«Это всего лишь простая песня,
Чтобы рассказать тебе о том, что ты сделал.
Я поведал тебе обо всех этих страхах,
И они ушли прочь».
The Shins — Simple Song
Максанс был очень пьян. Он не отпускал меня, когда мы мчались по разноцветной реке огней ночного Парижа. Я чувствовал, как он ещё сильнее сжимал моё тело, когда я трогался с места, поворачивался и останавливался. Дане-Фовель расцеплял руки только дважды — первый раз в момент, когда нам нужно было слезть с мотоцикла. Я заметил тогда, что руки Макса дрожали. Но он всё время улыбался, и мне становилось спокойнее. Второй раз парень отпустил меня, когда мы вошли в квартиру. Стоило мне распахнуть дверь, как у ног закружился пушистый беспокойный комок. — Уба! — вскричал в тот момент Максанс и, не успев зайти в квартиру, сел на корточки и протянул руки к радостно фырчащей собаке. — Ты такая пушистая, такая красивая, — залепетал он, перебирая пальцами бежевую шерсть. — Макс, — позвал я, силясь поднять его на ноги. — Дав… — Что? — парень вскинул голову, не позволив мне закончить. — Не ревнуй, ты тоже красивый, — без тени смущения произнёс он, а после самостоятельно встал и прошёл в квартиру. Довольная Уба, подпрыгивая, последовала за ним. А я так и остался, поражённый, стоять в коридоре ещё пару минут. Максанс был действительно очень пьян. Когда я вошёл в гостиную, то застал Дане-Фовеля за игрой с собакой — он кидал в разные стороны одну из её любимых игрушек, а Уба из раза в раз послушно приносила её обратно. Макс, словно ребёнок, радовался принесённой плюшевой ерунде, сколько бы раз это ни повторялось. Это было очаровательно. Игра длилась ещё несколько минут, пока Максанс не перевёл взгляд на меня. — Она такая чудесная! — сказал он и погладил Убу по голове. Она в ответ лизнула его руку. Парень смущённо рассмеялся. — Похожа на медвежонка. Я улыбнулся. Неожиданно Дане-Фовель посерьёзнел и направился в мою сторону. Моё сердце не успело сделать и двух ударов, как парень снова прижал меня к нему. Сопротивляться его хмельному натиску я не мог. И не хотел. Я обнял его в ответ и погладил по широкой спине. В ту ночь мы много говорили. Точнее, говорил Максанс, а я лишь слушал его сбивчивую пьяную речь. Я даже смог уловить момент, когда друг начал потихоньку трезветь — его предложения стали длиннее и осмысленнее. Дане-Фовель рассказал мне, как однажды ему предложили стать моделью, когда он просто шёл домой из продуктового магазина. Он рассказал, что никогда не считал себя красивым, что в детстве был незаметным и неуверенным в себе. «С тех пор, правда, мало что изменилось», — горько усмехнулся он. Макс рассказал мне об одном фотографе, с которым ему довелось работать спустя несколько недель после начала модельной карьеры. Это был мужчина средних лет спортивного телосложения с кудрявыми чёрными волосами, длиной доходившими до его широких плеч. Он всегда носил затемнённые очки, даже когда находился в помещении — снимал он их только во время фотосессий, и только в эти моменты можно было разглядеть его большие и добрые карие, почти черные глаза. «Он был очень лёгок в общении, любил посмеяться. Однако каким-то неведомым образом он создавал вокруг себя ауру загадочности. Меня, двадцатилетнего и неопытного мальчишку, это притягивало». Фотограф всегда хвалил Максанса. Говорил, что того ждёт большое модельное будущее. Дане-Фовелю это льстило, и вскоре он проникся симпатией к этому человеку. «Мы стали… Хорошими знакомыми? Вместе посещали приёмы для моделей, он помогал мне заводить полезные знакомства, его плечо рядом всегда придавало мне уверенности… Это случилось осенью. Во время одной из съёмок этот фотограф попросил меня снять брюки… — выдохнул друг. — И… я согласился». Я набрал в лёгкие побольше воздуха и не спешил выпускать его, силясь успокоить сердце. «Я… Я доверял ему, я не посчитал эту просьбу странной, — продолжал Макс. — Я был уверен в его профессионализме, поэтому подумал, что ему лучше знать, как мне следует выглядеть на фотографиях. Так что да — я сделал так, как он просил. Тогда я не знал, как сильно ошибся», — Дане-Фовель на пару минут замолчал. Я не верил своим ушам, я не думал, что когда-нибудь что-то подобное может произойти с кем-то, кого я знаю. Такие вещи всегда казались мне такими далёкими, такими… Кинематографичными. Театральными. Но мне не приходилось сомневаться в словах Максанса — я видел его напряжённые плечи, его побледневшие губы и пасмурную скорбь помутневших глаз. Я не смел перебить его или задать какой-либо вопрос. Я ждал, когда парень продолжит рассказ. «Он… Коснулся меня, — выдохнул Макс и закрыл глаза. — Через бельё, почти неощутимо. А потом продолжил съёмку как ни в чём не бывало. И больше никогда мы не возвращались к этому. До определённого момента». Я уже понял, что имел в виду друг — осознание проползло холодной змеёй по спине и выступило каплями пота на лице. Я верил каждому слову. Но отчаянно желал, чтобы это всё было шуткой. «Как-то раз мы были на вечеринке, которую устраивал один популярный журнал, — голос Дане-Фовеля задрожал. Казалось, он чувствовал физическую боль от каждого произнесённого слова. Казалось, что и я тоже. — Мы много выпили, ты понимаешь, закинулись травкой… Я и не заметил, как его язык оказался у меня во рту, — меня передёрнуло. — Не заметил, как ответил ему, не заметил вспышки фотокамеры. Не заметил, как оказался у него дома. Думаю, понятно, что произошло дальше. Я… Я не чувствовал омерзения. Оно пришло потом, вместе с осознанием того, что я натворил. Вместе с фотографиями, опубликованными после той ночи. Вместе с тысячами сообщений на мой телефон с предложениями из разных журналов, от разных фотографов. Не всегда приличного содержания. Я понял замысел своего «хорошего знакомого». Он хотел, чтобы я воспользовался своим положением «милого мальчика гея», чтобы подняться по карьерной лестнице. Он был готов подложить меня под каждого редактора, если бы я продолжил так же бездумно следовать за ним, как собака на поводке, — на мгновенье зажмурившись, Максанс открыл глаза. Они покраснели и увлажнились. Я впервые в жизни почувствовал лютую ненависть к совершенно незнакомому человеку. — Я сказал ему, что не собираюсь это терпеть, что не буду участвовать во всей этой грязи. С помощью адвоката я кое-как отмылся от всей этой истории. Но, уверен, те фотографии всё ещё можно найти где-нибудь на просторах Интернета. Я просто надеюсь, что никому в голову не придёт это сделать. Тем не менее, как ты понимаешь, я не бросил моделинг. Мне нужны были деньги. Было стыдно просить у родителей, только не после того, как я с высоко поднятой головой уехал в столицу, намереваясь «покорить Париж». Чёрт, это так смешно… Только в тот момент, в тот единственный момент я почувствовал уверенность и гордость за себя и за своё решение. За которое до сих пор расплачиваюсь. Расплачиваюсь ночными кошмарами, ночами слёз, лишёнными сна. Расплачиваюсь депрессиями и порой паническими атаками, когда очередной фотограф подойдёт слишком близко». Максанс шумно выдохнул и посмотрел мне в глаза. — Вот. Теперь ты знаешь. Прости, что вот так вываливаю это всё на тебя. Я… Когда мы поссорились, мне было… сложно, — он закрыл лицо рукой. — Прости, — повторил он тихо, почти шёпотом.***
Луна, тускло светившая сквозь суетливые тёмные облака, касалась своим прохладным светом невесомых полупрозрачных занавесок моей спальни. Сквозь открытую форточку слышалось дыхание спящего Парижа и сонное сопение ветра, едва колыхавшего кроны пожелтевших деревьев. Казалось, эти звуки где-то очень далеко — тишину спальни словно можно было потрогать дрожащей ладонью. Мы ничего не говорили друг другу, лишь сидели рядом на кровати и слушали пустоту дотлевающей ночи. Тёплое плечо Максанса касалось моего, и я мягко опустил на него голову, прижавшись чуть ближе к парню. Тот лишь в своей привычной манере боднул меня головой. Я переместил взгляд на руку Макса, лежащую на его бедре. Я подумал о том, что сейчас не было бы ничего странного в том, чтобы взять его за руку. Я аккуратно провёл пальцами по его запястью и накрыл его кисть своей. Дане-Фовель в ответ перевернул свою руку ладонью вверх и переплёл наши пальцы. Я чуть улыбнулся. — Ничего не говори, — прошептал Максанс и погладил большим пальцем тыльную сторону моей ладони, — ладно? — Одно слово можно? — спросил я и сомкнул уставшие глаза. — Одно слово можно, — эхом отозвался парень, и я почувствовал, как он улыбнулся. — Время, — просто выдохнул я, полностью уверенный, что он поймёт. В ответ Дане-Фовель молча кивнул. В эту ночь нам больше не нужно было других слов. И мы слушали тишину.