Как влюбить в себя девушку за...

       Утром Тилике не ожидало ничего хорошего. Началось оно с усталости во всём теле — всё-таки бег по пересечённой местности под крики разъярённой русской переводчицы — это вам не хухры-мухры! Особенно когда в любой момент между лопаток может прилететь самым действенным снарядом, сражающим на-по-вал любого — книгой (как считал офицер, в предостаточном количестве хранящимся у русской фурии). Однако книги над головой больше не свистели и помимо остаточной боли в лице офицер ничего не почувствовал. Стоя перед зеркалом и прикладывая лёд к пострадавшему, но — Слава Богу! — не сломанному носу, Тилике искренне надеялся, что переводчица остыла и не будет устраивать скандалов из-за вчерашнего ма-аленького недоразумения. Наивный.        — Тилике! Иди-ка сюда, бессовестная скотина! — Вопли девушки разносились по всей столовой и заставляли всякого, туда входящего, интуитивно вжимать голову в плечи. (Надо признаться, никто и предположить не мог, что тихая мышка-переводчица в минуты гнева может координально преображаться и становиться похожей на берсерка, готового порвать любого для своего успокоения.) И ой не зря они так делали — над головой офицера пронеслась третья за последние полчаса тарелка, которую услужливо протянула Ане повариха — хохлушка в годах, добрая и полная женщина, которая даже к немцам испытывала некоторую жалость и всегда старалась впихнуть в каждого по второй порции, всё приговаривая: «Ой немчуга ж ты моя поганая, посмотри, исхудал весь — тильки кожа та кости увсталися!». Впрочем, готовила она вкусно, и почти все солдаты сами просили добавки. И если уж говорить, кого боится Клаус Ягер, то в этом списке она стоит на первом месте. Из-за природной худобы, которую не могла скрыть даже форма, у женщины каждый раз наворачивались слёзы, стоило ей увидеть Ягера. По этой самой причине она по доброте душевной накладывала Клаусу такие порции, что тот начинал нервно икать и побаиваться, что за ними сможет незаметно пробраться мимо целая танковая рота с Ивушкиным во главе. Именно поэтому обед за него всегда брали либо Тилике, либо Хайн, а стоило «неустрашимому Ягеру» услышать фразу «Клу-уша!!!», как штандартенфюрер залихватски сбегал из места своего нахождения, словно мальчишка, умявший в одиночку литровую банку варенья, которое внезапно понадобилось бабушке. Солдаты, хотя бы один раз наблюдавшие за этой сценой, потом ещё долго приходили в себя после психологической травмы и тщетно сдерживали попытки не заржать на построении с непосредственным участием Ягера. Клаус, конечно, бросал в сторону безудержно хохочущих подчинённых испепеляющие взгляды, но это мало помогало. Приходилось мириться со всем, но вот только слово «Клуша!», произнесённое с правильной интонацией в непосредственной близости от него, могло заставить Клауса грохнуться в обморок. Произойди такое на глазах поварихи, она бы впихнула в бедного немца не две и даже не три порции, приговаривая «Совсем оголодал, фрыц, вон, вже в обморок грохаешься…». Но такого, слава Богу, не происходило, и Клаус был неимоверно благодарен судьбе за это.        А теперь вернёмся к происходящему в столовой. В Тилике полетела ещё одна тарелка, а «эта женщина», как называл её Ягер, со вздохом проводила взглядом ловко маневрирующего между солдатами офицера, нарезающего уже который за сегодня круг по столовой; Аню, лихо проскакивающую мимо неё и выискивающую глазами намеревающуюся убежать цель; и доверительно сообщила обалдело наблюдающему за всем этим представлением Хайну, так и замершему с открытым ртом: " Ты погляди ж, яка девка бессредречна… Али пане Тилике обидел её чем-то? От у нас на хуторе…». Правда, обрывок фразы потонул в грохоте и вопле «Не нааааадо!!!», произнесённом с почти шекспировским трагизмом — Аня всё-таки попала по отчаянно уворачивающемуся Тилике. Однако после одного попадания Анин воинственный пыл стал угасать и, в последний раз повторив в сторону офицера «Падла!!!», девушка устало опустилась на ближайшую скамейку, занимавшие которую солдаты предусмотрительно сместились на другой конец стола и осторожно поглядывали на неё стайкой испуганных воробьёв.        Мотнув головой, тем самым отходя от прямого попадания, с трудом поднявшись с пола и прикладывая к пострадавшему затылку покорёженную тарелку, Тилике медленно побрёл к девушке и сел возле неё. Посидев так пару минут, мужчина спросил:        — Эх, Аня-Аня… Надо было его глиняной тарелкой огреть, может, мозгов стало бы больше. Ну и чего ты так злишься? Я же тебе ещё вчера говорил, если ты помнишь, что не я один вчера там был.        — Зараза ты немецкая, — шепчет девушка и легонько толкает его локтём в бок. — И откуда такие берутся — врут и не краснеют?        — Да я, да я… — поняв, что девушка пережила апогей своей ярости и больше не злится, Тилике распушил хвост. — Да я тебе говорю, не один я там был. Ну да, ну подглядывал… И вообще, герр Ягер то… — распалившись, Тилике весьма кстати поднял глаза и увидел перекошенную физиономию Ягера, пару минут назад собравшегося с духом и вошедшего в столовую и вот уже некоторое время наблюдающим за этим концертом.        Заметив, что подчинённый смотрит на него, Клаус указал пальцем (слегка не эстетично, но зато конкретно) на самого Тилике, а потом провёл большим пальцем по своей шее в классическом жесте «Ты — труп!». Осознав свои возможные плачевные перспективы, уголок губ офицера нервно задёргался и тот, опустив глаза обратно на Аню, уже с некоторым интересом ожидающую окончания фразы, поспешно закончил -…лько что просил передать тебе, чтобы ты занесла ему переводы, и он вроде бы хотел провести парочку допросов…        Под конец Тилике пробормотал что-то уж совсем невразумительное и поспешил удалиться вслед за Ягером в кабинет. Царящую в столовой тишину нарушал только кашель поперхнувшегося Хайна, которого заботливо похлопывала по спине украинка и бормотала себе под нос: «Ой, а вот и Клуша пришёв… А тут такое. Верно, весь аппетит ушёл, пошёл нагуливать знова».        Второй раз за два дня затаскивая Тилике в свой кабинет, Клаус чувствовал себя самым настоящим маньяком-потрошителем, и поэтому совершенно забыл про то, что тот может там увидеть. А любоваться было на что — на столе, в вазе стоял большой, красивый, скажем прямо — роскошный букет красных роз.        — Ух ты, а для кого цветочки? — с детской непосредственностью и умилением в глазах спрашивает офицер.        Клауса так и подмывает спросить, всё ли у Тилике в порядке с душевным состоянием, но ответа не потребуется — они работают вместе не первый год, и Ягер знает — его подопечный валяет дурака только когда очень волнуется. Правильно делает, кстати. Ярости внутри штандартенфюрера этого оправдания чрезвычайно мало.        — Для тебя, гнида арийская! — Клаус хватает букет со стола и начинает носиться за ещё не отошедшим от прошлого марафона Тилике, вопящим «За чтоооо?!». Признаться честно, Ягеру жалко цветы, всё же специально для Аня выбирал, надеялся, что они понравятся ей, но сейчас желание забить одну заразу, чуть не раскрывшую их маленький секрет, шипами роз кажется такой прекрасной идеей.        Перепрыгивая свой стул в погоне за офицером, и Клаус и сам офицер, полностью и всецело сосредоточенный на том, чтобы не стать жертвой «шрамированной маньячины», не замечают слабого стука в дверь, поэтому когда та распахивается, оба замирают в своих позах — Тилике с поднятой для следующего рывка ногой, Ягер с занесённым для удара букетом.        Аня заходит в комнату без приглашения и застывает, изумлённо распахнув глаза и приоткрыв рот. Картина маслом: штандартенфюрер лагеря S lll стоит посреди комнаты с букетом цветов и готовится огреть этим самым букетиком своего заместителя. Немецкая пародия на русских в бане. Зрелище не для слабонервных.        В воцарившейся тишине каждый думал о своём. В голове Тилике крутилась одна мысль — броситься ли целовать свою спасительницу или же это только ухудшит обстановку и так делать точно не стоит. Клаус прикидывал возможные варианты оправданий и искал глазами пути отступления место, куда деть несчастные цветы. Отметив про себя приоткрытое окно и нацепив на лицо самую обаятельную улыбочку, на которую только был способен, Ягер быстро спрятал злополучный букет за спину и бочком стал пробираться к намеченной цели, продолжая улыбаться дурниной. Аня окидывала потрясённым взглядом разгромленный кабинет, усыпанный лепестками роз, начинала задумываться, а всё ли в порядке с ориентацией и штандартенфюрера и его помощника. Совладав с шоком, девушка, наконец, выдавила:        — Нуууу… Я, пожалуй, зайду попозже… — и исчезла из кабинета со скоростью пули, не забыв при этом закрыть за собой дверь.        Вышвырнув теперь ненужный веник из роз, Клаус, не прислушиваясь к возмущённым воплям с улицы, закрыл окно и косо зыркнул на Тилике.        — Я тоже, пожалуй, пойду… Провожу заодно девушку… — промямлил Тилике и уже было собрался распахнуть дверь, дабы сбежать из этой обители зла, как дверь внезапно открылась сама, звучно хлопнув вышеупомянутого офицера по лбу и на пороге появился запыхающийся Хайн с перекошенным лицом.        — Герр Ягер… Знаете, сейчас меня чуть не сбила Энн, поражённая до глубины ду… Ох ну нифига себе! — челюсть мехвода незапланированно познакомилась с полом.        Дизайнерский беспорядок с усыпанными красными лепестками всеми горизонтальными поверхностями первым делом бросался в глаза, и Хайн, издав какой-то странный звук, испарился из кабинета, бросив напоследок:        — Простите, не думал, что у вас свидание…        Всё ещё не отошедший от шока, а теперь ещё и возмущённый до глубины души Тилике, потирая наливающуюся на лбу шишку, вприпрыжку отправился следом за сбежавшим танкистом — предъявлять претензии.        — Какой позор… — тяжко вздохнул Ягер, оседая в кресло и пододвигая коньяк к себе поближе.        Где-то через часик, уже значительно отошедший ото всех эмоций и каких-либо переживаний Клаус посмотрел в окно, солнце в котором уже начинало клониться к закату, снова вздохнул и назидательно буркнув: «Бумажные цветы — тоже цветы!», полез в стол за пачкой бумаги для отчётов.

***

       От чтения книги Аню отвлёк стук в дверь. Вылезать из тёплой постельки жутко не хотелось, но что поделать, война — это и в Африке, а тем более — в Германии, война. Накинув на плечи плед, девушка направилась в выходу из своей комнатушки. Открыв дверь и никого там не увидев, Ярцева уже хотела идти обратно в кровать, как вдруг на глаза попалась коробочка, обвязанная голубой ленточкой. В коробочке были цветы, фантастически сложенные из бумаги. Конечно, девушке никто не дарил не то что такие, но и даже обычные цветы, за исключением того букетика на подоконнике, однако где-то Аня слышала, что эта техника называлась как-то на «о»… Записка была и на этот раз, только теперь внутри коробки и гласила: «Завтра будут настоящие. Девушки и цветы созданы друг для друга». «А ещё для меня» — думал Ягер, старательно вырисовывая чужие буквы на прямоугольничке бумаги и укладывая его поверх цветов. Всё-таки, перенять некоторые навыки у мамы — весьма хорошая идея, и оригами — одна из таких.