Труд делает свободным

Тогда.

Цири улыбалась, чувствуя, как луч солнца ласково скользит по ее лицу. Завтрак пах превосходно: овсяная каша с настоящим сахаром и изюмом ждала ее на столе, можно было получить кекс и кофе вместо нее. Ложки стучали о дно тарелки: люди наполняли животы перед тяжелым днем, днем, полным работы. Они здесь походили один на другой, и то не могло не радовать. Доктор действительно оказался занятым, и Цири не видела его в своем кабинете вот уже несколько дней, исправно приходя на новое место работы, чтобы разгребать бумаги и протирать скопившуюся на них пыль. Она старалась улыбаться как можно искреннее, видя начальника по утрам. – Рад вас встретить, мисс, – улыбался ей эльф, бегло накидывая на плечи халат. – Не ждите, я снова буду поздно. Заприте ровно в восемь. Справитесь? – Да, сэр. – Я на вас рассчитываю, – ответил он, в последний раз обращаясь к ней на «вы». Кто-то смог бы назвать ее везучей. Пока другие военнопленные и каторжники трудились в цехах, копали ямы под фундамент для новых зданий, рубили дрова или шили мундиры, она скрепляла документы новенькими блестящими скрепками, сортируя их по цветам на стикерах. С этой работой мог справиться и ребенок, поэтому поручили ей. Полукровке. Красные стикеры – наверх, они были самыми срочными, вниз уходили те, на которых красовалась зеленая закрепка. К некоторым бумагам прикреплялись фотографии эльфов, людей и низушков, и Цири рассматривала их, гадая, что именно сказано в бумаге. Досье? Предатели или свои? Впрочем, теперь будто и не было никакой разницы. Свои и чужие – грань между двумя понятиями размылась так сильно, что ее едва ли можно было назвать тенью прошлых веков. Ласточка боялась, что забудет о светлом прошлом, находясь здесь, в вечной темноте. Но теперь-то все налаживается, ведь правда? Возможно же, что она неправильно все поняла на прошлом приеме? Аваллак’х, являвшийся лишь для того, чтобы выхватить пару папок и поприветствовать ее, не казался таким уж жестокосердным. У него ведь мог тогда быть сложный день? Этим Цири пыталась успокоить себя. «Он – известный приличный доктор, востребованный врач, просто… Просто со странностями. Все великие люди странные. Он устает на работе и проводит осмотры не так, как все, только и всего», – думала она, прогоняя страхи. Комнатка, выделенная для ее нужд теперь, была маленькой, точно кладовая, но в ней стояла всего одна кровать, один коротенький, складной и невзрачный столик и маленький двустворчатый шкаф, вмещающий в себя несколько почти одинаковых комплектов одежды. Строгие черные юбки, белые блузки, инструмент для починки и ухода за одеждой, несколько пар туфель, зимние сапоги и больше ничего. Но хотела ли она большего сейчас? Теперь Цири питалась отдельно. Не с офицерским составом, но с обслуживающим лагерь персоналом. С ней ели кухарки и уборщицы, мелкие клерки, среди которых был и младший бухгалтер, кладовщики, шоферы и прочие. В первый же день девушка поняла, как велика разница между ними и заключенными. На свой первый завтрак она получила вареное яйцо, несколько поджаренных хлебных тостов и кусочек масла. Настоящего масла, которого она и на воле не ела месяцами. Обед состоял из двух блюд, некоторые из работников выходили покурить, потому что перерывы для них длились по полчаса. Можно было беседовать, можно было купить дополнительную порцию еды… Можно было прочесть газету, передаваемую по кругу. Можно было, если говоришь и читаешь на эльфийском. Другой рабочий персонал сторонился Цири. Даже те из них, что, подобно ей самой, носили номера на некогда безупречной коже, чьи уши были такими же круглыми, а взгляд – затравленным. Здесь нельзя дружить ни с кем, и если не прислушаться к этому правилу – проблемы могут настигнуть весьма быстро. Разговоры за столом были тихими и однообразными: завтра дождь, завтра солнце, сегодня хорошо. Что-то подсказывало Цирилле, что из пленников в обслуживающий персонал попадают не так уж просто. Быть может, скоро и ей придется узнать и выплатить цену своего «везения». В своих инструкциях доктор был краток – десять часов присутствия на рабочем месте ежедневно, семь из которых занимает сортировка бумаг, три – выполнение задания, оставляемого им на ее небольшом темном столике. Он приносил ей прописи, настоящие детские прописи, по которым юные эльфы изучали символы и слова. Сначала она должна была выучить все буквы и цифры, бесконечные символы столь древнего языка. Только после начнутся целые слова, правила их образования, составление предложений, и, наконец, ведение диалогов и заучивание афоризмов. Их в эльфийском языке насчитывалось огромное множество. Цири долго удавалось не встречаться с доктором лицом к лицу. Утром она находила на столе несколько пачек с документами, разбирала их, а после приступала к заданию и работе над ошибками в предыдущем. Аваллак’х иногда заходил в течение дня, являлся в окровавленном белом халате, будто призрак только что убитого солдата. В такие дни он наскоро здоровался с помощницей, хватал со стола чье-то личное дело и удалялся, сияя безупречной улыбкой. Каждый раз, когда в кабинет открывалась дверь, Цири знала – это он грядет за очередной забытой папкой. Потому она даже не подняла головы, когда она распахнулась снова, Аваллак’х уже заходил к ней утром, можно было и не здороваться. С момента ее «перехода» прошло не так много времени, чуть меньше двух с половиной недель. Теперь и Цири вела счет, делая зарубки на ножке стула. Лежа в своей кровати ночью она представляла, как кто-то, занявший это место после нее, найдет их, как он будет представлять себе свою предшественницу, как она передаст короткое послание: отсчитанные ей деньки. Романтично? Возможно, что эти следы на окрашенной древесине – все, что останется потомкам от нее. – Здравствуй, – поприветствовал девушку гость. Должно быть, за этими мыслями она и не заметила, что на вошедшем нет врачебного халата. Услышав смутно знакомый голос, Цири подскочила на месте. Не от страха, только от неожиданности, смущенная тем, что кто-то застал ее в мечтаниях. Она бросила бумагу, сжатую в собственных пальцах, чуть испачкав ее выпавшей перьевой ручкой. Она еще никогда прежде не была так небрежна, выполняя задания Аваллак’ха. – О, выходит, Креван все же не соврал, – произнес мужчина, не дожидаясь ее приветствия, наклоняясь к столу, чтобы посмотреть на ее работу. – И ты действительно стала его помощницей. – Да, сэр, – ответила она, теперь уже стоя. – О, нет, нет, садись на место. В конце концов, ты – не рядовой, ведь так? Или я чего-то о тебе не знаю? Эльф пошутил, это было очевидно, но в командирском голосе сложно было различить что-то, кроме подозрения, въевшегося в его кожу, будто грязь. Зеленые глаза светились, напоминая озаренную солнцем листву, и Цири почувствовала смущение, придавленная взглядом коменданта. Въедливым, тяжелым взглядом. Теперь она знала, что этим местом заведует не Аваллак’х, а эльф, зачем-то навестивший ее в его же кабинете. Только он не пугал ее так сильно, как врач, чьи руки частенько были вымазаны чужой кровью. – Цирилла. Фиона. Эллен. Рианнон, – произнес он медленно, растягивая каждое из ее имен. – Твой отец происходит из некогда знатного купеческого рода, бежавшего из Нильфгаарда несколько поколений назад, твоя матушка – полуэльфка, и сведения о ее матушке, твоей бабушке, безвозвратно утеряны и не подлежат возрождению. Как же так вышло? Он, очевидно, читал ее личное дело. Цири закусила губу, думая об этом, как о плохом знаке. Черный военный костюм его приковывал внимание, был безупречно выглаженным явно чужими руками. Ласточка успела заметить, как рубашка плотно прилегает к широкой груди, как широки обтянутые тканью плечи. Она вновь почувствовала себя маленькой и жалкой перед ним. – Вы… Вы хотели спросить меня об этом? – тихо спросила Ласточка. – Я очень мало знаю о своих родственниках с эльфийской стороны, мы не общались после того, как бабушка согрешила. – Я бы спросил тебя, если бы хотел об этом знать, – ответил ей эльф слишком тихо. – Ничего, все в порядке, это не столь важно. Даже капля эльфской крови – очень ценна, спроси хоть у своего начальника, – поделился гость, выгибая бровь. – Полагаю… Ты устаешь на этой работе? Ладонь Ласточки невольно взметнулась вверх, тонкие пальцы стыдливо прикрыли часть щеки. Бледной. Цири знала, она видела себя в зеркале по утрам и вечерам, видела тени, что залегли теперь под ее большими зелеными глазами и четко очерченными скулами. Она не провела здесь и месяца, а кожа уже потеряла цвет, лицо осунулось, ребра еще лучше выделялись на удивительно тонком теле. Эльф видел это даже сквозь непрозрачную белую рубашку, прикрывающую ее грудь. – Я готова отдать последние силы, служа Родине, – ответила она, заставляя себя произносить это. – Мило. Эредин улыбнулся ей, чувствуя фальшь, но довольствуясь ответом. Ему, эльфу военному, заслужившему этот пост собственной кровью, нравилось, когда люди и эльфы вокруг осознавали, где их место, старались понравиться ему, подлизаться. Он чуть наклонился вперед, и Ласточка почувствовала запах его одеколона: резкий, кожаный, чуть более пряный, чем у доктора Аваллак’ха. – До чего очаровательное рвение, – заметил он. – Оно очень и очень похвально, – сказал тот, чуть наклоняясь вперед, будто желая лучше рассмотреть ее. – А Родина, несомненно, готова оказать вам ответную услугу. В моем лице, разумеется. Он подмигнул ей, убирая руки за спину, и дверь распахнулась вновь. Аваллак’х вернулся в собственный кабинет взъерошенный, бледный, и по сбившемуся дыханию присутствующим стало ясно: он спешил оказаться здесь, точно волнуясь о том, какую картину может застать, еще чуть промедлив. Взгляд аквамариновых глаз метался из стороны в сторону, он то рассматривал Эредина, то Цири, сидевшую перед ним за своим маленьким столом. – К чему эта спешка, доктор? – словно издеваясь, спросил Эредин. – Герр Ауберон, полагаю, поручил вам… – Нечто серьезнее, чем флирт с очаровательной барышней, – раздражаясь, ответил врач. – И, несомненно, более вас занимающее, чем это благородное занятие. Я искал вас в операционной и не нашел. – Да, мне доложили. Вы не нашли меня потому, что большую часть времени я провожу в лаборатории, – ответил врач тихо. – Вы бы знали, если бы почитали отчет о моих новых исследованиях. – Ах, отчеты. Ими завален весь мой стол, – улыбнулся эльф, взглянув на Ласточку. – Мне хватило одного: увидеть цифру. Использованные ресурсы, еще необходимые, – говорил Эредин, и в глазах его загорались яркие искры, будто эльф представлял что-то пугающее. – И я хотел это обсудить. – О расходниках мы могли бы поговорить позже, – ответил эльф громко. – Не в их присутствии, вы имели в виду? – снова издеваясь, спросил его Эредин. – Бедная девочка, надеюсь, в этом не участвует? Доктор, очевидно, смутился, а Цири не могла понять суть их беседы. Лаборатория, исследования, расходники… Отдельно взятые термины не могли сложиться в целую картину. Девушка отвела глаза, когда взгляды мужчин, будто по неуслышанной ею команде, задержались на ней. Ласточка неловко сглотнула слюну, скопившуюся под ее языком, продолжая сортировать бумаги по папкам, прикреплять фото степлером, снимая проржавевшие хлипкие скрепки. Такая помощница нужна и Эредину, ведь верно? На его столе – кипа бумаг… – Мы переговорим позже, – отчеканил врач, одаривая коменданта самым холодным своим взором. – Могу я теперь вернуться к своей работе? – Вы просто обязаны, – кивнул мужчина, подмигнув смущенной Цирилле. На ней он задержал свой взгляд чуть дольше приличного, протянул к девушке руку, жестом прося ее протянуть ему свою белую ладошку в ответ. Оглянувшись к недобро прищурившемуся доктору на мгновение, Цирилла повиновалась, нехотя, но протягивая ладонь. Мокрые теплые губы оставили след на ее коже, комендант галантно одарил ее жадным взглядом. «До свидания», – одними губами произнес он, обращаясь только к Ласточке. Аваллак’ху достался сдержанный наклон головы. Эльф вышел, оставив их вдвоем – начальника и подчиненную. Цири, дождавшись, когда дверь вновь захлопнется, вернулась к работе. Она не подняла головы, продолжив сортировать бумаги по цвету наклеенных на них стикеров, но мужчина остановил ее, положив ладонь на одну из папок. – Что он здесь делал? – спросил эльф холодно, заставляя Цири поднять взгляд. Аваллак’х до сих пор смотрел на дверь, будто вслушиваясь в удаляющиеся шаги на другом конце коридоре, будто не веря в то, что Эредин покидает это здание. Цири моргнула, но, открыв глаза, поняла, что теперь эльф смотрит на нее. Девушка закусила щеку с внутренней стороны, понимая, что комендант принес ей проблемы одним своим появлением. – Ничего, сэр, – честно ответила она. – Он ничего здесь не делал. Больше всего она ненавидела именно это – пресмыкаться, бояться одного лишь звука чьего-то голоса, чувствовать, как дыхание скрадывает от волнения. Последний раз подобное случалось с Цири только в школе, и сейчас раболепский страх даже казался ей забавным. Отчего же тогда так хотелось плакать? Эльф хмыкнул, еще с минуту молча вглядываясь в ее побледневшее лицо. Его губы снова растянулись в улыбке, только на этот раз – в неправильной, больше похожей на звериный оскал. Цири вздрогнула, заставляя себя отвести взгляд, когда доктор повернулся к ней спиной. Двух широких шагов ему хватило, чтобы добраться до серванта и вытянуть оттуда начатую бутылку коньяка. На этикетке его горели золотые звезды и буквы, которые Цири уже успела выучить, но с трудом могла бы произнести. Следом он достал два стакана. Не рюмки, нет, это бы выглядело слишком несерьезно, этого Аваллак’х не хотел. Он откупорил бутылку вновь, и чистая темно-бурая жижа полилась в стаканы, солнце бликами отражалось в ней. Запахло спиртом, чем-то пряным и горьким, и Цири невольно поморщилась. Один из стаканов с грохотом опустился на ее скромный столик, и жижа всколыхнулась в нем, подернувшись мелкой волной. – Выпей, Цири, – сказал он удивительно тихо. – Это пойдет тебе на пользу. Ты такая… Бледная. Плохо кормят? Недосып? – Что это? – спросила Ласточка, подняв взгляд. – Пей, – повторил эльф громче. Его голос отдавал сталью, и Цири не рискнула перечить вновь, вспоминая отца, служащего на фронте. Она закусила губу, чувствуя, как дрожит рука, протянутая к стакану. Ласточка поймала себя на мысли о том, что хотела бы, чтобы Эредин остался в этой комнате. Он обращался с ней лучше, ведь так? Он не заставлял ее делать то, что ей так не нравится, не повышал на нее голос, молча считал себя главнее, не принижая ее. Может, потому он и стал комендантом лагеря? Цири сжала губы плотнее, и на ее хорошеньком бледном лице мелькнуло недовольство, смешанное со страхом. Аваллак’х улыбнулся: ее норов забавлял его, особенно сильно забавлял, превращаясь в сконфуженность. Ласточка сделала глоток и поморщилась, чувствуя во рту неизвестную ранее горечь. Она не посмела выплюнуть проглоченную жижу в стакан, но уже не смогла заставить себя улыбнуться эльфу. Выйдет слишком криво, слишком смешно. – Невкусно? – улыбнулся врач, стирая с ее подбородка каплю. – Ничего страшного, тебе не нужно к этому привыкать. Если злоупотреблять этим зельем, Цири, здоровья не прибавится. Четверть своего стакана он осушил одним глотком, и губы эльфа не были искривлены в гримасе отвращения. Ладонью он поддел стакан, сжатый в руках Ласточки, и поднес его к ее губам, заставляя допить его содержимое. «Лучше бы я плеснула его тебе в лицо», – думалось Цири, но в глубине души она понимала, что никогда не сможет так поступить. Ей не хватит духу. – Молодец, – шепнул он тихо. – Горько, – ответила она, чувствуя, как горят щеки. – Я не пила раньше. – Да, я подозревал, – отозвался доктор с коротким смешком. – Теперь подойди ко мне, – улыбаясь, сказал эльф. Он отошел к окну, спрятанному за его рабочим столом. Ласточка колебалась. Начальник отдал ей приказ, но… Здесь, отделенная от него узкой столешницей, она чувствовала себя безопаснее, чем в открытом пространстве. Доктор не любил ждать, и Цири чувствовала, что чем дольше она медлит, тем напряженнее становится этот долгий момент. Кусая губы, девушка вышла из укрытия, на негнущихся ногах пошла вперед, выполняя «просьбу». Ржавого ключа уже не было, ей нечем ударить его в случае опасности. Голова кружилась, конечности стали тяжелее, неповоротливее. Цири не успела дойти. Теплые руки эльфа прижали ее ближе к чужому телу, Аваллак'х повел ее к окну, отдергивая длинную штору в сторону. Теплый свет залил пространство, тонкой полосой лег на ковер, и Цири сощурилась. Она не опьянела, но чувствовала, что градус быстро захватывает ослабшее тело. – Красиво? – спросил эльф. – Нет, – честно ответила Ласточка. – Не очень. Все, что предстало ее взору – забор, гудящий разрядами бегущего по нему тока, остро поблескивающие края колючей проволоки, натянутой сверху. За проволокой виднелись укрытые снегом вершины гор, застрявшие вдали, виделись колючие макушки деревьев, шуршащие остролистной хвоей. Нет, Цири не находила в этом пейзаже красоты. – Мне нравится твоя честность, – после смешка ответил ей эльф, и Цири почувствовала, что тот вновь прижимает ее к себе, ближе. – Ты же скажешь, если без меня тут что-то случится, да? – Случится что? – чувствуя напряжение, спросила девушка вместо ответа. Его горячее дыхание, так остро пропахшее алкоголем, скользило по ее шее, заставляя Ласточку мелко вздрагивать. Эльф дышал часто и глубоко, будто после погони. Его халат оказался приятным на ощупь, и слабость, объявшая Ласточку в это мгновение, заставила ее щекой потереться о теплую ткань. Рефлекторно, но эльф воспринял иначе: как согласие, как желание, как нужный ему ответ. – То, что случается, когда имеющий власть замечает хорошенькую юную барышню без защиты, – сказал он тихо, наклоняясь к ее макушке. – Цири, я хочу попросить у тебя нечто. «Нечто», – не смогла разлепить губы она. Ничтожная доза алкоголя, выпитого ею ранее, нанесла сокрушающий удар по воле, по решимости. Она бы могла подумать, что в него было подсыпано что-то еще, но помнила, что эльф пил из той же бутылки. Вместо внятно ответа Цирилла кивнула, чувствуя, что доктор продолжает прижимать ее к себе. Его тело оказалось рельефным под скрывающим кожу халатом: Ласточка чувствовала сталь мышц его живота. – Я хочу получить от тебя поцелуй, – сказал он громко. Поцелуй? Цири вздрогнула, услышав об этом. Его теплое тело грело, от эльфа будто исходил жар. Ласточка невольно льнула к нему, ощущая, как мутит алкоголь. Ей казалось, что еще немного, и она согнется в рвотном позыве над безупречно чистым полом, покрытым все еще блестящим древесным лаком. Поцелуй. Неужели ее первый достанется ему? – Но вы такой взрослый, – сказала она, будто в бреду, пытаясь отказать мягко, почти безболезненно. – А мне всего-то семнадцать, и я никогда не целовалась. – Разве не в этом вся прелесть? – спросил ее эльф, губами касаясь кончика ее уха. – В отнятой невинности, – добавил он скорее для себя. Ей не посчастливилось дать ответ, мужчина взял свое, больше не спрашивая. Губы Ласточки оказались сухими и жесткими, его же – мягкими, теплыми и манящими. В знак протеста девушка уперлась рукой в грудь эльфа, но это не могло ей помочь. Он – слишком тяжелый, слишком сильный и слишком теплый, чтобы уйти. Он не позволит ей вырваться, Цирилла знала об этом, сопротивляясь впустую. Как бы она ни пыталась, его губы завладели ею. Доктор не мог не почувствовать протеста, не мог не понять, что Ласточка не хочет этих рук… Только имело ли это значение? Даже когда Цири заскулила в страхе, внезапно занявшем ее разум, он не остановился. Поцелуй продолжался, и жадные губы эльфа вырывали ответ. Она не знала, сколько все длилось, не знала, не могла понять. Ведомая, надломленная, напуганная, она сдалась, подчиняясь судьбе. – Тебе хорошо здесь? – внезапно спросил Аваллак’х, приподнимая лицо девушки за подбородок, заглядывая в ее зеленые глаза, подернутые пеленой опьянения. – Я вижу, что несложная работа пошла тебе на пользу. – Я… Я… – силилась ответить Цири, пытаясь собрать вместе мысли, отогнать страх и произнести это чертово: «Я не хочу, чтобы ты трогал меня». – Так на нее похожа, – заметил эльф тихо. Его голос стал грустным, в аквамариновых глазах на долю секунды мелькнула грусть, мелькнуло воспоминание, утопленное на самом дне омута памяти. Он продолжал смотреть на свою помощницу, сжимая пальцы чуть сильнее, будто надеясь прижать ее к себе с новой силой. Цири знала, что на чувствительной коже останется синяк, утром она увидит красный след его пальцев, утром она почувствует эту хватку вновь. Не сбежать, не сбежать, не забыть, не отринуть. Жалость к самой себе заполняла ее грудь, обрывала дыхание. Слякоть собралась под глазами Ласточки, и она, точно ожив в его руках, заерзала, попыталась выбраться из капкана. Может, теперь ее мольбу услышат? Эльф отпустил ее, позволяя Цирилле сделать два шага назад, чтобы спиной врезаться в шкаф. Старые книги вздрогнули за стеклом, и Ласточка, порозовевшая, не то от смущения, не то от алкоголя, попыталась прикрыть руками лицо. Меньше всего ей хотелось плакать перед кем-то, меньше всего ей хотелось выглядеть еще более жалкой теперь, запертой в этом кабинете. – На кого? – шепотом, ни жива, ни мертва спросила Ласточка. – Иди к себе, – холодно произнес Аваллак’х, будто уговорив себя отпустить ее сегодня, не совершить непоправимого. – Иди к себе поживее. – Но я не закончила с работой, сэр, – ответила девушка, всхлипнув. – Я не хочу лишиться места, и… – Иди, – отчеканил он. – Ложись спать и забудь о том, что случилось. Завтра мне нужна будет твоя помощь в другом деле. Третий раз повторять не пришлось. Цири кивнула, выражая благодарность. Она выскочила за дверь, впервые хлопнув ею, впервые позволив себе забыть о деланной вежливости. О, она упадет в объятья кровати с огромной радостью, она зальет подушку слезами этой долгой холодной ночью. Оставшись в тишине, в холодном одиночестве опустевшего кабинета, доктор упал в собственное кресло, доставая из верхнего ящика стола еще одно дело. Обложка истрепалась под натиском времени, но фото хранилось в пластиковом конверте, точно драгоценный дар. Дар. Все, что от нее осталось. Аваллак’х сжал губы, бросив взгляд на хлопнувшую недавно дверь. Ошибся? Он не первый раз проведет за столом целый час, сравнивая две черно-белые фотографии, выискивая сходство, молясь несуществующим богам о том, чего быть не должно. Две фотографии… Ее и Цири.