Смог

21 июля. Броктон. Дэл лежит на ветровке и смотрит в серое небо. Она не слышит ни одного звука кого-то живого. Ни птиц, обычно будящих её, заглядывая в окно с веток старой ивы. Ни пчёл, вечно жужжащих и мешающих ей работать над домашкой или что-то типа того, хотя Дэл прекрасно понимала, что устройство организма водорослей и математические корни ей никогда в жизни не пригодятся… Но она любила их. И птиц, и пчёл, и даже автора учебников по алгебре. Всё живое. Возможно, это покажется сначала странным, но тут — хочешь, не хочешь — привыкнешь к этой мысли постепенно. Ей страшно. Она никогда не была так близка к смерти. Как и через сколько это произойдёт? Ей будет больно?.. Она как-то видела мельком научный фильм, в котором рассказывалось, как начинают погибать клетки мозга и лёгких при отравлении ядовитыми газами. А будет ли больно этим птичкам, когда они залетят случайно сюда, сбившись с пути, улетая на юг, и увидят, что Дэл больше нет? И пчёлкам тоже. ИМ будет больно? Небо начало двоиться, троиться, и первая большая и влажная слеза скатилась по её замёрзшей пухлой щёчке. Она ещё помнит, как тот, с которым бы она готова была пережить все страдания, клал свою израненную от очередных приключений руку на её щёчку. Ей страшно. Она вся дрожит. Знаете те моменты, когда холодно, хотя на улице переваливает за тридцать градусов тепла? Знаете то чувство, когда что-то в области рёбер время от времени резко сжимается, как от продолжительного удара током с небольшим напряжением, и быстро-быстро начинает дрожать, как будто бабочка, которой мальчишки повредили крыло, пытается взлететь? Знаете тот самый страх, когда ты добровольно подписался на что-то неизвестное самому себе и уже не можешь отказаться, хотя уже даже вроде хочешь это сделать? Дэл знала. Теперь — да. Возможно, эта бабочка всегда жила внутри её. Возможно, она живёт внутри нас всех. А что, если эта бабочка и есть душа? Что, если она начинает пытаться реанимировать наш организм, но погибает первее клеток мозга и лёгких, про которых рассказывалось в том скучном и длинном фильме? Тогда это бы чудесно объяснило всё то, что сейчас чувствует Дэл. Все её щёки уже стали липкими и ещё более холодными. Алые губы давно стали синими. Глаза — красными. А небо чёрным. Она чувствует, как хочет есть, и ей безумно больно, ей сводит живот от этого мерзкого ощущения голода. Но если она даже голод терпеть не может, как сможет дать себе умереть? Дэл снова идёт по грязной, разрушенной улице. Стены потемнели от осевшей на них сажи, окна маленьких киосков разбиты, а газеты, которые кричат о прекрасном прогнозе погоды на ближайшую неделю, разбросаны по переулочкам и туда-сюда метаются. Дэл зашла в магазинчик с мигающими буквами «минимаркет» и взяла в руки ту самую кислую конфету, но поняла, что не сможет её есть, когда нет рядом его, и быстро положила её обратно, взяла пачку чипсов и вышла.

***

Кеды Уэйна стёртыми подошвами стукают по растрескавшейся отмостке и заходят в ларьки-киоски-супермаркеты, но после короткого слова из трёх букв, выкрикающегося их владельцем, и секундного молчащего ожидания делают быстрый и решительный шаг назад. Куда бы пошла его Дэл? Ушла бы со всеми из города? Нет, это не в её духе, учитывая тот не совсем приятный разговор с её отцом сквозь тюремное исцарапанное чем-то острым стекло. Хотя, возможно, она его забыла вовсе. Её мозг забыл, если быть точнее. О Господи, он уже и не вспомнал о том, как сильно она, возможно, пострадала… Он, конечно, не ходил на уроки биологии, вместо этого зависая с Орландо, обсуждая его новых возлюбленных, но прекрасно понимал, что травма мозга — всё-таки серьёзная штука, и вряд ли прокатило бы без всяких побочных эффектов типа потери памяти, пусть даже и частичной, инвалидности на всю жизнь, потери слуха или зрения… Он зажмурился и встряхнул головой, чтобы больше не думать об этом, но это не помогло, и мрачные мысли прокручивались без конца в его сознании, будто хотели окутать и проглотить все хорошие воспоминания, которые и так были в недостатке у него и еле теплились ещё у него в мозгах и в душе.