? Цири знала, что получит удар в живот, едва вопрос сорвется с ее губ. Быть может, когда-нибудь Эредин сам ей об этом расскажет, но сейчас рисковать не хотелось. – Ужин в чьей-то компании? – спросила Цири тихо, будто не понимая слов. – Это звучит так… Так странно. А кто решил устроить его? – Верховное руководство, – ответил эльф, снимая кожаную перчатку. – Я не рассказывал тебе о новой программе, нацеленной на поощрение руководителей высшего звена? О, конечно, нет, – Эредин не стал дожидаться ее ответа. Он помог Ласточке встать, снять голубой халат, нацепленный поверх легкого ситцевого платья, обуться. В этой маленькой комнатке необходимо было сохранять чистоту, и приходить сюда в обуви запрещалось, чтобы голые ноги не мерзли на кафельном полу Зираэль выдали махровые тапочки. Цири чувствовала себя куклой в руках эльфа, игрушкой, не более того. Сейчас он ласков и нежен, и, пожалуй, следует радоваться его доброте, она так мимолетна. – Как тебя поощрили? – спросила Цири, когда командор направился вместе с нею к выходу, не перекинувшись с доктором и словом. – Тобой, – ответил эльф, и Цири услышала, как с губ его сорвался смешок. «Мерзкий выродок», – подумала она, сжимая губы чуть плотнее, но вслух не произнесла и звука. Она хотела бы засмеяться над этим, как пустоголовая деревенская девчонка, не понимавшая масштаба трагедии, но не могла, слишком грустно было осознавать, насколько прав Эредин. Она – только вещь в его руках, Цири понимала, что ее никогда не будут считать равной. В лучшем случае она достигнет уровня важности кошки, собаки, если повезет. Гравий привычно зашуршал под ногами. – Верховное руководство считает, что солдаты, оторванные от дома, имеют полное право на… На личную жизнь, – говорил Эредин, поддерживая Цири, чтобы та не упала. – Никто не хочет рисковать эльфскими женщинами и посылать их в тыл врага, разумеется. – И потому эльфам вручат заключенных женщин? Человеческих? – Именно так, – улыбнулся Эредин, наклонившись, чтобы поцеловать Ласточку в макушку. – Ты быстро схватываешь. Лучше бы Цири быстро поняла, что к чему, еще тогда, когда ее забирали из дома, чтобы привести сюда, в Тир-на-Лиа, лагерь, скрытый за низкими холмами. Если бы Цири быстро поняла, что пора бежать, прятаться в рыжих осенних лесах, медленно двигаться к параллельной границе, подальше от эльфов и их жадных лап... Ласточка готова была заплакать от досады, но слезы ее давно кончились. Эредин сильнее сжал руку Цири, когда заметил, что та снова тонет в собственных мыслях. – Я подготовил для тебя платье, – тише заметил он. – Но тебе, разумеется, нужно немного вздремнуть после процедур, я все понимаю. У нас есть еще два часа, я разбужу тебя через час, чтобы ты успела собраться. – Спасибо, – тихо ответила она, не чувствуя никакой благодарности за неожиданное проявление заботы. – А в чем пойдешь ты? – В парадном мундире, конечно. «Конечно». Эредин привел Цири домой, закрыл дверь, ведущую в спальню, а сам скрылся в гостиной. Он запер дверь: Ласточка слышала, как щелкает замок. И зачем? Ей никуда отсюда не деться, на окнах все еще были решетки, вокруг лагеря – забор. Цирилла упала на кровать, закрыла глаза, надеясь, что успеет отдохнуть. Она жила в квартире эльфа давно, уже несколько месяцев. Первое время Эредин, уходя, приковывал ее к кровати, надевал на нее ошейник, цеплял его к изголовью за поводок, а сам уходил, чтобы заняться делами. Сейчас же всего этого не требовалось. Комендант действительно обращался с нею бережнее. Цири не знала точно, но до нее доходили обрывки шепотков, она слышала неряшливо брошенные в ее сторону утешения. Не у одной нее были проблемы с зачатием. Ласточка видела, как перед сном Эредин принимал какие-то таблетки, а под лопатками его красовались красно-синие следы иглы. Добрый доктор пару раз намекнул ей, что Эредин не способен, но можно ли ему доверять? Цири не знала, что именно с эльфом: старость сыграла свою роль или ритм жизни. Ей оставалось лишь надеяться, что зачать у нее не выйдет никогда. Ужин с верховными лидерами. Цири не могла уснуть, думая об этом. Что, если Эредин не бредит, что, если он прав, и в крови ее содержится что-то важное, что-то нужное эльфскому народу… Если комендант не способен зачать, а Цири все еще истощена и не может выносить ребенка, ее заберут отсюда? Нет, Ласточка не обманывалась, она знала, что стало бы только хуже. Контроль за ней усилят, а зачатие и последующее рождение детей могут поставить на поток, превратив Цири в живой инкубатор. Поспать ей не удалось, мысли блуждали в пространстве. Зираэль решила поправить прическу, нанести легкий макияж, которому научила ее вызванная комендантом эльфка еще с месяц назад. Цири кусала губы, пытаясь не думать о плохом. Эредин вернулся в комнату быстро, Ласточка могла видеть, как он нервничает перед приемом. Должно быть, там будет кто-то важный, кто-то, кто стоит выше него. Мягкое сиденье скрипело, Цири нервно заерзала на кушетке. Эльф не обманул, он действительно встретил Ласточку в своем парадном мундире, и пуговицы на нем сияли серебром. Две скрещенные вместе веточки ольхи напоминали Цири о том, как сильно она ненавидит эльфов. – Ты готова? – спросил он тихо, заметив, что Цири уже сидит у зеркала, убирая волосы от лица. – Да. Осталось только одеться. В этот раз повезло, эльф действительно спешил, потому не решил «испробовать» Ласточку до того, как отправиться на встречу. Цири не без труда застегнула на себе ярко-красное платье из тончайшего шелка, белье, надетое под него, создавало впечатление, будто у нее есть и грудь, и бедра, будто она вполне здорова, фертильна. Длинные рукава закрывали следы иглы, втыкаемой в кожу Ласточки каждый вторник. – Послушай, – произнес комендант, опустившись рядом с Цириллой, взяв обеими руками ее лицо, обхватив щеки. – Этот ужин очень важен, Зираэль. Ты должна показать всем, какая ты тихая и милая девочка. Какой тихой и милой я тебя сделал, – добавил он, поглаживая девушку по щеке. – Все должны знать, что ты не добавляешь проблем, хорошо? – Я буду молчать, – ответила Цири, надеясь, что тогда Эредин быстрее отпустит ее. – Это моя девочка, – улыбнулся эльф, мягко поцеловав ее в лоб. – Постой минутку, у меня для тебя подарок. Цири надеялась на свободу, но знала, что ее эльф никогда не отдаст. Она закрыла глаза, когда комендант жестом велел закрыть их. Его холодные, липкие от испарины пальцы чувствовались на шее Ласточки, Цири невольно закусила губу. Она не вполне понимала, что происходит. Не понимала ровно до тех пор, пока шеи не коснулась мягкая кожа ошейника. Похоже, она уже встала с собакой на одну ступень – Тебе нравится? – шепнул Эредин, наклонившись к ее уху, снова повернув Зираэль к зеркалу. – Мне нравится контраст черной кожи и белой. Твоей и ошейника. – Нравится, – выдавила из себя Цири, но голос ее дрогнул, и эльф засмеялся. – Здесь, что, стоит твое имя? – Это только для приема, любовь моя. Я разрешу тебе снимать его время от времени. Как благородно, ей очень повезло с хозяином. Он подал Цири руку, снова помогая ей подняться, помог Ласточке шагнуть в туфли на низком устойчивом каблуке. Эредин знал, что у Цири маловато практики для более изящной обуви. Он волновался, и волнение передалось Ласточке. Ей не хотелось попасть в еще более жестокие руки, еще более жадные. Долго идти не пришлось, коменданта и его спутницу ждала машина. Гравий тихо шуршал под ее колесами, и в дневном свете Цири могла еще осмотреть территорию. Многое изменилось с тех пор, как она впервые попала сюда. Заключенные возводили все новые и новые бараки вокруг, толпы людей становились все больше, еще слабее, чем прежде. Время обеда, но Цири слышала, как вдали шумят пилы и кирки, люди валят лес, добывают камень во славу эльфской империи. – Молчать очень важно, Цири. Молчать, пока тебя не спросят о чем-то, – повторил эльф, когда машина остановилась. Ласточка не ответила, только кивнула, желая показать, насколько хорошо она поняла эльфа. Сегодня ей не хотелось сопротивляться и бороться с тиранией, сегодня, как и неделю назад, месяц, два, ей хотелось только покоя, покоя, который она заслужила. Цири сохраняла спокойствие, идя рядом с комендантом. Остановились они возле здания, стоявшего за воротами, там, где вокруг не было заборов, только зачищенная от деревьев площадка, идущая на несколько километров вперед. Никто не уйдет из Тир-на-Лиа незамеченным, и все же, Цири мелко трясло. Так странно было здесь находиться, здесь, за воротами лагеря. Лифта не было, у длинного здания с огромными витражными окнами просто не было второго этажа, на который нужно было подняться. Эредин держал свою спутницу под руку, вел ее вперед, явно зная, куда им нужно. Всюду рядом здесь находилась вооруженная охрана, эльфы в масках, отдающие честь проходящему мимо них Эредину. На Цири старались не смотреть, игнорировать ее присутствие. Массивные черные двери перед комендантом распахнули после того, как о его приходе было объявлено, и даже дерево двери не могло сдержать шум внутри помещения. Эльфы поднялись со своих мест, и их компаньонки тоже встали. Все в ошейниках, как и сама Цири, все испуганные. Большинство женщин опускали взгляды к полу, и Цирилла понимала: им живется не лучше, чем ей. – О, кого я вижу! Эредин, прошу, проходи, мы все ждем лишь тебя, – улыбнулся один из военных, обращаясь к коменданту на чистейшем эльфийском языке, без акцентов, что Цири так часто различала в речи младших офицеров. – Прошу прощения, господа, вынуждены были задержаться. Знаете… Женщины, – улыбнулся он, и Цири тоже выдавила из себя улыбку. Она не вполне понимала, как могла стать причиной задержки, но не рискнула спросить ни сейчас, ни после приема. Взгляд ее особенно долго, почти неприлично долго задержался на одной из особ, облаченных в длинное синее платье с глубоким вырезом. Цири потребовалось время, чтобы узнать ее. Эредин пододвинул спутнице стул, постелил на ее колени белоснежную салфетку, будто ухаживая за ребенком… А Цири все пыталась вспомнить, где видела эту эльфку раньше. Только когда взгляды их встретились, когда женщина мелко кивнула, Цирилла узнала свою соседку. Мадам Шаро. Воспоминания захватили ее, грудь быстро вздымалась и опадала, и в ушах раздался уже знакомый ей шум волнения. Это ее сына, инвалида-колясочника убили на площади в первый же день. Она была здесь единственной эльфкой. Во всяком случае, единственной чистокровной представительницей «высшей» расы. Те или иные эльфские черты можно было увидеть почти в каждой из присутствующих. Девушки сидели тихо, опустив взгляды к пустым тарелкам. Эльфы громко общались, сидя за столом. Беседа вовсе не была общей, каждый общался с несколькими соседями. – Хорошенькая, – похвалил кто-то выбор коменданта. – Люблю таких... Бледных. Будто забыли раскрасить, – хищно добавил седовласый старый эльф, без стеснения рассматривая Ласточку. – Да, она хороша собой. Я очень горд ею, – улыбнулся Эредин, под столом больно сжав бедро Цири, будто она была виновата в том, что заинтересовала кого-то. – А вы уже завели новую, я смотрю. – Прошлая потерялась, – уклончиво ответил старый эльф. – На поле боевых действий они долго не живут, я предпочитаю тратить лекарства на бойцов, а не на... – Пневмония? – спросил Эредин, перебив старика. – Даже не вспомню, – улыбнулся эльф в ответ. Вилки стучали о тарелки, официанты обслуживали гостей. Цири изо всех сил старалась не морщиться, слыша циничные разговоры эльфов вокруг неё. Она украдкой выглянула из-за стола, чтобы посмотреть на спутницу дряхлого старца. Молодая девушка, ей лет двадцать, а глаза уже потухли, кожа истончилась. Цирилла закусила губу, уговаривал себя не спрашивать у коменданта, зачем старику "боевая подруга", и как он мог участвовать в бою в своем состоянии. – Нет. Цири не пьёт вино, – улыбнулся Эредин, когда официант решил наполнить её бокал. – Есть у вас сок? Или вода? – Вода, сэр, – кивнул официант. – Эредин умнее всех нас, не позволяет своей подруге расслабиться, – улыбнулся один из офицеров. – За ними нужен глаз да глаз, это тяжкий труд, но он все же окупается, верно? Выпьем за это? – Выпьем! – отозвались эльфы, поднимая бокалы. Спутницы вторили своим покровителям. Не все из них были печальным, некоторые даже улыбались после нескольких глотков вина, тихо шептались о чем-то друг с другом... Сколько их здесь? Всего около двадцати, все разные, разного роста, разной формы и типа. Только все, как одна, сидели тихо, не участвуя в разговоре господ. – Хочешь что-то из закусок? – спросил Эредин, когда проходивший мимо официант остановился рядом. Цири мотнула головой, но комендант заворковал над ней, говоря что-то о похвальной скромности. Он положил в её тарелку несколько кусочков чуть почерневшего на свежем воздухе яблока, пару апельсиновый долек и несколько ягод клубники. Откуда их привезли? Из Зеррикании? Неужели в военное время кто-то решился бы этим заняться, доставлять в страну, охваченную войной, не жизненно важные припасы, но фрукты для стола коменданта? Мир удивительно порочен. Эльфы продолжали переговариваться, смеяться, хвалить друг друга. Эредин удивительно хорошо вписывался в компанию. Он говорил много и громко, изредка приобнимая Ласточку за плечи. Цири отметила про себя, что он здесь выше и крупнее всех остальных, несмотря на то, что не участвует больше в боевых действиях. Другие эльфы тоже трогали своих спутниц. Кто-то с нежностью настоящей, кто-то – с напускной. Сердце Цири билось удивительно быстро, ей хотелось поскорее уйти. – Как приятно всех вас слушать, – улыбнулась мадам Шаро, и её приятный голос слишком громко звучал в этом гаме, единственный женский голос, раздавшийся над головами толпы. – Спасибо, что пригласил меня, – обратилась она к своему спутнику, игриво поправляя ошейник. – С такой дамой хочется выходить в свет снова и снова, – с особенной любовью ответил её спутник. – Ты выглядишь великолепно. – Истинно так, – улыбнулся седовласый сосед коменданта. – У вас превосходный вкус, рейхсфюрер. Эльфка выглядела удивительно хорошо. Длинное шёлковое платье облегало волнующие изгибы её фигуры, бледную когда-то кожу украшал приятный румянец, а каштановые волосы блестели на свету, уложенные в безупречно упругие кудри. Если бы не голубые глаза эльфки, наполненные печалью, наполненные отчаянным голодом, Цири могла бы решить, что мадам Шаро счастлива, что она забыла о своей потере и продолжает жить дальше. Сейчас же было ясно: соседка не живет, больше существует. Встретив на себе ее взгляд, Цири вздрогнула, но не отвернулась. Мадам Шаро не улыбалась ей, точно желая показать свое истинное отношение к происходящему. Цирилла попыталась отодвинуться от ничего не замечающего Эредина, но не смогла, эльф сгреб ее в охапку, прижав ближе. Салфетка съехала, упала к полу, но Зираэль не решилась поднять ее. Коньяк ударил в голову ее коменданту, но Ласточка радовалась уже тому, что эльф веселился, а не кричал на нее, как это бывало раньше. Цири закатила глаза, надеясь, что никто, кроме эльфки, ее не увидит. Уголок губ мадам Шаро мягко дрогнул, но женщина не позволила себе настоящую улыбку. – Могу я отойти на минутку? – Ласточка потянула Эредина к себе, взявшись за его крепкое плечо. Она шепнула ему свою просьбу на ухо. – Пожалуйста. – О, да, конечно, я провожу тебя, – ответил эльф, и Цири обдало запахом коньяка. – Только я не знаю, где… – Я провожу вашу спутницу, сэр, а вы отдохните. В конце концов, вам так редко удается собраться всем вместе в столь неформальной обстановке, – тут же вмешалась мадам Шаро, сидевшая не так уж близко, чтобы услышать. – Красива и великодушна, – улыбнулся один из эльфов, когда мадам Шаро встала. – Ох, как сложно обсуждать насущные дела в такой прекрасной компании. Внимание… Невозможно удержать его на важных вещах. Так и хочется подумать о прекрасном. «В твоем возрасте остается только думать об этом», – сказала самой себе Цири, медленно выходя из-за стола. Она чувствовала, как в спину, точно ножи, вонзаются взгляды гостей, Ласточка старалась не ежиться, держаться прямо, спокойно, будто ничего не случилось, будто она не находилась посреди стаи голодных гиен. Они оценивают каждый ее шаг, каждое слово, каждый вздох, нельзя дать им повод усомниться в своей «преданности». Эльфка шла впереди, явно зная, в какую сторону нужно идти. Каблуки ее мягко цокали по холодному полу, и Цири сдерживала крик глубоко внутри. Белые стены заставляли ее нервничать еще сильнее, напоминая о нижних этажах лазарета. – Какого черта тут происходит? – шепнула она, когда дверь туалетной кабинки закрылась. – Почему нас наряжают, словно кукол, а потом ведут сюда, показать остальным? Нами намерены поделиться друг с другом? – спросила Цири, зная, что эльфы способны и на большие извращения. – Делиться – последнее, чего они хотят, – ответила мадам Шаро из-за хлипкой двери. – Нет, они тут не для этого. Просто налаживают связи, хвастают друг перед другом приобретениями, пьют. Эльфка отошла дальше, и Цири услышала, как зажурчала вода в открытом кране. Никто не должен был услышать их скомканный разговор. Цири прижалась к двери с одной стороны, мадам Шаро – с другой. Если кто-то войдёт сюда, они не будут похожи на заговорщиц, только на чуть выпивших спутниц высокопоставленных военных чинов. Глупенькие и хорошенькие, такие не могут обсуждать важные вещи, готовить заговоры, планировать побег. Такие не представляют угрозы. Цири чувствовала холод, исходящий от деревянной панели двери. – Как ты очутилась здесь? – спросила мадам Шаро. – Где Эредин нашёл тебя? – Это удивительно долгая и мерзкая история, – ответила Ласточка уклончиво, ей бы не хотелось рассказывать. – Лучше расскажите, как вы вышли за пределы лагеря. – Полагаю, в моем рассказе мерзости будет не меньше. Меня амнистировали, но... Знаешь, я ведь родила инвалида. Даже если он был чистокровным эльфом, сыном военного. Правительство никогда не позволит мне об этом забыть, как и том, что на инвалиде я и остановилась, пока мой народ медленно вымирал. "Лучше бы он вымирал быстрее". Озвучить свои мысли Ласточка не рискнула, плотно сжав губы. Ей хотелось спросить свою бывшую соседку о многом. Нечасто встретишь здесь человека из прошлого, живого, настоящего, ещё не сломленного. Цири мельком взглянула на пол, усеянный свежей плиткой, замененной перед приходом руководства. Ласточка знала, что времени у неё не много, их затянувшееся дольше положенного отсутствие быстро заметят. – Я ненавижу их. Я всех их так ненавижу, – шепнула Цири, вложив в свои слова всю злость, что теплилась в душе. – Я бы украла у Эредина гранату, если бы они были, и… – Ненависть – сильное чувство, полезное, – ответила ей эльфка. – Я всецело разделяю его с тобой, но, поверь мне, живыми все мы еще можем принести гораздо больше пользы. Кроме того, здесь, к сожалению, нет ключевых политических фигур, чтобы самоубийство того стоило. – Жаль, – ответила ей Ласточка. – Что слышно по поводу... – Победы? Она не близко. Я бы сказала, что победа Aen Elle чрезвычайно далека, иллюзорна. Эльфы почти лишились союзника. Ходят слухи, что Нильфгаард выходит из альянса. Их нужно только подтолкнуть. – И как подтолкнуть их к выходу? – спросила Цири, кусая губу. Она вспоминала заголовки в газетах. «Императорский союз» «Цинтрийское соглашение вступило в силу» «Заговор Северных Королевств бесполезен». У эльфов не так много союзников, а Нильфгаард – сильнейшая из империй. Если те откажутся помогать, если поддержат сопротивление, Aen Elle никогда не смогут победить в этой битве. – Нужно помочь Нильфгаарду узнать о преступлениях, что творятся за этими стенами, Цири. Ласточка открыла кабинку, вышла, остановились у раковины. Мягкий белый свет заливал пространство, белые, словно в городской больнице стены многократно усиливали его, глаза болели. Цири мыла руки в тёплой воде, стараясь прогнать мурашки. Мадам Шаро она видела в зеркале, видела, как её красивые голубые глаза следят за каждым движением старой знакомой. Она ждет ответа? – Эредин заведует самым крупным концлагерем Aen Elle. Кроме того, насколько я знаю... – она замялась, пытаясь подобрать слова. – Здесь проводят некие эксперименты над детьми, и... – Это в прошлом, – голос Ласточки дрогнул. – Эредин говорит, что программа остановлена, дети свободны. – Они вечно говорят, – со злостью отозвалась эльфка, и Цири видела, как ее шелковое синее платье блестит на свету. – Говорят то, что ты хочешь слышать. Что ты в безопасности, что ты важна и нужна им, что тебя никогда не оставят. Вечно, – Ласточка слышала в ее голосе личную трагедию. – Цири, мне нужно, чтобы ты нашла в его кабинете нужные документы и передала их мне. – Тебе нужны отчеты? – спросила пленница с горькой усмешкой. – Верно. Ласточка горько улыбнулась. Она знала, что Эредин хранит те в своем столе, в кабинете, в который ее пускали всего один раз. Тот раз, что кончился пленением. Положим, ей и удастся это сделать, удастся выкрасть килограммовые папки из ящика, запертого на ключ. Но что с того? Неужели эльфка уверена в том, что документы помогут? А может... Может, это – проверка, очередной обман? Может, её снова предадут, как предал Эредин, обещав помочь разобраться с доктором? Эльфам нельзя доверять. Цири подняла взгляд к зеркалу, глаза её встретились с глазами мадам Шаро. Сколько в них боли, сколько ненависти. Казалось, что лицо её не изменилось, казалось, верно, но теперь Цири могла разглядеть углубившиеся морщинки, подсказывающие: эльфка долго хмурилась и лила слезы. Война изменила ее сильнее других, Ласточка не боролась с тем внутренним конфликтом, с которым приходилось иметь дело ее соседке. Ее предал собственный народ. Пленнице казалось, что надежда её давно умерла, и жизнь в хрупком теле заключённой поддерживало лишь осознание. Девочек, отобранных ею, не будут пытать во имя науки. Но что, если жертвы Цири ничтожно мало, что, если она может сделать что-либо для их полного освобождения? – Когда я снова увижу тебя? Сколько у меня времени? – спрашивала Цирилла тихо. – Они собираются повторить приём через три месяца. Ты должна успеть, если Эредин не покинет территорию лагеря. Вода продолжала журчать, время текло мимо, но Цири не решалась дать прямой ответ. Она долго втиралась в доверие к Эредину, она провела за этим забором почти год, научилась быть незаметной и послушной, избегать шлепков и ударов, изображая заботу и любовь. Она долго выпрашивала для себя этот покой, такой желанный, такой недоступный. Почему же теперь так хотелось рискнуть этим жалким комфортом ради размытой надежды на избавление? – Если ты боишься последствий, это ничего, я не буду упрашивать. Не многие девочки стремятся сотрудничать после того, как их воспитали, – мадам Шаро невольно сжала пальцы в кулак. – Я все пойму. – Я в деле, – порывисто развернувшись, ответила эльфке Цири. – Я достану бумаги и передам их тебе через три месяца, только мне нужно, чтобы ты кое-что узнала для меня в ответ. Мелочь. Красное платье не подходило ее бледной коже, но создавало приятный контраст с платьем спутницы. Она перекрыла кран, вода замолчала, и ванную комнату на мгновение заполнила тишина. Мадам Шаро взглянула в лицо своей некогда маленькой и наивной соседки, и грусть на мгновенье застыла во взгляде её ярко-голубых глаз. Цири не отворачивалась, сдерживала порыв. Её тошнило от одной лишь мысли о том, что скоро ей придётся вернуться к Эредину и сесть с ним рядом. – Что-то о твоём отце, дитя? – спросила эльфка удивительно тепло, будто собираясь поделиться с Цири горестной новостью и задабривая её. – Ты хочешь узнать, где он сейчас? В какой пехоте? – Он в могиле. В лучшем случае – в могиле, в худшем лежит под открытым небом и гниет в каком-нибудь овраге. Эмгыр мёртв, – отрезала Ласточка. – А я еще жива. Мне нужно узнать, что такое "Старшая кровь".