Труд делает свободным

Тогда

– Я знаю, ты будешь умницей, – сказал он, поднимаясь с кровати, встряхивая новенький белый халат, чтобы небрежно накинуть его на свои могучие плечи. – У тебя получается так хорошо. Матрас скрипнул, пыль заплясала в холодном воздухе, тот снова наполнился запахом формалина. Лето подходило к концу, и август выдался особенно дождливым. Цири нравилось думать, что небеса плачут, что так они выражают скорбь, жалеют о ней, о тысячах невинных человеческих душ, загубленных новым режимом. Цири нравилось думать, что кто-то там, далеко наверху, за густыми свинцовыми тучами проклинает эльфов, оплакивая каждого убиенного ими. Аваллак’х наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку. Цирилла не отвернулась, она никогда не отворачивалась, предпочитая делать вид, что ничего не происходит, и доктора устраивала ее реакция, даже если в будущем он рассчитывал на иное. Эльф приходил сюда каждую ночь, чтобы покинуть ее утром, оставляя полчаса на рыдания. С тех пор, как он взял ее впервые, прошло чуть больше недели, но Ласточке казалось, что реку времени заполнили мазутом, и течение ее замедлилось многократно. – Это тебе, – произнес Аваллак’х после того, как застегнул последнюю пуговку на собственной рубашке, как всегда, безупречно-белой и выглаженной. – Мне казалось, что я видел, как ты рисовала что-то на полях. Однажды. Цири действительно когда-то рисовала на полях план нижнего этажа, пытаясь запомнить, где именно таятся похищенные девочки… Доктор достал из кармана собственного пиджака небольшой армейский блокнот, необычайно торжественно протянув его Цири. На шершавой обложке была выведена веточка ольхи, глянцево поблескивающая среди темно-зеленой матовой краски. Цирилла не взяла подарок, эльф ожидал такого ответа. Он только улыбнулся ей, положив его на стул. Аваллак’х улыбался, обещая себе, что скоро Цири станет с ним ласковее, нужно только задобрить ее. Эльф свято верил в собственную ложь. В его голове, в этом больном, испорченном неправильным представлением о мире воображении, Цирилла искала в руках эльфа защиту, но боялась признаться в этом самой себе. Она оставалась такой напуганной и холодной, она плакала под ним, иногда позволяя себе попытку вырваться лишь потому, что скромная по натуре своей, не могла признать этих чувств. Аваллак’ху нравилось думать, что он развращает саму невинность, ему нравилось воображать, как ночами Ласточка плачет лишь из-за того, что считает себя недостойной его общества, полукровкой. Цири же больше не нравилось думать совсем, мысли все равно возвращали ее к одному и тому же факту, к реальности. Добрый доктор. Аваллак’х находил возможность коснуться ее во время работы, навестить вечером, вызвать в свой кабинет. Казалось, что чужие взгляды его больше не смущали. Цири то работала в проклятом всеми богами госпитале, то разбирала бумаги в кабинете эльфа, пытаясь не чувствовать боли, горящей меж ее ног. Иногда он хотел быть с нею нежным, Цирилла чувствовала это. Губы доктора ласково скользили от ее щек к чуть приоткрытому рту, оставляли за собой влажную дорожку из поцелуев. На долю мгновения Цири удавалось представить кого-то другого, заставить себя не хныкать, молчать не упрямо, но благодарно, но мгновение это лопалось, едва эльф заговаривал с ней. Его горячие пальцы не терзали эту бледную плоть, но ласкали, поглаживали… Только стоило ей в очередной раз заплакать от досады, от злости, от жалости к собственной персоне, настроение доктора менялось, перескакивая к противоположному полюсу слишком быстро. Ведомый гневом или отчаянием, он зажимал ее рот своей широкой ладонью, вдавливая голову Ласточки в подушку. – Спасибо, – севшим голосом шепнула Цири, вспомнив о том, как ночью эльф сжал ее руку так сильно, что сустав хрустнул. Аваллак’х громко выдохнул, словно с плеч его упал тяжкий груз многолетней вины. Должно быть, он видел в этом шаг к потеплению. Цири плотно сжала губы, обещая себе, что и в этот раз сможет сдержаться. Цири уже не могла посчитать, как долго она не жила для себя, стараясь быть послушной лишь ради сохранения отцовской жизни. Доктор погладил её по щеке, поспешно выходя в коридор, прикрытый утренним мраком. Закрывая дверь, он взглянул в проем, чтобы приложить к губам палец. Это лишнее. Цири все равно никому и никогда не расскажет, что он делает с ней каждой ночью. Офицер всегда оставался на страже, но Цири не знала, что именно предпринимает Аваллак'х, чтобы присутствия его никто не заметил. Возможно, ничего. Возможно, власть его стала так велика, что никому уже нет дела до «проступков» великого. Цири закусила губу, понимая, что больше уже не сможет заснуть. Она молча сидела в своей кровати, молча смотрела в глухую темную стену, слыша, как кто-то ругается вдалеке десятка таких же маленьких тёмных комнатушек. Холодные плотные стены пропускали лишь самые отчаянные крики, но жильцы не спешили на помощь, никто не спешил, никто и никогда не придет... "Многим приходится гораздо хуже, чем тебе сейчас", – шепнул внутренний голос. И верно, стены этого здания таили в себе много страданий, питались ими, точно растения – водой. Иногда Ласточке казалось, что без человеческих жертв не было бы этого лагеря, и Тир-на-Лиа, словно живой организм, задохнулся бы в голоде. Цирилла старалась не думать о матерях, которых обманула, пообещав, что дети их обретут шанс на лучшее будущее. Едва мысль эта касалась её сознания, Ласточку начинало тошнить. Девушка больно ущипнула себя за щеку, пытаясь собраться. Меж ног вновь саднило, сил для подъема не было. Аваллак'х то и дело приносил ей шоколадные или желейные конфеты, мягкие свежие вафли, хлеб с маслом или другие лакомства, как собачонке, но Цири отдавала их узникам. Для себя ей не нужно было ничего... Может, немного покоя, которого эльф никогда не предложит. – Ты выглядишь такой тощей, – отчего-то недобро сказала ей Жаклин за завтраком. – Этот доктор гоняет тебя почём зря. Ножи скребли тарелки, кто-то вылизывал посуду, собирая последние крупицы еды. Цири повернулась к женщине лицом, пытаясь увидеть в её словах скрытый смысл. Если кто-то и знал о том, что ночью творит с ней эльф, то только его сородичи. Чванливые, слишком гордые, слишком злобные, они никогда не стали бы сплетничать о представителях своей расы с людьми, особенно, если бы узнали о подобной связи. Эльфы считали людей неразумными низшими существами, непригодными для разговоров. Могли узники догадаться сами? Нет. Дни их проходили в тяжелом труде, ночи – в вечном недосыпе, людям не было дела до чужих судеб теперь. В словах товарки Цирилла слышала только одно: злость. Она злилась на Аваллак'х, на власть, сосредоточенную в его цепких руках, на то, что тот может творить все, что ему вздумается. Жаклин заправила локон черных волос за ухо, отхлебывая разбавленный многократно кофе. Цири не без горечи поняла: её судьба мало волнует "подругу", её злит лишь лёгкость, с которой эльф распоряжается людьми. – Свиньи, – выплюнула она, чуть не скалясь. – Тошнит от их тирании. То этот безумный докторишка, то комендант... Собачатся, как старые супруги. – О чем ты? – прищурившись, спросила Ласточка. Последнее время она мало общалась с людьми. После случившегося говорить не хотелось ещё долго, не хотелось есть, вставать с кровати поутру, смотреть на поверхности, способные показать ее отражение... Три или четыре дня Цири жила по инерции, иногда лишь понимая, что сейчас она ест, работает, хнычет в руках доктора или ложится в кровать. Сейчас же разум её, измученный тяжёлыми мыслями, уцепился за слова сестры по несчастью. В эльфской верхушке назревал конфликт? – Собачатся, – чувствуя, что вызвала интерес у собеседницы, продолжала женщина. – Комендант считает, что доктор позволяет себе больше, чем Партия ждёт от него. Я слышала краем уха о каких-то экспериментах, но кто их разберёт точно, вечно они говорят загадками да намеками. – Они ругались на людях? – Ага, ещё как. Сначала ещё на человеческом кричали друг на друга, а потом как забалакали на своём эльфячьем... Крик стоял на все отделение. Мы, конечно, все глаза в пол опустили и ждали, пока успокоятся, – говорила женщина тихо, опасаясь, что Цири не одна заинтересована ее рассказом. "Похоже, ссора выдалась серьёзная", – подумалось Цирилле, едва она вспомнила, что именно Аваллак’х говорил о проявлении эмоций перед людьми. Если эльфы спорили у всех на виду, а не в закрытом на замок кабинете, разногласия у них серьёзные. Только в чем главное различие их желаний? Думая об этом, Цири приободрилась. Ей нравилось знать, что не все гладко между этими двумя. – Делят власть, вот что я тебе скажу, – продолжала женщина. – Эльфы, они ведь все такие. Дашь им всего-то один палец, оттяпают целую руку. – Ха, – фыркнула Цири, нахмурив брови. – Думаешь, они ссорятся потому, что оба хотят быть полноправными хозяевами этого местечка? – Конечно, – ответила женщина, всем своим видом показывая, что считает Цири несмышленой глупышкой из-за того, что ей приходится спрашивать об этом. – Зуб даю, спят и видят, как один подсидит другого и выкинет за ворота. Больше всего на свете эльфы ненавидят уступать кому-то свои права. Цири не сдержала радостного выдоха, тут же сделав вид, что ей всего-то не хватило воздуха. Варёное яйцо, мирно лежавшее на её тарелке, вдруг показалось более аппетитным, Ласточка ела, чувствуя, что силы снова наполняют её иссохшее тело. Надежда – удивительно сильный стимул для отчаявшейся души. Всего несколько мгновений назад больше всего на свете Цири мечтала тихо уйти во сне на тот свет, сейчас же ей хотелось жить, чтобы видеть, как рушится эльфийская империя, чтобы испортить фундамент их главного храма, вытащив из него всего несколько кирпичей. «Собачатся», – вновь подумала Ласточка, пытаясь понять, что именно ей следует сделать, чтобы конфликт дошел до кульминации, до начала открытой войны. Выбрать сторону? Цири попыталась вспомнить коменданта, которого не видела уже месяц, если не больше. Высокий, как и все эльфы, широкоплечий под своим красивым парадным мундиром, не слишком старый. Кажется, Эредин был моложе Аваллак’ха на пару лет, но по эльфам никогда не понять, сколько зим они прожили. Все, что Цири смогла вспомнить о нем – эльф был ласков с ней. Нет, не ласков, скорее… Добр. Он был добр, как богач бывает добр к смуглолицему дитю бедняка. Он может бросить ему жалкую монетку или кусок черствого хлеба, который все равно собирался выбросить поутру, но не взять в свой дом, чтобы вырастить в любви и заботе. Этого ведь достаточно, чтобы выбрать его? Эредин не испытывал к ней ни ненависти, ни желания, он едва ли замечал Цири в пестрой толпе плененных режимом людей. Это – лучшее положение в этом проклятом всеми богами местечке. Завтрак кончился, гудок велел приступать к работе, и Цири торопливо поплелась в сторону госпиталя. Если она хочет быть полезной, если хочет, чтобы власть попала в руки Эредина, следует помочь ему, позволить достичь вершины, сместив единственного своего конкурента, ведь так? Ласточка не улыбнулась, осознав, что ей нужно узнать все об экспериментах, проводимых Аваллак’хом. Больше нельзя скрываться от правды и уговаривать саму себя: «Все хорошо». – Осторожнее, – как всегда сдержанно произнес Карантир, когда Цири случайно впечаталась в его грудь. – Лучше смотри вперед, а не под ноги. – Простите, – на бегу бросила Ласточка, стараясь не поднимать взгляда. Она шла, не разбирая дороги, думая только об одном: о возможности, что открылась перед нею. Карантир, как и всегда, открывал двери кабинетов, раздавал распоряжения, командовал собравшимися под его крылом врачами. Юноша взглянул на Цири, и в его холодных светлых глазах не было и капли заинтересованности или обиды за то, что девчонка посмела врезаться в него. Лишь скука занимала молодого эльфа, и больше ничего. – Креван тебя искал, – только и сказал он, словно намеренно выговорив именно это имя, зная, что Ласточке нельзя использовать его в обращении. – Спускайся поживее, ему срочно нужна помощь медсестры. Он у себя, как обычно. «Но медсестер полно вокруг, почему бы не позвать их?», подумала, но не сказала Цири. Все они учились оказывать медицинскую помощь, ассистировать на операциях, учтиво расспрашивать пациентов о том, что действительно важно знать лечащему врачу… А Аваллак’х хотел видеть Цири, потому что ее фигурка, ее беспомощность нравилась ему больше других. По взгляду молодого эльфа понять было сложно, догадывается тот или нет. Карантир выглядел так, будто ему плевать на все, кроме практики, получаемой им в стенах этого здания. – Да, сэр, спасибо, – пролепетала Ласточка, отметив, что губы юноши растянулись в самодовольной улыбке. «Уроды», – подумала она. «Тщеславные уроды». Цири прошла мимо охраны, стараясь не смотреть на ненавистные ей бирюзовые стены первого этажа. Сегодня людей было меньше, меньше их стало уже пару дней назад. Аваллак’х говорил что-то о том, что помимо Тир-на-Лиа открылось еще несколько лагерей, и теперь узников сортировали еще до того, как распределить. Конечно, дорога выматывала, меняла положение многих, и требовалось вновь решать, кто был достоин остаться, а кому суждено было пополнить братские могилы. Цири всегда слушала его, мелко кивая, но мысли ее были далеко за пределами дребезжащего под напряжением забора. Лифт отвез ее вниз, и привычный запах хлорки ударил в нос, едва кабина миновала пролет последнего этажа. Цири знала, в каком кабинете ее ждет Аваллак’х, и сегодня ей было суждено идти к нему без привычной уже печали. Ласточка шагала быстро, боясь заглядывать в окошки кабинетов, чтобы не увидеть там уже знакомые ей детские лица, не увидеть, как мучают еще живых людей. Иногда она слышала их голоса сквозь толщу бетонных стен, иногда видела, как бездыханные тела укрывают тонкими, почти прозрачными простынями и на дребезжащих каталках вывозят прочь… Этого было достаточно. – Ты пришла, – улыбнулся Аваллак’х, когда дверь с робким скрипом отворилась. – Ох, – выдохнул он, взглянув на вошедшую. – Ты такая уставшая, солнышко. Должно быть, тебе не хватает сна. – Я… – «Я не сплю по ночам из-за тебя, из-за того, что ты приходишь ко мне ночью, чтобы взять, будто суку, из-за того, что вижу тебя в каждом своем сне», – Это приятная усталость, сэр. Цири не могла сказать то, о чем так часто теперь думала. Эльф улыбнулся, явно не ожидав такого объяснения. Дверь с лязгом закрылась за спиной узницы, и доктор подошел к ней, стараясь шагать плавно, чтобы не напугать несчастную. Будто дикого зверька. Цирилла не шелохнулась, понимая, что бежать ей все равно некуда. Она пыталась выдавить улыбку, но не могла. В конечном счете, и повиновения было достаточно. Когда эльф наклонился вперед, Цири закрыла глаза. Инстинктивно, поддавшись порыву. От него пахло спиртом: эльф дезинфицировал руки с его помощью. Холодные губы мужчины скользнули по ее лбу, оставляя на бледной коже влажный след поцелуя. Нежного, чуть более долгого, чем положено. – Хорошо, что ты освободилась так рано. Надень халат, – бесцветно бросил он, разворачиваясь спиною к Ласточке. – Сегодня много работы, и… – Сэр, я хотела спросить у вас кое-что, – подала голос Цирилла. – Ты сегодня необычайно говорлива, – улыбнулся эльф, вновь повернувшись к ней лицом. – Мне нравится, когда ты щебечешь и щебечешь, словно довольная пташка на ветке ольхи. Когда доктор шагнул к Ласточке снова, она не закрыла глаза, опасаясь касания. Цири заставила себя смотреть прямо, не отводя взгляда, точно пытаясь показать эльфу, как сильно она хочет узнать правду. Он заметит ее волнение, если юлить и изворачиваться, но все же… Аваллак’х положил свою теплую ладонь на ее щеку, слегка сжав пальцы. Цирилла смотрела в его холодные, будто мокрые от грусти глаза, не чувствуя той ненависти, что занимало ее сердце раньше. На мгновение его лицо показалось ей красивым, мягкие губы застыли в теплой улыбке, на щеках показались игривые юношеские ямочки, сохранившиеся точно с помощью магии… Но красивым он был всего на мгновение, ведь осознание пришло к узнице потом. Цири вспомнила, кого видит перед собою. Чудовище. – Я знаю, что вы – не просто доктор, – начала она тихо, не отводя взгляда. – Вы – настоящий исследователь. – Продолжай, – чуть сдержаннее улыбнулся эльф, продолжая гладить ее щеку. – Это интригующее начало, должен признать. – Но вы никогда не говорили мне о том, чем занимаетесь. Никогда, – она выпятила губу, словно обиженный ребенок, и пальцы Аваллак’ха дрогнули. – А ведь все вокруг знают об этом, сэр. – Если бы все знали об этом, Зираэль… – эльф не развил свою мысль. Цири знала, что попала в самую суть. Он, такой тщеславный и холодный с виду, мечтал о том дне, когда его гений признают все вокруг, когда она признает его, с восхищением разомкнет губы. Он ждал этого момента. Лампы дневного света жужжали над головами странной парочки, эльф молчал, подбирая слова. Его тёплая сейчас ладонь скользнула по щеке Ласточки вниз, пальцы прошлись по бледной шее, обжигая её. Цири чувствовала, как сердце её бьётся все быстрее. – Я знал, что когда-нибудь тебя это заинтересует. Ох, моя милая, моя умненькая Зираэль, – произнес он не ее имя. – Я разглядел в тебе это любопытство сразу же, как увидел. Ещё тогда, на площади. Холодок прошёлся по её позвоночнику вверх, но Цири смогла не вздрогнуть. Доктор испытывал её. Делая вид, что доволен вопросом, он наблюдал за реакцией, за ответом Ласточки на его похвалу, на откровение, что эльф смог себе позволить. И Цири понимала, как важно выдержать его взгляд сейчас, как важно ей было не показывать страха. – Вы показались мне очень... Очень величественным уже тогда, – Цирилла сделала вид, что подбирает слова только сейчас. – Будем надеяться, что таков я и есть в глазах других эльфов, – Аваллак'х поправил воротник её рубашки, отступая на шаг, чтобы оценить свою работу. – Я действительно занят исследованиями. – И каков их предмет? – спросила Цири, подавшись вперёд, словно любопытная студентка на лекции. – Весьма интересен. Репродуктивная функция человеческих самок и их фертильность, – коротко ответил эльф. Аваллак' х не кинулся в объяснения, желая увидеть замешательство в глазах своей собеседницы. Цири смутилась, впервые отводя взгляд. Над её ухом раздался тихий, приглушенный смешок, эльф умилялся её невежественности. Впрочем, он не мог быть ею расстроен. Выросшая на окраине большой страны, учащаяся в маленькой деревенской школе всего несколько классов, Цири и не могла знать многого. Аваллак' х свято верил, что женщине и не положено знать содержание больших книг, чем сборник рецептов. – Это о беременности, о родах, – сжалился он. – Знаешь, Цири, люди необычайно плодовиты, это и отличает их от нас. – Но эльфы разве не… – Эльфийки рожают все меньше и меньше, эта тенденция держится чуть больше, чем сотню лет, последствия ее ужасны. – Значит, эльфы вымирают? – почти виновато спросила Ласточка. – Ну что ты, – недовольно цокнул он, положив руку на плечо девушки. – Разве что вырождаются. Наши женщины рожают мало, непростительно мало, такие сейчас времена, – говорил мужчина, подталкивая Ласточки вперёд, к своему рабочему столу, освещенному новенькой лампой на узкой стальной ножке. – Наверное... Наверное, потому что не хотят растить детей в войну, и... – Это длится гораздо дольше, моя девочка, – снисходительно улыбнулся он. – Эльфки рожают мало, потому что жизни наши слишком продолжительны. Они все откладывают, откладывают материнство, пока не становится поздно. Но при чем тут человеческие самки? Цири сглотнула слюну, скопившуюся под языком. Она нервно переминалась с ноги на ногу, пытаясь понять, не обманывают ли ее. Глаза эльфа блестели удивительно ярко, пламя желания разгоралось в аквамариновых волнах чистейшего света, когда тот касался тела Ласточки, тела, спрятанного под одеждой. Цири хотела убежать, отвернуться, исчезнуть... Но призрачный голос детей, отданных этому монстру, заставил её остаться. – Я понимаю проблему, сэр, но все же человеческие женщины ведь не могут рожать эльфов, зачем они вам? – спросила Ласточка, потупив взор. Аваллак'х молчал недолго. Он рассмеялся, пальцы эльфа сжались сильнее, мужчина подвёл свою гостью к столу, сняв с полки одну из книг. Он продолжал смеяться, почти сардонически хохотать над её робким вопросом, листая исписанные чернильным пером страницы. Пальцы эльфа остановились, едва тот нашёл нужную. На развороте широких пожелтевших от времени листов виделся рисунок: обнажённая женщина, чей живот был разрезан так, что все органы можно было разглядеть собственными глазами. – Нет, пока что не могут, но все же... Смотри, – сказал он, указывая на отталкивающий рисунок. – Уверяю тебя, у эльфок и людей очень схожее строение. «Схожее строение» – запомнила Цири. «Но одних ты считаешь достойными жизни, других – нет», – подумала Ласточка, не решившись произнести вслух занявшие её разум мысли. Цири закусил губу, чувствуя, как ладонь эльфа по-хозяйски ложится на её талию. Может, в будущем она сможет к этому привыкнуть? – Человеческие самочки готовы к деторождению с тринадцати. В среднем, конечно, – учтиво добавил эльф, словно вспомнив о том, что первая кровь Ласточки пришла много позже. – Готовы с точки зрения биологии. И кто сказал, что они обязательно должны рожать своих детей? Задав последний вопрос, эльф улыбнулся, и Цири поспешила сделать вид, что не смотрит в его лицо только потому, что занята разглядыванием рисунка. Её мутило от увиденного, от безумных речей эльфа, от его касаний... Но Цири знала, что должна запомнить каждое слово, чтобы позже передать их тому, кого признала лучшим союзником. – Как... Кого же они тогда... – Этим я и намерен заняться, моё солнышко. Узнать, как исполнить волю моего народа. Хочешь, я расскажу тебе больше? – спросил эльф, увидев в её взгляде тлеющую во тьме искорку интереса. Цирилла кивнула, отчаянно желая сбежать и забыть. Казалось, страсть к ней угасла, и эльфа занял новый порыв, тщеславный и гордый: он желал показать, чего смог достичь и каким путем. Аваллак'х хотел показать ей, сколь важным делом он занят, трудясь на благо собственной расы, не отдельной нации, но каждого эльфа, живущего под лучами этого солнца. Доктор снова улыбнулся, губами дотронувшись до лба девушки. Цири пискнула едва слышно, когда мужчина потянул её за собой, прочь из комнаты. Халат так и остался лежать на столе, сегодня ей не придется подавать инструменты...