l'amour fou

Это всегда заставало его, когда он ждал меньше всего. Когда всё, казалось бы, было хорошо и просто. Вот сейчас, например, настроение привычно болталось между отметками «хорошо» и «скоро заебусь молчать», ветер по закону жанра ласково трепал волосы, Лео выкрутил динамик на максимум, пока Орфео обгонял большую фуру, а Аксель растянулся на заднем сидении с закрытыми глазами. Активный отдых заряжал его намного лучше лежки под солнцем около бассейна, поэтому на предложение друзей прогуляться в горы он ответил с воодушевлением и радостью. А теперь они возвращались домой, впервые за дорогу притихнув, думая каждый о своем. Аксель понятия не имел, что сейчас было в головах у лучших друзей. Может, они прогоняли перед глазами впечатления короткой, но насыщенной поездки, а может вспоминали своих девочек, которые дали благоверным развеяться и выгнать дурь из башки. Манон тоже не названивала, что было на неё очень не похоже. Но, возможно, последние события утвердили её во мнении, что Аксель не врал и теперь не будет выкидывать никаких сюрпризов вроде созвонов с «коллегой по проекту» посреди ночи. Акс хмыкнул и поймал взгляд Лео, который обернулся на звук. Друг прищурился, неловко протянул назад длинную руку и похлопал его по бедру. Мол, держись. Прорвёмся. И в ту же секунду — посреди дороги, когда к Парижу они были ближе, чем к полюбившимся горам — тоска, которую он тщательно гнал от себя всё лето, вернулась. Тут же явилась из ниоткуда, обернула горло колючей проволокой изнутри и заставила с силой сжать зубы. Аксель улыбнулся Лео, который уже убрал руку, но всё ещё смотрел на него, и снова закрыл глаза. Чёрт знает, что. И что в этот раз на него повлияло? Он не вслушивался в слова песни, он не рылся в телефоне, инстаграме или твиттере, не копал переписку, он даже не думал ни о чем! По крайней мере, он точно не думал о том, из-за кого погряз во всём этом. В последнее время Аксель с осторожностью относился даже к историям, которые рассказывал друзьям, потому что любое неосторожное слово могло повлечь за собой цепочку больных, тягостных воспоминаний. И тогда ему пришлось бы собирать не слушающиеся слова в подобие интересного рассказа и стараться отрешиться от вида переживающих парней. Они не знали. Понятия не имели, почему он стал так себя вести. Всё, что знали Лео с Орфео, было доступно и всему миру — Аксель встречался с Манон, они путешествовали и отдыхали вместе, отлично проводя время, не забывали делиться своим счастьем и были на зависть красивой парой. И если бы кто-то назвал всё перечисленное лишь красивой картинкой, типичной для нынешнего века, когда на всеобщее обозрение выкладывались лишь скрупулезно отобранные счастливые моменты, Аксель не постеснялся бы поаплодировать. Правда, когда это сказал Макс (тогда про Манон никто из его знакомых не слышал, они пили всем кастом, и обычно молчаливый Дане-Фовель вдруг разговорился), Аксель похлопал только глазами, прокручивая в голове его слова. До этого они с Максом старались проводить больше времени вдвоём, но разговоры зачастую не клеились, и Аксель подумал, что не ошибся — под до абсурда красивой оболочкой было абсолютное ничто. Но очутившись в компании, Максанс неожиданно раскрылся как веселый и компанейский парень, которого можно было смутить, и Аксель почувствовал себя идиотом. Получается, это только с ним Макс вёл себя как равнодушный и немногословный кусок льда? Та ночь снилась ему всего пару раз. Не она, к счастью или сожалению, была в самом топе. Орфео спросил, нужно ли остановиться на заправке, и Аксель вынырнул из мыслей, понял, что если сейчас откроет рот, они услышат лишь прерывистое дыхание. Слов не было, на них не хватало сил. Оставалось только на то, чтобы контролировать лицо и тупую боль, скручивающуюся в солнечном сплетении. Когда Лео ответил, что им нужно купить воды, Аксель молча сел и стал натягивать кроссовки. Его немного мутило, наверное, стоило умыться холодной водой и глотнуть свежего воздуха. Надо же. Держаться почти два месяца, чтобы сорваться до того, как они встретились лицом к лицу. То, что это должно произойти совсем скоро, никак не убеждало его, что он сможет вести себя как взрослый и адекватный человек. Давид обещал собрать их на выдачу сценария группами по несколько человек, так что у него оставалось ещё немного времени до репетиций. Перед этим ещё нужно было пережить вторую конвенцию, но Манон обещала присутствовать в зале, чтобы ему «помочь». Манон, хорошая, всеми любимая девочка, о которой можно было только мечтать, вместо того, чтобы обозвать Акселя каким-нибудь грязным словом или, в конце концов, заклеймить «изменником», его неожиданно простила. И не отпустила. Поставила перед выбором — я или он. Это даже звучало дико. Аксель помотал головой, не давая себе поставить на повтор воспоминание, где удивительно спокойная Манон, чью ярость выдавали только сведённые брови, говорила, что она придерживается современной точки зрения на отношения, в которых измена — это не конец света. Его тогда так и подмывало спросить, что тебе от меня, дурочка, надо? Неужели не видишь, что я уже бракованный? Ты серьезно не понимаешь, что однажды прикоснувшись к нему ни один нормальный человек не сможет забыть эту кожу, любой оттенок улыбки, взъерошенные беспокойными ладонями волосы, нечеловеческого цвета глаза? До тебя правда не доходит, что без него мне нахер твои условия не сдались? Орфео впихнул ему в руки запотевшую холодную бутылку и потянул в место, где можно было курить. Предложил сигарету, и когда Аксель отказался, пожал плечами, доставая зажигалку из кармана штанов. — Хуёво? — предположил он, взрезав своим вопросом пространство, наполненное звуками трассы, лая уличной собаки и еле слышного голоса Лео, болтающего по телефону. Аксель поднял на него глаза и внезапно рассмеялся, опускаясь на корточки. Какое замечательное слово. Классно многое объясняет! Друг, брезгливо разглядывая заплеванный асфальт, всё равно сел рядом, и Аксель возблагодарил кого-то сверху за своих друзей. Он не знал, чем их заслужил. Орфео спокойно реагировал на его истерики и закидоны, зная, что несмотря на игнор в несколько дней, Аксель всё равно притащится обратно и будет дурачащимся, неуемным собой. Лео переживал больше, но тоже не мешался, только иногда говорил, что ему можно рассказать всё. Разумеется, они ругались. Даже дрались, потом заваливаясь к кому-то на дом, и выслушивали от прекрасных половинок, какие они безответственные и глупые мальчишки. Но эти двое очень, очень помогали Акселю, даже не зная, с чем нужно было помочь. Они вытаскивали его из абсолютно разных состояний — от разбитого сердца до разочарования в профессии, и никогда не стремились вправить мозги. Даже когда это было нужно. Например, если Аксель понятия не имел, была ли хоть одна из окружавших его вещей настоящей. Его до чертиков пугали дни, когда Аксель, просыпаясь, не знал — очнулся он или находится на одном из уровней многослойного, множащегося сна. Иногда он звонил кому-то из друзей, чтобы убедиться в реальности происходящего, но после того, как волнующийся Лео в третий раз предложил номер знакомого психолога, Аксель быстро свернул все разговоры на эту тему. Сказал, что его состояние улучшилось, и всё вообще прошло. Может, он пытался побороть «недуг» самовнушением. Или, наоборот, пытался закопать проблему, чтобы поскорее о ней забыть. Может, он прекрасно понимал, откуда брались и сны, и то, чем его накрывало после пробуждения, а потому не хотел рассказывать про свой секрет даже специалисту, связанному договором о неразглашении. После того, как Манон застала их с Максом целующимися за кулисами одного из спектаклей в Авиньоне, она поставила вопрос ребром — или Аксель мог забыть о ней и всех контрактах, устроенных её отцом, или они с Максом больше не общаются, не переписываются, не встречаются нигде, кроме как на площадке. Аксель, честно говоря, ожидал, что Манон потребует отказаться от Скама, и тогда подумал, что пошлёт её. Самыми грубыми словами, которые знал. Никакие амбиции и желание стать востребованным и известным на весь мир актером не смогут заменить ему проект, где для него началось всё. Где он обрел хороших и преданных друзей и впервые почувствовал что-то, что до сих пор не мог описать словами. Аксель как раз подбирал выражения, чтобы объяснить Манон, куда она может отправиться вместе с контрактами своего папы, когда Макс, молча подобрав упавшие на пол очки с кепкой, вышел за дверь. В Авиньоне состоялась не последняя их встреча, потому что потом был прайд, после которого они, шатаясь, словно пьяные, завалились в квартиру Макса и не отпускали друг друга до глубокой ночи. А уже через неделю Макс позвонил ему, сказал, что предупредил Манон об этой встрече, и назвал место. Вот так начались сны. В которых воспоминания мешались с откровенным бредом, но от этого менее больно, конечно же, не становилось. — Аксель? — позвал его Орфео, который всё ещё терпеливо ждал, поглаживая своё колено, ноющее после подъема на Санси. — Да, — после долгого молчания голос сипел, и потому его запоздалый ответ был едва слышен. Но Орфео внимательно смотрел на него и не пропустил момент, когда Орьян открыл рот. И Аксель попытался снова: — Да, очень хуёво. Орфео помолчал, нахмурившись, и вместо ужаса и отчаяния, царапающих под ключицами, Аксель почувствовал, как его отпускает. Будто признав, что ему на самом деле плохо, он разгадал все загадки человечества. Словно всего парой слов он решил проблему, висевшую на плечах таким тяжелым грузом, что порой не получалось разогнуться, чтобы набрать воздуха и продолжить путь с новыми силами. Только что он сделал вдох и распрямил плечи. Это звучало тупо даже в его собственной голове; откровенно попахивало репликой закадрового рассказчика из какой-нибудь отвратительной мелодрамы, но зато хотя бы частично походило на правду. Орфео не читал мысли, Аксель знал это точно, слишком много раз выслушивал от его возлюбленной, каким тот бывает тупым непроходимым кретином, но, возможно, он как-то умел облегчать долго копившуюся боль. Орфео приобнял его одной рукой, выкинув истлевшую сигарету, и толкнулся своим лбом в его. Для этого ему пришлось хорошенько нагнуться. Аксель засмеялся, но почувствовал, что теряет опору и вот-вот плюхнется на задницу, и вцепился в друга, который от неожиданность коснулся пальцами грязного асфальта и тут же заорал от отвращения. Они как раз были в разгаре спора о виновности Акселя в том, что Орфео теперь придется возвращаться, чтобы мыть руки, когда услышали полный удивления голос Лео. — Вы что тут устроили, бараны? Я думал, вы давно в тачке. Аксель окинул взглядом вытянутую физиономию Гарди, потом посмотрел на Орфео, брюзжащего что-то о несправедливости судьбы, и искренне расхохотался. Только когда они втроем, успокоившись, сели обратно в машину, Аксель понял, что идеальный момент для признания или продолжения разговора по душам был безнадежно разрушен. Хотя Аксель всё равно не собирался им ничего рассказывать. Со своей дурной любовью он бы и к самому Господу Богу с исповедью не полез, слишком это было личным, беззащитным, влитым в подкорку. Оттуда можно было и не пытаться что-либо достать. Всё равно один только Максанс мог это сделать. Стоило ему посмотреть или мимолетно коснуться своей рукой плеча Акселя, у Орьяна замыкало что-то в пространстве между ушами. Ну, поначалу. Уже позже он научился это прятать, и когда они стали презентовать третий сезон, кто-то мог заметить его влюбленный взгляд исключительно, если Аксель хотел его показать. Потом началась вся эта мутная история с Манон, и Макса он почти перестал видеть. После той ужасной сцены, которую устроила его девушка в Авиньоне, Максанс, зачем-то предупредив её, позвал Акса поговорить, а Аксель не знал, что и думать. Он не мог винить во всём Живье, потому что сам поступал ужасно, пользуясь сразу двумя людьми, но кого-то обвинить очень хотелось. Может, стоило сказать Дане-Фовелю, что это именно он во всём виноват, совратив несчастного двадцатилетнего с копейками мальчика? Тогда Аксель просто продолжил бы врать. Вот Макс, например, был честнее. Когда он сказал ему, что ни черта у них двоих не выйдет, Аксель ему не ответил. У него в тот момент разрушились все клише. Его, вроде, только что убили прицельно точным выстрелом в лоб, но ни-че-го не произошло. Небеса не разверзлись, хотя дождь лил красиво, по-киношному, и он не заработал себе сердечный приступ. Даже больно не было, быть может, потому что Орьян на какое-то мгновение выключился. Конечно, он продолжал дышать, видеть и слышать. Дышать через раз; видеть, как у Максанса не дрожат руки, пока он пытается прикурить; слышать, как заносимые ветром капли бьют по подоконнику кафешки. Аксель остался жив, хотя, казалось бы, не должен был. И даже в относительно трезвом рассудке сумел сказать Максансу «прощай». Крыша у него съехала потом. Немного позже. Аксель почувствовал, как защипало в уголках глаз, и на всякий случай нацепил темные очки. Не хватало ещё объяснять друзьям причину своего срыва. В принципе, Аксель никогда ни на что не рассчитывал. Он считал себя умным парнем, способным сказать «нет», если его что-то не устроит, а потому всё время говорил себе «да». Макса это бесило. Он даже шутил — девятьсот девяносто девять дурных идей и одна нормальная. Такая статистика сформировалась спустя несколько месяцев после знакомства, и Аксель, в принципе, не обижался. Зачем? У него была девушка. Он не считал себя геем — ему снесло крышу по одному конкретному парню. Этот самый парень поцеловал его первым. Аксель не лелеял надежд когда-нибудь купить с ним квартиру и завести ещё одну собаку. У них не было каких-то совместных планов на жизнь. Они просто круто проводили время и несколько раз проснулись вместе голыми. Это было окей. Вообще ничего из ряда вон выходящего. За исключением того, что иногда — очень редко — Аксель переставал запрещать себе думать, что между ними есть что-то большее. Когда Максанс мимолетно, но нежно гладил его по щеке, закрадывалась страшная мысль — это что-то значит. Может, его любимые блюда, приготовленные самим Дане-Фовелем, являются показателем его заинтересованности? А подарок на их негласную годовщину — первый поцелуй Элиотта и Луки — наверное, мог подтвердить, что Макс Акселя не только трахал, но и слушал, причём внимательно, раз вычленил название книги, которую Орьян давно хотел прочесть. Сны были ещё тогда, но они не преследовали его, а только заставляли задумываться. Аксель помнил, как после поцелуя Максанс, открыв глаза, коротко облизал свои губы и отшагнул назад. Он тогда привычно натянул внутренний поводок, чтоб не дёрнуться следом, но Макс и не подумал переставать его удивлять. Он осторожно тронул чужую скулу и провёл пальцами по виску. Словно проверяя на повреждения. Заготовленная на языке фраза "да пошёл ты" разъедала глотку. Аксель схватил губами воздух, но ничего сказать так и не смог. Максанс, даже не пытаясь, бил больнее, чем кто-либо. Аксель запоздало отшатнулся, боясь, что не сдержится и потянется за ещё одним поцелуем. По привычке запустил руку в волосы и опустил глаза. Он не мог поднять взгляд, поэтому смотрел на шнурки кроссовок (бывшего?) друга, собирался попросить Максанса объяснить, зачем он это сделал, и… проснулся. Он подкинулся на кровати, тяжело дыша, и чуть не завопил, когда на плечо опустилась горячая большая ладонь. Макс тогда быстро привёл его в себя, тактично не став расспрашивать о причине такой реакции. Правда, тогда Аксель подумал, что это не забота и не проявление хорошего воспитания; он решил, что Максансу просто было похуй. Поэтому Аксель закрыл рот на замок, мучаясь своими неозвученными чувствами, от которых буквально сходил с ума, всё больше отдаляясь от Манон и ничего не объясняя Максу, который напрямую спрашивал, что он собирается делать дальше. Наверное, это стало его ошибкой, за которую он теперь сполна расплачивался. — Акс, — позвал его Лео. Аксель сдернул с лица очки, энергично потер воспаленные глаза и посмотрел на друга. — Что-то случилось? — спросил он, стараясь сделать голос немного радостнее. — Наш герой отказывается признавать, что у него колено распухло и болит, и хочет нас прикончить, — ответил Лео, уклоняясь от Орфео, который поблагодарил друга за беспокойство подзатыльником. — Я бы подменил, но у меня просто глаза слипаются. — Не надо было бухать всю ночь с первым встречным, — злясь, прошипел Орфео, всё ещё стараясь залепить Лео щелбан. — О, не будь столь ревнива, дорогая, — Лео захохотал, ухитрился перехватить его запястье и прижался к нему губами. Орфео выматерился, отнял руку и собирался, наверное, зачитать какую-то отповедь, но внезапно умолк и коротко выматерился. Аксель по-настоящему заволновался и наклонился к друзьям. — Я поеду, — он сжал плечо Орфео, побледневшего от острого приступа боли. — Съезжай на обочину вон там, поменяемся. Орфео удивительно быстро подчинился, заставив дурачившегося до этого Лео нервничать и вспоминать, взял ли хоть один из них аптечку. Небольшая коробка обнаружилась в багажнике, но мази от вывихов, растяжений или разрывов связок, о которых Лео успел начитаться в гугле, там, конечно, не было. Остаток дороги Аксель был сосредоточен на соблюдении скоростного режима, чтобы не влететь на штраф, потому что торопился доставить Орфео в больницу, и больше не пускал в голову лишних мыслей. Орфео вырубился, и только тогда Лео перестал ворочать своей длинной шеей, проверяя, как тот себя чувствует. Он заебывал даже собственную девушку, которой звонил, стараясь выяснить — переживет ли его «лучший на свете друг» ампутацию, которую обязательно сделают из-за болей в колене. Успокоился он, когда Орфео исхитрился просунуть между сидениями здоровую ногу и врезать неугомонному пяткой по макушке. Лео притворился трупом, вывалив изо рта язык, но уже через секунду снова добавил громкости на радио и стал радостно подпевать Адель. — Ты же, вроде как, хотел спать, — слабо улыбаясь, напомнил Аксель, боковым зрением наблюдая за танцами друга. — Вот именно, — застонал с заднего сидения Орфео, который, несмотря на обезболивающее, всё равно мучился. — Заткнись, царь зверей! Тебя просит самый лучший на свете друг! — Кто сказал, что тогда я говорил о тебе? — искренне изумился Гарди и чуть не получил по носу. Спустя четверть часа Орфео спал, и Лео, угомонившись, предпочёл активным танцам разглядывание постепенно краснеющей линии горизонта. Он как-то рассеяно скользил пальцами по стеклу, пару раз залез в бардачок и не сразу отозвался на негромкий голос Акселя: — Ну, чего ты дергаешься? Мы почти добрались. Увидишь сейчас свою прелесть. Лео посмотрел на него и вдруг заулыбался так, что стал конкурентом уже повисшим на небе ярким звёздам. — Черт, я кошмарно по ней соскучился! Я такой ненормальный весь день, потому что не могу на месте сидеть, так хочется обнять её, — он потёр лоб. — А тебя Манон, вроде не сможет встретить, да? Как жаль, чувак! — Лео спохватился и постарался приободрить друга. — Ничего, подождешь до завтрашнего дня и потискаешь свою девочку вдоволь. Аксель выдавил улыбку и продолжил ехать. *** Проблема состояла в том, что никого тискать ему не хотелось. Абсолютно. С Максом слово «тискать» никак не ассоциировалось, а ведь хотелось именно этого человека — для начала просто обнять, а потом завалиться на него, оплести руками и ногами и больше не дурить. Остаться с ним навсегда, постараться исчезнуть со всех радаров, чтобы их нашли только скелетами через какую-то тысячу лет, переплетенными намертво. Только вот Максанс исчез. Стал игнорировать его смс и звонки, отписывался в общем чате про пятый сезон, но даже там все сообщения Акселя он будто не видел, общаясь с ребятами, Давидом и Нильсом. Среди их коллег дураков не было, все поняли, что случилось что-то нехорошее, но лезть никто не стал, и за это Аксель был очень благодарен. Он не был уверен, что тупая паника, пережавшая его горло, не разрешающая вдохнуть, исчезнет благодаря разговорам о том, что произошло между «Элу». Ключи, зазвенев, отправились на столик в гостиной, а проснувшаяся от шума Уба радостно затявкала, прыгая вокруг хозяина. Аксель проверил её миски, долил воду, заглянул в холодильник и замер, увидев полные продуктов полки. Значит, Манон пользовалась врученным когда-то давно ключом. Это было логично, он же просил кормить собаку в его отсутствие, просто теперь всё ощущалось совершенно неправильно. Аксель с удовольствием спросил бы у кого-нибудь совета, но мама ничего о сложившейся ситуации не знала, самые близкие друзья, кажется, верили в детские поцелуйчики сквозь сжатые губы, а у предложенной работы уже начинали гореть сроки. Поэтому Аксель всё-таки смог заткнуть орущее дурным голосом чувство, которому до сих пор не мог придумать название. Чувство, которое заставляло его звонить и писать Максу до тех пор, пока тот не кинул его номер в черный список. Запихнул это чувство поглубже в развороченную грудную клетку и извинился перед Манон, согласившись прийти на семейный ужин. Но внутри — наверняка недалёко от сердца (хотя Аксель не в курсе, никогда не был силён в биологии) — ужасно давило. Будто его рёбра пыталась сломать чья-то когтистая и очень тяжелая лапа. Аксель даже иногда смотрел вниз, ожидая увидеть рваные раны и обезображенную кожу, но ничего подобного там, конечно же, не обнаруживал. Внешних повреждений не было, а внутренние.. Кто хоть когда-нибудь про них говорил? Аксель открыл все окна, бросил вещи в стирку, разобрав плотно набитую спортивную сумку, и вспомнил, что нужно написать сообщение Орфео с просьбой перезвонить ему утром. Он достал телефон и коротко застонал, когда черный экран не загорелся, а показал полностью севшую батарею. Следовало бы найти зарядку, но мысли так тяжело ворочались в голове, что хотелось только завалиться в кровать и подремать пару часов. На утро у него были назначены две встречи. Вместо того, чтобы застелить постель, Аксель широко зевнул и побрёл в душ. Вода должна была его ещё хоть ненадолго взбодрить. По пути он поставил телефон заряжаться, споткнулся о раскиданные кроссовки и неожиданно вспомнил, как Макс, ввалившись к нему среди ночи, чуть не разложил его прямо на полу в коридоре. Он что-то шептал о том, какой Аксель сладкий, обдавая губы горячим дыханием и запахом алкоголя, прижимал к стене и пытался его раздеть. Аксель тогда только проснулся, и потому его сопротивление было недостаточно убедительным. По крайней мере, для Макса. Который развернул его к себе спиной, жарко задышал в затылок и начал толкаться вперёд бедрами, показывая своё возбуждение. Орьян едва вывернулся, успокоил его, осыпая лицо нежными поцелуями, и повел в спальню, где Максанс вырубился только после того, как взял с него обещание, что Аксель никуда не уйдет. Аксель остался. А теперь жалел, что идиотские чувства не исчезли вместе с Максом, когда Дане-Фовель бросил на стол кафе смятую купюру и ушел. Аксель отлип от косяка, к которому привалился, пережидая нахлынувшую волну порно из воспоминаний, и, наплевав на душ, поплёлся обратно в спальню. Он стянул шорты, футболку, упал на кровать, поелозил, устраиваясь на животе, и открыл глаза. Не так давно Аксель поймал себя на жалкой мысли, что боится заснуть. Как бы ему хотелось сейчас закрыть глаза и тут же открыть их, чувствуя, как веки настойчиво жжёт солнечным лучом; и думать, что прошла всего секунда с момента, как он вырубился. Но Орьян не был везунчиком в этом плане. Поэтому отдаваться на поруки сна, в котором Максанс обязательно появится в миллионный раз и, как всегда, будет не его, Акселю ужасно не хотелось. А ведь это каждый раз был разный сценарий. Ебаный Голливуд обзавидовался бы. Максанс был одет, Максанс был обнажён, Максанс вёл какого-то выряженного дрыща к алтарю, Максанс в роли Элиотта смеялся, запрокидывая голову и смешно щурясь, Максанс кружил в танце какую-то смутно знакомую девицу, наклоняясь к её лицу так близко, что Акселя тошнило не только после пробуждения, но и там — во сне... Максанса было слишком много. Ему хорошо запомнился сон, в котором он увидел Дане-Фовеля в стенах своей родной школы. Там Макс выглядел, почему-то, на пару лет младше. Аксель ещё думал — вот откуда ему знать, как раньше выглядел этот мудак? — а потом дошло. Он ведь так часто разглядывал все доступные в интернете фотки «элитной модели», натирая себе мозоли на ладони, что на подкорку вполне могло въесться лицо ещё зеленого Макса. Подсознание Акселя начало выкидывать Макса в прошлое, и это могло значить одно — он заполнил собой всё. Придурок. Мало ему было настоящего и вполне обозримого будущего, где им придётся проводить практически всё время на площадке вместе, он ещё и в прошлое полез? Бывали и сны, в которых всё шло по-другому. Там Максанс говорил с ним, спокойно и чуточку отстранённо, как в первые дни после знакомства. Но вот несмотря на то, что никаких больше персонажей в таких снах не было, Аксель всё равно нутром ощущал — его не замечают. Его не ждут. Не хотят. Всё, что он успел нафантазировать в своей голове и ревностно охранял от посягательств, теперь не было взаимным, даже... чёрт побери, даже во снах. В таком состоянии люди сочиняли стихи или делали музыку, снимали красивые фильмы, писали картины, выплескивая наружу всё то, что убивало их изнутри, не давая двигаться дальше. Аксель смотрел на стену, где проносились уличные блики, и думал, что скучать так сильно по человеку, которого он едва знает, это какое-то сумасшествие. Тоска, до сих пор не разжимавшая своих тисков, мучила его беспрерывно, ковырялась в груди своими уродливыми острыми когтями, нагло влезала во все воспоминания, понемногу исправляя мелкие детали. Иногда Аксель не мог вспомнить, чем Макс пахнет, как он моргает, когда очень хочет спать, какой он, когда голодный или когда сытый вторым оргазмом, и как он может зависать посреди разговора, словно обожравшийся экстази торчок. Тогда он думал, что точно свихнется. Не дотянет до следующей встречи, ёбнется или лопнет от злобы на весь ополчившийся против него мир. Тогда ночь становилась его радостью, спасением, панацеей, Библией. Аксель хотел оставаться в очередном видении как можно дольше, не был готов просыпаться и утром старался по максимуму растянуть послевкусие, прогоняя какой-то момент сна по тысяче раз, чтобы точно запомнить. Сейчас же он не хотел ничего. Впервые с того дня, как он увидел Максанса и на секунду поверил, что тот ненастоящий, Аксель подумал, что было бы хорошо найти в своей голове папку, накапливающую все воспоминания про Дане-Фовеля, и стереть её навсегда. Под окном кто-то припарковался, вышел из машины, невнятно разговаривая то ли со своим попутчиком, то ли по телефону, поставил тачку на сигнализацию и звонко рассмеялся, разбив уютную темную тишину. И тут же притих, наверное, вспомнив про время суток. Через несколько минут где-то хлопнула дверь подъезда. Аксель перевернулся на спину. Поморгал, чувствуя, как дорожки слёз холодят виски. Выкатившаяся на небосвод луна обожгла светом роговицу, высветила дрожащие губы, ладони, сжимающиеся кулаками на простыне и, смутившись картинки, поспешила спрятаться за дырявым облаком. Это должно было закончиться. И, желательно, как можно скорее. Вычеркнуть всё вот так и сразу, конечно, не получится, скорее, нужно будет действовать постепенно. Аккуратно. Пресекать все бесполезные «а что если» и «может, всё же» и спасать себя самому. Наверное, стоит выкинуть то постельное белье или перестать отвечать его фразами, или не улыбаться по-идиотски, замечая какую-то вещь, которую они покупали вместе. Аксель ворочался на кровати ещё около получаса, пока его не вырубило от усталости и слёз. Телефон, валявшийся на тумбочке, засветился сообщением где-то перед рассветом. «Я тебяненвижу сука. гд ты. Сккучаю».