***
Понемногу принимая обстановку, Джеспер ощутил в себе незримое чувство, указывающее одно-единственное направление, как по карте. Не зная, что там, за туманом на земле, механик замечал, что Троллейбусорог направлялся куда-то обратно к городу, а возможно, пролетал совсем над ним. Затем, хорошо накренившись, повернул вбок, где на отшибе, вдалеке от огоньков в окнах, виднелись очертания заброшенного квартала. Так он медленно и задумчиво плыл в тумане, иногда взмахивая крыльями, чтобы не терять высоты. Йохансен уже понял обстановку. Он нехотя попытался высвободиться, по большей части по желанию бедных измучившихся крыльев, и брыкнулся ногами, по которым шлёпнул вильнувший хвост. Так всегда было, и лери неоднократно такое замечал со своим телом. Стоило присесть на ногах или просто их согнуть, хвост немедленно дёргался, задираясь наверх. Можно было его контролировать, правда, смысла в этом не было. Этот рефлекс был бы даже полезен, если был бы полезен сам хвост. — Куда ты меня опять тащишь?! — вскрикнул эйло и дёргано озирался по сторонам. — Домой. Куда же ещё, — как прежде, спокойно ответил сателлит. «Хорошо бы ко мне домой…» — подумал его «друг». — И где ты был, когда меня чуть не пустили на шестерёнки?! Почему не спас меня?! — Таратайку твою заносил, пока ты бегал там. И-и-и… Это самое. В лери нет шестерёнок. Вообще-то эти штуки люди придумали. — Неважно! Вот я, послушай меня сейчас, не твой друг! И никогда им не стану, так что неси меня обратно к берегу и давай мою телегу, где бы она ни была! Ответом был лишь шум ветра. — Ты слышишь?! — Так ты ж сам согласился тогда лететь сюда. Может, не будешь метаться из одной стороны в другую? А то так я тебя до бесконечности носить буду, как канистры. Спустя некоторое время большекрылый выровнял направление и теперь точно летел близ кривоватой взлётной полосы, которая была сделана из каких-то старых обломков. Длинная площадка вела к маленькому парадоксовому домику, такому же хлипкому, затонувшему в снегах. Строение само было почти таким же белым, так что разглядел его почтальон в последнюю очередь. — Захожу на посадку, — серьёзно, как никогда ранее, произнёс Троллейбусорог, вырулив чуть правее. — Приготовься к броску через три… Последнее немного смутило Джеспера: — Стой! Какому броску?! — Два… Это самое безопасное из возможных приземлений, которых я придумал, — быстро сказал «пилот», опустив голову и посмотрев в глаза Йохансену. — Один! — по команде мелкокрылый ощутил на себе бросок. Он как торпеда, завёрнутый в крылья, пролетел дальше по инерции. Но особо броска и не было — корнотеку просто отпустил ношу в полёте, но точно знал, что не промахнулся бы. Механик исчез в наметённом у дверного косяка снегу, а вынырнул уже внутри дома, проехав по скрипящим доскам. Он немного пролежал в той же позе несколько секунд, пока зрачки-треугольники не выровнялись в фигуры эмоционально попроще. Треснутое стёклышко вроде не пострадало. Джеспер подобрал руки под себя, поднявшись на них, он сплюнул набравшийся в рот снег. С тела свисали безжизненные вялые крылья, а сложенный хвост стелился по ногам. Хоть самочувствие было нормальным. Любой человек после такого приключения чудом остался бы жив, а лери практически ничего не было. Как небольшая пробежка. Поднявшись на ноги и подобрав крылья, чтоб не волочились, эйло осмотрелся. Отряхиваться было бесполезно, если ты вот-вот вновь испачкаешься в снегу. Здесь уж от него было никуда не деться. Полупустое здание никак не напоминало жилой дом. Скорее, это был какой-то заброшенный сарай, красующийся остатками мебели и складом железок у потолка — кто-то прикрепил шпалы поперёк несущих балок, наверное, чтобы выжать из этой рухляди последние соки, не дать ей развалиться в неподходящий момент. На первом этаже практически ничего и не было, но то, что осталось от чердака, имело намёки на какую-нибудь обитаемость. Там на железных креплениях стояло несколько баков, и находился ящик, доверху забитый разными вещами. И там же, на чердаке возле стены, лежала на боку сложенная тележка нового почтальона. — Не хитро тут… Для начала Йохансен немножко притоптал снег, чтобы не брести по пояс в нём. Если наверху было ещё немного обустроено, то здесь не было намёка на то, чтобы кто-то хоть когда-нибудь убирал снег. Попутно лери потрогал свою раненую руку, осмотрел её. Повреждение незаметно для хозяина конечности покрылось металлической сеткой, и за ней теперь виднелся белый кродон вместо истекающих серебром сосудов. — Надо же, а я о ней совсем забыл, — немного радостно произнёс эйло. Она зажила, как царапина. Можно сказать, природная одежда сама себя «штопала». Однако эта сизая шкурка была умной вещью. Пока Джеспер занимался расчисткой снега, строение внезапно задрожало, как от лавины, что могла бы смести эту избушку за долю секунды. Бедный пернатый снова подскочил, как напуганный кот, и даже взмахнул крыльями. От этого весь сарайчик наполнился блестящими снежинками, и все предыдущие усилия оказались напрасны. Дребезжания постепенно стихли вместе с размеренными шагами, приближавшимися к домику. Шаги разбавлялись скрежетом перьев сателлита, которые волочились по неровной взлётной полосе. Спустя некоторое время в крыше открылось окно, а его плотная створка, откидывающаяся сверху вниз, была небольшой лестницей. Спутник немного подождал, пока крылья не свернулись до конца и не дали ему пройти в оконную дверь, затем зашёл на чердак, ещё больше скрипящий, чем полы: — Как люди говорят: в городе хорошо, а дома — ничуть не хуже. Большекрылый стряхнул снег со ступней, почесав ноги друг об друга. Здесь ему приходилось немного пригибаться, всё же этот домик был рассчитан точно на обитателей помельче. Как только с опущенной оконной створки соскользнули последние тяжёлые перья, та медленно поднялась обратно. И даже здесь были какие-то свои механизмы. Троллейбусорог взглянул на своего знакомого, когда закончил со всем: — Подойди сюда, тележку держать будешь. Перекинув оглобли в снег внизу, он докатил сани до края, сильно прогнувшегося под ними. Почтальону стало страшно, но он подошёл и протянул руки, надеясь, что должен был выдержать. — Тебя не смущает, что всё здесь может обвалиться в любой момент? — его зрачки убавляли грани одну за другой. Сателлит тем временем накренил телегу, будто вовсе не опасаясь за мелкокрылого: — Но не обвалилось же. — Остроумно… — эйло взялся за края, придерживая телегу, пока та не упёрлась в пол. Как ни странно, но напряжение в мышцах не мешало говорить спокойно. — Это здание предназначено для чего угодно, но это точно не почтовый офис. — Был когда-то. Но совсем недолго, — корнотеку покачал транспорт. — С другой стороны возьми, Джес. Почтальон молча подошёл с обратной стороны, чтобы опустить сани дном вниз. Даже ему было немного тяжело, но вполне терпимо — никакой дрожи и вспотевших рук, лери и вправду созданы для работы. Быстро закончив с тележкой, Джеспер стал приглядывать угол, где он смог бы расположиться, и дотолкал сани до стены, на которой висели какие-то жерди на уровне спортивных турников. Механику сначала показалось, что это они и есть. Он пригляделся к этому ряду перекладин. — Это обычная, не людская почта. Видишь жёрдочки на стене? — заметил это сателлит. — Здесь жило много почтовых эйло, я с ними дружил даже. Ну, и все пропали потом, а почту с тех пор одни люди ведут. У них для этого другое здание, там, в городе. — Раньше… всё было нормально? — Джеспер прикоснулся к жерди, думая, как здесь когда-то были настоящие живые лери. — Да, одному Карамелу известно, что ударило в карат этим людям. Жили мы обычно, затем на острове появились они и хины, и при помощи нас построили себе дома…***
А нас стали приобщать ко всему своему. Так сказать, приручили. Вот, к примеру, резнику́ работу дали, но та к людям стала относиться. Он для них дома выточил, и очень доволен был этому. Длиннопёр эти дома собирал, как обычно, своими стайками, от одного к другому. И на почте тоже было не пусто. Люди с хинами заходили в эти дома и выходили. Давали задания другим эйло: занести какие-то вещи, создавать их, приносить землю и зародышей растений с материка. Ну и, поначалу было интересно и весело. Я летал, смотрел, как строится городок на пустующей береговой насыпи, я сказал нам — не строить здания слишком близко к нашим друзьям, ведь многие из них не могут сходить с занятых мест. Но им тоже нужно было помогать. Я слышал, как зверьки совсем без нас заскучали, поработать и поиграть им было не с кем, без лери могут протянуть, но не так хорошо им живётся. Я сказал нам об этом — и все согласились. Человеческий городок быстро опустел. Но лишь на первое время. Когда я спустился на берег, чтобы попить воды, ко мне подошли хины и сказали, чтобы я не забывал о городе. Я решил половину времени уделять им. Мне, по большому счёту, не было разницы, для кого я старался. Просто зверьки, они как-то… Они всегда были и всегда были рады нам, играли с нами, иногда помогали сами. Людям от эйло нужен был лишь труд. Это меня тоже не волновало. Делаю и делаю, мне же лучше. Я летал долго, думая и подсказывая нам, кому сейчас помогать. Летал, не замечая, как городок подкрадывается к нашей земле и понемногу стесняет её. Вскоре начались конфликты. Бесчисленные извороты и разбирательства. Мы просто не знали куда нам деться. Звери верещали, мол, что мы с ними делаем, что мы их замуровываем, ведь я старался не только для них. Мы строили дома, но огибали важные места и телендоров. Вроде всё было нормально. Не знаю уж, как люди узнали, в чём проблема, и почему их новые дома были другой формы, не той, что они хотели. Но это они уже взяли в свои руки. Падальщик сказал мне, что они сами делали за него всю работу, но зачем-то убивали ещё живых телендоров, а не разбирали мёртвых. Сами строили, но калечили зверей и уничтожали важные хорошие места. Загородили водяные колодцы, не подпуская к ним никакого эйло, зато сами брали из них воду. Мы были в замешательстве. Люди думали, что они это мы? Тогда почему они разрушают всё? И где их речь? Я не слышал от них ни слова, только простой лепет полуживых зверьков, которых те притащили с собой. Как хины, люди только звучат, ну, и как мы с тобой сейчас. У тебя-то антенн нет, а резник Альва не понимает нашей речи. Приходится так, ртом говорить. И чем дальше люди уходили в остров, тем больше они нас недолюбливали. Мы стали для них ненужными, а значит, такими же чужими зверями. Многие, для кого работа уже была недоступна, улетели в другие места или пропали куда-то. А мне стоило позаботиться об остальных. Подсказать, там, собрать всех вместе. Мне нравилось это делать, и я поддерживал оставшихся нас. Кому-то люди отрезали крылья и смотрели, как эйло живут без них. Кого-то вскрывали и смотрели, что внутри. Мы окончательно убедились, какие странные эти люди. Это ещё и доставляло им удовольствие, хоть я предупреждал, что от этого нам неприятно. Однажды я решил, что если они так застроят весь остров, то из нас вовсе не останется никого, кроме грозовиков, водохлёбов и меня. Я решил помочь одному ветряку. Зверька, что должен жить вообще на открытых местах и парить в небе, замуровали среди стен. Он шкрябал, шкрябал, пищал. Я сказал падальщику, чтобы тот этот дом всё же растащил. А странные вещи, которые там были, мы решили отдать людям обратно. Многие из тех вещей были очень похожи на людей и хинов, но не целых. С них текло что-то липкое и дурно пахнущее, так что нам это было без надобности. Ну и… С тех пор они почему-то стали на меня косо смотреть. А на следующий же день они поймали меня и стали обращаться, как с расходным лери. Вытащили глаза, содрали шкуру, затем срезали крылья с хвостом, кисти и стопы. Но перво-наперво они отпилили мои антенны, и я замолк. Я уже ничего им не говорил даже на их языке. Вроде как, лёгкие из меня тоже достали. Ну, и после этого меня засунули в какой-то ящик, где я провёл несколько десятилетий в ожидании. У меня было достаточно времени, чтобы всё обдумать, как сказали люди, но из этих размышлений я так и не выудил для себя ответ на то, почему со мной так поступили. Почему людям нужен был обрубок, а не сателлит? В контейнер, где я был, стала протекать вода, дающая мне питание. И я немного восстановился. Я поднапрягся и разломил деревянную стенку. Кое-как выбрался наружу. У меня не было кистей, и от этого на теле открылись голые участки, чтобы я смог вобрать металл через них. Так я и сделал. Подкрепился, затем запил водой. Я не выходил за пределы маленького домика, в который меня «поселили», но люди вскоре меня нашли. И нашли моё возвращение весьма пугающим. Почему? Ну, откуда я знаю? Я сам взял дело в свои заново отрастающие руки. Никто не думал мне помогать. Через разговоры я слышал, что они хотели бы повторить со мной тот разбор на части, но не решились на это вновь. Капелька жалости в них проснулась, наверное. Постепенно я обрёл способность ходить, видеть, летать, а затем и говорить. И я увидел этот город... совершенно новый. Но безжизненный. В небе не было ни одного эйло. И тогда меня ещё куда-то повели, где много со мной беседовали. Половину из этого щебета я не понял, но точно помню, что меня признали неразумным. Пригрозили разобрать меня по косточкам, если некое «подобное» ещё раз повторится. А ещё поставили мне ультиматум: я мог остаться в городе, но я буду должен служить ему до конца своих дней. Вот почему я и таскаю все эти тележки. И, как видишь, люди до сих пор меня не любят. Но я не пропал. И я до сих пор чувствую, что эйло где-то здесь, в городе. Только за это время ни нашёл ни одного из нас.***
Закончив, сателлит небрежно отряхнул волосы от снега. Дальше он просто молчал, словно устал говорить, и в это время снимал с ног заполненные жидкостью канистры. — Э-эм, ну, почти всё понятно, — сказал Джеспер, сидящий на тележке. — Жутко, наверное, быть... как ты... в том ящике. Он сомневался, что пересказ всей истории снова помог бы разобраться в этих падальщиках и ветряках (с резником хотя бы на примере Альвы было всё понятно), так что решил спросить то, о чём ему больше хотелось знать. Причина вражды людей с телендорами всё же была немного прояснена, это радовало. — Троллейбусорог, а почему ты?.. — Не называй меня так! — сказал тот громче. — Пожалуйста. — Ладно. Ты, вот. Ты торчишь здесь уже целую вечность. Почему не улетел отсюда? Большекрылый вновь задумался. Через несколько минут молчания он ответил: — Я… да, не улетел. Этот остров — просто лучшее, что у меня есть. Здесь было много моих друзей и хорошего времяпровождения… Я стараюсь нас всех вернуть, чтобы жить как и раньше… Но пока не выходит. Я этот остров не покину. Как и раньше. Как наивно. Вроде было жалко этого бедолагу, но чем мог помочь ему этот небольшой эйло? Эйло огляделся в том месте, где, скорее всего, ему и пришлось отдыхать: — М-м-м, а это единственный нормальный дом, или ты просто затащил меня в первую попавшуюся голубятню? — Это мой дом, и он лучший из всех домов, — «троллейбусные рожки» поднялись наверх, слегка задрожав, будто лери ими потягивался. — Потому что здесь людей нет. Гигант сел на колени, немного развернув крылья и закутавшись них. В таком виде он напоминал огромного белого голубя, живущего в таком маленьком домике. И такой постройки вполне хватало. Троллейбусорог был счастлив. Джеспер замечал, что на улице темнело. Всё отчётливее виднелось серо-зелёное свечение из глаз большого эйло, сменившее ярко-фиолетовое. Своя же шкурка была тёмного гранатового оттенка. Хорошо сочеталась с глазами, смотри хоть человеком, хоть лери. — Мне для сна жёрдочка не нужна, — сказал «голубь», поправляя крылья. — Если бы я на ней висел, то без рук бы остался. А ты можешь выбрать, где удобнее. Все места, к сожалению, свободны. Просунув руку через перья, Троллейбусорог показал на стену с металлическими вставками, за которые крепились жерди, похожие на шведские стенки. Йохансен взглянул наверх и увидел ещё один ряд таких же «насестов». Судя по всему, чтобы до тех добраться, нужно было приложить усилия крыльями. — Значит, это были не спартанские условия. Это была норма для них… — размышлял он вслух, вспомнив домики-соты своих пернатый друзей, где были такие же спальные места. — Не-ет, мне такое точно не подойдёт. — Все малыши так спят, ну, за исключением мягкобрюха, возможно. Он немного толстоват для этого. — Эй, слышишь? — почтальон задрал голову к сателлиту. — М? Он перечислил по пальцам: — Я предпочитаю хорошую мягкую кровать, удобную подушку и одеяло. Ты знаешь, что это такое? — Э-эм, человеческая это вещь. Не правда ли они такие нежные, эти люди? Кровати им всякие нужны… — говорил медленно «самолёт», будто засыпал, хотя глаза были по-прежнему ясны. Джеспер замахал руками: — Я, конечно, всё понимаю, но дай мне тоже что-нибудь мягкое. Ткань любую! На телегу хотя бы постелить, а то я устал просто дико! — …Не шугай меня до утра, пожалуйста, а дальше обустроим тебя здесь, как захочешь. Корнотеку сложил голову на перья и притих. Еле слышный щелчок из головы доходчиво говорил о том, что лери уже погрузился в глубокий сон. Он совсем застыл, казалось, что был и неживой вовсе. — Обустроишь ты мне — полёт до самого Марьёчи. Раз такой умный, — хмыкнул Джеспер. Спустя некоторое время, обшарив зрачками всю комнату, он начал ходить из угла в угол. Попытка открыть телегу была безуспешной. Механик был аккуратен, чтобы не сломать защёлки по углам, тянул, но крыша никак не хотела сдвигаться с места. Руки выскользнули — сани мягко дёрнулись по гладкому снегу и вернулись на место. Видно, Троллейбусорог сильно её захлопнул. Спать на колкой ледяной корке, которой успела обрасти крыша, желания не было. Почтальон со злости пнул сани: — Ну и где мне тут ложиться?! Спать в снегу, как собаке? — и взглянул на своего дремлющего знакомого, такого же безмолвного, как и всё вокруг. Лери пригладил свою чёлку и подошёл к выходу, в который сюда влетел, выглянул наружу, на небольшую площадку без перил. Туман хорошо развеялся, показав всю жуткую красоту острова. Вдалеке сияли огоньки человеческих домов, постепенно тухнув, один за другим. Как тогда пропадали эйло на виду у ничего не подозревающего сателлита. «Жаль, что моё место уже не там» — думал Йохансен, изучая своё тело уже в сотый раз. Провёл рукой по шее, спускаясь вниз. Плотная упругая кожа была холодна, почти как снег. Она переходила в прочную складчатую «резину» на воротнике, украшенную мелкими бороздками, которые хорошо ощущались пальцами. Иногда, смотря на свои крылья близко, особенно в ярком свете, Джеспер видел их. Играя сторонами, мельчайшие ромбики из бороздок переливались, их стороны играли со светом. От этого издалека казалось, что на кродон высыпали блёстки. Рука опустилась к войлоку, который слоился и крошился от прикосновений. В последнее время механик забывал про линьку, так как ему до смерти надоело делать это всё самому. Он почесал шкурку на рёбрах, ощутив, как яснее та «видела» пальцы. Эйло перебрал её на животе, сквозь который прощупал множество мягких веточек, оплетённых более жёсткими мелкими трубочками. Такой был его желудок. Заканчивался лишь ветвями, без всякого кишечника и прочих прилагающих. Джеспер до сих пор чувствовал себя в чужом теле, но ему отчего-то нравилось его изучать. Как-то подсознательно это приходило в мысли. А трещины на глазу стали меньше. Место начинало затягиваться от середины, из-за этого был странный эффект, что самих трещин наоборот — прибавилось. Там, откуда они шли, располагалось ветвистое серое пятнышко, еле заметное, но там уже заживало «стекло». За спиной, там, где довольно внушительные для своего тощего тельца крылья росли где-то снизу, из-под лопаток, ещё вниз среди сизой шкурки шли две кродоновые полосы. Они располагались от крыльев до хвоста, как бы соединяя их. А когда опахала двигались, что лери попробовал сделать, разводив их в стороны, под этими полосками что-то напрягалось. Мышцы, отвечающие за крылья, были где-то внутри, с обратной стороны позвоночника. Как хорошо и сложно всё сделано… просто ужас. — Ну всё. А то я так никогда не засну, — пробормотал эйло и зашёл обратно домой. Немного порыскав по углам, он нашёл место, где мог позволить себе то немногое, что хотел. Снег под остатками чердака был нетронутый и достаточно глубокий, чтобы зарыться в него, представив худо-бедно, что это одеяло. Под слоем рыхлых хлопьев механик обнаружил что-то ещё и внимательно прощупал. Пружинистая, как мягкая шерсть, субстанция была плотнее, чем снег, и даже имела противоположный ему оттенок. — Стоп, а это что такое? — удивлённо водил семигранными зрачками Джеспер. Они сбавились ещё, когда над головой что-то неожиданно щёлкнуло. На этот раз сателлит обратил внимание на слова мелкокрылого и ответил: — Ах да, точно. Это моя линька, если не узнал, — как-то довольно произнёс он. — Я обычно не спускаюсь вниз, но иногда приходится это делать, иначе здесь счёса до крыши наберётся. Ветер в щелях не всегда со всем справляется. Он здесь гость частый, но слабоватый, однако… Йохансен, стараясь не взбивать эту кучу, просто отскочил от этого места и забил по себе руками, пытаясь стряхнуть то, что, возможно, налипло на него. Так увлёкся, что врезался затылком в стену, по которой тотчас расправились «возмущённые» крылья. — Это же отвратительно, фех! — скривил пальцы эйло, — Я бы не стал чиститься там же, где я живу. А ты… Поселил меня в своей же выгребной яме! — а затем тыкнул в источник «мягкой подстилки». — Вообще-то сево́з хороший материал: не ядовитый, мягкий. То, что надо тебе, по-моему. Найдёшь какую-нибудь ткань — можешь набить себе подушку, как ты и хотел. Если я правильно вспомнил, севоз ещё и обеззараживает. Хины любят накладывать его на раны, и люди тоже некоторое время практиковали. — Но я не хочу делать что-то из твоей опавшей шерсти! Будь я не лери, меня бы сейчас стошнило. — Я бы мог тебе кродон предложить, если брезгуешь, — корнотеку провёл по глади крыла. — Он, правда, не такой мягкий. В последнее время я сам чешусь, ножиком, который Альва для меня выточила. Но до крыльев я сам не достаю и прилетаю к ней, чтобы полинять нормально. — Да-да, всё равно спасибо, ты машина щедрая, но я лучше в уголке где-нибудь… Глаза сателлита снова щёлкнули. — …высплюсь. Вновь пришлось искать уютное местечко, хоть что-нибудь. Порывшись по углам и сделав тем самым небольшую уборку от снега, эйло нашёл ворсистую подстилку. Он видел подобную у хинов. На них любили спать бескрылые домашние лери. Но… откуда она здесь? Аккуратно расстилая полотно на севозе, Джеспер подумал, что это здесь могли использовать лери подобные сателлиту, или те же мягкобрюхи, о которых он упоминал. Наверное, это было вторым названием белобрюшек. Они вполне могли работать здесь, разносить хрупкие посылки. Всё-таки войлочная перина была чертовски заманчива своей мягкостью. Можно было вполне нормально лежать, отделившись от неё подстилкой. И не думать про то, откуда севоз взялся. Механик расслабился, впервые за этот трудный день. Изучил затянувшуюся рану на рукаве, ощупал её с другой стороны, просунув руку за «ткань» — сетка покрылась кродоновым слоем. Немного хотелось есть, о чём говорили усталость и жажда, но пернатый решил оставить это дело до завтра и просто глядел в стену потухшими глазами, пока зрачки в них не сомкнулись. Стоило ненадолго отключиться от внешнего мира, как наяву послышался голос: — Эй, Джеспи, — донеслось шёпотом сверху. — Устроился всё же? Мягко, да? Джеспер взглянул наверх, встретившись взглядом с грязно-зелёным свечением, проницающим сквозь щели в иссохших досках. Если не приглядываться, то глаза сателлита напоминали небольшие прожекторы. Механик приподнялся на локте: — Ты очень-очень-очень сейчас хотел спать, да? — Ну просто, когда я ещё увижу в своём доме кого-то ещё, кроме себя? — Почему ты не живёшь тогда вместе с Альвой?! — он взмахнул ладонью. — Там посадочная полоса далеко. Идти долго, а мне так неудобно. — Так, я засыпаю здесь, забываю весь этот кошмар и завтра же сваливаю отсюда! — лери снова повернулся на бок, расправив крыло, взяв его рукой и заслонив им голову.СЛОВАРИК
Трофейная церемония — особый ритуал Радонии, подразумевающий расчленение пойманного эйло на обозрении у жителей. Это символизирует то, что жители не боятся лери, и могут так делать даже на глазах у самих крылатых, чтобы запугать их. Тока́рник — вид иредров, работающий с созданием небольших деталей, вырезая их своими рабочими перами. Ползу́чка — модель маленькой походной тележки, включающая в себя двойное дно. Из-за этого дно саней опускается ниже, чем у других, отсюда и название. Резник — он же токарник. Длиннопёр — он же строитель. Крупный прочнокрылый эйло, призванный сооружать постройки, работает всегда в команде. Падальщик — он же кэфхота. Мелкокрылый эйло, призванный разбирать непригодные для использования постройки и механизмы. Работает также в команде. Счёс — севоз, счёсанный со шкуры лери. Хины применяют его как антисептик.