Труд делает свободным

Сейчас.

Цири тяжело вздыхала, глядя в окно. Знакомый вид Ласточка изучила до малейших деталей: знала, на каком из фасадов ближайших домов пошли трещины, где криво положили брусчатку, в каких окнах водятся коты, какого окраса их шерсть… Жила она не на первом и не на втором этаже, водосточная труба проходила далеко от её хрупких стёкол, по старому дереву нельзя было взобраться сюда. Выбирая квартирку для долгой и счастливой жизни в гордом одиночестве, она особенно тщательно проверила окрестности, чтобы это одиночество себе обеспечить. Цирилла знала, что ни вор, ни насильник не сможет попасть сюда никаким иным образом... Никаким иным, кроме выламывания входной двери. Едва въехав в квартиру, та сменила деревянную перегородку на металлическую, поставила несколько замков, требующих ключа, две щеколды, цепочку. С Йен они договорились быстро, замена двери пошла в оплату двух месяцев аренды. После возвращения домой Цири всегда тщательно запирала двери по строго определённому плану, выработанному ею пару лет назад. Верхний замок, нижний, цепочка, щеколда, вторая щеколда, дёрнуть ручку двери, чтобы проверить, плотно ли закрыта дверь. Сегодня Цири провернула это трижды, на всякий случай проверив все окна в квартире, распахнув все шкафы. Окон всего два: одно в комнате, второе на кухне, три пустых шкафа разбросаны по квартире тут и там. – Урод, – шепнула Ласточка, в очередной раз проводя по лицу ладонью. – Мерзкий больной урод. Почему он еще не умер? После окончания войны эльфам пришлось несладко, военных преступников находили в каждом углу, даже самом дальнем, самом темном. Цири с удовольствием читала новости о новых казнях, о том, что очередного эльфа отправили лицом к стене, ждать, когда пуля пробьет затылок. Она и не надеялась увидеть в отчетах знакомые имена, зная, что даже если Эредина или «доброго доктора» поймают, те никогда не назовутся. Приятно было мечтать. Но сейчас Цири не могла сомкнуть глаз, не могла отвлечься на газету или прогулку. Сможет ли она заставить себя выйти на улицу? Ласточка не могла выкинуть ни цветы, ни записку, оставила эльфов дар на столе. Цири узнала этот почерк, как бы та ни скрывалась от прошлого, она никогда уже не сможет забыть. Четыре года. Четыре года тихой тревожной жизни, четыре года, чтобы поверить в мечту о свободе, чтобы заново начать дышать полной грудью, чтобы не бояться говорить на родном языке... Четыре года. Ровно столько ей подарили. Пришло время закончить эту сказку. Эредин нашел ее. Раз он знал, в каком кафе следует искать свою беглянку, значит, знал и квартиру, в которой она живет. Как много времени коменданту потребовалось, чтобы раздобыть всю необходимую ему информацию? Неделя, две, три? Цирилла помнила, что Эредин не любил спешить, что все он делал медленно и тщательно. Наверняка эльф наслаждался слежкой. «Это были они, ведь так?» – подумала Ласточка, вспомнив свое недавнее собеседование. Цири кусала губы, сидя за столом. Сумерки густели, давно наступила ночь, но девушка не включала света. Удалённая татуировка, словно напоминая о себе, начинала болеть под плотной повязкой. Ласточке хотелось завыть от досады, голос эльфа вновь и вновь звучал в её разуме. «Я – твоё единственное будущее, Зираэль, я – твой хозяин, твой раб, твой воздух, без меня тебе не прожить. Я. Тебе никуда от меня не деться. Никогда, Зираэль, не в этой жизни.» Но ведь жизнь у Цири только одна, она – не кошка. Ласточка не сдастся так просто, нет, не теперь, когда свобода так близка. Если Эредин хотел сохранить её для себя, как послушную ручную собачку, ему не следовало позволять той уйти четыре года назад. Лучше бы он убил ее, уничтожил, оставил от Ласточки одно воспоминание. Меньше было бы хлопот. – Ненавижу, – шепнула Цири, закрыв лицо мокрыми от испарины ладонями. – Ненавижу, ненавижу тебя, ненавижу. Давно она не разговаривала с пустотой, с воспоминаниями, хранящимися в ее черепной коробке. О, как много их осталось, если запустить руку в этот мешок, если в полумраке ванной заметить на теле круглые раны от затушенных бычков, белые полосы от лезвия бритвы. Ласточка снова закусила губу, уговаривая себя замолчать. На этот раз не потому, что желала призвать спокойствие, нет. Цири показалось, будто она слышит движение на лестнице. – Дерьмо. То, что двери лежали по обе стороны от лестничных пролетов, было и плюсом и минусом ее скромного жилища. Никто не подкараулит Ласточку в тамбуре, если тамбура и нет, если кто-то поднимется, Цири обязательно услышит… Но с другой стороны – Цири у всех на виду, ее саму слышно всем вокруг. Если Эредин оказался достаточно умен, а он окажется, если он сохранил хотя бы десятую часть своего капитала, мог снять несколько квартир вокруг Ласточки. Никто не услышал бы, никто бы не пришел к ней на помощь, когда комендант явится. Впрочем, даже если эльф не сделал этого, помощи ждать нечего. Люди вокруг слишком хорошо помнят все ужасы войны, помнят о могуществе эльфов. У каждого второго на руке та же татуировка, что у несчастной Зираэль. Никто не придет ей на помощь, поняв, что эльфы вернулись, дабы забрать за собой очередную душу. В ад, прямиком в преисподнюю. Никто не захочет отправиться за ней следом. Цири не показалось, кто-то действительно поднимался по лестнице. Медленно и неспешно, явно зная, куда держит путь. Она бы не обратила на это внимания, если бы не букет, если бы не чертова записка, оставленная ей этим утром. Возможно, этого и хотел Эредин: запугать мышку до чертиков, лишить концентрации, ослабить перед ударом. Что же, ему удалось. Цирилла напряглась, вслушиваясь в шаги. Легкие, скрытные, тихие, будто шпион шел по ее следу. Послышался шелест ткани, мягкий скрип искусственной кожи. Сердце стучало все быстрее и быстрее, гоняя по венам кровь. Ласточка вздрогнула, когда раздался звонок, когда незнакомец остановился возле ее двери, ожидая. Это ни с чем не спутать, ни с чем не сравнить. Нужно подойти, встать с места и посмотреть, кто решил навестить ее так поздно. Цири показалось, что она чувствует слезы у уголков своих глаз, чувствует, как страх ищет выход. Ей не хотелось приближаться к хлипкой металлической перегородке. Хлипкой, если за ней ее ждет эльф, из лап которого так сложно было вырваться. «Невозможно», – поправил жестокий голос разума. Цири поднялась на ослабших ногах, тихо выдвинула кухонный ящик, чтобы достать оттуда самый длинный, самый острозаточенный нож. Готовила она нечасто, не любила это занятие, слишком яркими были воспоминания… Но ножам Ласточка не позволяла затупиться, понимая, что те могут ей понадобиться не только для нарезки картошки. – Иду, – прокричала она, стараясь сохранить голос недрогнувшим. Коридор ответил оглушающей тишиной, той, от которой слышен звон в ушах, от которой кровь стынет в жилах. У Ласточки задрожали руки, пальцы зашлись в знакомом танце. Она шла медленно, прислушиваясь к тишине. Поздний гость не кашлял, не двигался, не издавал ни единого звука. Цири хотела бы слышать его дыхание, но не могла. Цирилла остановилась у двери, но все не могла заставить себя взглянуть в глазок. Нож дрожал в ее руке, рукоятка скользила во взмокшей ладони. Если можно не смотреть смерти в глаза перед концом, лучше ведь избежать этого, правда? Цирилла закусила губу, осторожно открывая одну щеколду, вторую, отпуская цепочку, державшую дверь хлипкими звеньями. Щелчки, являвшиеся столь привычным сопровождением, теперь казались ей раздражающими. Она открыла один замок, а после второй, зажала ручку пальцами и потянула на себе, крепче взявшись за нож, за единственное свое спасение. – О, дьявол! – вскрикнула Йеннифэр, отступая на шаг. – Плохое настроение? Если я слишком поздно, я могу просто уйти! – улыбалась она. Цири вздрогнула, отшатнувшись. Йен выглядела так же, как и несколько часов назад, разве что тушь ее немного осыпалась, и теперь лежала на щеках тонким черным слоем. Нож выпал из рук квартирантки и со звоном покатился по плитке. Ласточка зажала рот рукой, чувствуя, что вот-вот закричит, зарыдает, словно ребенок, что чувств, захвативших ее в то мгновение – слишком много для одного человека. «Четвертьчеловека», – шепнуло сознание. Йен приподняла бровь, улыбка показалась на ее красивом лице. Хозяйка квартиры явно не понимала, что происходит. – Ты решила немного выпить, да? В честь избавления от… – она недоговорила, взглядом указав на повязку, скрывавшую запястье своей квартирантки. – Правильное решение. – Я не пьяна, – ответила Цири дрогнувшим голосом. – Что ты здесь делаешь? – О, я поздно закончила со своим юным хорошеньким приятелем, и подумала, что очень хочу рассказать тебе, как все прошло, так что я… Ты в порядке? – спросила Йен, когда взгляд ее снова упал на лицо Ласточки. – Нет. – Ты такая белая, – шепнула Йеннифэр, и румянец мгновенно отхлынул от ее красивого лица. – Тебе плохо? Может, вызвать доктора? – Не надо больше докторов, – слишком резко ответила Ласточка. Цири не хотелось говорить, ведь если вслух обозначить свое беспокойство, оно обретет силу, получит почву под ногами, станет реальным. Но сказать нужно, нужно, ведь это – Йен. Она поймет, она поможет, она скажет, как следует поступить. Губы Ласточки дрожали, и Йеннифэр, понимая, что все плохо, побыстрее захлопнула входную дверь. Соседи могут подслушивать их. Она не поднимала с пола острозаточенный нож, не обратила на него никакого внимания, перешагнув. Каблуки цокали по плитке. Хозяйка квартиры взяла Цириллу под руку, чтобы вернуть ее на кухню, усадить за стол, потребовать объяснений. Серьезный настрой снова захватил ее, и налет романтики смыло под дождем чужой печали. Йеннифэр бросила взгляд к букету, к открытке, на которой изображалась ласточка в полете. Она не понимала, что к чему, не могла сложить два и два. Йен погладила Цири по волосам, желая успокоить, но забота ее не возымела должного эффекта. Цирилла собиралась с силами, она должна была рассказать. – Кагыр решил прекратить ваше общение, солнышко? – спрашивала она ласково, надеясь узнать правду. – Но зачем так убиваться из-за него? Да, красивый… Но таких мальчишек полно, милая. – Он нашел меня, – произнесла она тихо, едва различимо. – Прочитай. – Кто нашел? – Йен попыталась выдавить из себя улыбку, но не смогла, вышло криво. – Дай мне минутку, Цири. Хозяйка квартиры подняла открытку, сжала ее в руках. Сиреневые радужки ярко блестели в полумраке кухни, пока черные зрачки изучали аккуратные строки, пока разум складывал факты. Цирилла рассказывала ей о том, что было с ней в плену у эльфов, что успело случиться. Йеннифэр знала об этой пьесе все: место действия, действующие лица, время, каждая следующая сцена ужасала ее сильнее предыдущей, но та продолжала слушать, пока Цири имела смелость говорить. Йен знала, что Цири не ошибается и не врет, что жизнь ее снова в опасности, что эльф пришел за ней сквозь время и пространство. – Уроды… Какие же они… Уроды, – шептала Йен, сжимая в руках тонкую картонку открытки. – Как они нашли тебя? – Легко, – произнесла Ласточка, вновь спрятав лицо в ладонях. – Я ведь даже не смогла сменить имя, Йен, даже не додумалась до этого тогда. Я надеялась, что они оба… – Мертвы, – закончила за нее хозяйка квартиры. – Но ведь ты права. Они должны были умереть много лет назад, Цири, когда всех военных преступников отправили под трибунал. А уж в Северных странах их… До чего пронырливые уроды. – Я не хочу думать о том, как они спаслись. Меня тошнит от одной только мысли об этих лицах… Мне нужно бежать отсюда, Йеннифэр, теперь-то ты понимаешь, правда? Цири чувствовала, что ее трясет. В горле встал ком, ком страха, горя и обиды. Этого не должно было случиться, этого не должно было произойти, Эредин должен кормить червей уже четыре долбанных года. Ласточка боялась закрывать глаза, боялась, что за темнотой собственных век прячутся воспоминания, похороненные под тонной пыли. Сейчас, воскрешенные этим страхом, они должны были пробудиться вновь, вновь мучить ее и наяву и во сне. Ласточка поднялась с места, кухонный стол качнулся, отъехав в сторону, и букет упал на пол. Цветы, соскучившиеся по воде, поникли, несколько лепестков остались лежать на холодном кафеле, когда Йен подняла букет, когда бросила его в мусорное ведро. Хозяйка квартиры отряхнула руки, будто пытаясь смыть с них грязь, кровь или копоть. Одному Предназначению известно, чего она испугалась в этот миг. – Мне нужны новые документы, мне нужно достать новые документы и уйти из города как можно скорее, – шептала Цири, меряя комнату шагами. – Я напишу тебе под новым именем. Что-то нейтральное, с чужого адреса, Йен. Не знаю, как скоро, но я… – Я займусь этим сама, твоими документами, Цири. Мы уйдем вместе, уйдем через пару дней, я все решу. Помнишь, ведь я тебе говорила, что мы обязательно отсюда уедем? – Ты говорила так давно, Йен, – поджав губы, ответила ей Ласточка. – Мне очень жаль… Я надеялась, что ты еще передумаешь, что ты ошиблась, слишком испугалась, Цири, – голос Йеннифэр дрожал. – Мне так жаль. – Ч-ч-ш-ш, не надо, не стоит, – произнесла Цири, взмахнув рукой. – Я не могу винить тебя в наивности, когда сама грешу тем же. Через пару дней, верно? – спросила она. – Как можно скорее, Цири. У Вильгефорца нет телефона, а сегодня суббота. Ох, я уверена, что он примет меня в своей мастерской, но я узнаю, где пройдоха ночует. Он не откажется от лишней сотни. «Через пару дней», – пронеслось в голове у Ласточки. Она поджала губы, вновь чувствуя головокружение, вызванное накатывающим волнами страхом. За пару дней может случиться столь многое. Она здесь, здесь, на ладони, нужно лишь сжать руку, чтобы поймать. Цири вновь взглянула на улицу, понимая, что ей негде спрятаться в этом маленьком холодном городишке. Нужно бежать как можно раньше, но был ли у нее другой шанс, другая возможность уйти отсюда? Границы охраняются, и без документов их не пройти, да и с ними Цири не покинуть военный город. Единственный шанс – получить в паспорт соответствующую отметку, заветный красный штамп. В новый паспорт с новым именем, новым статусом, чтобы эльфы не могли поймать ее. – Ты должна сообщить об этом, – Йеннифэр потрясла в воздухе открыткой. – Ты должна пойти в полицию, Цири. Ты должна сказать, что в город пробрались Aen Elle, военные преступники. Их даже не отправят на родину для трибунала, расстреляют на месте Но как она могла об этом сказать? Цири отвернулась к окну, заметила, как у соседей горит свет в комнате, как не задернуты их шторы. Новенькие. Должно быть, они здесь новенькие, ничего и никого еще не боятся, не помнят, как и зачем нужно прятаться под покровом темноты. Ласточка и хотела бы забыть, но кто ей позволит? – Они ничего не смогут сделать, Йен. А если попытаются, то смогу ли я покинуть город? За мной могут организовать слежку, в конце концов. Йеннифэр разочарованно вздохнула. Да, этого она не учла. Если власти узнают, что за Цири охотятся эльфы, избежавшие правосудия, ее используют, как приманку, не говоря уже о том, что имя Ласточки занесут в соответствующие списки. Кто знает, сочтут ее шпионкой или нет, но покинуть город окажется сложнее. Если же у коменданта остались связи, хоть часть тех возможностей, что были в его цепких лапах во время войны… Цириллу быстро передадут в его руки. – Ты – не единственная моя квартирантка, Цири, – задумчиво произнесла Йен. – Одна голубка не платит второй месяц, я сердобольно позволяю ей жить в долг, выполняя мои мелкие поручения. – Ты хочешь попросить ее доложить об этом военным? – Да, – Йен подтвердила догадку Ласточки. – Ей это вреда не причинит, а нам сыграет на руку. Эльфам будет сложнее подобраться к тебе, когда военные прочесывают город в поисках военных преступников. Цири и хотела бы ответить, но не смогла, голос ее пропал. Девушка кивнула, потрясла головой, соглашаясь с рискованным планом побега. Ей нужно убраться отсюда, нужно задержать Эредина в городе как можно дольше, нужно испробовать все возможные средства. Она так долго пряталась от него не для того, чтобы теперь попасться. Ласточка снова взглянула в окно. Ночь захватила город, и ни единой души не ждало на пустынной улице. Местные жители прятались за закрытыми дверьми, ожидали, когда страх их исчезнет, когда воспоминания померкнут, когда одно поколение, в конце концов, сменит другое, и ужас войны канет в небытие. Цирилла и сама ждала этого больше всего на свете. Может, если они с Йен сбегут в Зерриканию, забыть окажется проще? – Ты собираешься бросить ради меня все, что успела нажить здесь? – спросила Цири с грустной улыбкой, когда вновь обрела силу над собственным голосом. – Это лестно, но стою ли я того? – Начнешь звать меня мамой? – ответила ей Йен. – Не задавай таких идиотских вопросов. Я же все еще могу переночевать у тебя? – Я не смела попросить сама. Цири так и не включила свет на кухне, не решилась рисковать. Ее паранойя оказалась не напрасной, но от этого легче не стало. Сердце Ласточки билось быстро, гулко, но страх проходил, прятался в дальний угол сознания. Йен все говорила и говорила, рассказывала о том, как провела этот день, пыталась отвлечь свою подопечную. Цирилла не благодарила вслух, но взгляд ее говорил громче любых слов. Ласточка кусала губы, обещая себе: «никогда больше». Они никогда больше не попадет в его руки, нет. Цири знала, что лучше умрет.