Как влюбить в себя девушку за...

       — Ушлёпки! Да как вы умудрились! Уму непостижимо! Да я вас всех в ту японскую хрень закатаю и сожру со всеми потрохами и говном в них! — орал Ягер на подчинённых.        - В роллы… — промямлил кто-то слишком умный и дерзкий, чтобы поправлять начальство.        — Шта?! — развернулся в сторону возомнившего себя бессмертным солдата Клаус Ягер с дёргающимся глазом и попавшие под раздачу стали молиться и откладывать кирпичи ещё усерднее — если начальник переходит на язык «иванов», то дело хуже некуда. — Какая падла меня поправлять вздумала?!        Ответом послужило молчание, только нерадивые подчинённые, снова выполнившие какое-то важное поручение через местечко «ж», поплотнее сжались в кучку. Правильно, кстати, сделали — если ты попал на планёрку к Ягеру, то нужно максимально плотно сгруппироваться и медленно отползать из эпицента взрыва. А Клаус тем временем продолжил с новыми силами:        — Да я вас всех тут сейчас по… — в пылу необузданной ярости Ягер бросил взгляд на лестницу и резко стих, также внезапно, как и начал.        А по лестнице спускалась Аня, в том самом платье, которое было с таким трудом было найдено, куплено и подарено ей, и… о чём-то щебетала с Тилике! При этом офицер крепко сжимал маленькую ладошку переводчика в своей руке и явно был на седьмом небе от счастья. Клаус так с открытым ртом и проводил спуск парочки вниз, к нему. Проходя мимо, и девушка, и офицер вежливо поздоровались дуэтом: «Guten Tag, Herr Yager» и удалились за угол.        Пока штандартенфюрер, застыв на месте, обалдело провожал взглядом удаляющуюся парочку, едва не свернув себе при этом шею, распекаемыем подчинённые тут же смекнули, что надо делать, и быстренько смылись с места распекания по вышеупомянутой лестнице, стараясь громыхать сапогами по ступеням как можно тише. Поэтому, когда Ягер отошёл от увиденного и обернулся, полыхая желанием продолжить экзекуцию, то, в общем-то продолжать её было не на ком. Злой (ну как злой — так, берсерк в режиме «круши-ломай») до глубины души Клаус удалился к себе в кабинет, предварительно сокрушительно врезав рукой по ни в чём не повинной стене и оставив на ней впечатляющих размеров вмятину.        Закрывая за собой дверь, Ягер, как и положено обиженному до глубины души мужчине, со всей дури (или обиды — тут уж как кому нравится) хлопнул несчастным предметом обихода. Но то ли сам Клаус сильно задумался над темой своей личной трагедии, то ли дверь решила от отомстить, но только сделав шаг по направлению к бару Клауса рывком оттянуло назад. Обернувшись, Ягер напополам с недоумением и яростью взглянул на препятствие, отпустил ручку двери и, наконец-то, попал к своему обожаемому коньякохранилищу. Вскрыв первый из попавшихся графинов зубами, Клаус сплюнул пробку куда-то себе за левое плечо и одним глотком осушил половину. Нужно было обдумать происходящее.        Собственно, утро, из-за которого запасы коньячка стремительно убывают:        Как и многие русские женщины, Аня хотела знать правду. В этом случае надо было действовать прямолинейно — по-другому её, во-первых, не поймут, во-вторых — собеседник попытается уйти от ответа, начнёт юлить. И пускай Аня не собиралась красть у них межконтинентальные ракеты, но именно сегодня точность была ей нужна как никогда ранее. А чтобы получить эту точность, нужно выглядеть сногсшибательно. И у Ани есть подходящий вариант для этого.        Платье нашлось быстро. Девать его было особо некуда, поэтому оно так и лежало в коробочке, повязанной кокетливым голубым бантиком, на комоде. не то, чтобы у Ани места в шкафу от остарбайтерских шмоток не было, просто было приятно из раза в раз доставать эту красоту из упаковки, будто в первый раз.        Смотрелось платье идеально. Но косынка и пиджак к нему явно не подходили. Поэтому Аня без особых угрызений совести оставила и то, и другое у себя, а сама сдула со лба выбившиеся из кос волоски и смело вышла навстречу неизвестности.        Минуя сначала офигевающих, а после и пускающих слюни солдафонов, Аня добралась до нужного кабинета и тихо вошла туда.        Отыскав среди толпы группы отпавших челюстей Тиликену (не знаю, как отсклонять эту фамилию;)), она не без труда смогла захлопнуть её, подтереть слюни явно находящемуся на грани обморока офицеру и, получив на вопрос: «Можно тебя на минутку?» утвердительное «Мгнуму», вытащила из кабинета несопротивляющегося Тилике. По правде говоря, услышав его ответ, произнесённый (насколько это вообще можно назвать произнесённым) с до того русской интонацией, что у девушки сразу появились подозрения насчёт арийского происхождения офицера. На заданный Аней вопрос «Можно тебя кое-о-чём спросить?» Тилике невнятно промычал что-то типа «Мгм…», невпопад кивая головой и не отрываясь от основного занятия — в открытую залипал на Анькину грудь — небольшую, но аккуратную.        Видя, что клиент готов, Аня, внимательно наблюдая за лицом офицера, спросила:        — Тилике… Я тебе нравлюсь?        Тилике испуганно поднял глаза на девушку и натолкнулся на её изучающий взгляд. Две пары карих глаз встретились, в одних из них горела решительность, в других отчётливо читался страх и что-то ещё. Спустя мгновение Аня поняла, что же это — чувство, никаким образом не ассоциирующееся со словами «офицер немецкой армии» — смущение.        Внешне Тилике ничего, за исключением физиономии, будто дулом от танка шарахнутой, не выдавало, но уши… Уши сдавали его с потрохами, медленно, но верно заливаясь малиновым светом. В остальном же офицер выглядел вполне невозмутимо.        — Секундочку… — промямлил Тилике (оп-па, а вот и ещё одна распознавательная черта волнения!) и вдруг, резко развернувшись к двери, ведущей в кабинет, из которого Аня его вытащила, с размаху открыл её. Слегка встряхнув её, чтобы всякие подслушивающие товарищи отлипли от неё, после чего строго зыркнул на них, закрыл дверь обратно и уже более-менее спокойным тоном продолжил, обращаясь к девушке — Пойдём отсюда.        — Но ты не отве… — начала было Аня, но её тут же заткнули, причём весьма необычным способом.        Чертыхнувшись где-то глубоко в твоих глазах внутри себя, Тилике резко наклонился и, притянув девушку к себе за плечи, накрыл её губы своими, затыкая рот поцелуем. Аня смотрела на него, не отрывая взгляда, и слабо пытаясь оттолкнуть его. Но когда он робко провёл языком по её зубам, она сдалась.        Как Тилике и ожидал, ответ последовал далеко не сразу, причём неумелый, словно… впервые. От мысли, что он забрал её первый поцелуй, офицер расплылся в широкой улыбке сквозь поцелуй и начал воображать, что ещё он мог бы сделать с ней первым. Например, пригласить на свидание… (Господа, попрошу без пошлостей, несмотря на то, что они и есть в голове Тилике)))        К сожалению, воздух в лёгких имеет прискорбное свойство заканчиваться, поэтому поцелуй всё-таки пришлось прервать. Глядя прямо в глаза смущённой девушке, мужчина тихо, слегка хрипловато, будто только со сна, спросил:        — Можно я не буду говорить это вслух?        В ответ Аня только рассеяно кивнула.

***

       Изрядно набубенившись двумя графинами, Клаус восседал возлежал на стуле и размышлял, почему его, ЕГО, самого Клауса Ягера, предпочли другому. И ладно бы какому-нибудь рейхсфюреру, так нет — какому-то офицеришке Тилике! И это вместо него-то! Но, с другой стороны, размышлял Клаус, он сам не пытался хоть как-то сблизиться с девушкой, которая была ему интересна, кроме как подглядывать и дарить анонимные подарки. Единственным обратным тому случаем является тот злосчастный поход по магазинам. Возможно, Тилике просто смелее его… (При этой мысли Ягер аж скривился, словно его заставили сожрать нечищенный вагон недозрелых лимонов)        Именно в этот момент терзания Ягера на тему «как несправедлива жизнь» были прерваны ввалившимся в кабинет Хайном.        — Klaus! — рявкнул Вольф, залетев к другу и едва не выбив тому двери кабинета.        От неожиданности из Ягера вырвался душераздирающий звук — что-то среднее между «и», «у» и «о» — и бравый штандартенфюрер без чувств рухнул на пол вместе со стулом, на котором воссе возлежал. Вместо лица Клауса, к полнейшему изумлению Хайна, вдруг появились ножки… 43-го размера… с носочками… синенькими такими… с утятками.        Победив шок и последующий за ним взрыв хохота, мехвод прокашлялся (чтобы своим ржачем не испугать Клауса ещё больше) и заговорил:        — Кхм… Клаус… а ты где такие носочки купил?        Стоически выдержав испепеляющий взгляд Ягера а-ля «Придушить бы тебя, зараза арийская!», восстающего из обломков стула, и всё-таки хихикнув в кожаную перчатку, но так и не получив ответа.        — И все-таки нет у тебя совести, зараза ты этакая, — прокряхтел Клаус, вытаскивая фуражку из-под обломков и водрузил её себе на голову. — Хоть бы за вчерашнее покаялся, так нет — сегодня новые подколы!        Тут Клаус неожиданно для всех присутствующих на этом концерте и, в первую очередь, для себя, совсем не аристократично шмыгнул носом и закончил:        — У меня, может, плохо всё! — подытожил он и с горя залил в себя ещё полграфина.        — Здла-асьте, — протянул Хайн неизвестно откуда стыренную фразу с чисто русскими интонациями. — Чё случилось-то? — продолжил он уже своим будничным тоном.        Ответом ему послужил звук открытия нового литра коньяка.        — Всё дело в бабе? — понимающе протянул Вольф, пододвигая свою рюмку поближе к графину.        — А ты… Ик! А ты как понял? — промычал Клаус непосредственно находясь между столом и полом.        — Ты бы явно не расстроился из-за того, что случайным взрывом тебе снесло полкабинета или какому-нибудь курсанту полбашки. А так почти что реветь ты можешь всего из-за двух вещей: либо последний коньяк утёк в неизвестном тебе направлении, либо виновата баба. Чё, не даёт?        И Клаус, поддавшись неизведанному рефлексу… вдруг взял и сцапал мехвода в железных объятьях. После чего, по вине всё того же рефлекса, разревелся в потихоньку синеющее тело лучшего друга.        — Вот почему, почему она меня не замечает? Я ведь ей цветы, я ведь ей пла-атье дари-ил. А она… А она с каким-то т-т-т…        — Тилике?.. — слабо пискнул Хайн.        - Тварью! — рявкнул Ягер и продолжил заливать форму танкиста соплями пополам со слезами.        — Разве я не хорош собой? Я же ей подарки дарил, я же… Я же люблю-ю-ю её!.. — самозабвенно заливался Клаус. — Вот ты понимаешь?        Ответом ему послужило сдавленное «Кх» и Ягер, заглянув в посиневшее лицо Хайна, быстро осознал свой промах и выпустил мехвода из своего захвата.        После десятиминутного отпаивания, лицо Вольфа приобрело более-менее нормальный цвет, что немало успокоило Клауса. Ещё через пять минут Хайн смог говорить и первое, что он произнёс, было:        — Вот вернём тебе девушку и будешь её тискать, а меня не надо!        Следующей фразой, последовавшей за рюмкой коньяка, стала:        — Кстати, а почему бы тебе не вернуть её с помощью мелких пакостей её как бы парню и ей, типо от него?)- тут Хайн сделал небольшую паузу, будто обдумывая что-то. — Подожди, а ты ей хоть признавался?        — Ну-у… Э-эм… О, отличная идея! Спасибо друг! — оживился Ягер и, напевая «Тра-ля-ля! Придумал!», вылетел из комнаты — обдумывать план и список гадостей, которые можно нужно сделать для того, чтобы Аня и Тилике благополучно разошлись.