28-е ноября 1991 года
В большом пустом доме вновь властвовала оглушающая тишина. Было слышно лишь, как потрескивают дрова в камине. Никому из присутствующих не хотелось продолжать разговор. Каждый погрузился в себя, стараясь понять лишь одно — как быть дальше. Джим первым прервал затянувшееся молчание. — Снег пошел, — спокойно и как-то отстраненно заметил он, глянув в окно. — А ведь еще вчера было тепло... Первый снег в этом году. К вечеру будет по-настоящему мерзко — сыро и холодно. Не зря Фредди не любил зиму… Огромные белые хлопья, как перья из распотрошенной перины, падали на землю и не таяли. Казалось, тучи, зависшие над землей, все же напоролись на верхушки деревьев, и сейчас содержимое их огромных животов покрывало все вокруг белым саваном. Мир как будто замер. Еще можно было различить кусты у окон, но цветник и садовые деревья терялись в пелене за окном. Небо падало на землю растворялось в ней… или это земля растворялась в небе? Брай смотрел, не в состоянии оторвать глаз от завораживающей картины. На душе прояснялось. Все отчетливее он понимал, что Фред был прав тогда, в Новом Орлеане. Возможно, тот и сам не догадывался, что нащупал самую тайную и самую болезненную точку в душе Брайана Мэя. Их американское турне весной семьдесят четвертого года коренным образом изменило обоих. Пока Фредди пускался во все тяжкие, Брайан держал себя в ежовые рукавицы, насколько хватало силы воли. Один играл роль куртизанки, другой — роль раскаявшегося грешника. На самом же деле оба стоили друг друга. Впрочем, на этот раз Брайан отчего-то не спешил посыпать голову пеплом. Какой смысл, если все равно уже ничего не изменишь? Кажется, недавняя апатия вернулась и вновь готова была заполнить его до краев. Но отныне он отчетливо понимал: нет ничего удивительного в том, что они, прожив бок о бок с Фредди Меркьюри столько лет, знали о нем так мало. Они сами закрывали глаза и уши. Сами не желали видеть и слышать. — Так вот, о чем я… Это правда, что я знал о Фредди больше, чем вы. Да и про вас знаю больше, чем вы сами, — без тени сарказма произнес Джим Бич, устраиваясь поудобнее в кресле. — Так уж сложилось… Только сразу говорю, выбросьте из головы эту дурь, будто Фред вам не доверял! Он берег вас. Меня — нет. И потом, я ему про вас тоже не говорил лишнего. — Не понял. Поясни, о чем это ты? — Джон отправил в камин очередной окурок. Весь этот разговор окончательно его опустошил. Противостоять Джиму было сложно. Их многомудрый менеджер всегда дотошно вникал в ситуацию и держал руку на пульсе. Честно говоря, за годы, что они работали вместе, у Джона ни разу не возникло даже мимолетной мысли, что Джим делает что-то или намеревается сделать не на благо группы, даже когда тот, как сейчас, спорил с ними, продавливая то или иное финансовое или маркетинговое решение. Он был надежным членом команды. Поддерживал клевые идеи, от кого бы они ни исходили, и вовсе не чурался того, чтобы выглядеть «не солидно». Например, когда с удовольствием наряжался для вечеринок Фредди или организовывал тот веселый бедлам в Новом Орлеане. — Что тут пояснять? Считаешь, только у Фредди случались... кхм, проблемы? Нет, время от времени мне приходилось подтирать лужи за каждым из вас. Та история с Миннсом… Ведь он был далеко не единственным, кого я просил написать письмо аналогичного содержания. — По старой привычке Джим погладил уже немаленькую лысину. — Хочешь сказать, что других его… любовников — тоже? — Брайан резко отвернулся от окна, хотя еще секунду назад казалось, будто он не слышит разговора, уйдя в снежную тишину за окном. — Ты что, разгребал личные дела Фреда постоянно? — Не только. Всегда лучше предупредить болезнь, чем потом лечить. Пресса есть пресса. С людьми нужно договариваться таким образом, чтобы избежать обид и проблем. Если хочешь, чтобы девочки и мальчики не бежали откровенничать с таблоидами, волей-неволей придется находить общий язык. — Джим вздохнул. — Брайан, ты же и сам должен помнить ту милую девочку из Мюнхена… Скажи-ка мне, что стало бы с твоим браком еще тогда, в восемьдесят втором, если бы эта малышка — уже не помню, как ее звали — рассказала газетчикам, как делала аборт от всемирно известного и глубоко женатого гитариста? Как ты обещал жениться на ней, а в конечном счете сломал ей жизнь? Брай побледнел еще сильнее, его губы сжались. Нет, он понятия не имел, что Лиззи — в отличие от Джима, он и не забывал ее имени — была беременна. Однако это объясняло многое, включая ее настойчивость, которая в свое время так бесила его, ведь он и вправду не давал и не собирался давать ей никаких обещаний. — Но… почему она не сказала мне? — первое, что он сумел выдавить он. Других мыслей в голове не было. — А что бы это изменило? — парировал Джим. — Разве был хоть один шанс, что ты бросишь двоих детей, узнав об еще одном? Нет, не было. И она хорошо это понимала. Уверен, ты и впрямь не брал на себя никаких обязательств — такой опрометчивый поступок не в твоих правилах. Но обиженные девушки способны кое-что присочинить, да и не только девушки… Вообрази, что бы сказали твои родители, появись в прессе нечто подобное? — Джим помолчал несколько секунд, наблюдая за реакцией. Брайан так и не нашел, что сказать в ответ. Та старая история стоила ему достаточно нервов, и вспоминать о ней не хотелось так же, как и о бракоразводном процессе, конца и края которому не видно. — То-то же. Потому если возникало хоть малейшее подозрение, что такое может произойти, я старался предотвратить скандал. У нас с Полом это неплохо получалось. Обычно все ограничивалось определенной суммой и письменным обязательством. Собственно, ничего такого, что могло бы кого-то задеть. Лучше уж заплачу я, чем «The Sun» или «News of the World». Если деньги те же, какая разница, от кого они получены? И потом, мне не так уж часто приходилось прибегать к подобным мерам. До сих пор у вас, парни, не бывало ни одного по-настоящему серьезного косяка. Вероятно, потому-то журналисты и кидались с таким остервенением на сообщения о ваших вечеринках, в разы преувеличивая их масштабы и даже не замечая того, что все это — не более чем часть шоу. Правда, с Крисси так и не получилось договориться мирно… — А как же сам Прентер? Чего ж ты ему не заплатил, чтобы он не поливал Фреда грязью? — сердито осведомился Роджер. Он оставил очки в спальне, и сейчас Джим для него являл собой расплывчатое темное пятно в кресле. Невозможность видеть мимики собеседника раздражала, хотя до этого момента вовсе не казалась проблемой. Злость на Пола Прентера не оставляла его. Одно имя поднимало в душе черную бурю, и на сей раз ревность была тому причиной лишь отчасти. Как будто где-то внутри сидел комар и зудел-зудел… Недавние слова Дикки задели его больше, чем Роджер мог ожидать, и определенно куда больше, чем он того хотел. Еще недавно, всего полчаса назад, было ясно, что Пол виноват, что те отвратительные статьи — его рук дело, а сейчас… Зуд усилился. Ведь это правда, Джиму всегда удавалось предотвращать скандалы в прессе. А этот, стоивший Фреду столько нервов и здоровья, выплыл так неожиданно и подло. — Потому что и подумать не мог, что он способен на такую мерзость. Для меня, как и для вас, это было, как ведро ледяной воды. — Джиму не хотелось дальше развивать тему. Он до сих пор помнил во всех подробностях свой разговор с Джоном Ридом в начале семьдесят пятого. Преуспевающий бизнесмен, менеджер Элтона Джона согласился взять под свое крыло «Queen» — группу, от сотрудничества с которой уже отказались Дон Арден, Питер Грант и еще многие. Одни диктовали невыполнимые условия, другие не желали портить отношения с Шеффилдами. И уж точно никто не собирался брать на себя внушительный долг парней перед компанией. Мог ли Джим отказать старине Джонни в такой мелочи, дать работу его бывшему возлюбленному? Тем более, что парень был исполнительным и толковым, успел немного поработать на радио и знал изнутри, каков он, этот огромный и сложный механизм, именуемый шоу-бизнесом. Пол прижился быстро. Именно он поначалу курировал большинство вопросов, связанных с группой, и решал проблемы. Но все портил один момент… Нельзя иметь личные отношения с подопечными в таком деле. Джим Бич был непреклонен. Никаких связей, никаких близких контактов. Только в этом случае возможна нормальная рабочая обстановка. Пол не послушался. Долгое время он разными способами пытался разрушить то, что скрепляло «Queen». Настойчиво и грамотно делал все возможное, чтобы оторвать Фредди от группы, поссорить с парнями, в первую очередь с Роджером, виртуозно раздувая угли под котлом с его эго, затягивая в водоворот веселой и порочной жизни. Да, парни были семьей. Но во многих семьях бывают серьезные разлады, а тут — клубок личных и творческих амбиций, различия характеров и интересов. Пол знал, на что давить, преследуя свои цели. Вялотекущий конфликт продолжался много лет. И все же было кое-что, так и не позволившее группе окончательно распасться — любовь и глубочайшее взаимное уважение. Тогда, несколько лет назад, Джиму позвонили из «The Sun» — во многих лондонских изданиях у него имелись «прикормленные» журналисты, которые помогали не влипать в разного рода неприятные ситуации, — и сообщили, что Пол Прентер, с которым Джим не общался уже пару лет, их интересы окончательно и бесповоротно разошлись, дал интервью. В целом, тот сообщил довольно банальные вещи. Не будь Фредди Меркьюри звездой мирового уровня, эти истории вряд ли заинтересовали бы хоть кого-то, но нажиться на таких «мелочах жизни» хотелось многим, и Пол — не исключение. Джим знал, что Пол влюблен во Фредди. Что он спит и видит себя его личным менеджером и самым доверенным лицом — международной звезды, сольного исполнителя и композитора. Всюду только вдвоем, рука об руку — в бизнесе и в постели. Идеальный союз. Такой же, как у Элтона с Ридом. Что тут скажешь, красивая мечта. И довольно смелая. Вот только остальные участники группы в эти планы не вписывались. Потому нет, Джим не предпринял ничего. Он сделал то, что давно хотел, — раз и навсегда вывел Пола из игры. — Мы с вами сейчас можем до бесконечности вспоминать все наши косяки и просчеты. В этой комнате нет ни одного святого. У каждого найдется скелет в шкафу. Такова жизнь. Мало кто на своем веку не совершал ни одного поступка, которого бы не стыдился, и Фредди — не исключение. Вы спрашиваете, зачем разглашать подробности его личной жизни. Согласен, мне бы тоже не хотелось, чтобы мою личную жизнь обсуждали публично… — Да блядь, нам нечего сказать! — Джон опять был на ногах. — Мы знать не знаем никаких «подробностей». Мы не лезли к Фреду в койку... — Разумеется, не лезли. И он не лез к вам. Сядь, пожалуйста. Я устал просить тебя выслушать до конца. Парни, не делаете поспешных выводов. Скорость хороша только при ловле блох, как писал Бомарше. Фредди больше нет, и у многих любителей жареного отныне развязаны руки. Думаете, один Пол был способен получить свои тридцать сребреников? Сколько, по-вашему, его «бывших» захочет рассказать о своих отношениях с Меркьюри? И как быстро это купят? Роджер потер лицо руками. — Ты прав. Думаю, найдутся желающие. — И что с того? Пусть только вылезут! Можно же подать в суд. — Все же Джон немного успокоился. — Джим, ты юрист от Бога! Тебе по силам выиграть любой процесс. Позатыкать рты всем этим… — Он как-то неопределенно мотнул головой. — Да? Интересно. Вот и расскажи мне, Дикки, каким образом ты, я, Роджер или Брай можем опровергнуть, что тот или этот — та или эта — были в интимной связи с Фредди Меркьюри, почившей от СПИДа звездой? Ты держал свечку? Как ты можешь что-либо утверждать? Да никак, мой дорогой! Мы, конечно, можем возмущаться, но если при жизни Фредди писали тонны макулатуры, оскорбительной и мерзкой, то, как ты считаешь, угомонится эта помойка под названием «британская пресса» сейчас, когда его уже нет? Не в нашей власти заткнуть всех, кто желает заработать на горяченьком, но помните, как говорил Фред: «Любая реклама хороша». Пусть пишут, пусть откровенничают — не читайте и не обращайте внимания. Помните, что мы же выиграем от этого больше всех. — Легко сказать. — Роджер закусил губу с такой силой, что рисковал вот-вот прокусить ее насквозь. — Сказать — да. Легко. Трудно будет терпеть все это. — Джим встал. — Вы, парни, слишком много врали прессе. Про то что Фредди здоров и у него все хорошо. Понятно, что ни один вменяемый человек не осудит вас, но все же не лучше ли наконец сказать правду? Ты верно говоришь, Джон, Фредди Меркьюри был лучшим из вас! Об этом, мать вашу, должны знать все — и поклонники, и журналистская шушера! Он был лучшим человеком, и ни обстоятельства его смерти, ни тот факт, что он спал с мужчинами, не меняют этого. Я подумал, что нужно действовать так, как обычно поступал Фредди. Не можешь противостоять — присоединись. Отрицать что-либо, врать, судиться… Собаки лают — караван идет. Вы знаете, каков был Фред на самом деле. Я тоже знаю. И знают все, кто с ним работал. Это уже немало... Можно сделать по-другому. Попытаться изменить отношение людей. СПИД не щадит никого. Нет разницы, гей ты или нет, у каждого есть шанс сдохнуть от этой гадости. Так? — Ну… да. Пожалуй, да. — Брайан наконец «отошел». Как ни болезненно было напоминание о той мюнхенской истории, оно отрезвило его и вернуло к реальности. Джим был прав. Он легко и быстро уладил проблему с Лиззи раз и навсегда. Что касается самого Брайана, он уже получил сполна за свои грехи, и честно говоря, пора бы ему оставить прошлое в прошлом. — Потому я и предлагаю устроит большой концерт не просто в память о Фредди, но еще и для того, чтобы привлечь внимание к проблеме СПИДа — к проблеме многих людей. Те, кого коснулась эта беда, нуждаются в помощи, но стыдятся своей болезни, словно они прокаженные. СПИД не делает их плохими или аморальными. Можно заразиться, например, через кровь… Даже дети не защищены на сто процентов. Почему бы не сделать концерт благотворительным? А собранные деньги… — Направить на помощь больным? — Вот теперь Брай включился в разговор по-настоящему. Джим кивнул. — Да, именно. — Наверное, это неплохая мысль… — задумчиво протянул Роджер. — Так вот, я ехал сюда, чтобы предложить вам троим во всеуслышание опровергнуть то гнусное дерьмо, которое льется из газет. Сказать все, о чем мы говорили сегодня. Что Фредди не умер в одиночестве, никому не нужный, — мне попадалась и такая версия, — что рядом с ним до последнего находились любящие его люди. Рассказать о его мужестве и стойкости. Анонсировать концерт… Ну, а потом мы выпустим сингл. Думаю, после праздников можно заняться этим вплотную. Что скажете? — Звучит разумно. Лично я согласен. — Придя наконец к какому-то решению, Брайан внутренне успокоился. Он подошел к столу, чтобы забрать грязные чашки. — Может, сделать еще чаю? Дикки, что скажешь? Джон уже пару минут как застыл, опустив глаза в пол, погруженный в себя. Он отчаянно выискивал на дне души ответ на мучивший его вопрос: правильно ли, черт возьми, они поступают? — Да, можно… — процедил он едва слышно. Все-таки, поразмыслив, приходилось согласиться с доводами Джима. Кто знает, возможно, их многомудрый менеджер прав. Строго говоря, Фреду уже все равно. А эта проклятая болезнь и вправду стала вроде стигмы. Как будто человек сам виноват, страшно виноват, что заболел. Чудовищная ложь… Джон тряхнул головой, прогоняя сомнения. — Только вот как быть с Роджем? Выдержит ли он? — Нет, я поеду! Скажу начистоту все, что думаю про этих уебков, — Роджер кивнул, указывая на треклятую газету. — Когда еще у меня будет такой роскошный шанс. — Может, не стоит? Тебе бы отдохнуть хорошенько и разобраться со своей проблемой. — Брайан, собрав посуду, двинулся было к дверям, но притормозил. — Да все нормально! Пара дней — и я буду как огурец. — Роджер улыбнулся через силу. Джим посмотрел на него с сомнением. — Огурец… Ну да ладно, приедет врач — тогда посмотрим, огурец ты или нет. А для остальных, я предварительно договорился на тридцатое, вас ждет «Доброе утро, Британия». Понимаю, что вставать придется ни свет ни заря. Попробую организовать все так, чтобы вы появились под конец эфира. — Хорошо, — кивнул Джон. — Еще через день буду ждать вас всех в офисе, надо будет решить еще несколько вопросов. Родж, надеюсь, ты тоже сможешь присутствовать, но если что, я все перенесу. А теперь давайте чай с бутербродами, и я поехал. У меня сегодня еще дел невпроворот — Джули* целый список составила. — Джим откинулся на спинку кресла с таким удовлетворенным видом, будто только что выиграл партию в шахматы на звание чемпиона мира. Все же пока остается надежда, что группа будет жить. А дальше… увидим. Комната пришла в движение. Джон подбросил в камин еще полено и замер, пристально глядя на огонь. Он точно знал, что слова Майами не дадут ему покоя. Он будет обдумывать их сегодня, завтра и все ближайшие дни. С одной стороны, идея логичная, но с другой… какой-то мерзкий червяк точил изнутри. Может, вся проблема в усталости и накопившемся раздражении? Позвякивая переполненным подносом, Брай удалился на кухню. Роджер снова свернулся калачиком на диване. Признаться, вся эта нервотрепка порядком его достала. Хотелось заснуть, пусть даже ненадолго. И хотя камин по-прежнему жарко пылал, Роджера потряхивало. Он натянул плед до самого подбородка. Странно. Неужели давление совсем упало? Он не был уверен, что предложенная Джимом стратегия правильная, но по крайней мере появилась хоть какая-то определенность, что делать дальше. Мало-помалу его накрывало понимание, что завтра будет день, а потом еще день и еще… Будет Рождество, подарки, хлопоты. Жизнь продолжится — его жизнь. Уже без Фреда... Эта мысль потеряла свою остроту, но от нее по-прежнему тупо и противно тянуло за грудиной. Роджер начал думать о том, что к Рождеству обязательно будет здоров, а после Нового года посвятит максимум сил и времени предстоящему концерту. Надо будет хорошенько продумать, что и как организовать. Уэмбли — замечательная идея! Поглощенный такими размышлениями, он легко соскальзывал в дремоту под пощелкивание огня в камине и оглушающую тишину в окружающем мире. Джим вновь подошел к окну - снегопад не прекратился. Пушистое белое покрывало преобразило двор и сад, предав им сходство с декорациями какой-то веселой доброй сказки. На душе вдруг стало светло и уютно. Вдруг сквозь снежную завесу Джим увидел, как к крыльцу почти неслышно подъезжает машина. Развернувшись, она пропала из виду, очевидно, затормозив прямо у входа. Он обернулся к Джону, все еще стоявшему у камина. — Во сколько обещал приехать доктор? — Где-то через час. А что такое? — Кто-то только что подъехал к дому. Вы больше никого не ждете? — Джим нахмурился. Как любой деловой человек, он не любил неожиданности. — Нет, вроде бы, никого. — Джон встал рядом и тоже вгляделся в заснеженную дорогу, но не увидел ничего, кроме свежих следов шин. Хлопнула входная дверь — ни звонка, ни стука. В холле барабанной дробью застучали каблуки. — Эй, не спи. Дэбб приехала… — Не успел Джон потрепать прикорнувшего Роджера по плечу, как в гостиную, забыв снять пальто, влетела Дэбби, своим растрепанным и решительным видом напоминавшая валькирию. — Господи, Ро… Почему никто не брал трубку? Куда вы все подевались? — Не обращая ни на кого внимания, Дэбби кинулась к дивану и упала на колени, закрыв лицо руками. — Что случилось? Что-то с Руфусом? — Роджер встрепенулся, сел. Потом поднял Дэбби и усадил рядом. Джон и Джим замерли неподалеку, не зная, как реагировать — то ли поздороваться, словно ни в чем не бывало, а то ли потихоньку свалить, пока Дэбби не обрушила свой гнев еще и на них. В том, что будет разборка, не сомневался даже Джон. Несмотря на веселый и общительный нрав, мисс Ленг прекрасно умела за себя постоять. И не только за себя. — Как ты мог не подходить к телефону?! Я вчера звонила по меньшей мере раз сто и с утра снова — без толку! Потом больше часа не отходила от телефона, думала, ты перезвонишь… Я бы приехала еще вчера, но у Руфуса поднялась температура, мы полночи не могли его успокоить. Мне было так страшно… — Она подняла заплаканные глаза и как-то по-детски вытерла мокрое лицо рукавом. — Немедленно говори, что у вас случилось! Ро, у тебя… опять было, да? Я знала, что этим кончится! — Дэбби встрепенулась, как будто осадив себя, и вновь вгляделась в лицо Роджера, но теперь ее взгляд был совсем другим. На место валькирии пришла растерянная любящая женщина, нежная и заботливая. — Бедный мой... Я знала. Чувствовала… Боже, как же мне было страшно сегодня ночью! Я решила, что в доме никого нет. Что у тебя случился инфаркт, и вы втроем поехали в больницу. Я не знала, что думать. Боже!.. — Наконец Дэбби умолкла, зарывшись лицом в грудь Роджера и прижавшись к нему всем телом. Роджер слабо улыбался и гладил ее по спине, приговаривая: — Все хорошо. Уже все хорошо. Не надо так плакать, все обошлось... — Ро, а доктор? Доктор был? — Был-был, не переживай. — Не вздумай мне врать! Я вижу тебя насквозь, Роджер Меддоуз Тейлор. — Голос сорвался. — Бедный мой. Мой хороший… Дэбби вдруг вскочила, скинула пальто прямо на пол и принялась устраивать Роджера поудобнее. — Ляг вот так… Да, именно так. Расслабься. Теперь я с тобой... Роджер перевел дыхание и опустился на подушки. — Как там сейчас наш Тигренок? Ты оставила его с няней? — Да. Как только температура спала, он заснул, а я сразу же поехала сюда. Мы собирались пойти в парк, но я не могла… Я так боялась! Ты принимал таблетки? Что сказал врач? Наклонившись, она поцеловала его в губы. А после снова принялась что-то выговаривать ему ласково и укоризненно, как непослушному ребенку. Джон молча кивнул Майами, и они потихоньку выбрались из комнаты, где в этот момент были лишними. — Идем пока на кухню, выпить чаю можно и там, — шепнул Джим, как только они оказались в холле. — Когда Дэбб немного успокоится, мне надо будет с ней поговорить, а потом поедем. Я отвезу вас по домам. Не вызывать же такси. — Да уж… Надеюсь, она не отметелит нас, как мы того заслуживаем, — заметил Джон с загадочной улыбкой. И добавил, обращаясь, судя по всему, к самому себе: — Пожалуй, с такой девушкой я бы тоже носил нереально узкие джинсы… — Ты о чем? — Джим бросил на него недоуменный взгляд. Джон только отмахнулся. — Не бери в голову, это я так… Пошли, а то там Брай, небось, увидев Дэбби, запрятался за холодильник.***
Притихший Брай нос из кухни не высовывал. — Я слышал, что Дэбб приехала. Вам попало? — Он поставил чашки на стол и сел. — Пока нет. Но думаю, она еще выскажет нам все, что думает. Она звонила, а поскольку трубку никто не брал, напридумывала себе невесть что. Сказала, что хотела приехать еще ночью… Этого нам только не хватало для полной задницы! — Джон горько усмехнулся, подвинув к себе чайник. — Брай, ты молоко подогрел? — Подогрел, конечно. Вот так история… Хорошо бы, Дэбби успокоилась немного. Джим отхлебнул чай. — Дэбб я беру на себя. Все равно мне надо с ней поговорить. Так мы с вами договорились по поводу телеинтервью? Ответить никто не успел. Распахнулась дверь — Дэбби зашла в кухню. Отбросив рукой волосы, встала у стола и окинула компанию сердитым взглядом. — Даже не начинай. — Джим поднялся на ноги и мягко приобнял ее за плечи. — Парни ни в чем не виноваты, ты сама это знаешь... Как там Родж? — Заснул. Я очень надеялась, что приступ не повторится. — Она потерла глаза руками и сглотнула, как будто у нее ком стоял в горле.— Можно и мне чаю? Я сегодня не завтракала. — Ее голос был тихим и кротким, вероятно, от усталости. — Да, я знаю. В прошлый раз Родж тебя сильно напугал. Садись. Брайан, налей девочке чай. — Джим подвинул к столу свободный стул. — Значит так. Примерно через полчаса приедет лечащий врач Роджера — парни его уже вызвонили. Не уверен, но скорее всего потребуется широкое обследование и, возможно, кардинальное решение проблемы, например, кардиостимулятор… Спасибо, Бри. Брайан поставил еще одну чашку и достал тарелку с сэндвичами. — Поешь, тебе нужны силы. — Джим продолжил: — Я оставлю номер телефона, попроси врача позвонить мне. Дома я буду часов в семь вечера. Не забудешь? Джон и Брайан в разговор не вмешивались. Каждый уткнулся в свою чашку. Говорить было нечего. Дэбби молча покивала. — Ну и отлично. У нас сейчас очень много дел, но я постараюсь, чтобы Роджера не очень-то беспокоили, ему необходим отдых. Хорошо бы ему разобраться со здоровьем как можно скорее — мы планируем большой, да что там, грандиозный концерт в память о Фредди. Потому прошу, не давай ему уходить в себя. Говори с ним о концерте, о дальнейших планах. Ему это необходимо больше всего. Если понадобится помощь, звони мне в любое время. А сейчас мы поедем… Надеюсь, все будет хорошо. Да что там, уверен в этом! Все будет отлично. Улыбнись, девочка. Дэбби облегченно вздохнула и действительно улыбнулась. — Да, все будет отлично…***
Снег перестал валить сплошной стеной, только отдельные снежинки еще кружили в воздухе. Ботинки проскальзывали по мокрому снегу. Небо очищалось, из-за уходивших туч вот-вот обещало выглянуть солнце. Брайан и Джон устроились в «Мерседесе» Джима. С Роджером они так и не попрощались, решив, что не стоит тревожить его сон. Дэбби кое-как взяла себя в руки, позвонила няне и попросила ее вместе с Руфусом вернуться в Суррей. Врач должен был приехать с минуты на минуту, так что, в одиночестве она не останется. Парни обещали быть на связи и попросили передать, чтобы Родж позвонил, как только сможет. Первым делом Джим включил обогрев. Джон сел назад, а Брайан — на переднее сидение рядом с водительским. Дворники очистили стекло. Когда машина тронулась, от колес остались черные колеи. — Такое чувство, будто мы просидели в этой гостиной как минимум год, — грустно шепнул Брайан. — Наверное, это самый долгий день в моей жизни. — Да, Бри, я тоже об этом подумал. Похоже на твой любимый «парадокс близнецов», только наоборот. Вроде бы, минули всего сутки, а как будто целая жизнь, и сегодня мы — уже не те люди, которые приехали сюда вчера… Даже мир вокруг кажется изменившимся. Может, потому что выпал снег, черт его разберет… — Джон ссутулил плечи, дав спине расслабиться. — Знаешь, у меня чувство, словно все это было не с нами, и сейчас это тоже не наша настоящая жизнь… — С вами. Все это было с вами. И впереди еще много чего. — Джим вырулил на дорогу. — Потому вам некогда заниматься всякой ерундой. Завтра-послезавтра надо подписать документы. Я договорюсь с несколькими журналистами… Внезапно Джон изменился в лице. — Прости меня, Джим, но я… я не смогу послезавтра быть на программе, — сказал он тяжело, но твердо. — Почему? — Не смогу и все. Зачем я там нужен? Чтобы сидеть и молчать? Рассуждать перед всей страной об угрозе СПИДа или о проблемах гомосексуалистов, которые на самом деле нисколько меня не волнуют, было бы лицемерием. Как ни успокаивай свою совесть разглагольствованиями о благотворительности, это не изменит того факта, что Фреда больше нет, и заменить его не способен никто. Пожалуйста, пойми… — Я понимаю, — отчеканил Джим, не сводя глаз с заснеженной трассы. — Что ж… я был к этому готов. Ты ведь и в промо-кампании «Innuendo» почти не участвовал. Браю с Роджером не привыкать отдуваться вдвоем… Джон молча проглотил упрек. Пусть Джим считает его трусом, пусть он и сам в глубине души согласен с этим, так все же лучше, чем идти против своей совести. — Полагаешь, разумно тащить Роджера на телевидение в таком состоянии? — вскинулся Брайан. — Полагаю, что да. Он сможет сделать то, что давно хотел, — высказаться по поводу прессы и рассказать зрителям о будущем концерте. Это пойдет ему на пользу. Поможет пережить. Я поеду с вами и возьму с собой доктора. Так и ты, и Роджер будете чувствовать себя увереннее. И разумеется, никто ничего не узнает. — Джим прибавил скорости. — Завтра решим, в каком виде выйдет сингл. На одну сторону поставим «Bohemian Rhapsody», а вот как быть со второй? Что скажете? Брайан почесал переносицу. — Может, «The Show Must Go On»? — Нет, — вновь заговорил Джон. — Не обижайся, Бри, твоя песня отличная, но думаю, больше подойдет «These Are the Days of Our Lives». Как считаешь, Майами? Джим ответил довольной улыбкой. — Отличная идея! Да, эта песня будет уместнее. Хотя мы выпускали ее синглом совсем недавно, ко Дню рождения Фредди. К его последнему Дню рождения… Однако в данных обстоятельствах можно и повторить. — Согласен, — не мешкая, кивнул Брай. — Наверное, эта песня — лучшая из тех, что написал Родж. Машина выехала на шоссе, когда в просвете туч показался первый лучик солнца. Снег блестел и играл всеми цветами радуги. Дорога была заполнена машинами. Где-то вдалеке раздавались звуки стройки. Невысоко летящий самолет чертил в небе белую полосу — отсюда до Гатвика было рукой подать. Кругом жизнь шла своим чередом. Для остального мира не было ни вчерашнего вечера, полного откровенных разговоров и страшных признаний, ни последовавшей за ним темной ночи. Все продолжилось…***
22-е ноября 1991 года
Майами покинул Гарден Лодж уже с полчаса назад. Фредди попросил Джо оставить его одного, сказав, что попробует уснуть. Может, чуть позже, ближе к вечеру, придет Мэри, если Рикки сегодня не будет капризничать. Несмотря на усталость, он чувствовал себя полностью удовлетворенным разговором — именно сегодня в его жизни наконец была поставлена точка. Они с Джимом решили все дела, и теперь… смешно сказать! Фредди Меркьюри — человек, так любящий жизнь, — впервые был по-настоящему готов к смерти. Как ни крути, на Джима можно положиться. Если шоу-бизнес — это продажа себя, Джим сумеет продать то, что от него останется, лучше кого бы то ни было. А там глядишь, парни выпустят альбом — и все закрутится по новой. Их шоу продолжится вопреки всему. Назло врагам, назло желтой прессе. Назло самой смерти. Пришло время — его вечеринка закончилась. Увы, слишком рано, но что поделать. Он давно примирился с тем, что у него не будет старости, и теперь был, пожалуй, даже рад этому. В ранней смерти тоже имеются свои плюсы. К тому же, у него была отличная жизнь! Лучшая из возможных. Он повидал мир, получил все, к чему стремился. Права была та старая ведьма на причале: Фаррух Балсара — хрупкий подросток со смешно торчащими зубами — стал королем. И совсем скоро станет прахом. В его жизни было все, о чем можно мечтать, — любовь и ненависть, успех и тяжелый труд, друзья и возлюбленные, мужчины и женщины… Но сейчас перед глазами стояло только одно лицо, которое он не вспоминал многие годы. Когда он увидел ее впервые, она еще не была женщиной в полной мере, скорее трогательным полуребенком, равно как и он сам. Тонкая, какая-то воздушная, с карамельной кожей и угольно-черными глазами. Совсем не похожая на тех, кого он выбирал на протяжении жизни. По сей день он хорошо помнил ее имя — Гита… Он видел ее украдкой на церковных службах, но так и не решился подойти, прекрасно зная, что далеко не единственный, кто пишет ей любовные записки. Самая банальная детская влюбленность, которая, однако, научила его важной истине — можно любить без права обладания, просто наслаждаясь издали, и быть счастливым. Прошло около года — и у него завязались отношения, естественные в той среде, где он рос. Нечто среднее между данью физиологической потребности и крепкой мальчишеской дружбой. Но ничего сакрального. Ничего такого, о чем он не мог бы впоследствии со смехом рассказать тому же Миннси. Ему было четырнадцать лет. Тот парень был на год старше, но уже гораздо опытнее. Он научил его еще одной премудрости — что чувства к женщине и к мужчине, разные по своей природе, могут идти рука об руку, не мешая друг другу. Вскоре один из преподавателей написал гневное письмо его отцу. Поначалу Фредди Балсара недоумевал, почему нажаловались только на него, ведь дежурные регулярно ловили тискающихся старшеклассников в туалетных кабинках. Тогда ему бы и в голову не пришло, что этот человек, уважаемый профессор, который уже давно не спускал с него глаз, сам был не прочь разок-другой залезть к нему в трусы. С тех пор он полагал, что повидал все и ко всему готов. Увы, реалии шоу-бизнеса оказались куда страшнее, чем рисовало его воображение в самом начале пути, но все опять-таки обернулось для него важными жизненными уроками, и сейчас, будь у него возможность повернуть время вспять, он не изменил бы ни одного прожитого дня. С Нельсоном он научился жестокости; с Джоном Ридом — хитрости и цинизму; с Мэри — преданности и искренности; с Полом — окончательно поверил в свои возможности… Каждый человек, прошедший через его жизнь и постель, оставил память о себе. Каждый подарил бесценный опыт, не пропавший даром. Он купался в море людской любви, научившись не замечать врагов и завистников. И любил сам, кто бы что себе ни думал. Любил самоотверженно и безоглядно — лучшую из женщин и самого лучшего из мужчин. Это ли не счастье? Все, что он совершал на протяжении жизни — даже многочисленные ошибки, — было исключительно во имя любви. Хотя для большинства эти слова останутся всего лишь рифмованными строками из песни. Нет, он ни о чем не сожалел. Разве только о том, что ему так и не выпало возможности продолжиться в детях. Было время, когда он не думал об этом всерьез, говоря себе, что ни одному ребенку не пожелаешь такого отца, который то громогласно истерит, швыряя в стены все, что подвернется под руку, то дрожит и прячется под одеяло безо всяких видимых причин. И еще — что для создания полноценной семьи необходимо любить или хотя бы уважать того, с кем спишь, а именно это ему недоступно. Однако с годами он заметил, что все больше понимает Элтона, хотя когда-то поднял на смех его маниакальное желание обзавестись потомством, зная, насколько тот беспомощен в постели с женщиной. Зато у него есть белокурый мальчик Рикки, который еще в материнской утробе прослыл «ребенком Меркьюри». И маленький Фредди Мак, который уже к семи годам проявляет очевидные способности к музыке… И если у него будет завтра, то к нему приедет Роджер и будет рассказывать своим хриплым срывающимся тенором о чем-то совершенно несущественном. Но потом наконец скажет главное. То, о чем они никогда не говорили, но всегда знали... … Фредди глядел в темнеющее окно, различая лишь невнятные тени, но мог с уверенностью сказать, что там, за окном, сейчас стоит Бог и улыбается ему самой теплой улыбкой. Было не страшно сознавать, что скоро придется уйти за ним. Совсем не страшно.КОНЕЦ