Труд делает свободным

Тогда.

Что есть настоящая вина? Как глубоко когти сожаления способны вонзиться в плоть человеческую, как туго затягивается ее шипастый корсет на талии, сколько боли можно из нее выжать? Цири всегда казалось, что она знает об этом чувстве достаточно. Еще будучи маленькой несмышленой девчушкой, оставленной на попечении у вечно занятого отца, она винила себя за то, что матери не стало. Будто тогда Цири могла что-то с этим сделать… Позже она сожалела о том, что молодого пса ее отца пристрелили пастухи. Тот загонял овец до смерти, неправильно расценив награду, которую даже не Ласточка вручила ему. Скоро она вновь будет думать в этом ключе. Думать, будто могла изменить хоть что-то в том мире, что стал ей домом сейчас. Мире, окруженном колючей проволокой, забором, подключенным к электрическому току, забором, что жужжал по обе стороны от кучи плотно прилегающих друг к другу бараков. Выходя на работу утром, Цири видела, что люди строят еще. Еще и еще… Ворота, с заботливо отлитыми в металле словами открывались, протяжно скрипя, в них въезжали груженые песком и бревнами грузовики. «Труд делает свободным». Так отчего же никто не потрудится смазать эти чертовы петли? Работники шептались в столовой по утрам, и этим утром Ласточка слышала, как кто-то говорил о психологической подоплеке, о насилии, которое оставляет след куда глубже, чем кровоточащая рана. – Это чтобы лишний раз напоминало о том, что нас все больше и больше. Скоро весь мир станет одним большим Тир-на-Лиа, – говорил старик-охранник. – Ветчина просто ужасна, – жаловался кто-то под скрип все тех же ворот. – Мой отец держал мясную лавку, и я-то уж знаю, что… – Мой отец держал бордель, но даже я могу отличить хорошую ветчину от плохой. Это невыносимо, – возмущалась женщина, сидевшая рядом с Цириллой. – Порции урезают, еда все хуже и хуже. – Сколько их еще прибудет? – спросила Цири тихо, поглядывая в запыленное окошко. – Пока каждому из нас не будет доставаться по четверти бутерброда, – возмутился один из канцелярских рабочих, завтракавший вместе с Ласточкой. – И чего их не могут перестрелять? Проклятые отродья… Возможно, и проклятые. Цири зачерпнула ложкой еще немного безвкусной рисовой каши, думая о том, что жизнь ее здесь – проклятье. Верно, слова лучше подходящего ей уже не найти. Покончив с завтраком, Ласточка ушла, чтобы вернуться на привычное рабочее место. С тех пор, как население лагеря увеличилось в два раза, кормить стали хуже, верно. Вместо двух яиц – одно, вместо белого хлеба – серый, на обед больше не давали и суп, и второе, лишь что-то одно. Аваллак’х появлялся в рабочем кабинете все реже и реже. Цири даже не могла уловить в воздухе привычный запах его одеколона. С тех пор, как он провел ей ту лекцию две недели назад, они виделись лишь три или четыре раза. На маленьком темном столе лежала стопка бумаг, которую врач оставлял здесь из вечера в вечер. Большинство новоприбывших еще не получили личные дела, не хватало рук, чтобы сшивать их. Цири втайне надеялась, что когда она подучит язык чуть лучше, ее заберут отсюда в отдел канцелярии, где никто не сможет найти ее среди величественных башен сложенных друг на друга личных дел. Затхлый запах пыльной бумаги бил в нос. Теперь Цири могла читать отдельные фразы, изучать характеристики, рассматривая незнакомые ей лица на фотографиях. Иногда ей казалось, что это лишь делает работу сложнее, хуже, но порыв тут же проходил. Совсем не обязательно, чтобы эти люди были мертвы, верно? Быть может… Быть может, они спаслись, нашли себе занятие за этим холодным забором? – Зираэль! Доктор никогда не стучал. Это – его кабинет, и формальность здесь не требуется. Аваллак’х распахнул дверь, толкнув ее так сильно, что круглая ручка царапнула стену. Цири вздрогнула, но промолчала. Она слишком привыкла молчать, чтобы открывать рот сейчас, в кротком испуге. Эльф поправил волосы, ладонью приглаживая их назад. Сегодня он выглядел не так величественно, скорее устало и рассеянно. Аваллак’х не улыбался, не изображал любезность. Цири поняла: у него плохое настроение. – Ты всегда здесь, отлично, – выдохнул он, протягивая руку вперед, точно просящий. – Ты нужна мне в операционной. – В операционной, сэр? – спросила Ласточка, непонимающе выгибая бровь. – Вы, наверное, ошиблись. – Нет, – улыбнулся мужчина. – Мои ошибки стоят куда дороже, чем замешательство хорошенькой девушки, – отрезал эльф чуть холоднее. – Медсестры заняты осмотром новоприбывших, и ты нужна мне сейчас на их замену. Идем. Он не спрашивал, просто звал за собой. Что оставалось? Цири боялась, что эльфа придется взять за руку, но Аваллак’х сжал протянутую им же ладонь. Нет, он никогда не покажет подчиненным свои пороки, они останутся здесь, за закрытой дверью. Цири уговорила себя не бояться так сильно. Он ничего с ней не сделает сейчас, только не под чужим взглядом. Ласточка вспорхнула с места, погасив жужжащую светом настольную лампу. Аваллак’х шел впереди нее, и взгляд девушки упирался в его широкую спину. Полы обычно белоснежного халата сейчас оказались испачканы. «Это кровь?» – спросила себя Цири, рассматривая бурое пятно, только ответ ей не понравился. «Он же не канцелярский клерк, он – врач, его халат и должен быть в крови, разве не так?» Барак, в котором доктор проводил большую часть дня, находился далеко. Много дальше, чем скрипучие ворота со зловещим призывом, адресованным не столько эльфам, сколько их пленникам. Доктор учтиво распахнул перед Ласточкой дверь, почти ласково, но совершенно неуместно подгоняя ее ладонью. Касание горячей кожи чувствовалось и сквозь ткань рубашки, мурашки плотно сбитой стайкой прошлись по плечам Цири, по спине, которой он касался. – Посетителей стало так много, – поделился эльф своими мыслями, проходя мимо ждущих в коридоре заключенных. – Врачи не справляются. «Посетителей», – про себя отметила Цири, стараясь поспевать за широким шагом мужчины на своих неудобных каблуках. Будь они посетителями, могли бы развернуться еще на подходе к Тир-на-Лиа и бежать. Только теперь-то всем известно, что в спину «посетителей» полетят пули, а в след им пустят раззадоренных гончих. – Откуда они все, сэр? – О, по-разному. В основном – с окраин, разумеется, но чистильщики медленно движутся к центру страны. Мы, Цири, собираемся позаботиться о каждом гражданине так, как он этого заслуживает, – улыбнулся эльф, подмигивая ей, точно заговорщик. Мурашки снова пробежали по плечам Ласточки, ей захотелось вскричать в протесте, захотелось помешать ему, только... Что она может? Пугливый внутренний голос тут же напомнил об отце, заточенном на передовой. Она не может помочь ни ему, ни другим «гражданам», ни себе самой, доктор мог делать все, чего пожелает его черное сердце. – Вы расскажете, чем мне предстоит заниматься, будучи медсестрой? – спросила Цири, желая перевести тему. – Да. Скорее всего, тебе придется записывать за мной в личное дело или подавать инструмент. Это несложно. Ты выучила все буквы, я могу диктовать по слогам, – улыбнулся доктор, будто потешаясь над ней. – Может, брать кровь на анализ. Ты же не боишься крови? – Нет, не боюсь, – ответила Ласточка, позволяя себе недовольно фыркнуть. – Женщине, боящейся вида крови, было бы тяжко жить. Аваллак’х улыбнулся, будто не заметив проявления дерзости. Цири продолжала идти за ним вглубь коридора. Деревянный пол поскрипывал: ему часто приходилось держать на себе чей-то вес. Стены вокруг были темно-бирюзовыми, как глаза главного врача лагеря, и Цири невольно задала самой себе вопрос: «Это – случайное совпадение?». В коридоре пахло потом и медикаментами, как обычно пахнет в переполненной больнице летом. Люди пугливо жались к стенам, видя белый халат доктора на идущем. Аваллак’х проходил мимо каждой двери, которую видел, и Цири чувствовала, как быстро бьется ее сердце в ожидании. Куда они идут? К лифту. Лифт ждал в конце коридора. Кованая железная клетка отделяла кабину от открытого пространства комнаты. Решетка скрипнула, отодвинувшись после нажатия кнопки и прибытия новенькой кабины, внутри которой горела белая лампа. Эльф вновь подтолкнул Цири вперед, словно заставляя ее подобраться к развернутой перед ней бездне. «-2» значила кнопка, выбранная Аваллак’хом для нажатия, лифт тронулся, и Цири пошатнулась от непривычки. – В твоей деревушке таких больших домов не было, да? Ни одного лифта? – губы доктора дрогнули в улыбке. – Нет, сэр, – честно созналась Ласточка. – Я не знала, что здесь есть здания, уходящие вниз так глубоко. – Чего здесь только нет, – глухо отозвался эльф, и голос его показался Цирилле уставшим. – И, поверь, далеко не все тебе захочется видеть. – А вам? – спросила Цири тихо. – Вам разве все здесь нравится? – Не могу судить об этом, но мне совершенно определенно нравится, когда ты не забываешься, Ласточка. Холодок пробежал по коже девушки, эльф шагнул ей навстречу. Вот он, его запах, так хорошо ей знакомый. Формалин, полынь, спирт, которым Аваллак’х дезинфицировал руки. «Ласточка»… Так ее звал только отец, отец, из-за которого Цири ввязалась в эту авантюру с притворством. Быть может, было бы куда лучше, стой она у станка и кашляй кровью. Сердце пропустило удар, девушка с сожалением осознала, что не может сделать вздоха. Кабина продолжала медленно опускать ее вниз. Цири хотела отвернуться, но эльф мягко сжал ее щеку. Лифт опустился, Ласточка и Лис проезжали глухую бетонную стену, отделявшую один этаж от другого. Бледные пальцы мужчины впились в кожу Цири, слабый писк сорвался с ее губ. Это не больно, но страх заставил ее издать звук. – Забавно. Как котенок, – холодно улыбнулся эльф, усиливая хватку. – Я слишком великодушен, тут моя слабость. Мне сложно обидеть тебя, – скучающе отметил он. – Но я такой один, к твоему сожалению. Цири, ты же понимаешь, что с другими так лучше не говорить? – Да, – пролепетала она, сдерживая желание сорвать его ладонь и откинуть прочь. – Больше ни с кем. Удовлетворившись ответом, эльф отпустил ее, вновь отступая на шаг. Интересно, кем он себя чувствовал? Иногда Цири казалось, что доктор представляет себя ее отцом, в иные моменты – мужем… Кабинка лифта остановилась напротив нижнего этажа, и решетка скрипнула, когда магнит ослабил хватку и приоткрылся. Цири юркнула в открывшийся проем, Аваллак’х двинулся за ней. Вокруг царила суета. Стены на этом этаже уже не были бирюзовыми, для них не выбрали краску, слепящую глаза. Серый бетон захватил пространство. Двери, прорезавшие стены по обе стороны от коридора, оказались металлическими, небольшое стеклянное окошко в каждой из них с обеих сторон защищали тонкие железные прутья. Здесь держат опасных зверей? Цири невольно поежилась, ее объял холод. Тогда Ласточка не могла понять, идет он изнутри или окружает ее снаружи, царит в этом мраке. Коридор здесь уже не пах потом немытых тел, страхом узников. В прохладном воздухе, взявшем Ласточку в кольцо собственных рук, царил запах хлорки. Сквозь некоторые из плотных железных дверей, поблескивающих в искусственном свете белых ламп, просачивались звуки. Хаос. Цири могла видеть в небольшие круглые окошки хаос, царящий в операционных. Эльфы толпились вокруг столов, наблюдая, переговариваясь, жестикулируя, и Цири не могла разглядеть, что же привлекло их внимание. Одна из дверей открылась, и Аваллак’х едва успел затормозить перед ней. Цири же, увлекшаяся заглядыванием в окошки, врезалась в его спину. – Доктор, прошу вас, вы нужны нам, чтобы зафиксировать результат! – Проект? – скучающе спросил эльф. – En’ca digne, – ответила она на старшей речи. Доктор вздохнул, но не отказал девушке, так бесцеремонно отвлекшей его. Аваллак’х вошел в светлое просторное помещение, в центре которого находилась больничная каталка. Юный эльф сделал шаг назад, позволяя вошедшему подойти ближе к импровизированному столу. Цири шмыгнула внутрь, чувствуя, что не может остаться за дверью одна, ее могут принять за обычную узницу. «А ты – необычная, ты – продажная трусиха, готовая целоваться с тем, кто тебя поработил, лишь бы протянуть на пару дней дольше», – прошелестело внутри что-то темное, что-то злое. – Мы не уверены, в чем ошибка, сэр, но просчет на лицо, – говорила девушка по-эльфийски, и Цири понимала не все. Следом она пролепетала что-то об огне и повреждении, и указала рукой на мужчину, лежавшего на столе. Человек, когда-то он явно был человеком. Несчастного приковали ремнями, связали его руки и ноги, оставив тело абсолютно голым. Цири смогла заметить, что узника оскопили, на теле его не осталось ни единого волоска, а ноги… Струпья на них походили на остатки ожога, сошедшего с кожи пару дней назад. Ожога, что огонь оставляет не на плоти, но на дереве: черного угля, продолжавшего тлеть в глубине столь хрупкого сосуда, прорезанного рыжими жилками пламени, продолжавшего пожирать материю секунда за секундой. – Он прошел сквозь портал? – спросил Аваллак’х у девушки, но Цири не была уверена в том, что перевела вопрос верно. Слов обеспокоенной докторки Цири разобрать не смогла, та говорила скомкано и быстро, описывая взрыв и нечто, что дословно переводилось как «демон» или «грязь». Она продолжала рассказывать о произошедшем, а узник, прикованный к «кровати», протяжно кричал. Звуки, нашедшее временное пристанище в его горле, не походили на те, что способен издать человек. Пленник кричал, будто раненный кит, слишком высоко, оглушающе-высоко. Доктор слушал внимательно, и лицо его сохраняло непроницаемое выражение. Аваллак’ха не пугали нечеловеческие страдания пациента, струпья на его ногах, само изменение структуры его ДНК. Доктор медленно, мучительно медленно достал из кобуры пистолет, чтобы приставить дуло к черепу пациента. Выстрел прогремел тише, чем кричал несчастный, раздираемый болью. Ошметки кости и мозга попали на рубашку Ласточки, на халаты двух докторов, стоявших впереди нее. Белоснежная ткань оказалась испорчена чужой плотью, уходящая жизнь будто нашла пристанище на ее одежде, и Цири не нашла в себе сил, чтобы закричать. Ее не рвало, ее не тошнило, только трясло. – Пробуйте снова, – холодно отрезал Аваллак’х, переходя на общую речь. – Завтра днем я жду ваш рапорт, Селина. Должна быть возможность миновать портал без последствий. Время смерти – два часа дня, – добавил эльф, даже не взглянув на часы. – Запишите, что умер от болевого шока, следующей возьмите женщину. Незнакомка не решилась перечить. Она и не взглянула на шокированную Цири, не перевела взгляд к девушке, что вошла в операционную в сопровождении эльфа в белом халате. Она не имела никакого значения. Люди, попадавшие сюда, больше не возвращались на поверхность, они не жили слишком долго и здесь. Запоминать эти лица, вереницу этих лиц… Бессмысленно. Змея не помнит мышей, которых поглотила, она помнит лишь, что не была сыта, поглощая их. Цири вытащили за руку, сама она не сообразила, что пора убираться. Запах крови заполнил ее ноздри, тошнота подкатывала к горлу. Ласточка продолжала смотреть на ошметки головы пленника, туда, где раньше было его лицо, обезображенное гримасой агонии. Цири дышала часто, дышала глубоко. Она видела прежде, как Аваллак’х стреляет в людей, точнее – в того бедного эльфа. Только так близко… Она впервые видела эту страшную смерть так близко, впервые видела нечто подобное. Что происходит с людьми в этом месте, зачем их пытают? «Может, их лечат? Может, они пытались найти лекарство от того, чем он был?» – уговаривала себя пленница. Аваллак’х бегло оглядел коридор, запирая дверь снова. Он сжал запястье Цири больнее, дернул ее за руку, словно пытаясь достучаться до ее разума. Цири подняла глаза к его лицу, к его бледному, непроницаемому лицу. На щеке эльфа блестели капли чужой крови, его тонкие губы растягивались обескровленной нитью, а в аквамариновых глазах лежало бесконечное разочарование. Его эксперимент провалился? Его исследование подошло к концу? – Я оказал ему услугу, – словно оправдываясь, словно пытаясь быть в ее глазах хоть капельку лучше, произнес эльф. – Он бы мучился дольше, он бы умирал медленно, он бы горел, Цири. – Я… Я не… Что это было? Что за мерзость происходит вокруг? – Жизнь – это мерзость, – ответил эльф, снова принося ей боль, смыкая пальцы сильнее. – Сама жизнь – это мерзость, человеческая жизнь – подарок благородного эльфа, позволившего этому жалкому созданию жить. Пришло время отработать долг, помочь в сотворении нового порядка, нового мира. Для всех нас, – говорил эльф тихо, воодушевленно, но тихо, точно безумец. – Не задавай лишних вопросов, продолжай быть послушной и хорошенькой, если не хочешь, чтобы следующим, чью голову я прострелю, был твой отец. На последних словах голос его изменился, стал тише, стал шипящим. Точно Аваллак’х действительно был змеей, а Цири – его добычей. Когда Ласточка кивнула, решив, что должна что-то ответить, эльф разжал пальцы, позволяя ей отойти на шаг назад. Доктор снова возобновил движение, он не оборачивался, чтобы удостовериться в том, что Цири идет следом. Аваллак’х знал, что запугал ее достаточно. Когда эльф выбрал дверь, коридор продолжал виться дальше. Цири видела впереди еще десятки, сотни комнат, пока коридор не поворачивал, делая круг. Без надписей, без номеров, порядок, понятный одним лишь врачам, несущим с собой боль и страдание. Сколько горящих изнутри людей держали за ними? Цири закусила губу, стараясь убедить себя в том, что не имеет отношения к творящейся здесь несправедливости. Она – такая же пленница, она не может ничего сделать. Цирилла плотнее сжала губы, собираясь войти. Она уже двинулась следом за Аваллак’хом, как остановилась, оторвав мысок от холодного пола. Ласточке показалось, будто она слышит, как в соседней комнатке ребенок обращается к медсестре, как он спрашивает что-то о возможной боли, делится страхами. Рука Ласточки не сжимала ручку двери, она позволила себе отвернуться от доктора, повернутого к нему спиной. Эльф молчал, не замечая ее капитуляции, а Цирилла воспользовалась моментом. Она снова проскользнула в коридор, холодный, гудящий тишиной, вновь озарившей его своим светом. Запах хлорки заполнял легкие, витал вокруг, окружая ее, впитываясь в одежду. Цири посмотрела в небольшое стеклянное окно, быстро и боязливо, опасаясь, что кто-то заметит. За дверью показалась такая же комнатка, такая же небольшая комнатка, как та, в которую шагнул Аваллак’х. Вокруг низкой хирургической каталки стояли трое эльфов, женщина протирала ваткой запястье… Девочки? Да, Цири видела, слышала маленькую девочку, испуганную и сбитую с толку девочку, сидевшую на каталке. Приглядевшись, дойдя до середины широкого коридора, Цири поняла: эту девочку она когда-то забирала из барака, эту девочку она отдала Аваллак’ху, ожидая, что тот отправит детей в безопасное место, в лучшее место, куда угодно, лишь бы не здесь. Сердце Цири забилось быстрее, намного быстрее, чем оно должно было биться. Цири почувствовала тяжесть в груди, будто что-то давило на нее, будто что-то скреблось под ребрами. Она должна была отправить детей в безопасное место, он обещал ей, что детей увозят дальше от войны… «Ты правда поверила ему тогда, правда? Лжешь. Ты знала, что так будет, знала, что эльфы просто избавятся от детей, что Аваллак’х – жестокосердный ублюдок. Знала, но не пожелала возразить, опасаясь за собственную шкуру», – шептал жестокий голос разума. «Ты отправила их на смерть, на страшную смерть, которой сама была достойна.» Позади раздался скрип выдвигаемого ящика, на небольшом столе, ждущем в середине комнаты, не было пациентов, но кого-то вели по коридору, и Аваллак’х готовил инструмент. Он стер с щеки остатки чужой крови, и только после заметил, что дверь осталась открытой. Цири вздрогнула, когда звуки затихли, когда эльф затих. Она заставила себя развернуться к нему лицом, чтобы встретить этот уставший от бесконечной рутины взгляд. – Все в порядке? – спросил эльф, выгибая бровь. – Ты кажешься такой бледной, Цири. Может, кусочек шоколада? – Да, – солгала Ласточка, кусая губу секунду спустя. – Ох, в смысле, нет, сэр, спасибо. Я в порядке, – лепетала она, изображая смущение. – Простите, я… Просто немного напугана. – О, мое нежное дитя, – улыбнулся Аваллак’х, выходя в коридор, чтобы привести Цири в кабинет, положив ладонь ей на талию. – Прости меня. Если бы не было необходимости, я бы никогда не заставил тебя видеть это. «Заставил», – запомнила Ласточка, вслушиваясь в стук пульса в висках. Заставил ее… Цири закусила губу, уговаривая себя молчать в ответ на столь нелепое замечание. Она прикрыла глаза, чувствуя, что пульс все не успокаивается, оглядываясь через плечо. Голова ребенка в соседней комнате опустилась вниз, врачи надевали маски, закрывавшие рты и носы… Они проводили операцию? – В другом мире, идеальном мире, Цири, тебе никогда не придется быть свидетельницей подобного, – продолжал эльф. – Все, что от тебя будет требоваться – сидеть дома в красивом платье, следить за детьми и, разумеется, вкусно готовить. Не счастье ли это? – Счастье, – ответила Ласточка, чувствуя, что ее тошнит. – Ох, – вздохнул Аваллак’х, замечая на ее белоснежной когда-то рубашке следы крови того… Человека? Существа? – Какая жалость. Полагаю, прачка справится с этим. А я, позволь, вручу тебе один из своих халатов. Это – очень интимно, верно? Носить халат мужчины, что тебе так нравится? «Больная тварь», – подумала Цирилла, но заставила себя улыбнуться, изображая смущения. Щеки ее оставались бледными, не могли покраснеть, но сердце стучало так часто и громко, что Цири казалось, будто эльф слышит его. Дверь осталась открытой, пока Аваллак’х искал в шкафу лишний халат, несколько медсестер ввезли в палату тело. Мертвое тело некогда красивой женщины.