Труд делает свободным

Тогда.

Цири спала плохо, ворочалась на узкой скрипучей кровати, пытаясь устроиться. Всю ночь ей снился один и тот же кошмар. Даже если Ласточка просыпалась с криком, чтобы вновь провалиться в сон, сюжет его продолжался ровно на том моменте, где в прошлый раз кончился. В мире, что должен приносить за собой отдых и покой, ее ждал лишь голод аквамариновых глаз, жадные руки, тянущиеся за ней вдоль по темному коридору, конца которому не видно. Как бы Цири ни бежала от них, в глубине души девушка понимала: ее все равно поймают. Проснувшись окончательно, Ласточка села на кровати, вперив взгляд в небольшие настенные часы. До подъема час, но спать ей больше не хотелось. Жаль, здесь нет окна, даже маленькой грязной форточки, сквозь которую было бы видно край серого неба и островок колючей проволоки. Что-то кроме глухой бетонной стены, хоть что-то кроме. Цири смотрела в потолок, чувствуя, что живот ее вновь пронзило болью. Странной болью, той, что раньше она не чувствовала. Конечно, дома она питалась куда хуже: военное время, пайки гражданских урезали, как могли, но ведь здесь… Он мог болеть от непривычки? От того, что не может переварить настоящее мясо, а не тушенку, смешанную с опилками. Когда в дверь постучали, Цири была уже одета, оставалось только прицепить чулки к поясу. Раньше у Ласточки не было капроновых чулок, здесь же одна из работниц столовой объяснила ей, что с голыми ногами ходить неприлично, даже если на улице царит летняя жара. Ей не нужно было разъяснять остальное, прослыть неприличной девушке хотелось меньше всего. Услышав стук, девушка встрепенулась, заставила себя выпрямиться, перестать жевать нижнюю губу и убрать руку с живота, продолжавшего тянуть болью. – Могу я? – услышала она знакомый докторский голос. – Да, секунду, – поспешила ответить Ласточка. Но ждать секунду – слишком долго, когда времени в обрез. Девушка услышала, как в замочной скважине поворачивается ключ. Ключ от ее комнаты, принадлежащий «доброму» доктору. Страх распахнул крылья внутри хозяйки помещеньица, скребся по ребрам, вонзая клыки в самые кости. Цирилла вздрогнула, ощущая себя домашним зверьком. Ей бросили подачку – собственное пространство, маленькую темную комнатку без окна и приличной мебели… Но, оказалось, это – только больничная палата, в которую могут ворваться в любой момент. – Отлично, ты почти готова, – невозмутимо заявил доктор, застав Цириллу, натягивающей чулки вверх, к поясу, заключившему талию в кольцо ткани. – Сегодня мне нужна будет твоя помощь, – поспешил тот добавить, встретив испуганный взгляд зеленых глаз. – В чем она заключается, сэр? – чувствуя волнение, спросила Ласточка. Она может помочь… Ему? Цири сцепила зубы плотнее, с облегчением замечая за плечом Аваллак’ха офицеров. Они не были наедине – это уже хорошо, верно? Это значило бы, что она почти в безопасности здесь. В большей безопасности, чем за плотно захлопнутой дверью его холодного кабинета, вдали от чужих глаз, от рук, что могли бы его оттащить. – О, Цири, – сказал он, будто умиляясь ее вопросу. – Это – благое дело, тебе должно понравиться в этом участвовать. Ты же, несомненно, знаешь, что страна охвачена войной, и близ больших городов небезопасно. Даже здесь, – он обвел ее скромную обитель изучающим взглядом. Ласточка лучше него знала, насколько ей здесь небезопасно, за этим забором, вблизи этого эльфа. Девушка кивнула, плотнее сжав губы, и доктора удовлетворил ее ответ. Платиновые волосы Аваллак’ха в тусклом свете желтой лампы казались седыми, на лице особенно четко виднелись морщинки, дающие понять, что эльф уже давно не юн. Но насколько? Цири могла только предполагать, какая разница годов отделяет даты их рождения. – Мы стараемся обезопасить население, но если увозить всех, некому будет воевать и работать за станками, обеспечивая тылы, – говорил он, заставляя Ласточку вздрагивать под тяжестью лживых слов. – Руководство хочет укрыть самых уязвимых. – Инвалидов? – спросила Ласточка тихо. – Детей, – опроверг ее предположение эльф. «На инвалидов нечего тратить время» – сказала его ухмылка. Цири выгнула бровь, заглядывая в его аквамариновые глаза, будто ища в них подвох, усмешку. Доктор не казался шутящим или насмехающимся теперь. Цири поспешила покинуть комнату, и эльф вышел за ней следом. Офицеры не сказали ни слова, молча переглянувшись, когда Ласточка заперла дверь перед уходом. Неуверенность чувствовалась в ее походке, страх сквозил во взгляде, только Цири все равно шла. Быть может, она сделает сегодня что-то действительно полезное. – Поскольку девочек больше, да те и важнее для поддержание уровня рождаемости, сначала мы обеспечим их безопасность, – говорил доктор, будто ей требовалось пояснение. – Не хочу, чтобы ты считала меня чудовищем, но все же скажу, Цири, что в первой партии из двенадцати девочек должны быть исключительно здоровые особи. – Особи, – повторила она вслух, тут же прикрывая рот ладонью, опасаясь, что ее неправильно воспримут. – Да, это – верный термин, и прости, если тебя это обижает, – ухмыльнулся эльф. – Ты выспалась? Ласточка кивнула, не желая отвечать. Она не хотела вспоминать вчерашний день, еще чувствуя вкус чужих губ на своих собственных. Аваллак’х шел впереди, Цири семенила следом, офицеры же шагали чуть позади странной парочки, словно давая им пространство для разговора. Почему же эльф учтиво молчал, перебирая в руках личные дела? – Сэр, – начала Цири тихо, пока гравий шуршал под ее ногами. – Чем я могу вам помочь в этом деле? – Ты жила с ними в бараке, том, из которого мы собираемся взять трех девочек, – ответил Аваллак’х, готовый к вопросу. – Знаешь, Цири, матери не очень охотно расстаются с детьми, даже если знают, что те уедут в безопасную зону. – Они… Я думаю, что они просто не склонны вам доверять, – ответила Ласточка. – Верно, – подтвердил эльф. – Но они склонны доверять друг другу, и тебе нужно будет убедить их в том, что все хорошо. Тебе доверятся охотнее, чем мне, а я бы страшно хотел избежать сцен и истерик. – Тогда не стоило ставить их в эти условия, – почти огрызнулась она. – Твоя задача – не отчитывать меня, Ласточка, а помочь. Доказать, что мы не сделаем их бедным маленьким девочкам ничего плохого. Но Цири не знала, как убедить в этом людей, похищенных из собственных домов и запертых здесь, чтобы трудится на благо общества, считавшего их врагами. Ласточка закусила губу, не рискнув противиться. Одинаковые бараки мелькали по обе стороны от них, люди в них только-только просыпались, кто-то уже выходил на свет. Заключенные бросали в сторону странной четверки любопытные взгляды, но доктору до них не было никакого дела, офицеров же Цири не могла видеть, не хотела оборачиваться к ним. Эльф остановился у знакомого девушке барака, теперь Ласточка могла прочитать номер: шестьдесят три. Подумать только, помимо этого хилого здания, здесь, за этим колючим забором, остаются еще шестьдесят, шестьдесят или больше. Женщины только-только вставали с коек, и Цири заметила, что в толпе видит новые лица. Теперь узницы спали по двое, ютясь на узких кроватях в неизвестных позах, тех, что Цири и не могла себе представить. Все, что у нее было – маленькая комнатка, ключ от которой имелся и у ее доброго доктора, но ведь это лучше, чем спать на соломенном матрасе, прижимаясь к чужому человеку? – Построиться! – выкрикнул эльф, шедший за Ласточкой следом, и та вздрогнула от неожиданности. – Тише, тише, – улыбнулся ее испугу Аваллак’х. – Когда я с тобой, Цири, можешь не переживать о том, что кто-то тебя обидит. «Кроме меня самого», – подумала Цири, но не услышала в продолжение. Некоторые из женщин узнали ее, с любопытством посматривая на новый наряд Ласточки. Смущение кольнуло под ребра, но она лишь отвела глаза, встретившись с чужим взглядом. Каждый выживает как может, ведь так? Цири уверяла себя, что делает это только ради отца, томящегося на фронте. Только ради отца, ничего больше… – Дамы… – начал Аваллак’х, и его голос снова стал мягким, чуть заискивающим, будто доктор обращался к толпе детей. – Боюсь, что сегодня я принес вам неприятные вести. Война продолжается, на город совершаются атаки. Боюсь, скоро обнаружат и наш скромный лагерь, и тогда воздушной атаки не избежать и нам. Женщины не начали переговариваться, шептаться, шелестеть языками, вываливая друг другу опасения. За тот неполный месяц, что они провели здесь, каждая из присутствующих усвоила урок: рот можно открывать лишь тогда, когда прозвучало позволение. Цири закусила губу, понимая, и сама хотела бы сейчас молчать. Молчать или просто не видеть. – Народ Ольх крайне сожалеет об этом и делает все возможное, чтобы поскорее принести нам мир, но… – эльф остановился, позволяя себе самодовольную улыбку, улыбку победителя. – Пока мира нет, мы бы хотели увести детей как можно дальше от боевых действий. – Детей? – задала вопрос уже знакомая Цири женщина. Та самая, прибывшая в Тир-на-Лиа с маленькой дочерью, прижимавшейся к ее груди. Щеки женщины осунулись, плечи опустились, и Ласточка уже не могла представить, как на ее голове будет сидеть та розовая шляпка с ярким пером. Из зажиточной мещанки она превратилась в осунувшуюся, уничтоженную войной крестьянскую женщину, вынужденную трудиться не в поле, но у станка. Цири вспомнила, что дочку ее зовут Мариэллой, что девочка все еще верила в то, что когда-нибудь их заберут отсюда, их спасут, что жизнь вернется в прежнее русло. Ласточка поймала себя на зависти ее оптимизму. – Это для их же блага, – подтвердила Ласточка без позволения. Она шагнула вперед, и заключенные, будто осмелев, повернули к ней головы. Если Цирилле позволено говорить, значит ли это, что им в последствии будет можно? В бараке остро пахло потом и соломой. Чей-то живот жалобно заурчал, но никто не улыбнулся. Чувство голода отражалось в их взглядах, в глазах, под которыми залегли тени истощения. Цири поежилась, понимая, что и сама хочет есть, ведь пропустила вчерашний обед и ужин. Только может ли ее голод сравниться с их голодом? – Какого блага? – с грустным смешком спросила одна из женщин. – Их? – добавила та чуть тише, позволив себе осторожный кивок в сторону своих же пленителей. – Детей увезут подальше от города, в другой лагерь, – игнорируя вопрос ответила девушка. – На них не сбросят бомбу, у них… У них будет шанс выжить, – сказала Ласточка тихо. Доктор не оборачивался к ней, но Цири чувствовала, что он доволен. Эльф молчал, молчали офицеры и пленники, и в тишине слышалось лишь мерное шуршание гравия: узники покидали свои бараки, чтобы отправиться на завтрак. Детей в помещении прибавилось с тех пор, как Ласточка покинула его несколько недель назад. Некоторых знакомых не было видно, эльфку, чей сын теперь покоится в этих землях, взгляд Ласточки не нашел. «Они не верят им», – подумала Цири, глядя на женщин. «Мне», – ответило что-то в самой глубине ее души. Они не верят ни единому их слову, только что толку? Пусть люди ненавидели эльфов, пусть их винили в том, что творится теперь… Никто не посмеет возразить ни единому слову. Эльф привел ее сюда, чтобы избежать излившей эмоциональности своих «подопечных», только зачем? Да, их больше, но оружие на стороне победителя, голод пленников, их изможденность, затравленность – все сыграет в их пользу. – Вы, что хотите… Хотите, чтобы наши дети… – Мы хотим увезти их отсюда подальше, мадам, – с улыбкой ответил эльф, вновь переключая на себя все внимание. – Ваших детей осмотрят врачи, после солдаты посадят их на поезд и увезут как можно дальше от войны. – Но я… Не могу отпустить мою девочку одну, – робко возразила знакомая Цирилле женщина. Ее большие, чуть навыкат глаза подернулись пеленой слез, и офицеры, остановившиеся за спиной Цириллы, готовились взяться за оружие. Оружие против материнской любви, материнского гнева, страха. Ласточка шагнула вперед, будто намереваясь обнять несчастную, и из толпы к ней шагнула Мариэлла. Маленькая, худенькая, осунувшаяся… Ярко-голубые вены еще четче проступили под ее белой, будто бумажной кожей. Она изменилась. Из здорового и счастливого с первого взгляда ребенка Мариэлла превратилась в юную сироту: недоедающую, грязную, дрожащую. Ее темные волосы оказались обрезаны коротко, словно у мальчишки. Должно быть, так с ними было меньше хлопот. – Цири? – спросила она тихо, точно не веря, что видит именно ее, соседку, что когда-то спала рядом. – Цири, так они не убили тебя? – Нет, – изображая удивление, ответила Ласточка. О, она знала, что эта мысль могла казаться единственным возможным исходом в том месте, где собрали их – невостребованные отбросы чистого эльфийского общества. Доктор тихо хмыкнул, будто удивленный вопросом, Цири же позволила себе грустную улыбку. Взглянув в глаза женщин, устремивших на нее взгляды, Цири поняла: ее ненавидят, ей завидуют. Ненавидят за то, что ничтожная капля эльфийской крови позволила ей жить хоть чуть лучше, хоть чуть удобнее устроиться в этом аду. – Со мной обходятся хорошо, – ответила девушка, убеждая и саму себя в том, что говорит ей правду. – И с тобой будут обходиться хорошо, – добавила Цири тихо. – Все будет хорошо, когда ты уедешь отсюда. Истощенная, уставшая, бледная, девочка обернулась назад. Ее мать, осунувшаяся после тяжелой работы, недоедания и страха, долго смотрела на нее в обрушившейся на барак тишине. Ее плотно сложенные губы задрожали, по впалой теперь щеке прокатилась одинокая слеза. Можно было видеть, как мысли копошатся в ее разуме, как одна толкает другую, как зреет решение. Женщина кивнула, заставила себя кивнуть, тут же отвернувшись от дочери. Если можно спасти хотя бы детей, они согласны на этот шаг. – В этот раз нам нужно забрать четверых. Тебя, крошка, – перечислял эльф, кивнув Мариэлле. – Тебя, тебя и тебя, – тыкал он, указывая на девочек в одинаковых робах. – Но что остальные? – спросила женщина робко, и к ней тут же прильнула девочка лет пяти или шести, совсем кроха. – Мы придем за всеми, – улыбнулся эльф, взглянув на нее лишь на мгновение. – Рано или поздно, мы всех заберем, просто не всех из них сразу. Сейчас уедут самые… Подготовленные к долгой дороге. Цири знала, что он хотел сказать «здоровые», но осекся, изучая внешний вид выбранных им же детей. Матери сомневались, Цири слышала приглушенное рыдание, вздрагивая от каждого всхлипа. Дети обнимали родных, точно в последний раз, точно прощаясь с ними. «Быть может, это и есть прощание?», – спросила себя Ласточка, понимая, что каждый новый день на чужой войне может кончиться смертью. Девочки в одинаковой серой форме покинули барак, сопровождаемые молчаливыми офицерами. Цири уже не видела, куда именно их уводят, но доктор говорил что-то о лазарете. Краем глаза она заметила, что из другого барака вывели еще одну стайку малышни, чуть юнее тех, что забрала сама Ласточка. Ее сердце подпрыгнуло в груди. Быть может, она причастна к чему-то хорошему? Живот снова пронзило болью, и на этот раз она не смогла удержаться: согнулась, прижимая руки к нему. Доктор заметил, заметил сразу же, потому что не мог отвести от нее взгляда. Аваллак’х, сопровождавший девушку, не сразу решился положить свою горячую ладонь на ее поясницу, пальцами провести по позвонкам вверх. На долю мгновения Цири показалась, что ее агония занимает его, как представление в театре, что он дал лишь для того, чтобы потрогать ее. – Что случилось, Цири? – спросил он ласково, и девушка не решилась скинуть чужую руку с собственного тела. – Живот, – пришлось сознаться Цирилле. Она все еще помнила их первую встречу, ту, во время которой поняла, что болезнь здесь равна смерти. Если у нее дизентерия, если у нее отравление или обострился гастрит… Неважно, что это. Если оно не пройдет в ближайшее время, Цири знала, что ее спишут в утиль, застрелят, как бедного колясочника на плацу. Страх заворочался в груди, девушке захотелось взять свои слова назад, заставить эльфа забыть об этой жалобе, но взгляд его аквамариновых глаз изменился. Аваллак’х жестом велел проходившему мимо офицеру вывести оставшихся женщин и закрыть за ними дверь. Закрыть дверь… Нет, только не снова. Цири почувствовала себя пойманной в ловушку. Запах соломы и пота окружал ее, запирал в кольце, и девушка кусала губы в волнении. Ей хотелось закричать, позвать на помощь, но ничего не случилось. Доктор смотрел на нее, потирающую живот ладонью, и в его холодном обычно взгляде мелькнуло беспокойство. – Сядь на койку, – сказал он холодно, чуть подталкивая Ласточку назад, к деревянному ряду кроватей. – Я… Сэр, о нас могут подумать что-то пре… – Цири, – произнес он, обрывая поток ее речи одним лишь обращением. – Никто из них не посмеет даже намекнуть на что-то… Предосудительное в моих действиях. Твоя забота греет мое старое сердце, – заметил он, явно насмехаясь. – Садись. Ласточка уговорила себя подчиниться его «просьбе». Она знала, что хуже будет лишь если вновь позволить себе сопротивление, если показать зубки тому, кому легче кусать. Ее так или иначе заставят сделать то, что он хочет, и будет лучше, если это произойдет по ее собственной воле, ведь правда? Солома хрустела, липла к строгой черной юбке девушки, но Цири старалась не обращать внимания на дискомфорт. Аваллак’х навис над ней, и губы его растянулись в довольной улыбке. – Ты больше не выглядишь такой бледной, – сказал он тихо, почти касаясь ее щеки своей. – Наверное, коньяк пошел тебе на пользу… – Я… я… – замямлила она, пытаясь отодвинуться, уверить эльфа в том, что все в порядке, все хорошо, и ее здоровье снова в норме, а спазм отступил. – Малокровна, полагаю, – перебил доктор. – Я должен пальпировать тебя, Цири, это не больно, если все действительно хорошо. Если у тебя воспаление, мне придется найти способ справиться с ним. Пальпировать. Ласточка облизнула сухие губы, повторяя про себя: «Молчи, просто молчи, молчи». Она закрыла глаза, чувствуя чужие пальцы на собственном теле, чувствуя, как эльф достает ее рубашку, заправленную под юбку, как он скользит вверх, к животу. Холодные, точно лезвие ножа, она чувствовала его пальцы всюду, не понимая, действительно ли был так нужен контакт кожи к коже. Барак внезапно показался ей слишком жарким, воздух вокруг раскалялся, заключая ее в кольцо, не позволяя выбраться. Цирилла невольно закусила губу, когда эльф усилил давление. Боль растеклась по низу живота, скрутила, заставляя Цири выгнуться. Ее бы стошнило, если бы что-то осталось в желудке со вчерашнего дня. Эльф заметил. С его губ сорвался взволнованный выдох, пальцы вновь надавили. Чувствуя, как боль усиливается, Цири позволила себе вольность: собрала в кулак оставшиеся силы и схватила «мучителя» за запястье. Инстинктивно, не успев сдержать гордый порыв. Ее пальцы не сошлись, не хватило ладони. Мгновение длилось долго, мучило ее тишиной. Аваллак’х замер, ни звука не сорвалось с его тонких губ, будто эльф боялся, что слова отпугнут ее касание. Цири пыталась уговорить себя отпустить его руку, отодвинуться, встать с места, хотя бы заплакать, чтобы прервать эту тишину… Только мышцы сковало, место крови занял свинец, а Ласточка превратилась в неподвижную статую. Сердце билось о ребра, будто пытаясь вырваться из груди, прильнуть к доброму доктору. Почему же сама она хотела сейчас оказаться как можно дальше от его жадных рук, от дыхания, скользящего по ее шее? – Это – кишечная болезнь? – спросила Цири робко. – Моя мама умерла от такого, – поделилась она. – И еще… И еще мальчик, который жил напротив. Он объелся неспелых ягод, и у него начался дифтерит или что-то такое, и он… Доктор молчал, и Цири чувствовала, как горяча его кожа под ее пальцами, как он взволнован этим моментом. Когда Ласточка подняла взгляд к его лицу, сердце ее упало к самым пяткам. Легкая дрожь прошла от плеч к ногам, и девушка подавила полный отчаяния всхлип. Встреченная ею улыбка оказалась слишком пугающей, слишком веселой, и радость в глазах мужчины заставило ее всхлипнуть. – Это – твой лунный цикл, – заметил эльф тихо, ничуть не смущенный обозначенным диагнозом. – Я полагаю… Твоя мама умерла слишком рано, чтобы рассказать об этом, да? Я думал, что в таких случаях инструктаж проводят отцы. Краснея, как никогда прежде, Цири кивнула, тут же заставив себя отвернуться. Смущение прилило к лицу, голова ее закружилась, но Ласточка все равно попыталась вырваться. Она отпустила руку доктора, подскакивая с места, и тот позволил ей отойти. Смешок сорвался с его губ, молчание длилось не так долго, как в прошлый раз. Цири смущенно прикрыла лицо руками. Никто и никогда не рассказывал ей. Девочки, созревшие уже к тринадцати годам, как здоровые человеческие самки, иногда обсуждали месячные в школьной раздевалке. Цири же предупредили, что даже капля эльфской крови может отодвинуть этот «замечательный» день, что ее цветение случится позже. Нет, она никогда не ждала, не замечала магии вокруг сего действа. – У эльфских девушек это происходит позже, все в порядке, – говорил врач тихо, точно повторяя ее мысли. – Я все гадал… Впрочем, неважно. Поздравляю, – сухо заметил мужчина, осторожно отводя взгляд. – Я вручу тебе все необходимое. Кажется, у меня даже был буклет об интимной гигиене для молодых леди. – Я не умею читать на эльфийском, – краснея, ответила девушка. – Нам повезло, что умею я, – улыбнулся Аваллак’х, положив руку ей на плечо.