Пламя-1. Приключения серого мышонка

      Модо сидел на кровати, в одних домашних штанах, умытый и с перевязанным ухом, которое пришлось плотно прижать к голове, чтобы держался бинт. Мама, теребя в дрожащих пальцах его мокрые после душа руки, жалобно глядела на него и едва сдерживалась, чтобы не заплакать.       — Мам, не плачь. Со мной всё в порядке, — пробормотал он, хотя в действительности в вывернутом наизнанку раненом ухе болезненно пульсировала кровь, в горле всё ещё саднило и жгло после столь позорной слабости со стороны желудка, а голова кружилась, едва он только вспоминал о своём полёте.       Вопреки ожиданиям мальчишки, слова его возымели совсем не тот эффект, на который он надеялся. У миниатюрной серой мышки по имени Дана задрожали губы, и она, не в силах более терпеть душевную муку, обняла его и разрыдалась.       — Сынок мой… мышонок мой маленький… — причитала она сквозь слёзы, уткнувшись лицом в и без того мокрую шерсть на его плече и судорожно гладя по спине, которая уже начинала бугриться переплетением мускулов.       — Мам, ну я же… ну… — Модо и самого душили слёзы, но он держался изо всех сил.       — Ладно, сынок, ложись, — мама, всхлипнув, отстранилась от него. Потом несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, заставила мышонка лечь в постель и укрыла одеялом.       Модо, чтобы не видеть больше её слёз, закрыл глаза. Но мать ещё долго не уходила.       Мальчик слышал, что она, тихонько шмыгая носом, минут, наверное, десять стояла возле его кровати. Ему эти минуты дались нелегко. От того, что мама, глядя на него, плакала, сыну становилось тяжко, будто кто-то сжимал тисками его гулко стучащее сердце. И хуже всего в этой ситуации было то, что ничего он, Модо, не мог поделать с мамиными слезами. Её любовь, её тревога за него не желали слушать никаких его доводов.       Стараясь как-то отвлечься от этого, младший Флейм вспомнил об обещании Кэвина собрать для него самый крутой байк на свете. С этой уносящей вдаль мечтой он и уснул, не заметив уже, как мама вышла из комнаты. ***       Вик, нервно теребя огненно-рыжую чёлку, расхаживал по коридору между кухней и спальнями. Не обращая особого внимания на притихшего в сторонке Кэвина, он ждал, пока из ванной комнаты выйдет Рэй и расскажет ему, наконец, что случилось.       У Модо было огнестрельное ранение — это бывалый боевой офицер определил сразу, при первом же взгляде на ухо младшего сына. Устаревшее оружие, стреляющее пулями, имели на сегодняшний день в основном только псы — мыши давно пользовались лазерным. Стало быть, мальчишки где-то наткнулись на блохастых. Он вспомнил новость о схваченном пёсьем шпионе, которую прочитал в «Вестях Пограничья» некоторое время назад, и лишь ещё больше убедился в правоте своих предположений.       Остановившись перед дверью в ванную комнату, он ошарашено покачал головой. Но тут наконец-то вышел Рэй, и отец, по-прежнему ни слова не говоря, повёл его и Кэвина на кухню.       — Откуда у Модо огнестрел, Рэй? Докладывай! — усадив сына и его товарища за стол напротив себя, строго спросил капитан Флейм.       Но Рэй вместо «доклада» просто положил перед ним на гладкую поверхность столешницы видеокамеру Кэвина. ***       Вик в одиночестве сидел на кухне, раз за разом пересматривая то, что скачал перед уходом Кэвина с его камеры на свой планшет. События этой видеозаписи не укладывались в голове и сейчас он, откровенно говоря, даже не представлял, что со всем этим делать.       «Наверное, стоит поговорить с Соулом», — решил он. Соул, отец Кэвина, являлся для Вика, пожалуй, самым близким из друзей. С ним капитан Флейм в своё время прошёл огонь и воду, ему он полностью доверял…       От размышлений его отвлекла зашедшая в кухню Дана.       Её глаза были покрасневшими, а антенны, наоборот, бледными. Руки мелко дрожали, а хромота, обычно едва заметная, усилилась. Вик, видя, что нужна его помощь, встал из-за стола подошёл к жене и взял её холодные ладони в свои.       — Ну, что ты, мышка моя? Мышка-малышка…       — Вик, они могли погибнуть… — заплакав, прошептала Дана, — Понимаешь? Они. Могли. Погибнуть! — офицер вздохнул, не зная, что ответить, а его супруга продолжила изливать свои материнские страхи, — Если бы псы увели Рэя с Кэвином и продали в рабство? Если б этот проклятый начальник гарнизона решил бы убрать их, как свидетелей? А если бы Модо разбился на мотоцикле? А если б пуля попала не в ухо, а в голову?       Последние слова Дана едва ли не прокричала, но тут же осеклась, испугавшись, что разбудит младшего сына или напугает старшего, который ещё не спал, потому что «время детское».       Подняв на мужа заплаканные глаза, мышка протянула в его сторону руки ладонями вверх, будто держа в них что-то невидимое.       — Ты помнишь, Вик, каким он родился? — голос её дрожал, как и слезинки на распухших веках, — Каким его из моей утробы достали? Его в горсти, вот так вот, можно было держать! — голос Даны сорвался и всё то, что она говорила дальше, было похоже скорее на малопонятные всхлипы и стоны, нежели на связную речь, — Он был… таким маленьким… я ему грудь давала… а он… даже не мог сосать… я, помню, на него смотрю… а он… глазки закрыл… и такой крохотный… такой слабенький… такой беспомощный… Я боюсь, Вик… Я так боюсь, Виииик!       Флейм долго молча гладил рыдающую жену по пепельным волосам, по трясущимся плечам, пока вся боль материнского сердца не выплеснулась в этих душераздирающих стенаниях.       — Не бойся, мышка моя, — прошептал он, ласкаясь лицом к её залитым слезами щекам,       — Они у нас, видишь, какие! Они когда вместе, то и не страшно ничего. Они друг за друга горой. У нас самые лучшие дети, Дана. Я горжусь ими. И ты гордись. Дана несколько раз тяжело вздохнула и крепко обняла мужа.       — И как он теперь в школе про своё простреленное ухо объяснять будет? — сокрушённо, но всё-таки уже спокойнее пробормотала она. ***       Утром, чуть свет, Вик осторожно пробрался в комнату сыновей и, легонько толкнув, разбудил Модо. Он хотел поговорить с ним без свидетелей, потому что вопрос был очень серьёзным и касался только их двоих.       — Доброе утро, бать, — прошептал мышонок, увидев, что отец жестом призывает его к соблюдению тишины.       — Доброе, — отозвался Вик и продолжил, — Как спалось?       — Нормально, — неловко соврал паренёк, потому что, на самом деле, почти не спал из-за болезненной пульсации в ухе, не знал всю ночь, как уложить голову.       — Слушай, сын, я хотел спросить у тебя: так ли сильно ты хочешь пойти в военное училище?       Неожиданный вопрос сбил мышонка с толку, и он сумел лишь промямлить: «Я думал, что это как-то само собой…»       — Модо, — обратился к нему отец, вид при этом имея такой серьёзный, какой редко можно было заметить на его, в общем-то, всегда жизнерадостном лице, — у нас есть один продолжатель офицерской династии. Тебе же можно просто пойти на курсы военной подготовки, потом пройти срочную службу, дальше, если пожелаешь, на контракт… Модо,       — Флейм вздохнул и решился, наконец, сказать всё сыну напрямую, а не ходить вокруг да около, — я не хочу, чтобы мама оставалась без тебя. Она так тебя любит, так за тебя боится, что я не представляю даже, как она здесь выживет, если ты уедешь. Да, я, конечно, тут, с ней, но маме этого мало. Ей нужен оберег. Будь этим оберегом, ладно? Модо спросонья, да и в силу возраста, ещё не вполне способен был в полной мере оценить то, что сказал ему родитель, но всё равно кивнул, ощутив, как болезненно отдалось это движение в простреленном ухе.