Труд делает свободным

Сейчас.

Старый кот, измученный вечной гонкой за жизнью, сидел у дверей, лениво вылизывая грязную лапу. Его шершавый розовый язык, кое-где покрытый темно-коричневыми пятнами, двигался по рыжей шерсти, счищая уличную грязь. Несмотря на солидный возраст, кот продолжал следить за собой. Солнце грело его, но не обжигало: утро только-только перетекало в день. Заканчивая работу, кот лениво потянул длинные жадные лапы вперед, вперив в Ласточку недоверчивый взгляд. Цири нервно кусала губу, не решаясь войти уже несколько минут. Неудивительно, что животное отнеслось к ней с подозрением, она и сама начинала чувствовать себя некомфортно. Будто планировала что-то недоброе, собираясь с силами, будто шла на преступление, а не на сеанс. Когда Йеннифэр рассказала о подарке, припасенном для нее, Цири долго благодарила ее, прыгала от радости, пугая тихих соседей, сейчас же не могла собраться с силами. Наверное, это нездорово. Цирилла, как любая жертва несправедливости, страстно желала избавления, избавления, что ждало ее там, впереди, только… Только сделать решающий шаг, оставив страдания в прошлом – отчего-то было нелегко. Голоса эльфов шуршали в ее памяти, и самым громким был один, тот, что пугал ее по ночам. Комендант повторял из раза в раз: «Тебе никуда от меня не деться, Ласточка, тебе никогда не сбежать». Услышав его снова, Цири мотнула головой, заставив старого кота испуганно вздрогнуть. Он пережил войну, смог спастись от голодающих горожан, выловить притаившуюся в тени здания крысу или голодную птицу. Он выжил не потому, что доверял каждой хорошенькой прохожей, и Цири не злилась на ощерившееся животное, отошедшее на почтительное расстояние. – Цирилла Фэр? – спросил незнакомый Ласточке голос. «Фэр». Так она назвалась теперь, скрываясь от обидчиков, так она была записана в договоре на аренду, в купленных на границе документах, так ее, очевидно, представила Йеннифэр, оплачивая процедуру. Цири подняла взгляд, чтобы взглянуть на вопрошающую. Из широких металлических дверей, на которые Ласточка смотрела последние пятнадцать минут, вышла незнакомая Цирилле девушка, и по виду ей едва можно было дать двадцать пять лет. Высокая, худая, укрытая совершенно немодным черным платьем-мешком, она улыбнулась Цири. Светло-русые волосы незнакомки оказались коротко обрезанными, что не могло не удивить. Сейчас, когда война кончилась, женщины отчаянно пытались делать вид, что ничего и не было, никаких вшей, никаких проблем с гигиеной и уходом, что волосы их не страдали, не страдали ни кожа, ни зубы… И Цирилла подражала им. Незнакомка продолжала улыбаться, и Цири почувствовала себя еще более неловко в своем изящном голубом платье, выглаженном перед выходом. – Да, это я, – нервно заметила она. – Простите, я… – Ничего, – перебила ее незнакомка, порывисто поднимая вверх руку. – Не надо оправдываться, я не могу вас судить. Все, кто приходит к нам сейчас, подолгу стоят у двери и не могут войти без приглашения. То не удивляло. Девушка открыла дверь, придерживая ее для Ласточки, и Цири уже не могла отвертеться. Если она развернется сейчас и побежит домой, незнакомка запомнит ее сумасшедшей, не более. Вздохнув, Ласточка шагнула вперед, затем снова и снова, найдя себя лишь внутри незнакомого ей помещения. Темного, освещенного лишь скудным светом нескольких желтых ламп. На стенах виднелись изображения роз в обрамлении листьев, черепов, летучих мышей или крыс. Эскизы. Все вокруг занимали эскизы, обрамленные жирным черным контуром. Татуировки. Раньше это было не так популярно. Насколько Цири могла вспомнить, разукрашивать себя было принято лишь в маргинальном обществе, изображения служили ориентиром и предостережением… Теперь же все иначе. Ласточка нервно потерла запястье, сквозь тонкий рукав чувствуя, как цифры жгут ее кожу. Она смотрела на них перед сном, вспоминала, как жила под их гнетом, пыталась стереть под проточной водой, спрятать за шрамом. Йен видела, она – не слепая. Йеннифэр знала, какую боль Цирилле приносит клеймо, число, выведенное на ее белоснежной некогда коже. Провожатая плавно остановилась у одной из дверей, широко отворив ее перед Цири, и Ласточка поспешила войти. На двери переливающимся во мраке кармином была выведена роза. Кресло, стоявшее посередине комнаты, напоминало кресло в гинекологическом кабинете врача, в голове девушки тут же всплыли воспоминания, приносящие боль из далеких глубин прошлого. Она приходила в его докторский кабинет лишь несколько раз, отнести бумаги или... Нет, не в тот, на двери которого красовалась именная табличка с золочеными буквами, а за ней – шкафы, полные личных дел, нет. В тот кабинет, где так остро пахло формальдегидом, где на столе лежали лотки с пинцетами, многоразовыми шприцами и скальпелями, где серые стены не прикрывали ни плакатами о личной гигиене, ни картинами, ни шкафами, где царил мрак. Те стены были свидетелями вещей, неприемлемых для самой жизни, для света, олицетворявшего ее, и Цири знала, что тьма была лучшим прикрытием злодеяниям, ждущим здесь. – Присядьте, – тихо произнесла девушка, выводя Ласточку из транса касанием руки. – Не бойтесь, все позади. «Все позади». Цири кивнула, заставив себя улыбнуться. Эту фразу можно было услышать, едва выйдя на улицу теперь, включив радио и услышав, что кто-то дозвонился в студию. Люди говорили так друг другу, желая успокоить, и то помогало, заставляло идти вперед, как можно дальше от прошлого, как можно быстрее. Цирилла забралась в кресло нехотя, но шепот разума продолжал уговаривать ее, обещая, что после станет легче. Нужно лишь сделать это как можно скорее. – Итак, – начала девушка, вручая посетительнице журнал, полный уже готовых эскизов. – Полагаю, вы волнуетесь. – Да, и сильно. Меня привела сюда моя… – Ваша мама? – улыбнулась незнакомка осторожно. – Я ее помню, вы мало похожи, но что-то общее во взгляде есть. – Да. Моя мама, – солгала Цири, отчего-то почувствовав, что мысль эта греет ей душу. – Меня зовут Мистле, рада познакомиться, Цирилла. Вы можете выбрать любой эскиз, и я закрашу вашу… Закрашу это, – она говорила осторожно, не в первый раз сталкиваясь с подобными клиентами. – Люди обычно закрашивают номера в тон кожи, знаете, только выходит не так натурально. Их можно разглядеть, если присмотреться. Черную краску тяжело перекрыть бежевой или желтоватой. «В тон кожи», – подумала Ласточка, засучив рукав. 316491. Она в очередной раз скривилась, бросив знак на чернеющие символы, контуры которых лишь слегка размылись под гнетом времени и ее стараний. В памяти вновь возник образ папки, хранившей в себе ее личное дело. Этот номер чернел на разлагающейся обложке. Только-только покинув лагерь, Цири пыталась избавиться от цифр, царапая кожу острым осколком стекла, только ничего не выходило. Нужно было нажать сильнее, но здесь, на запястье… Цири видела плакаты в кабине Аваллак’ха, она знала, что может задеть вену и навредить себе. Духу не хватало. Она пережила тот ад не за тем, чтобы умереть сейчас. – А что нравится вам? – спросила Цири, заставляя себя говорить. – Мне? – удивилась Мистле, выгибая бровь. Ее будто никогда об этом не спрашивали. – Я думаю, что мне нравятся розы, – девушка засучила рукав, показывая Цирилле карминово-красные цветы, распустившиеся на ее бледной коже. – Они много значат для меня. Это претенциозно, но я считаю, что татуировки должны иметь для носителя какое-то значение, быть чуть больше, чем рисунком. Эти цифры и были гораздо большим, чем набором символов. Цири закусила губу, стараясь забыть о том, как получила их, где получила, через что с ними прошла. «Это – только цифры, только цифры и ничего больше, они не определяют тебя, они не означают, что ты навеки заперта в той камере, они даже не будут с тобой всю жизнь». Если выбирать что-то большее, что это будет? Цири пыталась вспомнить все, что имело для нее значение. Прошлую жизнь, еще до войны, до того, как отца забрали на фронт, до того, как ее выкрали из дома, и припомнить оказалось трудно. То время будто окутала дымка тумана, покрыла собой каждое приятное воспоминание, превратив его в сон, в далекую мечту. Цирилла уже не могла вспомнить, как выглядел ее отец, она помнила только черно-белую фотографию с вручную подкрашенными на ней щеками пунцово-розового цвета, помнила, что он любил носить рубашки из плотной фланели, что от него всегда пахло табаком. До чего же несправедливым казалось то, что два других лица она помнила в мельчайших подробностях, как бы ни пыталась забыть их. Цири плотнее сжала губы, на мгновение бросив взгляд на рисунки в журнале. Черепа, пауки, лилии с длинными безжизненными лепестками… Она хочет другого. – Вы сможете изобразить на мне ласточку? – спросила она, чувствуя, что смущается, смотря на девушку. – Ласточку? – улыбнулась Мистле, показав ровный ряд белоснежных зубов. – Необычно, но да. Да, я смогу. Только, боюсь, вам придется вернуться завтра, чтобы я подготовила несколько эскизов на выбор. – Ох, а сколько это будет стоить? – спросила Цири, решив, что лишних сбережений у нее нет. – Входит в стоимость, – отмахнулась Мистле, вновь улыбнувшись. – Ваша мама оплатила все, можете быть спокойны. Я… Знаете, мне редко выпадает шанс подготовить что-то необычное. – Зато у нас есть работа, да? – почти виновато спросила Цири, решив, что девушке требуется ободрение. – Верно, – подтвердила она. – Вам будет удобно навестить меня завтра в то же время? Думаю, я успею набросать пару штук. Цири кивнула, слезая с кресла, и старое кожаное сиденье скрипнуло ей вслед. Девушка замолчала, Цири тоже, в холле слышались робкие шаги. Бывший узник, собрат по несчастью, пришел сюда, чтобы спрятать следы собственного заточения, клиенты, подобные Ласточке, ходили именно так, будто опасаясь, что в скором будущем их накажут за то, что те пытаются сбросить остатки оков. Они шаркали, оглядывались, тряслись, взглядом ища углы. Их наказывали за неосторожно высказанные мысли, за мечты об освобождении, в конечном итоге – за косые взгляды. Выходя на свободу, люди частенько забывали о том, какой жизнь была до того момента, как на шеях их затянулись ошейники, они не могли прийти в норму. Цири и сама не так давно поняла, что вольна вновь делать выбор самостоятельно, что никто не избавит Ласточку от страхов, кроме нее самой. Скупо попрощавшись с Мистле, спешащей опустить голову над блокнотом, Цири вышла на улицу вновь. Кота уже не было, тот ушел, забрав с собой и солнце, на смену пришли лишь тяжелые облака. Серые здания толпились вокруг, и небо продолжало темнеть. Облака медленно наливались свинцом, грозясь опуститься на землю холодным весенним ливнем, и Цири с сожалением поняла, что оставила зонт дома у двери, понадеявшись на ясное утро. Она забежала в издательство еще вчера, сдав два больших перевода и получив за них гонорар, следующую работу пришлют только во вторник, через четыре дня. Нужно будет занять себя чем-то… Подработкой? Или, быть может, она могла бы потратить свободное время на рисование или чтение? Не так давно в городе открылась библиотека, но когда Цири пришла туда с надеждой захватить с собой несколько книг, корочек для читательских билетов не осталось, таким был ажиотаж. Цири шла домой быстро. Попасть под дождь ей не хотелось, попав под дождь – можно простыть и слечь, а с поставкой лекарства сейчас непросто. Город закрыт, груженые продуктами и медикаментами фуры проходят таможню медленно, да и врачи слишком заняты, чтобы прибегать к каждому чахоточному. Низкие каблуки ее полусапожек цокали по асфальту. Людей на улице, как всегда в это время дня, было мало, лишь она и несколько случайных прохожих. Цири куталась в черный плащ, наброшенный на плечи. Удивительно, а утром она боялась, что днем плащ придется нести в руках. Тучи темнели, и Цирилла продолжала спешить. Со стороны город казался мертвым, но какой из городов ее страны сейчас не кажется пустым? Большая часть населения погибла в войне, кто-то бежал прочь, и Цири не может судить дезертиров. Она и сама ушла от проблем, едва появился шанс. В холодной тишине пустой улицы слышались не только ее шаги. Цири, так долго прятавшаяся в тенях, так далеко ушедшая на Север, к границе, научилась различать шорохи в тиши. Она слышала, как, вторя ее громкому теперь топоту, некто идет за ней след в след. Шаг за шагом, шаг за шагом, пытаясь нагнать, сократить расстояние… Можно ли обернуться, чтобы проверить? Уровень преступности упал, все, что умели вернувшиеся с фронта мужчины – служить, и ряды полиции оставались переполненными, органы следили за порядком. И все же… Цири слышала, как кто-то дышит ей в спину. «Это просто из-за дождя, из-за дождя, ничего больше, люди спешат найти укрытие, прямо как ты», – успокаивало ее подсознание. Только что-то не сходилось, что-то отчаянно билось внутри нее, кричало, плакало. Она повернула, и преследователь повернул, она повернула снова, все повторилось. Пульс стучал в висках, и девушке казалось, будто она вновь слышит чей-то голос внутри своей черепной коробки. Ласточка закусила губу, заставляя себя прибавить темп. Проклятые узкие колготки обтягивали ноги и бедра, и слишком широкий шаг мог уничтожить их, только что с того. Цирилла продолжала идти быстро, почти бежать, пытаясь оторваться от преследователя, нагонявшего ее темп. Поворачивая за угол, ждавший всего в нескольких метрах от ее дома, Цири позволила себе на секунду повернуть лицо к свету, разглядеть шедшего за ней. Мужчина, высокий мужчина, фигуру которого укрывал плотный черный плащ. Его ботинки были чисты и натерты воском, низко сдвинутый берет не позволял разглядеть ни лицо, ни форму ушей, но что-то подсказывало Ласточке, что она знает, кто перед ней. Жаль, Цири не успела повернуться обратно, чтобы вписаться в поворот без последствий. Вместо открытого пространства ее встретила стена, стена, но из плоти и крови. Цири врезалась в мужскую грудь, тут же уловив терпкий кожаный запах чужих духов. «Нет, нет, нет», – шепнуло нутро, страх зашевелился под побледневшей кожей. Нет, только не снова, только не снова, нет. Они никогда не отнимут у нее свободу, они не могут, они не должны поймать ее… – Ох, простите, мисс Фэр, – извинилась «грудь», когда Цири отшатнулась, выставив перед собой руки. – Простите, я так погряз в своих мыслях, что смел не заметить вас. Цири открыла глаза. Нет. Нет, перед ней был не Эредин, чей смех все еще звучал в ее ушах, не Аваллак’х, близость которого когда-то пугала, заставляло ее скручиваться в болезненном спазме, нет. Ее красивый сосед, так недавно заселивший квартиру снизу, виновато опустил глаза к ее испачканным полусапожкам. Неловко, ведь его ботинки блестели чистотой. – Ничего, – отозвалась она хрипло. – Ничего, это вы меня простите. Я… Я боялась попасть под дождь и хотела скорее добраться до дома. – Его и правда обещали сегодня, – отозвался мужчина, поднимая глаза к небу. – И, думаю, обещаниям суждено претвориться в жизнь. Хорошо, что я взял зонт, – Кагыр, словно пытаясь подтвердить свои слова, продемонстрировал Ласточке зонтик, припрятанный за его портфелем. Рукоять его была выполнена в виде расправившей крылья птицы. – Быть может, я могу проводить вас до дома? – Если вам будет угодно, – робко ответила Ласточка. – И если вы не против поделиться зонтом при случае. Она избегала мужчин, избегала их общества с тех самых пор, как впервые «испытала» его. Цири слишком хорошо помнила все, что делали с ней эльфы. С тех пор она мылась сотни раз, но все еще чувствовала себя грязной, оскверненной, проклятой. Цирилле казалось, что каждый из них способен желать подобного, каждый из мужчин может поступить с ней схожим образом, каждый хочет. Но сейчас… Кто-то шел за ней по улице, по темному переулку, кто-то преследовал ее, и Цири не могла знать точно, с какой целью. У нее не было с собой оружия, остро заточенный нож остался дома, он лежал под ее подушкой, как и всегда. «Непозволительная опрометчивость», – напомнило подсознание, но Цири велела ему замолчать. Теперь с этим ничего не сделать, а для сожалений момент не самый подходящий. – Я… Честно говоря, сэр, я не планировала сейчас идти домой, – ответила она робко, вспоминая все, что о мужчинах рассказывала Йен. – Я думала дойти до библиотеки или любого другого места, чтобы занять себя хоть чем-то. Боюсь, сегодня я могу позволить себе капельку праздности. «Прикинься глупышкой, попавшей в беду. Дай им шанс побыть рыцарями, Цири, а потом наслаждайся», – говорила хозяйка ее квартиры. Кагыр, к ее удивлению, улыбнулся. Улыбнулся так, словно слова Ласточки имели для него хоть какое-то значение, словно он был рад этому открытию, ее вниманию. Цири робко улыбнулась, чувствуя укол вины за то, что пользуется расположением соседа, но страх тут же напомнил о себе ласковым шепотом. Кагыр потратит лишний час, с ним ничего не случится, Цири же получит тень защиты. Лучше она будет лицемерной, чем пойманной, верно? – Признаться, я никуда не спешу, – ответил Кагыр, улыбнувшись девушке в ответ. – Быть может, вы составите мне компанию за чашечкой кофе? Кофеен в городе было не так много, но все они находились в самом центре, там, где народ мог видеть то, что пряталась за стеклянной витриной. Цири бегло взглянула на наручные часы, посчитав, что Йен явится лишь через три с половиной часа, и до этого времени Цири не могла рискнуть остаться в одиночестве. Она выпьет кофе с Кагыром, выпьет с ним кофе и ничего больше, она выпьет кофе и подождет Йен, выслушав увлекательный рассказ о том, как прыткий юноша попал в это забытое всеми богами местечко. Кроме того, в кафе она была лишь два раза. С названной матерью. – Это было бы чудесно, – ответила Цири, отчего-то почувствовав, как щеки ее объял пунцовый румянец. – Я буду рад узнать о вас побольше, мисс. Признаться честно, я частенько думал зайти к вам и узнать, где же в этом городе притаился театр. – Театр? – удивилась Ласточка. – Театр. Вы ведь работаете балериной или актрисой, верно? Актриса? Да, когда-то давно ей приходилось изображать из себя послушную собачонку, лишь бы протянуть еще один день. Цири рассмеялась глупому комплименту, но страх не уходил. Сердце продолжало гулко биться в груди, и к волнующему ожиданию примешалось сожаление. Цири давно не приходилось флиртовать, у нее не было никакого желания и теперь, но она готова была поступиться принципами ради выживания. Она бежала от смерти так долго не для того, чтобы вновь угодить в ее плен и застрять между жизнью и вечным забвением, там, где нет света. – Ох, мисс… Позади Ласточки послышался глубокий вдох, глубокий и рваный. Владелец голоса запыхался, он жадно глотал воздух, пытаясь наполнить пустые легкие. Цири обернулась, обернулась порывисто, она ждала худшего, ждала страшного… Только встретила жалкую картину. Мужчина, чей возраст приближался к седьмому десятку, упер ладони в колени. Он отчаянно молодился, прикупив самый дорогой из костюмов, прятал яркую седину за черной шляпой, надвинутой на морщинистое лицо. «Охотник?», – спросила себя Ласточка, пытаясь разглядеть его уши. Когда-то давно, когда партия Aen Elle еще набирала силу, по городам и селам бродила «Дикая Охота», разыскивая под навесами крыш предателей крови, круглоухих, позор нации. Позже отряды охотников переквалифицировали, их отдали на другую службу – службу цепных псов для высокопоставленных чинов. Бывшие предатели и трусы получили «привилегию» выслеживать и доставлять в заявленный пункт живую добычу – неугодных режиму эльфов и людей. – Вам докучает этот человек? – спросил Кагыр, выгибая бровь. – Докучает? Да я гнался за вами так долго! – негодовал мужчина, продолжая выравнивать дыхание. – Вы не взяли телефон у Мистле. Она, – он делал глубокие вздохи между словами. – Она просила передать, чтобы вы позвонили, прежде чем вернуться завтра. Может, не все будет готово. Цири опешила, вперив в незнакомца испуганный взгляд. Мужчина протянул ей кусок бумажки, на котором тонкими линиями был выцарапан номер единственного в городе тату-салона. Ласточка приняла «дар» дрожащей рукой, сжимая его взмокшими от волнения пальцами. Старик кивнул, поправляя пиджак. Он надвинул козырек шляпы чуть ниже, поклонившись даме, а после ушел, оставив Цириллу в раздумьях. «У тебя паранойя», – обвиняло ее сознание. «Ты – ненормальная, чокнутая, тебе не побег нужен, а таблетки. Эредин знал об этом. Он всегда будет преследовать тебя потому, что живет в твоей же голове, он знал, потому говорил с тобой в том тоне», – шептали злые мысли. Цирилла закусила губу, и ее изумрудно-зеленые глаза вмиг будто стали темнее. Мрак поселился в них, осел у зрачков, заполняя собой радужки. Кагыр кашлянул, прежде, чем робко коснуться руки своей спутницы. – Мисс Фэр, боюсь, нам нужно поспешить. Дождь вот-вот начнется. Я был бы рад встретить его под одним зонтом с вами, но, боюсь, вы можете счесть это неловким. И верно. Цири не оборачивалась обратно, просто кивнула в пустоту улицы, продолжая смотреть удалявшемуся мужчине в спину. Преследователь хотел передать ей телефон татуировщицы, ничего больше… Быть может, правильнее было бы извиниться перед Кагыром, сославшись на плохое самочувствие, а после уйти в тишину собственного жилища? Быть может, только Цири, к своему негодованию, вдруг поняла, что не хочет отказываться от его общества. Она пряталась во мраке так долго, что свет обжигал, но продолжал манить. В конце концов, заводить новые знакомства всегда приятно. Пусть он назовет ее балериной еще раз.