Труд делает свободным

Тогда.

Цири казалось, что её снова начинает тошнить. Слабость накатывала волнами, но быстро сходила на нет, не оставляя сомнений. Ласточка склонила голову над раковиной, смотря за тем, как вода кружится над белой эмалью, как она, в танце, спускается в трубопровод, чтобы по проржавевшим старым трубам сбежать отсюда навсегда. Завидная участь. Цирилла больше не плакала. Тошнота… Это ведь – один из симптомов токсикоза? Цири не была уверена в том, что сможет иметь детей от столь старого эльфа, но не желала рисковать. Опасаясь худшего, она пила украденный раствор каждый раз после того, как эльф брал её в своём кабинете. Ласточка знала, насколько это губительно для организма, но предпочитала мучительную долгую смерть возможной беременности. Цири вытерла руки мягкой бумажной салфеткой, возвращаясь к работе. Бирюзовые стены мозолили глаза, и Ласточка старалась шагать мимо них как можно быстрее. Пот капельками стекал по её взмокшему лицу. День клонился к концу, рабочая смена заканчивалась, но Цири знала, что ей многое ещё предстоит, несмотря на схлынувший поток пациентов. Аваллак'х был занят, добрый доктор не видел её целый день. Наверняка он соскучился по своей хорошенькой юной "птичке", и намерен навестить её вечером. Подумав об этом, Цири поджала губы. Лазарет молчал, в коридорах изредка слышались чьи-то клацающие по отполированному полу шаги, тут же затухая. Сегодня дежурит Карантир, а в его время всегда тихо. Эльфы переговаривались меж собой вполголоса, все меньше и меньше стесняясь её присутствия. Теперь Цири считали не за угрозу существованию их вида, но за мебель. – Они предупредили о грядущем аудите, только и всего, – рассказывал Карантир двум медсестрам. – Нужно будет привести картотеку в надлежащий вид. – Зачем это? В архивах порядок, – тут же отозвалась одна из эльфок. – Все разложено по баракам, а в папках бараков – по алфавиту, фотографии подшиты, справки тоже. – Проверьте, – жестко произнес Карантир, не желая продолжать эту беседу. – Ими же занималась девчонка, – ответил тот на эльфийском. Они никогда, должно быть, не привыкнут к тому, что Цири разучила столь мелодичный язык. Людей считали за животных, за неразумных существ, не способных к столь сложным операциям. Впрочем, этим можно воспользоваться. Работая с ними под одной крышей, Цири успела осознать важную вещь: эльфы слишком тщеславны. Они не верят в человечество, не верят, что те способны обыграть их, превзойти, вытеснить с пьедестала. Досадная ошибка, что будет стоить дорого. Цири знала и что Аваллак'х никогда не сможет разглядеть в ней ни хитрость, ни ум, он не заподозрит неладное. Иногда он называл её чужим именем, прижимал к себе так, точно не видел с десяток лет. Цирилла знала, что напоминает ему кого-то из прошлого, и только этому обязана своим завидным положением. Нужно сыграть на сходстве, выбив как можно больше привилегий, нужно воспользоваться им, чтобы исправить собственную ошибку и заставить его пожалеть о том миге, когда взгляды их встретились. В детстве отец частенько рассказывал ей истории о таких же недооценённых серых мышках, что в итоге всегда побеждали гнусного кота. Ох, как любила она эти истории… Цири тихо вздохнула, понимая, что очередной день закончен. Время бежит быстрее, чем весенние ручейки по мощеным улицам её родного пригорода. Листья осыпались с деревьев, осень готовилась дойти до середины, и воздух прогревался все хуже. Цири боялась спросить, когда заключённым выдадут тёплую обувь, ведь люди уже сейчас начинали болеть. В глубине души она уже знала ответ: никогда. Им никогда не дадут ботинки, ведь те слишком дороги, чтобы тратить их на рабов. Люди – расходный материал, не более того. Эльфы никогда не потратят на них больше сил или внимания, чем тем требовалось для безрадостного выживания. – Закрой все, как обычно, – бросила ей одна из эльфок, обернувшись через плечо. – Я там... Я не доела шоколадку, ты можешь взять, если хочешь. Докторка бегло отвернулась, не желая встречаться с Цири взглядом. Проявлять милосердие по отношению к полукровкам не в чести. Каблуки её зацокали по коридору, и только когда Ласточка уверилась в том, что эльфка ушла, она рискнула подойти к её рабочему столу. Идеальный порядок нарушало лишь одно: ярко-розовая обертка, разорванная ровно по краю. Все верно: три кусочка, оставшихся от огромной плитки темного шоколада с вишней, лежали на её столе. Цирилла завернула их в шуршащую бумагу, надеясь встретить с утра одну из девочек, что Аваллак'х оперирует. Им нужны силы, чтобы выдержать это и дождаться её. – И сколько их сейчас? – знакомый ей голос послышался в дальнем конце длинного бирюзового коридора, добрался до нее глухим эхом, пробежав под высоким потолком. – Больше? – Меньше, сэр, – отозвался Карантир, всего мгновенье назад стоявший здесь, рядом. Голос его почти дрожал в прочтении. – Гораздо меньше, чем было месяц назад. Этот голос должен принадлежать коменданту, его тембр. Цири выпрямила спину, нервно взглянув в окно. Закат окрасил небо рыжевато-розовыми всполохами, её смена окончена, кабинет чист. Цирилла может покинуть Лазарет незамеченной, но... Разве это – не лучшая возможность? Не единственная ли? Цири собиралась поговорить с ним, улучив момент. Только что-то всегда ей мешало. Комендант уезжал в начале осени, а вернулся только недавно. Да, Цири дали больше свободы, но что с того? Аваллак'х часто оставлял ее, но кто-то из его учеников приглядывал за Ласточкой ежечасно, не позволяя ей оставаться в одиночестве дольше, чем на двадцать минут в конце смены. Цири не могла отлучиться до офиса коменданта, не столкнувшись с вечерним патрулем. Здание находилось в другом конце лагеря. И вот сейчас, когда никого не было рядом, Эредин сам пришёл сюда, чтобы разобраться в делах. Цири спряталась за дверным косяком, слыша, что эльфы направляются в её сторону, сердце билось все быстрее и быстрее. Нет, ей можно было находиться здесь, только... Что-то глубоко внутри, что-то, похожее на голос разума, просило ее не показываться на глаза Эредину, не обращаться к нему. – Хорошо. Мы продолжаем шагать вглубь страны, но людей там все меньше и меньше. Бегут, как крысы с тонущего корабля. Не ждите такого потока, – скучающе рассказывал комендант. – Тир-на-Лиа был экспериментальным проектом, наш опыт собираются повторить в других условиях, людей повезут туда. – Рабочие потихоньку умирают, сэр, – говорил эльф, шедший следом. – Угольная пыль быстро забивает лёгкие. – Большая потеря, – изображая сожаление, ответил Эредин. – Но нам придётся пожертвовать кем-то ради достижения целей. – Разумеется, – отозвался Карантир. – Умереть за наше дело – высшее счастье для столь низменных существ. Я принесу отчёты о последних поступивших. И Цири стоило задуматься над его словами, услышать в них предостережение, запомнить о достижении цели... Но отчаяние вытеснило сомнения. Цирилла услышала, как шаги Карантира отдаляются, в то время как Эредин продолжает идти по коридору в одиночестве. Должно быть, он хотел осмотреть лазарет самостоятельно, пока никого не осталось, чтобы вести его в нужный кабинет. Пыль танцевала в воздухе, она поднималась от старых бумажек, сложенных в картонную папку. Справки, доносы, чужие письма… Цири заметила пыльное пятно на своём ещё недавно белом халате, досадная оплошность. Ласточка попыталась смахнуть его, но все тщетно, пятно въелось в хлопковую ткань. Она будет выглядеть перед эльфом неидеально, но, наверное, это и было ей на руку. К грязной уставшей девчонке ведь можно испытать больше жалости, так? Цири не была уверена в том, что именно жалость ей нужна была сейчас, но другого не оставалось. Она никогда не внушит эльфу страх или благоговение, она никогда не покажется ему такой же значимой, как представители его расы. Ласточка закусила губу, услышав, как тяжелые мужские шаги замерли напротив широко распахнутой двери. Время остановилось на короткое мгновение. В открытое окно забежал осенний ветер. Он беспокоил навесной календарь на стене, листая страницы, будто в поисках памятной даты. Цири развернулась к двери медленно, будто невзначай, не заметив чьего-то приближения. Она старалась сохранять видимость спокойствия, но пальцы мелко дрожали, продолжая сжимать бумажки в руках. – Цирилла? – спросил эльф, любопытно выгибая бровь. – Фиона. Эллен. Рианнон, – Эредин каждый раз делал шаг, произнося одно из её имён, имен ее давно почивших родственниц по материнской линии. – Тебе очень идёт белый. Ты выглядишь так… Непорочно. Будто нимфа. – Спасибо, – глухо отозвалась Цири, понимая, что белый подчеркивает болезненный цвет её лица. – Рад тебя видеть, – сказал он тихо, оборачиваясь назад, словно, чтобы проверить, нет ли свидетелей рядом. – Полагаю, Креван неплохо о тебе заботится. Хорошо, что он сам заговорил о нем. Цири опустила глаза к полу, чувствуя, что сердце её забилось чуть быстрее, предвкушая скорую развязку. Она шагнула вперёд в слепом порыве, ища защиты, помощи, точно загнанный зверёк. Цирилла закусила губу на мгновенье, заставляя себя собраться с силами. На черной форме мужчины блестели серебряные ордена, и Цири заставила себя смотреть, не отводя взгляда. – Вы как-то сказали, что я могу обратиться к вам, если у меня будут трудности, – произнесла она смущённо. – Это было давно, но... Может, вы помните? – Помню. Я верен своему слову, – улыбнулся эльф. Угольно-черная форма удивительно чётко подчеркивала стройность его фигуры. Цирилла могла поклясться, что видит очертания стальных мышц его груди, подтянутый живот, на который так хотелось положить голову. В эльфе, упакованном в ониксовый костюм, Цири видела свое спасение. Ветер блуждал у окна, лениво перебирая одинокие бумажки, ветер леденел. Цири виновато прижала ладонь к своей щеке. – Боюсь, что вынуждена просить вашей помощи. – Не бойся, проси, – ответил Эредин, возвращаясь к двери, чтобы закрыть её. – Расскажи мне, что тебя тревожит. Кто-то обижает тебя? – Нет, – ответила она тихо. – Нет, не меня, сэр. Мне кажется, что я стала свидетельницей... Предательства. "Соучастницей", – подсказывало ей сознание, но нельзя говорить эльфу об этом. Зелёные глаза коменданта сверкнули в полутьме комнаты. Цири почувствовала, как по плечам её бегут колючие мурашки, как они сбиваются в стайки, мучая ее. Ласточка уговорила себя не отворачиваться, радуясь тому, что эльф не подходит к ней, а стоит у противоположной стены, внимательно слушая. – О каком предательстве идёт речь? – Мне кажется, сэр, что профессор Аваллак'х дискредитирует доброе имя Aen Elle. Доброе имя. Цири почти засмеялась, произнося это. Ни один человек никогда не поставит название столь негуманной организации в одно предложение со словом "добрый". Теперь… Теперь они все должны знать об этом. Когда Цири и ее же соседей вывезли из домов, никто не мог и подумать, чем это обернется. Эредин обескураженно развёл руки, и на груди его блеснула серебряная веточка ольхи. Эльф продолжал улыбаться своей собеседнице, и в оскале его виделось нечто неправильное. – Это – серьёзное обвинение, Цири, – говорил он медленно, тягуче. – Расскажи мне больше. Он уже не улыбался, вглядывался в её лицо, будто намереваясь прочитать каждую новую эмоцию, узнать, не врет ли его спутница. Цири молчала недолго, собираясь с мыслями. Она часто представляла себе, как все случится, как она положит конец злодеяниям Аваллак'ха, избавив заключённых от его присутствия, как отправит эльфского доктора в тюрьму за все, что он сотворил. Быть может, эльфы, боясь за чистоту своего имени, даже приставят его к стене, чтобы позже сбросить пробитое пулями тело в общую могильную яму. – Профессор... – Цири сделала вид, что смутилась, что колебалась, стоит ли продолжать. – Мне сложно рассказывать, он был добр ко мне, но все же… Профессор ставит опыты. На детях, сэр. Он делает с ними нечто чудовищное. – Чудовищное? Вступает с ними в преступную связь? – спросил Эредин, выгибая бровь. – Переливает кровь, меняет местами их органы, пытается... Пробует искусственное оплодотворение. На девочках лет одиннадцати. Цири не думала о том, что говорить будет так сложно. Образы всплывали в её памяти, девочки отходил от тяжёлого наркоза, находя на своих телах шрамы, что не пройдут никогда. Впрочем, шрамы были меньшим злом. Никто не пытался зашивать их аккуратно, никто никогда не пытался заботиться о них. Может быть, у Цири получится? – Некоторых он режет без наркоза, просто чтобы посмотреть, каков болевой порог, – говорила Ласточка, на этот раз опуская глаза. – Он хочет узнать, скольких детей может выносить ребенок, какая боль убивает, как… – Это звучит отвратительно, соглашусь, – почти спокойно прервал ее Эредин. – Он мучает их, пытаясь изменить... Он наслаждается тем, что творит с детьми. – Ты присутствовала на этих операциях? – спросил Эредин, и тон его голоса показался ей деловым, нисколько не смущенным происходящим. – Да... Сэр, – тихо созналась Цири. – Ты пыталась помешать ему, присутствуя в операционной? – Я пытаюсь сейчас. Эредин слабо улыбнулся, наклонив голову. Он тяжело, устало опустился на стул, стоявший рядом с одним из столов. Над столешницей громоздились горы пыльных папок с личными делами заключённых, рассортированных по баракам, у стены горела старая масляная лампа, и пламя начинало коптить. Цири сложила руки на груди, не рискуя смотреть в сторону эльфа. Кажется, ему требовалось время на раздумья. – Да, – цокнул он, откинувшись на спинку. – Не знаешь, здесь есть виски? – спросил эльф медленно. – Есть коньяк, сэр. Но он... Он, конечно, не мой. – Плевать, чей он, – усмехнулся Эредин, словно напоминая Цирилле, кто здесь хозяин. – Будь добра, плесни мне. Прислуживать ей было не в новинку. Цири стиснула зубы, открывая верхний ящик стола. Это – стол Карантира, его коньяк, бутылку ему подарил один из охранников. Цири не знала, за что, но однажды слышала беседу двух младших сотрудниц. Карантир позволял охране будто случайно забредать в кабинеты, предназначенные для приватного осмотра фертильных женщин. Он позволял им и будто случайно оставаться наедине с заключёнными, даже если те громко протестовали. Цирилла не протирала граненый стеклянный стакан, прежде, чем заполнить его наполовину. Эредин мягко наклонил её руку, заставив долить до самого конца. "Он не выпьет столько", – подумала Ласточка, но смолчала. Быть может, рассказанное ею так сильно разозлило его, что сейчас можно выпить больше, чем обычно? – Это звучит... Отвратительно, – произнёс он после долгого молчания. – Это порочит доброе имя Народа Ольх, даже если забыть о том, насколько отвратителен сам поступок. Хорошо, что ты сказала. Я не получал никаких рапортов. – Доктор... Доктор разве не должен отчитываться перед вами? – спросила Цири, так окончательно и не осознав, испытывает она трепет сейчас или только изображает его, голос продолжал предательски дрожать. – Должен. Только Креван, разумеется, пошёл в обход. В обход его воли. Цири понимала, что эльфа злит не бесчеловечность поставленных на детях опытах, но то, что коменданту о них не сообщалось. Она не ждала понимания от эльфа, но что-то в груди болезненно сжалось. Будто последние крупицы веры в чужой народ покинули ее. Эредин не стал допивать до конца, оставив от полного стакана крепкого коньяка половину. Эльф выдохнул, резко поднявшись со стула, ни один мускул не дрогнул на его красивом лице. Он снова взглянул Цири в глаза, и Ласточка ощутила, как кровь прилила к её щекам. Она отвернулась, не выдержала этого. – Опыты, – произнес он тихо, скорее для самого себя. – Пойдём. Мне нужно, чтобы ты написала рапорт, изложив все подробности проводимых с твоим участием операций. – Я никогда прежде не писала рапортов, – созналась Цири. – О, уж об этом я догадался, – эльф цокнул языком, положив руку на талию девушки. – Идём, я тебе помогу. Цири почти улыбнулась, услышав. Решимость ее крепла с каждой новой секундой. Эльф вёл её вперёд, мимо богомерзких бирюзовых стен, пропитанных холодом лазарета, мимо Карантира, несшего Эредину карты поступивших заключённых. Юный врач окинул ее удивленным взглядом, на который Ласточка ответила самодовольной улыбкой. Цирилла чувствовала, как за спиной её медленно раскрываются крылья. Только мыслить следовало здраво, откинув мечты о казни столь ценного сотрудника. Карьера Аваллак'ха, возможно, и не будет окончена, но его переведут в другое место, на время забрав возможность убивать и калечить. Это – все, чего Цири могла добиться сейчас, единственная доступная ей справедливость. Ласточка плотно сжала губы, стараясь больше не улыбаться, не показывать своего счастья. Эредин молчал, крепко сжимая руку на её талии, будто волнуясь о том, что девчонка захочет сбежать от него. Эйфория спала лишь тогда, когда Ласточка и эльф, сопровождавший её, остановились у дверей совсем другого здания. Это – не главный штаб, в котором Эредин принимал правительственные делегации и других важных гостей. Страх расправил плечи, поднял голову, когда гравий перестал шуршать под ногами Цири. Девушка взглянула на Эредина, но тот молча нажал кнопку звонка, и железная дверь встрепенулась от мощного звука. Мгновение позже из дверного проёма вышли три крепких эльфа, форма их была такой же чёрной, но на ней не блестело ни единого знака. – Уведите, – произнёс Эредин, толкая Цири вперёд. – Хорошенькая, но все же слишком говорливая. Это опасно. Он толкнул ее в спину, заставляя двигаться вперед. Уже не бережно, не ласково, положив на талию теплую широкую ладонь, сейчас Эредину не было дела до ее комфорта. Если бы сильные руки незнакомого эльфа не подхватили её, Цири разбила бы лицо о каменные ступени порога. Она не нашла в себе сил обернуться, не смогла, замешательство не позволяло двигаться. Куда ее ведут и зачем? Почему хотят закрыть? Цирилла смотрела перед собой, слыша отдаваемые комендантом команды. – Посадите в карцер, отдельно от других. Не кормить, только вода два раза в сутки. Пусть ждёт меня во вторник, успеет соскучиться по звуку чужого голоса. В этот день заканчивалась среда.